Уличный протест вообще и при Горбачеве, в частности

Имея возможность изучать тогдашние процессы не умозрительно, а на основе живых и непосредственных наблюдений, я поражался тому, как именно Горбачев и Яковлев, используя свое положение, уничтожали правящую партию, руководителями которой являлись. Началось всё с концептуального разгрома КПСС за счет выдвижения гнусной идеи о запоздалом вхождении в мировую (!) цивилизацию. Вдумайтесь – генсек КПСС говорит о том, что СССР только сейчас, при нем, стал входить в эту самую мировую цивилизацию. А раньше-то где мы обретались? Чай, не на Луне?! В антицивилизации мы были. Она же – развитой социализм.

Почти одновременно началась истерическая расправа со «сталинщиной». Хрущевский погром осуществлялся всё же по горячим следам и с подчеркнутым противопоставлением плохому Сталину хорошего Ленина. Горбачев и Яковлев начали антисталинскую кампанию через 35 лет после смерти Сталина и сразу же перешли от расправы со Сталиным к издевательствам над Лениным. Стерпевшая и это партия обрекла себя на моральную и политическую смерть.

Немногих сопротивлявшихся подвергли травле, возмущаясь при этом тем, как травили Зощенко и Ахматову. Зощенко и Ахматову нельзя, а Нину Андрееву можно? Либо никого нельзя травить, либо всех можно. Очень скоро стало ясно, что травить можно и нужно всех, кто сопротивляется разгрому КПСС.

Затем началась расправа над... Впрочем, перечисление того, над чем расправлялись, заняло бы слишком много времени. Поскольку расправлялись со всем сразу.

В фильме «Покаяние» герой выкапывает труп своего отца и выкидывает его воронам на добычу. С древнейшими нормами жизни, воспетыми еще в эпоху Гомера (захоронение Гектора) и Софокла (захоронение Антигоной своего брата), расправлялись Горбачев и его команда.

Но все эти погромы происходили в сфере идеального. И кто-то из партактива мог не понимать, как эти погромы скажутся на власти КПСС. Но когда сам же Горбачев стал отменять 6-ю статью Конституции СССР (о руководящей и направляющей роли КПСС), глаза открылись у всех партактивистов, включая самых дремучих. Горбачев забеспокоился, что Съезд народных депутатов СССР не отменит 6-ю статью.

Ведь формировался съезд по смешанному, в том числе корпоративному, принципу (столько-то от армии, столько-то от профсоюзов, столько-то от КПСС). А ну как «бандерлоги» (это слово было вброшено тогда и лишь повторено Путиным по отношению к другим социальным группам) освободятся от гипноза Каа и не проголосуют за собственную политическую кастрацию?

Одним из средств давления на консервативных «бандерлогов» той эпохи (их еще называли агрессивно-послушным большинством) стала улица. За стенами Кремля шло голосование, а у стен Кремля ревела толпа: «Не отмените 6-ю статью – расстреляем». Это называется психологическим давлением. Давление, понятное дело, зависит от числа митингующих.

Какое-то (тогда немалое) число могла обеспечить демократическая общественность. Но этого было мало. Привлекли массовку «Мосфильма». Но и этого было мало. Стали нагнетать психоз, дабы набежали случайные люди. Мало! Мало!!!

И тут было принято дерзкое донельзя решение. Московскому городскому комитету КПСС было поручено по разнарядке выводить коммунистов (!) на митинг против 6-й статьи Конституции. Коммунисты должны были оказывать давление на депутатов, колебавшихся в вопросе об отстаивании власти КПСС! И ведь собрали коммунистов на антикоммунистический митинг! Собрали по разнарядке! Апеллируя к партийной дисциплине: «Это решение самого генсека КПСС! Не рассуждать! Мы осуществляем тонкий и очень важный политический маневр!».

Как мы видим, уличные протесты бывают разными. Одно дело – протесты как часть внутриполитической борьбы. Тогда протесты носят «собственно революционный» характер. Другое дело – протесты как часть иноземной игры. Тогда протесты носят иной – «оранжево-революционный» – характер.

И, наконец, антивластный протест может быть инициирован властью. В этом коварная суть перестройки. Горбачев, генеральный секретарь КПСС, помогает собирать митинги против партии власти, которой сам же руководит. При этом говорится, что антикоммунистическая улица, организуемая при участии «коммуниста №1», должна содействовать подавлению реакционных коммунистов. И одним этим помогать коммунистическим реформаторам, сплотившимся вокруг «коммуниста №1» и не способным одолеть реакционные внутрипартийные силы без помощи этой улицы.

Со временем выяснилось, что разговор об уличной поддержке коммунистов-реформаторов в их борьбе с коммунистическими реакционерами – это элементарное политическое лукавство. Партия была разгромлена, распущена, запрещена. И решающий вклад в это «благородное дело» внес руководитель разгромленной коммунистической партии.

Итак, уличные протесты, организуемые при содействии власти (или очень влиятельной, либеральной, внутривластной «команды») и являющиеся частью войны против партии власти. Вот что такое «горбик №17».

Ход моих тогдашних рассуждений вкратце сводится к следующему.

Первое.На ритмограмме тогдашнего перестроечного процесса – семнадцать «горбиков», следующих друг за другом в определенной последовательности.

Второе.На ритмограмме процесса, разворачивавшегося в последние несколько лет, – шестнадцать из семнадцати «горбиков» следуют друг за другом в той же последовательности.

Третье. Высокая степень совпадения двух ритмограмм свидетельствует о том, что мы имеем дело с одним и тем же перестроечным процессом. Тогда разворачивалась перестройка. Теперь разворачивается перестройка-2. Ничего конспирологического в таком выводе нет. Аналогичный вывод сделали бы люди самых разных профессий. Например, врачи, сравнивающие кардиограммы или энцефалограммы.

Четвертое. Если всё это так, то вскоре на нынешней ритмограмме должен появиться семнадцатый «горбик». То есть должны начаться массовые уличные протестные «действа». И не абы какие, а именно перестроечные.

Пятое. Данный вывод носит прогностический характер. Это не конспирологический вердикт, это – гипотеза, требующая проверки и аналитического обоснования.

Шестое. Вопрос сейчас не в том, удастся ли дать такое обоснование, а в том, что делать, если гипотеза подтвердится на практике. Пройдет несколько месяцев и – если моя гипотеза справедлива – заклубятся на московских улицах и площадях толпы новых перестройщиков, получающих поддержку с самого что ни на есть политического Олимпа. Не факт, что это произойдет, но если это произойдет – чем ответить на этот вызов?

В лихие перестроечные годы я мог начать самостоятельную политическую деятельность – создать свое неосоветское движение отдельно от КПСС, противопоставить перестроечным толпам другой контингент граждан, готовых отстаивать СССР и на митингах, и, если понадобится, с оружием в руках. Но я поверил в возможность мобилизации здоровых коммунистических сил. Такие силы были. Олег Шеин, член Политбюро, замгенсека по оргработе, статный, красивый сибиряк, метался по своему кабинету, как тигр, запертый в клетку, и убеждал меня, что партия вот-вот проснется и даст отпор врагам Советского государства. От Шеина веяло сибирской прямотой, сибирской же безоглядностью. «Партия проснется, Сергей, – говорил он мне.– Ей надо помочь – идеологией, аналитикой». Я помогал, как мог, и Шеину, и другим. Другой член Политбюро, первый секретарь МГК КПСС Юрий Прокофьев, человек иного, чем у Шеина, темперамента, но такой же порядочности, убеждал меня в том же. И я тоже помогал – писал тексты, доклады, программы, статьи.

Выступал по радио и телевидению. Понемногу противодействие перестройщикам нарастало. Но в ключевой момент КПСС не решилась дать перестроечным толпам патриотический гражданский отпор. КПСС понадеялась на силовые структуры – госбезопасность, армию. И – сокрушительно проиграла. Потому что нельзя не проиграть, если:

– глава государства – и слабак, и изменник;

– отстраняющая его команда – внутренне слаба, разобщена и не готова к полноценному, жесткому противостоянию государственной измене;

– твой противник задействовал уличный протест, а ты не хочешь отвечать ему тем же;

– силовые структуры деморализованы, дезорганизованы, уже попали под идеологическое влияние противника и в силу слабости и разобщенности противодействующего измене ГКЧП не получают адекватного приказа о подавлении измены.

КПСС стала противодействовать измене именно таким, обреченным на поражение образом. И закономерно проиграла, будучи вовлечена в действия, которые победивший противник диагностировал как «путч» (тут ведь главное – победить, а потом можно всем навязать свою оценку произошедшего). КПСС своим разгромом обрекла на паралич Съезд народных депутатов СССР, катастрофически подорвала возможности Съезда народных депутатов РСФСР, погрузила в кому все крупные патриотические организации. В момент, когда Беловежская пуща преступно ликвидировала дышавший на ладан СССР и сформировала весьма ущербный тип усеченного российского государства, на улицу выводить никто никого не мог и не стал. Займись я в конце 1980-х созданием новой политической партии, я мог бы вывести людей на улицу для противодействия беловежским изменникам. Но я тогда иначе распорядился своими возможностями.

Я понимал, что мои шансы на создание в ту эпоху нового дееспособного политического субъекта были близки к нулю. И что служение советско-коммунистическим идеалам исключало в ту эпоху конфронтацию с КПСС (а именно этого, безусловно, потребовало бы создание любого нового коммунистического движения).

Но понимая всё это, я остро ощущал (и ощущаю) свою ответственность за то, что в 1991 году ельцинизм не получил гражданского уличного патриотического отпора. Но почему же коммунисты, московские в том числе, не встали на путь такого гражданского народного отпора оголтелым толпам, собираемым очевидными предателями, плотно связанными с иноземным врагом? Только ли потому, что даже лучшие представители позднесоветской номенклатуры были антиподами своих большевистских предшественников во всем, что касается революций, восстаний, уличных протестов, прямого гражданского отпора и прочих норм партийного поведения, начисто стертых из мозга и сердца жесткой централизованной системой («только дернись в сторону – пуля в лоб»).

Только ли потому, что не бунтарей, не уличных вожаков двигали наверх по партийной лестнице, а людей совсем иного, диаметрально противоположного склада и толка. Конечно же, наверх выдвигались отнюдь не только интриганы и карьеристы (хотя и они тоже). Но самые талантливые и нравственные из выдвинувшихся, естественно, выдвигались за счет предъявления иных талантов, нежели те, которые нужны бунтарям. Да и как они должны были бы, попав наверх, тренировать свои «бунтарские мускулы» в условиях брежневского развитого социализма?

Разумеется, эти причины имели огромное, возможно, и решающее, значение. Но, размышляя по поводу случившегося в те далекие годы, я пришел к выводу, что были у коммунистов, отказавшихся от организации уличных контрпротестов в 1991 году, и гораздо более серьезные основания.

Коммунистическая партия Китая задействовала армию и спецслужбы для подавления протестов на площади Тяньаньмэнь. Подавление было кровавым. Предположим, что Дэн Сяопин вместо того собрал бы альтернативный митинг на другой площади Пекина. Что произошло бы затем? Столкновение митингующих? Где? Только в Пекине или по всему Китаю? Сколько бы при этом пролилось крови? Ясно, что ее бы пролились не ручьи, а реки. Это называется гражданской войной. Штука сама по себе очень страшная, а в условиях международного враждебного окружения, при наличии ядерного оружия...

Более современный пример. Демарш печально известных Pussi Riot – это нападение на РПЦ, во многом аналогичное кощунствам, осуществлявшимся в 1980-е годы по отношению к символам советской веры, советским героям и мученикам, советским ценностям. РПЦ понимает, что тот, кто от таких нападений не защищается, будет уничтожен. Как может защититься РПЦ? Она может а) обратиться к государству и нарваться на все ответные обвинения (клевреты-трусы, спрятавшиеся за спину чекистов) и б) действовать в режиме самостоятельного гражданского отпора кощунствующим.

Звучит красиво. Но что это значит с практической точки зрения? Сейчас модно стало говорить «в мечеть эти пуссеньки не пошли!». А почему не пошли? Потому что знали, что нарвутся на гражданское противодействие кощунству. Какое противодействие? Их просто побьют? Побьют камнями? Изрежут на куски? Разорвут на части?

Власть в это вмешается или не вмешается? Как вмешается? Что будет, если не вмешается?

Нужно внутреннее право для того, чтобы пойти этим путем. Или же – безмерный авантюризм. Оставим в покое авантюризм и поговорим о внутреннем праве. Почему я так остро переживал тогдашнюю свою неготовность выводить на улицы митинги, противодействуя митингующим перестройщикам в режиме гражданского отпора? Потому что отсутствие такого отпора обернулось катастрофой, на фоне которой сетования на ужасы гражданской войны – это слюнявые сантименты. Мельница этой катастрофы перемалывает десятки миллионов жизней. Если не остановить это мельничное колесо, страна исчезнет. Народ окажется под игом самых разных завоевателей и будет в существенной степени истреблен – где-то кроваво, а где-то вполне бескровно, но с еще более изуверской жестокостью.

Гражданская война ужасна. Жаждать ее – безнравственно. Но говорить, что смута или ликвидация в условиях безгосударственности не так страшны, как гражданская война, еще безнравственнее. Внутреннее право на нечто ужасное политик получает тогда и только тогда, когда ему становится очевидно, что любые альтернативы принимаемому решению еще ужаснее. Причем это «еще ужаснее» носит не умозрительный, а вполне конкретный характер.

Будущий президент Таджикистана Рахмонов был директором одного из совхозов в Кулябской области. Только увидев своими глазами, что вытворяют так называемые «вовчики» (таджикские ваххабиты), он согласился возглавить войну «юрчиков против вовчиков». Если бы он не увидел своими глазами нечто абсолютно ужасное... если бы не понял, что вытекает из увиденного с математической непреложностью, – то он никогда бы на подобное не решился.

Разгром КПСС и ее запрет не могли не сказаться на возможностях моей организации. Меня раз за разом вызывали на допросы по делу ГКЧП, несмотря на то, что всем было ясно отсутствие какого-либо нашего участия в этом начинании. Начались реформы Гайдара. Большая часть сотрудников моего ЭТЦ «сделала мне ручкой». Оставшиеся ждали моих предложений на тему «деятельности в новых условиях».

Дата добавления: 2015-09-05