К-17/5 – Демпартия; К-17/3 – Республиканцы 2 страница

Ведь что такое «план-17»? Сначала перестройка – Горбачев разрушает СССР и высвобождает РФ. Потом постперестройка – Ельцин опускает РФ на дно. А потом постпостперестройка – Скоков, проведя авторитарную модернизацию, поднимает РФ со дна.

Члены К-17 отличались от элементарной банды своей идейностью и невовлеченностью в оргию обогащения. Я очень поверхностно контактировал с Яковлевым (три беседы в постсоветское время и никаких контактов в советское) и Бобковым (одна беседа в постсоветское время и никаких контактов в советское). Но даже этих контактов мне хватило для того, чтобы понять, что и Яковлев, и Бобков не имеют ничего общего с новорусской алчной стихией. С Крючковым я в советское время встречался один раз на заседании Политбюро и один раз, обсуждая последствия Новоогарева.

В постсоветское время он стал моим официальным советником и другом. Мы встречались чуть ли не каждый день. Я познакомился с его семьей, заботился о здоровье Владимира Александровича. И я ответственно заявляю, что в плане безразличия к материальному личному благосостоянию Крючков был человеком исключительным, монашеско-аскетичным в лучшем смысле этого слова.

Отличие тех, кто входил в К-17 (или соприкасался с ним), от так называемых новых русских как раз и состояло в том, что имевшие отношение к К-17 не были алчными, безраздельно погруженными в стяжательство. Какая-то часть этого их в большей или меньшей степени вовлекалась в новорусскую стихию. Но это вовлечение происходило, что называется, «через не хочу». И в нем не было ничего от стремления побыстрее и побольше урвать любой ценой, составлявшего суть «новых русских» вообще и околоельцинских «новых русских» – в особенности.

И уж тем более не было среди «касемнадцатых» диссидентской русофобии, садистского желания любой ценой расправиться с пакостной Россией, «государством-недоразумением», в котором «деспоты управляют быдлом, жаждущим деспотии». «Касемнадцатые» вели себя сухо, разборчиво во всем, что касалось экономической «прозы жизни». И проявляли своеобразную идейную стойкость.

Они почему-то были свято убеждены в своем монопольном праве на подлинный, просвещенный, современный патриотизм и даже русский национализм (конечно же, опять-таки просвещенный, современный и так далее).

С народом они вели себя не как грабители или палачи, а как хирурги, бесстрастно готовящие и осуществляющие сложнейшую болезненнейшую операцию. Да, будет очень больно, да, неизбежны шоки, да, возникнут временные издержки, как при любой серьезной операции. Но всё это, батенька, для вашего спасения от неизбежной смерти! Потерпите, помучайтесь – потом благодарить будете! А если и не будете – не беда. Мы – профессионалы и делаем то, чего от нас требует профессиональный долг.

Конечно же, во всем этом было очень много надуманного, наигранного. Но «касемнадцатые» этого не замечали. И, я убежден, готовы были погибнуть, подтвердив этим верность долгу, бескорыстность, патриотизм.

Вот почему именно постпостперестройка была бы для «касемнадцатых» настоящим свершением, настоящим оправданием совершенного ими деяния, которое без этой третьей фазы, фиксирующей факт исцеления больного, могло быть истолковано как акт стяжательства или же как жестокая расправа над страной. Расправа, продиктованная алчной и мстительной антисоветско-антикоммунистической русофобией.

Именно такой русофобией были пропитаны и эмигрантская, и диссидентская среда. Но «касемнадцатые» относились к этим средам как к чему-то сугубо подсобному и презренному. Не обеспечить ускоренную и успешную постпостперестройку значило для «касемнадцатых» опозориться – погубив, а не спася Россию. Кое-кто из «касемнадцатых» (нестарых, кстати, и, безусловно, преуспевающих) говорил мне, стоя у гроба своего учителя: «Если не начнется третья стадия, я застрелюсь». Говорилось это на полном серьезе и без всякого пафоса. Под «третьей стадией» имелась в виду именно постпостперестройка.

Клинтон заблокировал именно третью, постпостперестроечную стадию проекта К-17. Приоритеты клинтоновской политики в отношении России были таковы.

Приоритет №1. Никакой ресоветизации России, никакого восстановления СССР, даже частичного, категорически нельзя допустить. В этом вопросе все американцы были едины. Но недопущение чего-то подобного было столь же высокоприоритетно и для ельцинских «новых русских», и для К-17.

Приоритет №2. Никакой постпостперестройки, никакого следующего за ней прочного вхождения России в Европу. Тем самым отвергались главные – третья и четвертая – стадии «проекта 17» – то есть те стадии, без осуществления которых Россия гибла, а «касемнадцатые» превращались и в собственных глазах, и в глазах потомства в элементарных подонков, погубивших Отечество.

Клинтон колебался только в вопросе о том, как уничтожить Россию. Необходимость добить ее до конца была для него очевидной и несомненной. Но одни (Тэлбот, Саммер и К°) предлагали медленно сгноить Россию, выкачав из нее огромные средства и стимулируя криминально-буржуазную ельцинско-чубайсовскую гангрену. Другие (Бжезинский, американские украинцы, сочинявшие «Декларацию о порабощенных народах») требовали «добить гадину», разорвав РФ на максимально мелкие части. К этому со временем начали тяготеть и многие американские республиканцы. Мол, если Клинтон сделал ставку на медленное разложении России, сохраняющей формальную целостность, то мы, обеспечив быстрый распад России, обеспечим искомое – фиаско ненавистного Клинтона.

К началу 1993 года, то есть к моменту, когда значение совершенно нового «фактора Клинтона» было осознано полностью и западными, и российскими элитными группами, сформировался такой расклад внутриполитических сил.

Первая сила боролась за мягкую, законную, демократическую ресоветизацию России. А значит, и за возврат к тем или иным вариантам восстановления СССР. Ибо как тогда, так и теперь вопрос о восстановлении СССР на 85% определяется стратегией Москвы. Меняется эта стратегия – меняется соотношение между центробежными и центростремительными процессами, протекающими на постсоветском пространстве.

Эта сила имела все шансы помешать всему тому самому страшному, что разворачивается в России с 1993 года до момента, когда я пишу эти строки.

Вторая сила – ельцинисты всех мастей, возглавлявшиеся самим Ельциным, обуревавшимися жаждой власти и сознававшими исключительность решаемой задачи ускоренного построения российского капитализма из недоброкачественных социальных материалов. Материалов, имеющих закономерно-криминальный характер! Ведь в СССР отсутствовали зачатки будущего капиталистического уклада в виде узаконенных ремесленных мастерских, торговых домов и прочего бурно произраставшего в лоне позднего феодализма и ставшего легальной (что очень важно!) базой первоначального капиталистического накопления. В СССР место всего этого занимали в лучшем случае «цеховики», чаще же – криминал, нашедший, как ни странно, общий язык с поддерживавшей Ельцина либеральной интеллигенцией, частично – диссидентской, но по преимуществу состоявшей из вчерашних мастеров культуры, восхвалявших СССР и клявшихся в верности коммунизму.

Эта вторая сила готова была применять любые средства для того, чтобы помешать первой силе провести даже ту очень мягкую, щадящую ресоветизацию, в которой нашлось бы место всему на свете: и рынку, и демократии, и постепенному взращиванию элементов некриминального капитализма.

Когда я говорю «любые средства», то имею в виду не только вызывающеантидемократический расстрел из танков собственного парламента, осуществленный по совершенно непонятной причине. Ведь нельзя же назвать причиной этого варварства несколько некрупных провокаций, которые кто-то осуществил по чьему-то указанию! Кроме того, после вопиюще незаконного Указа №1400, подписанного Ельциным, любые действия его противников можно было считать не провокационными, а революционно оправданными (штурм Останкино? – а почему бы нет; баркашовцы на стороне Верховного Совета? – и что, собственно говоря, чудовищного?). Если люди с националистическими убеждениями пришли поддержать законную власть – подчеркиваю не мятежников, а именно очевидным образом законную власть – то это их законное право. Равно как и использование для такой поддержки оружия.

Но даже за вычетом всех этих очевидностей... Даже приняв предположение о наличии у Ельцина и его команды странной убежденности в законности своих действий... Знаю твердо, что этой убежденности не было и в помине, но ради большей логической убедительности готов это свое знание проигнорировать.

Даже, повторяю, если бы в целом правота была на стороне Ельцина (а она, по всем меркам, была полностью на противоположной стороне), стрельба из танков по своему парламенту, выразившему несогласие с точкой зрения Президента, по действовавшей Конституции обязанного подчиняться воле парламента, была обоснована лишь в одном случае – если задачей была организация кровавого шоу, демонстрирующего всему миру, что в России победили силы, не имеющие ничего общего с нормами западного общества. Силы варварские, криминальные, бесчинствующие. В этой телевизионной картинке – танки палят по парламенту – был вызов, было новое послание миру.

Ельцин, поступая так, говорил: «Вы, слабаки, не можете долбануть по своему Кнессету или Конгрессу, а я могу! Потому что я вам не чета! Я только прикидывался вашим ревностным учеником, а на самом деле – вот я какой!» Это послание сочинил не Ельцин. Оно рвалось из коллективной души вознесшего ЕБН бандитского протокласса, рвавшегося к большой грабиловке и готового смести всё, что воздвигнет на его пути какие-то преграды, станет навязывать ему какие-то ограничения и нормы.

За несколько дней до расстрела здания Верховного Совета мои сотрудники (в панике бежавшие от меня после 3 октября 1993 года) навещали своего доброго знакомого – Анатолия Ракитова. Того самого, который был идеологическим рупором и особо доверительным консультантом К-17/5. Ракитов сообщил моим тогдашним, вскоре обнаружившим свою изнанку сотрудникам что здание Верховного Совета будет расстреляно из танков. «Да не беспокойтесь, – сказал он им.– Мы потом там всё отремонтируем по высшему классу!» Заявляя это, Ракитов:

а) озвучивал позицию К-17/5, поскольку своей независимой позиции у Ракитова не было и быть не могло;

б) демонстрировал полное безразличие к людям, находившимся в здании Верховного Совета, обсуждая только судьбу здания как такового, заботясь о сохранении толькоматериальной среды;

в) сообщал мне через посредников, что К-17/5 перебежал на сторону Ельцина, выйдя за рамки «плана 17», согласно которому Ельцин должен быть заменен Скоковым.

Ракитов и К-17/5... творческая интеллигенция, науськивавшая Ельцина, и К-17/5. И, наконец, Стругацкие и К-17/5!

Вскоре после расстрела Дома Советов вышел манифест нового, вошедшего во вкус Ельцина, в котором ельцинисты впервые заявили о себе как об инопланетянах-прогрессорах. Которые всегда в меньшинстве. Которые, будучи представителями принципиально более развитой цивилизации, имеют право, находясь в меньшинстве, подавлять непрогрессивное, неразумное большинство. «Малый народ» начал, с благословления К-17/5, работу по обоснованию своего исключительного права на власть в России, своего исключительного права на подавление неполноценного «большого народа».

Кастовое высокомерие, обосновывающий это высокомерие вульгарный научно-фантастический китч, ставший культовым для позднесоветской высокомерной и гуманитарно безграмотной технократии, воспитанной на этих самых, принадлежащих к К-17/5, двусмысленных донельзя Стругацких, помесь элементарного общака с псевдосложнейшим прогрессорством...

Начинался стремительный рост макросоциальной патологии. Рост, исключающий любую, даже самую убогую, модернизацию. Зловещий рост огромной социально-политической раковой опухоли. Рост, поощряемый Клинтоном ради оптимального убиения России. Рост, поощряемый К-17/5, потому что... Потому что – что?

В связи с особой важностью точного ответа на вопрос, почему К-17/5 в 1993 году поддержал Ельцина, я снова и снова буду перечислять все слагаемые, оказавшие решающее воздействие на это возмутительное решение К-17/5.

Первое. Я категорически отрицаю, что К-17/5 принял это решение в качестве клинтоновской «шестерки», коллективного агента ЦРУ, Уолл-стрит, Моссада, тех или иных лобби или кого бы то ни было еще.

Второе. Я столь же категорически отрицаю мотив личной алчности в действиях представителей К-17/5. Как по причине отсутствия такого мотива у «касемнадцатых», так и по причине наличия у «касемнадцатых» самых разнообразных возможностей удовлетворения этого мотива при любом развитии событий.

Третье. В основе действий К-17/5 – неотменяемость неожиданного и очень страшного нового фактора – «фактора Клинтона». При Клинтоне «русский кемализм» невозможен. Поскольку никакой «кемализм» невозможен без стратегического партнерства с Европой. А Клинтон такое, именно стратегическое, а не абы какое, партнерство парализовал полностью.

Всё, кроме «русского кемализма», отвратительно, бесплодно, губительно.

Нет и не может быть «русского кемализма» без яростного отвержения СССР, как не может быть аутентичного отвержения турецкого кемализма без такого же отвержения Османской империи.

Победа законной власти, власти Съезда народных депутатов РСФСР, будучи победой над антисоветчиком Ельциным, смягчила бы или даже обнулила если не отвержение советизма вообще, то, по крайне мере, отвержение отдельных мотивов этого самого советизма. А значит, советизм начал бы укрепляться («тут ведь только дай палец – сразу руку откусят!»). И, укрепляясь, свел бы к нулю шансы русского кемализма.

Таким образом, первая и самая симпатичная политическая сила должна была быть разгромлена «Да, – заявляли представители К-17/5 – Сейчас мы обладаем всеми возможностями контроля за ключевыми руководителями этой в чем-то нам симпатичной силы. Но одно дело – руководители, а другое – сила как таковая. Одно дело – наш контроль над этими руководителями сегодня, когда они слабы. И совсем другое – наш контроль над ними завтра, когда они завоюют власть. Впрочем, всё это не имеет решающего значения. Решающее значение имеет только то, что, победив антисоветчика Ельцина, эта сила объективно, в силу неотменяемых обстоятельств, воспрепятствует десоветизации-декоммунизации хотя бы отчасти. И этим вольно или невольно воспрепятствует единственному спасению России, каковым является «русский кемализм», основанный на системном отторжении всего советского и имперского, подобно тому, как кемализм турецкий системно отвергал все османское.

Итак, надо разгромить первую силу! Разгромить ее предельно жестко, наглядно. Для этого надо объединиться со всеми, кто заинтересован в этом разгроме. Хоть с ельцинскими монстрами, хоть с негодяем ло фамилии Клинтон».

Четвертое. В отличие от К-17/5, смирившегося с невозможностью запланированной ранее постпостперестройки по причине глобального форс-мажора по фамилии Клинтон, К-17/3 рвался к немедленному осуществлению запланированной постпостперестройки вопреки чему угодно, включая пришествие зловещего Клинтона.

Пятое. К-17/3 отвергал поддержку «первой», нардеповской, политической силы ничуть не в меньшей, а, возможно, и в большей степени, чем К-17/5. Причем по той же самой кемалисткой причине.

Шестое. Ориентируясь на Скокова и его сценарий «третьей силы» (две первые – советисты-нардеповцы и антисоветские либералы-ельцинисты), К-17/3 был убежден в необходимости зачистки сразу и коммунистов (то есть советистов-нардеповцев), и либералов (то есть ельцинско-гайдаровских монстров). В точности по той же схеме Скоков стал бы действовать в конце 1992 – начале 1993 года, если бы не пришествие Клинтона.

Однако в ноябре 1992 года Юрий Владимирович Скоков был почти всесильным секретарем Совета безопасности. Высокий рейтинг в депутатской среде позволял ему стать премьером. То есть обзавестись легитимностью, достаточной для того, чтобы стать постпостперестроечным диктатором, осуществляющим авторитарную модернизацию России. Но осенью 1993 Скоков уже не имел никакого (!) официального статуса. А ведь ему, даже в случае успешного низвержения Ельцина, предстояло бороться с тандемом Руцкой-Хасбулатов. Оба этих политика были и неизмеримо раскрученнее Скокова, и опытнее Скокова в делах публичной политики, и харизматичнее, и весомее (с учетом авторитета Руцкого в военной среде и контроля Хасбулатова над Съездом народных депутатов).

Скоков мог сделать ставку только на то, что, столкнувшись, Ельцин и Хасбулатов с Руцким взаимоуничтожатся и тем самым расчистят поле для утверждения во власти самого Скокова.

Но события разворачивались стремительно. Скоков сначала попытался свергнуть Хасбулатова в ходе известного заседания Верховного Совета (это заседание получило название «заседания при свечах»). Свергая Хасбулатова, Скоков хотел продвинуть на его место своего ставленника Вениамина Соколова. Большую роль в этом заговоре играл Рамазан Абдулатипов, действовавший на стороне Скокова. Однако планы Скокова-Абдулатипова-Соколова сорвал Руцкой, получивший неопровержимые доказательства того, что после свержения Хасбулатова, его, Руцкого, Скоков намерен элементарным образом ликвидировать. Руцкой блестяще выступил в поддержку Хасбулатова и лишил Скокова возможности захвата таких необходимых позиций.

Провалился и план избрания Верховным Советом премьер-министра, имеющего автономную силовую поддержку. В качестве такового Зюганов и Дунаев (которого Верховный Совет назначил министром внутренних дел) предлагали мэра Москвы Лужкова, а Абдулатипов, Соколов и другие – Скокова. Но предательство Абдулатипова и Соколова сделали их врагами Хасбулатова и Руцкого. А значит, о премьерстве Скокова можно было забыть. Не стал премьером и Лужков. Хасбулатов и Руцкой слишком хорошо понимали, чем это для них обернется. Кроме того, Лужков был ставленником К-17/5. А К-17/5 сделал ставку на Ельцина – по причинам, которые я изложил выше. Сделав эту ставку, К-17/5 убедил Лужкова поддержать Ельцина.

Так что же оставалось делать К-17/3 и лично Юрию Скокову? Только одно – искать у региональных лидеров и политической поддержки, и легитимности. Сделав это, Юрий Скоков и закусивший удила К-17/3 становились заложниками региональных элитных игр. А также тех элитных силовых структур, которые имели свои виды на ситуацию. Под имеющими свои виды силовыми структурами подразумевается спецназ ГРУ, чье руководство не чуралось игр с главами регионов.

Седьмое. Так, играя сразу и против «нардепов», и против Ельцина, и против Клинтона, и против К-17/5, К-17/3 вскоре стал дудеть в одну дуду с регионами. То есть фактически играть в ту же игру, что и Бжезинский, предлагавший Клинтону ускоренное расчленение Российской Федерации. И настаивавший на том, что это в большей степени отвечает интересам США, нежели предлагавшееся Тэлботом, Саммерсом и другими медленное разложение РФ, неминуемое в случае беспрепятственного развития криминально-буржуазного ельцинизма.

В принципе, игра против Ельцина с использованием суверенизирующихся регионов (Татарстана, Башкирии, Чечни, Сибири, Урала) велась еще при Горбачеве, когда двое приближенных Горбачева, занимавших при нем достаточно высокое положение, убеждали татарских и башкирских руководителей заявить о выходе из Российской Федерации и вхождении в так называемый Союз Суверенных Государств. Горбачев расхваливал этот мертворожденный конфедеративный союз как обновленный и улучшенный СССР. На самом деле, речь еще до августа 1991 года шла об осуществляемом исподволь расчленении не только СССР, но РСФСР, тоесть об осуществлении все того же «плана Бжезинского». И К-17/5, и К-17/3 оказали тогда жесткое противодействие подрыву целостности Российской Федерации, несовместимому с «планом-17», «русским кемализмом», авторитарной модернизацией России. То есть со всем тем, что было взлелеяно К-17. Но к 1993 году для подсистем, входивших в К-17, дестабилизация регионов с целью тех или иных трансформаций центральной власти перестала быть чем-то категорически неприемлемым.

Играя вместе со Скоковым и ГРУ в игру под названием «третья сила», К-17/3, вопреки своему особо накаленному «белому» русофильству, счел допустимым связывание своей «третьей силы» с региональными вождями, тяготеющими к суверенизации своих регионов, а значит и к развалу России.

Играя вместе с Ельциным в игру под названием «ускоренное построение криминального капитализма ради недопущения ослабления десоветизации» (кто не верит в подобное содержание этой игры, пусть ознакомится с откровениями Чубайса), К-17/5, вопреки своему, пусть и либеральному, но всё же «квазикемалистскому» русофильству, допустил перерождение «плана-17» (на мой взгляд, губительного и без подобных метаморфоз) в план Клинтона-Тэлбота-Саммерса, то есть в другой план, имеющий аналогичную цель – окончательное уничтожение державы.

Играя против первой, «нардеповской», силы, К-17/3 и К-17/5 воспрепятствовали движению постсоветской истории в русле «наименьшей злокачественности». Ради чего? Ради «квазикемалистской утопии-17», сооруженной оборзевшей антисоветской элитой госбезопасности. Элитой, превратившейся из стражей, охраняющих государство, в заговорщиков, это государство уничтожающих. В момент, когда господин Клинтон расправился с «русским кемализмом» как повар с картошкой, К-17/5 и К-17/3 во имя спасения совсем уже эфемерных шансов на реализацию своего мертворожденного детища, круто повернули штурвал, понимая, что теперь корабль понесет в зону абсолютного бедствия.

1993 год был последним для меня годом «политической классики». Я знал, что у «нардеповской» силы мало шансов на победу. Но я знал также, что «нардепы» сделали всё то, чего не сделал ГКЧП. Они сумели добиться абсолютной правовой внятности.

Во время ГКЧП граждане Советского Союза (я имею в виду политически продвинутых граждан, но ведь именно от них в подобные моменты зависит очень и очень многое), недоумевали.

Почему Янаев называет Горбачева своим другом, а не изменником Родины?

Если Горбачев не разоблачен как изменник, то почему его не показывают народу? А если он разоблачен, то почему нам об этом не сообщают? Зачем эта ложь?

Какова мера законности ГКПЧ? Чем эта мера определяется?

Почему безмолвствует главный новый политический институт – Съезд народных депутатов СССР?

Почему Ельцин не боится призвать своих сторонников выйти на улицы, а ГКЧП своих сторонников не мобилизует?

Какова позиция КПСС в целом, и МГК КПСС, имеющего свой актив в столице, в частности?

Зачем в город введена бронетехника и почему эта бронетехника не работает?

Почему по телевидению в столь ответственный момент показывают «Лебединое озеро»?

Все эти вопросы общеизвестны. На каждый из них в принципе можно дать задним числом более или менее внятные ответы. Я сам их давал в ходе телепередач «Суд времени» и «Исторический процесс». Но, во-первых, давать эти ответы надо было не в 2011-м, а двадцатью годами раньше. А, во-вторых, «более или менее внятные ответы» – это одно. А абсолютно внятные ответы – это другое. По вопросу о ГКЧП таких ответов не было тогда. Их нет и теперь. И их в принципе быть не может.

А по вопросу о ельцинском Указе №1400 всё для политически продвинутых граждан было ясно уже тогда. Причем абсолютно ясно! И то, что Ельцин, подписавший этот указ, превратился из президента в клятвопреступника, изменившего своему конституционному долгу. И то, что на стороне «нардепов» не только буква закона, но и его дух. Ибо нардепы апеллируют к гражданам, а их противники – к танкам и БМП.

К этим очевидностям добавлялось нечто еще более важное. История – это эстафета идеалов. Когда в 1917 народ сменил идеал Третьего Рима на идеал Третьего Интернационала, то история России не прекратилась, как не прекратилась история Франции после Великой французской революции. Был ли отвергнут народом советско-коммунистический идеал? Формально – нет. Потому что народ проголосовал на референдуме за сохранение обновленного Союза Советских Социалистических Республик.

19-21 августа у здания Верховного Совета собрался не народ, а 0,0005% советских граждан. То, что другие граждане, и тогда представлявшие собой большинство (или большой народ) не вышли поддержать СССР, – трагично. Но объяснимо: их никто не призывал, не организовывал, они были и всегда будут рассредоточены по огромной стране, ситуация была до ужаса непрозрачная. Что же касается Беловежской пущи, то к этому моменту все силы, способные хотя бы теоретически организовать «большой народ», были разгромлены.

Да, большинство граждан РСФСР выбрало на демократических выборах 1991 года антисоветчика и антикоммуниста Ельцина. Но кем это большинство его выбрало? Президентом Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, одной, из республик, входящих в СССР. И было ли на сто процентов ясно избирателю в 1991-м, куда ведет Ельцин, кем он является на самом деле? Ведь он успел побывать и твердокаменным коммунистом, и обновителем социализма, и неким невнятным рыночником.

Итак, в 1991-м нельзя было ничего с уверенностью сказать ни об отказе народа от идеала, ни о новом идеале, замкнувшем на себя великую народную страсть.

Идеальное внутри мутного перестроечного потока с трудом прощупывалось вообще. Но если о каком-то новом идеале и можно было говорить (конечно же, с огромной натяжкой), то, конечно, речь должна была идти об идеале свободы, права. Не будем обсуждать, насколько это тянет на идеал. Согласимся с тем, что ничего другого, тянущего на новый исторический идеал, явно не было в том, что именуется «перестройкой».

В 1991 году можно было только гадать на кофейной гуще. То ли народ вообще не отбросил коммунистический идеал. То ли он его отбросил в пользу некоего идеала, связанного со свободой и правом. То ли (о ужас!) народ сменил идеальное на материальное (потребительский капиталистический «рай»).

Ведь карнавальность, на которую Бахтин рекомендовал опереться К-17, дабы демонтировать коммунистическую «смысловую вертикаль», как раз и требует смены верха на низ, духа на чрево, идеала на инстинкт, первородства на чечевичную похлебку. Если К-17, следуя рекомендациям Бахтина, осуществил такую инверсию (члены разных орденов одинаково называют ее «контринициацией»), то нет ни народа, ни истории. Есть падшая, обыдленная толпа, которая постепенно будет терять даже элементарную социальность, превращаясь из социума в зоосоциум, а из зоосоциума – в ничто. Но тогда какая модернизация по плану из 17 пунктов? Какой русский кемализм?

Бахтин, будучи на порядки умнее и злее своих хозяев, организовал инферно, черную дыру. А хозяева заказывали всего лишь демонтаж коммунистической «вертикали». «Так я всего лишь это и разрабатываю», – заверял Бахтин своего шефа Андропова. А делал – совсем другое.

Итак, либо исторический идеал сохранен.

Либо произошла смена идеала при сохранении историчности народа, осуществляющего подобную смену. Либо карнавал перестройки и впрямь сломал народу хребет. И тогда на месте исторической самости – пустота. А в пустоте копошатся червячки низменных вожделений.

Смерть народа... Смерть истории... Ведь не зря главным символом карнавала является Беременная (то бишь плодоносящая) Смерть. Либо... Либо... Либо... Так можно было рассуждать в 1991-м. В 1993-м наступил момент истины.

_ 1993

Ельцин прямо заявил, что строит дикий капитализм. Его подельник Гайдар чудовищно обокрал население. Указ №1400 лишал всех возможности рассчитывать на ельцинскую приверженность идеалам свободы и права. Высокостатуснейшие противники Ельцина (к Хасбулатову и Руцкому следует добавить еще и председателя Конституционного суда Зорькина) говорят «нет» ельцинским преступлениям.

Точкой, вокруг которой должны собираться те, кто тоже говорит Ельцину «нет», является знакомый всем Белый дом (Дом Советов на Краснопресненской набережной). Над этим Домом взвиваются три флага: нынешний, символизирующий новый идеал, советский, символизирующий идеал советской эпохи, и имперский, символизирующий досоветскую идеальность. Есть лидеры. Есть точка сборки. Есть правовая безупречность. Есть гражданский призыв. Всё это есть.

Эксперимент поставлен правильно. Его результат приобретает метафизическое значение. История или Игра? Литургия или карнавальный шабаш? Первородство или похлебка из чечевицы?

Память вновь и вновь возвращает меня к моменту, когда Хасбулатов, выйдя на балкон, увидел внизу вместо трехсоттысячной массы, кипящей исторической страстью, пять-шесть тысяч людей, часть из которых, конечно же, работала в рамках того или иного политического ангажемента, но другая часть... Какова бы ни была каждая отдельная человеческая частица, слагавшая эту «другую часть» пришедших к Дому Советов, в целом эта другая часть была на тот момент всем, что имело право на сопричастность Истории.

Незаурядность Хасбулатова была мне очевидна уже после первой нашей встречи. Незадолго до выхода Указа №1400 я нарисовал ему на бумаге, как именно станут играть К-17/5 и К-17/3. Лист бумаги был испещрен стрелками и цифрами. Хасбулатов схватил этот лист, сунул его в карман (раньше он никогда не позволял себе ничего подобного). «Мне надо подумать, – сказал Руслан Имранович, засовывая бумагу в карман. – Мне надо крепко подумать», – добавил он. Хасбулатов понял, что К-17/5, с которым он был достаточно тесно связан, предал и его лично, и Россию. Он понял, что игроки, которых он близко знал, повернули штурвал и сознательно ведут страну в ад несвободы, нищеты, в ад прозябания и самоизмены.

Дата добавления: 2015-09-05