Мы и шабаш

И 2014: тот же враг, другие граждане

Газета «Суть времени», №87 от 23.07.2014

«Человек один не может ни черта», – сказал герой Хэмингуэя, и он был прав.

В момент, когда игровой шабаш, гуляя по Донбассу, угрожает России и человечеству, я остро осознаю, что противостоять этому шабашу может только «мы»

Мы и шабаш

В Донбассе идут бои. Наряду с другими там сражаются сутевцы. Ситуация чрезвычайно серьезная. И, казалось бы, передовицу нужно писать именно на эту тему. Но я уже высказался на эту тему в десятках репортажей и аналитических докладов. Я уже доказал, что ситуация в Донбассе стала чрезвычайно серьезной в результате шабаша, он же новый виток глобальной игры. Этот новый виток именуется перестройкой-2.

А поскольку предыдущая перестройка лишила нас Советского Союза, то размышления о том, какова же эта игра, являются ответом на вызов; не правда ли? Советский Союз стал жертвой перестройки потому, что не сумел обеспечить устойчивое воспроизводство элиты, лишенной игровых соблазнов. Элиты, верной народу. Элиты, верящей в ту идею, которую она преподносит народу в качестве животворящей и спасительной.

В середине 70-х годов XX века один из друзей моего отца сказал мне: «СССР рухнет тогда, когда в Политбюро не останется ни одного человека, верящего в коммунизм». Сказав это, он добавил: «Й это произойдет скоро».

Верил ли в коммунизм кто-то из членов Политбюро в конце 80-х годов XX века? Мне кажется, что к этому моменту даже самые конструктивные члены Политбюро верили не в коммунизм, а во что-то другое. Кое-кто из них, безусловно, сохранял веру в нечто советское, и уж тем более был ревнителем великого советского сверхдержавного могущества. Но была ли у этих наиболее конструктивных представителей советской элиты та вера в идею, которая согревала 70 годами раньше создателей советского государства? Увы, этой веры уже не было и в помине. И не только веры этой не было. Не было и всего, что её порождает. Не было железной хватки отцов-основателей. Не было той убедительности, той готовности подымать народ на борьбу за правое деда

А это значит, что воспроизводство элиты в СССР являлось ахиллесовой пятой советского общества.

И что противник в итоге поразил наше общество именно ударив в эту его больную точку.

Но почему не удалось обеспечить воспроизводство элиты в СССР? Что этому помешало? А, главное, кто этому помешал? Ведь, казалось бы, однопартийная жесткая политическая система, обладавшая огромными репрессивными возможностями, должна была выжечь с корнем все ростки антисоветизма хотя бы ради того, чтобы уцелеть. Так почему же она этого не сделала? И где он мог спрятаться от карающей длани, этот самый антисоветизм?

Всем понятно, что спрятаться и вызреть этот антисоветизм мог только внутри советской элиты. То есть в тех зонах, куда не могла добраться карающая длань. А куда не могла добраться эта длань? Она не могла добраться лишь в собственные потаенные ниши антисоветизма. Причем в такие ниши, обнаружение которых не породило бы особых неприятностей для создателей ниш. Этим условиям отвечали только площадки, создаваемые элитой спецслужб. И потому, что элита спецслужб, являясь карающей дланью, могла уберечь свои ниши от кары. И потому, что любое обвинение элиты спецслужб в том, что она создает странные ниши, парировалось известным образом: «Мы создаем эти ниши для того, чтобы впоследствии их ликвидировать. А вы чистоплюйствуете».

Итак, решив почти все исторические задачи, обеспечив стране форсированное развитие воссоздав империю в территориальном смысле, окружив себя союзниками, потенциал которых впервые позволил говорить об СССР как сверхдержаве, творцы советского сверхдержавного могущества не смогли обеспечить воспроизводство элиты. И за счет этого в невероятной степени ослабили то, что можно назвать «собственно исторической тягой». А когда такая тяга ослабевает, субстанция глобальной игры просачивается в ткань государственных интересов и повреждает эту ткань. Если повреждение это остается незамеченным и неизлеченным, то оно рано или поздно уничтожает государство.

И разве не о том же самом говорит происходящее сейчас на Юго-Востоке Украины?

Разве, в конце концов, всё происходящее не является следствием распада СССР? СССР распался. Огромные человеческие сообщества оказались вдруг гражданами государств, в которых они вовсе не желают жить. Государств, чья идеология коренным образом противоречит идентичности этих сообществ. Ну с какой стати, к примеру, жители Донбасса или Крыма, обладающие отчетливой русской идентичностью, должны жить в бандеровской, яростно русофобской Украине? Итак, огромные человеческие сообщества начинают протестовать против навязанного им невесть зачем проживания в чуждых им новообразованных государствах. Эти государства начинают терроризировать протестующие сообщества. Разве не с этим мы сталкиваемся сейчас в Донбассе?

И где же коренится он – источник этого горя миллионов и миллионов людей, он же распад СССР? В каких элитных нишах вызрело всё то, что привело к этому распаду?

Пытаясь ответить на этот вопрос, я написал две книги. Книгу «Странствие», которая уже напечатана в газете «Суть времени». И книгу «Красная весна», которую сейчас мы начинаем публиковать в той же газете.

При этом книгу «Красная весна» я в каком-то смысле писал совсем уж для себя. Публикация этой книги является моим ответом на донбасский глобальный игровой вызов. Потому что этот вызов является очередным витком в раскручивании спирали перестройки-2. А эти самые перестройки (1, 2и так далее) как раз и являются фазами развёртывания глобальной игры, угрожающей существованию моей страны. Да, в общем-то, и существованию человечества в том виде, в каком оно существовало на протяжении тысячелетий.

Отвечая на такой вызов, ты вначале должен признать и пережить саму необходимость принять вызов и дать ответ. Затем ты должен задать себе вопрос, какими возможностями ты располагаешь для того, чтобы отвечать на вызов, вопиющим образом несоразмерный тебе как личности. Нащупав эти возможности, ты должен определить болевые точки противника. Что невозможно сделать без определенной методологии. И только после этого ты можешь начать реализовывать проект, вписывать этот проект в реальность, моделировать соотношение проекта с реальностью и применять те или иные технологии.

Вызов, о котором я говорю, столь масштабен, что принять его можно, лишь ориентируясь на некое «мы». Принять такой вызов, ориентируясь только на собственные возможности, конечно, тоже можно, но лишь в рамках пресловутой борьбы без надежды на успех.

Экзистенциалисты, воспевшие эту борьбу, заразили своих поклонников вирусом исторической обреченности. Чем это кончилось, известно: сначала – судорога борьбы без надежды на успех, потом – апатия и капитуляция.

Любая другая борьба предполагает наличие «мы». «Человек один не может ни черта», – сказал герой Хемингуэя, и он был прав. В момент, когда игровой шабаш, гуляя по Донбассу, угрожает России и человечеству, я остро осознаю, что противостоять этому шабашу может только «мы». И что это «мы» должно обладать и волей, и методологией. Именно поэтому я публикую книгу «Красная весна» в газете «Суть времени».

До встречи в СССР!

_ История проектов «Суд времени» и «Исторический процесс»

2010 году ко мне обратились представители федерального «Пятого канала». И предложили поучаствовать в весьма проблематичном проекте, который поначалу назывался «Суд истории», а в итоге стал называться «Суд времени». С этого предложения всё и началось.

Идея представителей «Пятого канала» состояла в следующем. Поскольку публика «западает» а) на историческую тематику и б) на всякого рода «суды», то соединение исторической тематики с судом как способом ее обсуждения обречено на успех. Передача с условным названием «Суд истории», говорили мне представители «Пятого канала», будет выходить пять раз в неделю, в очень удобное для зрителей время. А значит, она будет иметь успех, а значит... Далее следовали все классические телевизионные «завлекаловки».

Согласившись участвовать в этом начинании, я нарушил несколько принципов, каждый из которых никто из опытных и расчетливых людей не нарушает никогда. Подчеркиваю – именно никогда. Один из таких принципов (можно даже назвать их заповедями) – «отказываться от предложений, поступающих от не известных тебе людей». Нельзя соглашаться на участие в TV-проектах, коль скоро не знаешь тех, кто их организует, что называется, «от и до».

Несоблюдение этого принципа чревато последствиями, гораздо более опасными, нежели игра в карты на деньги в незнакомой компании. Вы едете в поезде. Незнакомцы говорят: «Давайте скоротаем время и сыграем в преферанс по столько-то за вист». Вы соглашаетесь. Если вы опытный человек, если вы знаете, что в поездах вообще, а особенно в так называемых «курортных» (где едут люди, накопившие денег для того, чтобы как следует отдохнуть), работают профессиональные шулеры, именуемые «каталы», то вы никогда не согласитесь на подобное предложение. Если же согласитесь – то вас прокатят. Со всеми, так сказать, вытекающими. Хорошо еще, если живым до места назначения доберетесь. А уж о полноценном отдыхе и не думайте. И денег на это не будет, и испорченное настроение не даст как следует отдохнуть. Так вот, влезать в телепроект совершенно не знакомых людей гораздо опаснее, чем так играть в преферанс.

Это простительно для новичка. Но я-то не новичок. И что такое СМИшные «каталы» знаю досконально. Тебя приглашают на «Эхо Москвы» – с приторной интеллигентной любезностью. И в конце передачи сообщают слушателям, что у тебя выиграла Новодворская или пуще того – какой-нибудь Доброхотов. На следующий день, будучи взятыми с поличным (несуразное число проголосовавших, явно сбитый счетчик, низкопробные мошеннические фокусы и т.п.) перед тобой демонстративно извиняются. Толку-то?

А телевизионный монтаж, при котором всё так искромсают, что сам себя не узнаешь? А начальство, бдительно отслеживающее эфир?

Еще один важный принцип – «не ждать никакой объективности от либерального канала» (а «Пятый канал» на тот момент был именно либеральным), коль скоро речь идет об истории России вообще, а о советской – в особенности.

Немаловажную роль играет и принцип «недоверия к шоу»: всегда помни, что такое шоу. Помни, что «шоу маст гоу». Помни: всё то, что для тебя является любимым, дорогим, невероятно важным, для шоу имеет ровно ту же цену, что и вовремя показанный голый зад. Помни, что создатель шоу всегда готов «спалить» тебя ради успеха своего шоу. И так далее.

Немаловажную роль играет и принцип «недоверия к шоу»: всегда помни, что такое шоу. Помни, что «шоу маст гоу». Помни: всё то, что для тебя является любимым, дорогим, невероятно важным, для шоу имеет ровно ту же цену, что и вовремя показанный голый зад. Помни, что создатель шоу всегда готов «спалить» тебя ради успеха своего шоу. И так далее.

Исходя из вышеизложенных заповедей, я должен был вежливо отказаться от любезного предложения совершенно мне не знакомых людей. Так почему же я этого не сделал?

Первая причина была в том, что мне мои собеседники (а точнее, собеседницы) просто понравились. То есть именно просто и именно понравились. В них было что-то, выгодно отличавшее их от среднестатистических self made TV-women. Была в них и заинтересованность в деле и, прошу прощения, просто нормальная интеллигентность – штука, на современном TV исключительно редкая.

Вторая причина была в том, что одна из собеседниц, явно являвшаяся главной, – Наталья Петровна Никонова – сказала резко, страстно и не слащаво: «Я за вами слежу много лет. В вас есть подлинность. Я – один из главных в стране специалистов по шоу, и я твердо знаю, что для успеха шоу нужна подлинность». Меня это поразило в самое сердце. Нет, не то, что во мне есть подлинность – на похвалы я перестал покупаться лет этак двадцать назад. А то, что шоу нужна подлинность.

Фильм Вайды «Всё на продажу»? И да и нет. Потому что у Вайды каждый оставался, что называется, при своих. Ольбрыхский в свое удовольствие публично скакал на замечательной лошадке. А Вайда делал кино – конечно же, на продажу. В том, что мне предлагалось, такой исход был исключен. Либо шоу должно было «скушать» меня со всей этой моей подлинностью, либо я должен был разобраться с этим самым шоу как повар с картошкой.

А поскольку всё содержание эпохи нашей именно в этом: шоу победит подлинность или подлинность оседлает шоу? – то предложение Никоновой, сам ее подход били в десятку.

И тем не менее... Если бы всё сводилось к этим двум причинам, я бы отказался. Но была еще и третья причина, побудившая меня согласиться на то, что вполне могло обернуться вульгарным и позорнейшим лохотроном.

Шел 2010 год. Вторая перестройка была уже фактически подготовлена. К этому времени я написал и издал книгу «Исав и Иаков», посвященную этой теме. Но, как говорил герой Чехова: «Всё равно, как ни пиши, а без персидского порошка не обойтись». В новой исторической ситуаций «персидским порошком» не могли быть никакие, даже самые рискованные, грязные игры.

Наступало время массовых действий. В предложении Никоновой был какой-то, смутный донельзя, шанс на обретение массового ресурса, позволяющего противостоять перстройке-2.

В 1991 году я дал клятву: «Если это повторится, то улице, ломающей страну, будет противодействовать другая улица».

«Другая улица»? К 2010-му ее не было и в помине. И шанс на ее появление был фактически равен нулю. Но побеждает тот, кто борется до конца. В предложении Никоновой было что-то, намекавшее на какую-то возможность этой борьбы. Намек исходил отнюдь не от Никоновой, для которой уличные действа, да и вся реальная политика были и остаются чем-то сомнительным. И никакого отношения к ней лично не имеющим.

Намек – причем очень смутный – был в самом моем выходе на TV, выходе регулярном (5 раз в неделю) и остром.

«А ну как, – думал я тогда, – это обернется чем-то подлинно политическим? А раз так, то я смогу оказать на политику решающее воздействие в самый трудный момент?» Я понимал, что шансов у меня на это практически нет. Что между передачей на «Пятом канале» и уличной политикой – почти непреодолимая дистанция, но... «Других-то шансов нет вообще, – говорил я себе, – а тут... Тут всё же как-никак телевидение».

Три приведенных выше соображения (очевидная порядочность вышедших на меня людей, парадоксальность концепции «шоу-подлинность» и близость сверхострого политического сезона) привели к тому, что я не стал категорически отказываться от сделанного мне предложения, чем изумил и огорчил донельзя всех своих ближайших соратников, увидевших в этом моем согласии на пробы что-то детское, романтическое и т.п.

Пробы начались. И начались они при резко отрицательном отношении ко всей этой затее моих ближайших друзей и сотрудников.

В ходе работы у меня исчезли последние сомнения в том, что обращение Никоновой ко мне было продиктовано не собственно телевизионными (успех затеваемого проекта), а какими либо иными соображениями. Я лучше узнал Никонову и понял, как много для нее значит по-настоящему успешный телевизионный проект вообще и, особенно, – в ее тогдашней ситуации. Которая состояла в следующем. Наталья Никонова, будучи заместителем Константина Эрнста на «Первом канале», вела себя избыточно независимо. И оказалась втянута в воронку длительного и для нее безмерно унизительного конфликта.

Будучи человеком очень резким и наделенным обостренным чувством собственного достоинства, она в итоге не просто ушла от Эрнста на «Пятый канал», но и прихватила с собой 130 человек из состава сотрудников «Первого канала». После чего отмщение Никоновой стало для Эрнста делом чести. Тем самым Никонова обзавелась не просто сильным, а сверхсильным врагом.

Роднянский же, к которому Никонова ушла на «Пятый канал», был человеком изначально не очень сильным (долго работавшим на Украине, плохо вписанным в российскую элиту и так далее). Генеральным директором на «Пятый канал» Роднянский пришел, считая, что у него есть «ход наверх» через близкого к нему человека, каковым на момент прихода Роднянского на «Пятый канал» являлся Михаил Лесин.

И действительно, Михаил Лесин был весьма могущественной фигурой и на телерынке, и в Кремле. Но не успел Роднянский прийти на «Пятый канал», как Лесин потерял и свои позиции на телерынке, и часть своего влияния в Кремле.

И что осталось в распоряжении Роднянского?

Да, хозяином «Пятого канала» был один из самых влиятельных людей современной России – Юрий Валентинович Ковальчук. Но Юрий Валентинович всегда ограничивал свое воздействие на бизнес назначением и снятием менеджера, наделяемого на момент работы всей полнотой полномочий. Кроме того, телепроекты Юрия Валентиновича уже приобретали на тот момент столь амбициозный характер, что вся проблематика Роднянского на этом фоне представлялась Ковальчуку микроскопической. Впрочем, к амбициозным планам Ковальчука еще придется вернуться.

Пока же необходимо оговорить, что а) я, не сказав ни да ни нет, согласился на участие в подготовительном периоде и б) по мере этого участия я до определенной степени проникал в так называемую кухню, т.е. в административно-творческую проблематику «Пятого канала». Глубоко проникать в эту «кухню» не было ни времени, ни желания, но вслепую ставить на кон свою репутацию я, конечно же, тоже не хотел.

Проникая же в «кухню» ровно настолько, насколько позволяли силы и желание, я понял, сколь велико в моем случае значение Натальи Никоновой. Которая в условиях частичного самоустранения Роднянского стала фактическим руководителем «Пятого канала». Которая в силу причины творческо-психологического характера – эта самая концепция подлинности в шоу – сделала на меня серьезную ставку. Которая вообще относится к работе, выпуску продуктов всерьез – редчайшее свойство для телевизионных работников, достигших высокого положения. И которая, наконец, с особой страстью относилась к данному проекту как в связи с опасностью общей ситуации (более сильного и опасного врага, чем Эрнст, нет и не может быть ни для какого российского телевизионного менеджера), так и в связи с опасностью ситуации сугубо конкретной. Дело в том, что новый проект Никоновой должен был разворачиваться не на пустом месте, а на месте ее же проекта, оказавшегося особо неудачным. Я имею в виду передачу «Свобода мысли» с К.Собчак и А.Вайнштейном, которую Никонова открыла и которую ей же надо было закрывать, ибо передача оказалась совсем никакой в рейтинговом смысле. Выяснилось, что «Пятый канал» все-таки слишком сильно зависит от петербургского телезрителя (ранее этот канал был не федеральным, а местным). А петербургский зритель питает особую неприязнь к К.Собчак.

Уйти от Эрнста и тем заполучить страшного врага, оказаться в капкане в связи с подвешенностью Роднянского, оказаться вынужденной закрывать проект с Собчак – все это приводило Никонову, человека всегда живущего на пределе, в состояние гипермобилизации.

Разобравшись в этом и отчасти успокоившись, я начал разбираться далее в собственно политической кухне. Ведь как-никак я являюсь общепризнанным авторитетом в этом вопросе, занимаюсь этим уже более 20 лет – и что же? «Сапожник без сапог?» Ну уж нет!

Разобраться в кремлевской кухне мне в силу рода деятельности намного проще, чем разобраться в кухне телевизионной. Чем профессиональная экспертиза кремлевской кухни отличается от конспирологической дешевки? Прежде всего тем, что конспиролог, гадающий на кофейной гуще, во всем видит игру высоких и высочайших сфер Суркова, конечно, прежде всего... тогда все зацикливались именно на этой фигуре. Но ежели Суркова оказывалось мало – приплетут других. В данном случае – того же Ковальчука.

А то и самого Путина. Профессионал же... рыночный шабаш и необходимость обеспечить пропитание десяткам близких мне людей, входящих в рабочую семью, именуемую ЭТЦ, сделали меня, увы, таковым...

Так вот, настоящий профессионал в данном вопросе (я никоим образом таким статусом не горжусь) знает, что, скорее всего, ни Сурков, ни более высокие фигуры никакого отношения к сюжетам, в коих им приписывается роль демиурга, не имеют вообще.

Что складываются подобные ситуации в 95% случаев, как говорится, криво-косо, без всеобъемлющего участия записных кремлевских демиургов и их начальников.

Что демиурги эти либо не препятствуют распространению слухов об их всепроникающем влиянии, либо даже сами сему потворствуют.

Достопамятный Гусинский, например, рассматривал миф о своем всесилии как капитализацию в полном смысле этого слова. Он делал бизнес на этом мифе, взращивал его и... полностью потерял всю капитализацию после трехдневного пребывания в тюрьме. «Какой же ты демиург, какой же ты сионистский властитель, если с тобою так? А мы-то, дураки, думали...»

Впрочем, Гусинский – это крайний случай, наиболее ярко раскрывающий суть определенной тенденции. Зная эту тенденцию, профессионал, разбирающий конкретную историю, исходит из того, что, скорее всего, никакой Кремль в этой истории вообще не замешан. Что всё произошло без его участия по принципу «криво-косо». И что его, профессионала, задача – объяснить клиенту, в какой степени это произошло «криво», а в какой – «косо». И только убедившись, что нет ни «косо», ни «криво», что в бедах клиента ни родственники, ни друзья, ни партнеры, ни записные конкуренты, не приняли почему-то решающего участия, профессионал, проклиная горькую профессиональную участь, начинает погружаться в особо неприятную и опасную субстанцию под названием «ведомственные (высшая разновидность – кремлевские) развлечения».

И погружается он в эту субстанцию не абы как, а обзаведясь всем необходимым: скафандром, регистрирующей аппаратурой и так далее.

Не успел я еще проклясть свою горькую долю и обзавестись всем этим инструментарием, как выяснилось, что в этом нет необходимости. Дело в том, что я по роду деятельности встречался с реальными, а не вымышленными проектами, которые можно было и впрямь относить к категории ведомственных или кремлевских.

Главная черта любого такого проекта – строгое, а в последнее десятилетие – так и строжайшее – исполнение всех полагающихся элементов, включая очевидно «контрпродуктивные». Это, кстати, относится не только к кремлевско-ведомственным, но и к любым «закрытым» проектам.

Приходит к тебе заказчик и предлагает поучаствовать в некоем невинном и благородном, на первый взгляд, начинании. А ты почему-либо не уверен в том, что это начинание является таковым, каковым его тебе представляет заказчик. А также в том, что лицо, представившееся заказчиком, – это и впрямь заказчик, а не посредник и не подставное лицо. Что ты в этом случае делаешь? Разбирать подноготную – себе дороже, да и времени на это нет. Отказываться по причине наличия невнятных подозрений – непрофессионально. Ну и?..

В этом случае ты говоришь лицу, представившемуся заказчиком: «А давайте исправим вот этот элемент вашего проекта. Сделаем не так, как в проекте, а иначе. Результат будет резко лучше, не правда ли?»

Если заказчик соглашается или азартно втягивается в спор – значит, он, скорее всего, и впрямь «последняя инстанция». А если он краснеет, бледнеет и говорит дребезжащим голосом: «Нет, только так, а не иначе», – то никакой он не заказчик. А так... посыльный, невесть зачем и от кого к тебе заявившийся.

Ну так вот... В процессе подготовительной работы я раз за разом убеждался в том, что Никонова ведет себя как абсолютный хозяин проекта. Она с радостью откликалась на новые идеи. Сама всё время «креативила на ходу». В мгновение ока исчезли предполагавшиеся в программе присяжные, потом судейские атрибуты. Мгновенно была принята идея многосерийности. В кратчайшие сроки удалось договориться о том, что голосовать будет не зал, как предлагалось вначале, а вся страна.

И, наконец, главное. Если Леонид Млечин как мой оппонент был изначально предложен Никоновой, то появление Сванидзе имело совсем другой генезис. Никакого Сванидзе изначально не было и в помине – был некий судья (не буду называть фамилию), который вел себя глупо, демонстрировал вопиющий антипрофессионализм во всем, что касалось исторической проблематики. Я дал этому гражданину отвод, заявил, что не буду участвовать в проекте, если он будет исполнять в нем хоть какие-то содержательные функции. Отвод был принят. На мое восклицание: «Но вы же понимаете, что я прав!» – было отвечено: «Дело не в том, кто прав, а в том, что нужно для успеха проекта». Так ответить могут, согласитесь, только полноценные хозяева начинания.

Но принять отвод – это полдела. Нужно еще и найти замену. Ситуация была непростой. Я уже несколько раз порывался уйти. Судью выбирали, ориентируясь, в том числе, и на это. Зная, что я высоко ценю одну из телеведущих «Пятого канала» (я несколько раз ставил ее в пример – «объективность», «сухость», «отсутствие самолюбования, тенденциозности»), эту телеведущую отозвали из отпуска.

Всё уже фактически было решено. И уже перед выпуском программы Никонова сказала мне достаточно неуверенно. «А может, Сванидзе лучше? Он всё же и историк, и телевизионщик одновременно. Опять же – мужчина...» Я сказал ей «Хотите напустить на меня сразу и Сванидзе, и Млечина? Так сказать, двоих на одного?» Никонова ответила: «А вы подумайте!» Я подумал и согласился. Принцип «двое на одного» превращал меня в Георгия Димитрова, а суд – в судилище, что вполне отвечало моим представлениям о нужном в политическом смысле этого слова. Так на последнем этапе появился досточтимый Николай Карлович, прекрасно чувствовавший себя в роли судьи, не отвечавшего за результат, и сильно «сдувшийся», как только в следующем проекте пришлось за результат отвечать.

Итак, множественные кардинальные изменения, осуществляемые в ходе нашего с Никоновой творческого диалога, доказывали на сто процентов, что хозяйка проекта – Никонова. Она и только она. И что никаких высоких заказчиков у этого проекта нет.

Меня это не слишком удивило. В конце концов, «Пятый канал», а не «Первый» или второй. Да и передача на историческую тему: не Путина, чай, судим, а Сталина.

Но одно дело – автономность запускаемого проекта, и совсем другое дело – реакции на появившуюся телевизионную передачу.

Раз за разом прорабатывая возможные сценарии, я спрашивал себя, чего хочу и на что надеюсь.

Хочу я – защитить величие нашей истории, а значит и честь всех тех, кто погиб во славу этого величия. Но что значит «защитить»? Это значит – наголову разгромить противника. Выиграть у далеко не слабых полемистов не просто с большим или разгромным, а с так называемым сухим счетом.

«Любой другой результат не защитит величие страны», – говорил я самому себе. И, переходя от высших смыслов к прагматике, добавлял: «А вот репутацию свою ты угробишь окончательно. Патриоты – не либералы: либералы будут восхвалять своих, даже если те будут проигрывать, патриоты же начнут тебя поносить, даже если ты лишь однажды проиграешь. Или выиграешь, но с недостаточно убедительным счетом. Но даже если ты победишь, зюгановцы всё равно подвергнут тебя обструкции, а всякие прочие...». Насколько я оказался точен в этих прогнозах? Увы, на все сто процентов.

Зюгановцы в своих газетах раз за разом писали, что «коммунисты выигрывают» у Сванидзе и Млечина. Упоминать мою фамилию было запрещено, и этот запрет не нарушали даже мои так называемые свидетели. Так вели себя зюгановцы. Что же касается «всяких разных»... Один из почитателей «Детского мира», поучаствовав в передаче, подошел ко мне и сказал: «Наши уверены, что Путин лично диктует счет каждой передачи этой самой Наталье Никоновой». Неудержимый сардонический смех Наталии (в это время она уже поняла, что Эрнст вот-вот пожалует на «Пятый канал», и как никогда нуждалась хоть в каких-то кремлевских сводках) чуть-чуть смутил моего собеседника, спросившего: «Что, разве он не сам это делает?.. А мне говорили...»

Наташа вежливо промолчала. Потом сказала мне: «Вам очень тяжело с вашими, патриотами?» Я ответил: «Не тяжелее, чем вам с вашими... либералами».

К этому моменту было уже ясно, что Наташе, человеку глубоко либеральному и пребывавшему в шоке от моих постоянных побед над Млечиным и Сванидзе, было и впрямь нелегко.

После первой передачи, вышедшей в эфир, она позвонила мне и сказала: «Годами ждешь успешной, по-настоящему успешной передачи – и вот оно!» Потом добавила: «Спасибо вам за то, что вы мне поверили».

Наташа и впрямь оказалась не только талантливым, но и глубоко порядочным человеком. И, имея все возможности крутануть счетчик, зная, как это делается, она держалась твердо. Вопреки всему: шипению либералов, инстинкту делателя шоу (завлекательнее, когда побеждает то один, то другой).

Повторяю, Наташа оказалась очень порядочным человеком. Но если бы ей или ее начальству поступил приказ из Кремля, если бы не либералы на нее шипели, а кто-нибудь из начальников ей позвонил, порекомендовав скорректировать показания, счетчика, она бы их скорректировала. Если бы кто-то шепнул нечто подобное на ухо тому же Роднянскому, а тот дал бы указание Наташе – она бы тоже это указание выполнила бы. И никто ничего бы не заметил. Просто возликовали бы либералы («ах, какой убедительный у нас Лёня Млечин!»). И затосковали бы патриоты («ох уж этот Кургинян, нас бы на его место!). И – всё. Как легко было разрушить то, что произошло! А ведь произошло нечто суперсерьезное. В сознании миллионов и миллионов людей оформилось их право на историческое достоинство. По сути, оформилась (или точнее, дооформилась) ресоветизация сознания большинства населения.

Населения? Столкнувшись с очевидностью сокрушительного разгрома (этот ужасный Кургинян выигрывает у нашего замечательного Млечина из раза в раз со счетом 90:10) либералы сначала кинулись к Никоновой, умоляя ее исправить показания счетчика, а потом... Потом они с пеной у рта стали доказывать, что эти показания ничего не значат. Мало ли кто там голосует! А может, сумасшедшие старухи Зюганова звонят по сто раз?!

Никонова исправила им в угоду алгоритм подсчета. Обычно подсчет ведется просто по количеству звонков: за кого больше звонков, тот и победил. Так нет! Либералы потребовали, чтобы было введено правило, согласно которому учитывается только один звонок с одного телефонного номера. Это было явной дискриминацией семей, у которых в квартире один телефон. И подыгрыванием семьям, в которых по 3-4 мобильника у каждого члена семьи.

Требование либералов было учтено, но счет стал для них еще более прискорбным. Либералы тогда потребовали, чтобы, вопреки всем правилам телевидения, отдельная передача была посвящена обсуждения самого феномена «этого ужасного счета».

И были сокрушительно разгромлены в ходе этой, нарушающей все каноны телевидения, передачи. Кто-нибудь видел когда-нибудь передачу, на которой обсуждались результаты, полученные на передачах Соловьева, Шевченко или кого-то еще? Нет! А передача, на которой обсуждаются результаты «Суда времени», висит в интернете. Смотрите – и убеждайтесь в том, сколь непредвзяты и приличны законодатели либеральной моды.

Меж тем передачи шли одна за другой – всё с тем же счетом. Либералы сходили с ума всё больше... Затем, к их несказанной радости, передача была закрыта. В этом не было никакой политики. Просто Ковальчук купил «Первый канал» у Абрамовича и сделал гендиректором всего своего объединенного телеконцерна, включавшего «Первый канал», PEH-TV и «5-й канал», гендиректора «Первого канала» Константина Эрнста. Тот сразу же занялся охотой на Никонову. Никонова ушла на второй канал. И... не успокоилась.

К лету 2011 года стала выходить программа «Исторический процесс», в которой состязались уже без всякого судьи я и Сванидзе. Другой канал, другой охват, совсем другая аудитория, брутальный Сванидзе вместо небрутального Млечина... И – тот же разгромный счет...

И вот тогда – сначала Минкиным, а потом и многими другими – было заявлено то, за что в любой западной стране сходу получила бы волчий билет любая звезда обычной или телевизионной журналистики.

Было сказано, что люди не равны. Что они делятся на качественных и некачественных. И что качественное меньшинство голосует за замечательного Сванидзе, а некачественное большинство – за ужасного Кургиняна. Тем самым была воспроизведена и одновременно модифицирована формула апартеида. Конечно же не расового, упаси бог! Темнокожий, голосующий за Сванидзе, тоже признавался качественным. Но, во-первых, кто-то не привязывал эту формулу апартеида к нацвопросу, а кто-то привязывал. Во-вторых, поди разберись, кто вообще не привязывает этот самый апартеид к нацвопросу, и кто делает вид, что не привязывает. И, в-третьих, – разве апартеид становится более приемлемым от того, что он осуществляется не по расовому или национальному, а по иному – классовому или идеологическому – принципу? Апартеид – он и есть апартеид.

Впервые откровенным идеологическим апартеидом запахло именно в ходе передач «Суд времени» и «Исторический процесс», когда наши либералы своими глазами увидели ресоветизацию большинства населения России. Увидев это, они не просто выявили свою фашистскую сущность, заявив, что это большинство – недочеловеки, с которыми считаться вообще не следует. Это был идеологический ответ на вызов ресоветизации, а идеологический ответ всегда является прологом к чему-то собственно политическому. Сначала – вопиющие нарушения того самого свободомыслия, по поводу которого столько разных разностей было сказано: мол, «таперича не то, что при совке. Тогда вы могли только восхвалять этот совок, а теперь... Свобода! Ваше отношение к своему прошлому может быть различным. И никто не будет вас за это преследовать так, как преследовали при жутком совке».

Обещалось-то именно это. А реализовано было нечто диаметрально противоположное: «Поддерживаете Кургиняна? Тогда мы назовем вас низкоорганизованными существами, недостойными называться людьми. И не просто назовем вас так, но и тихой сапой переформатируем власть сообразно этой, конечно же, фашистской, оценке. А почему бы и нет? Если власть находится у нас в руках и только мы являемся людьми в полном смысле слова, то с вами нам надлежит обращаться как с неполноценными особями. И подвергать вас нашему благородному принуждению. Ведь прибегает же к такому принуждению врач-психиатр, усмиряя перевозбудившихся психов!»

Сначала Петровская, Ларина, Минкин, Латынина и другие «благородные либералы» предложили в качестве нового демократического идеала этот подход, строго наказуемый в любой из стран, на которые они же предлагают равняться, а затем...

Еще до завершения передачи «Суд времени» сам президент России Дмитрий Медведев поручил своему Совету по правам человека и гражданскому обществу подготовить программу десоветизации населения России, взяв за образец программу денацификации, реализованную в Германии после 1945 года.

Логика либерального меньшинства была как никогда прозрачной. Если и впрямь антилиберальное большинство консолидируется вокруг идеологем, заданных Кургиняном, то вслед за идеологической ресоветизацией неминуема ресоветизация политическая. Допустить и то, и другое – значит упустить власть. Противодействовать этому в режиме свободной дискуссии мы не можем. Этому поганому большинству дай палец – оно и руку откусит! Вот ведь – одна передача на небольшом канале, один этот Кургинян чертов заговорил – и что началось. Нет, надо наложить на кургиняновщину абсолютный, репрессивный запрет. Как? Криминализовав в буквальном смысле этого слова любую защиту советского периода, да и не только его! Всей русской истории и ментальности.

Вот ведь немцы – не чета русским, народ цивилизованный, европейский. Но и с ними удалось нечто подобное провернуть. Мол, Гете и Шиллер ответственны за злодеяния нацизма! Коллективная немецкая вина! Порочность менталитета, культуры! Но с немцами еще приходилось цацкаться. А с русскими... Тут мы отработаем по полной программе!»

Сванидзе и Млечин «бились в падучей» по поводу неслыханных злодеяний Сталина. Их эксперты – Пивоваров и другие – откровенно возлагали ответственность за сталинщину на Петра Великого, Ивана Грозного и... Александра Невского. Дикость, безумие? Ничуть не бывало! Это известная технология, более осторожно примененная к той же Германии.

Приравнивание коммунизма к нацизму оскверняет память советских воинов, спасителей человечества. Оно не более правомочно, чем приравнивание Христа к Антихристу. Для кого-то оно является метафизическим деянием, призванным отмыть нацизм: сначала приравниваем его к коммунизму, потом обнаруживаем, что коммунизм еще хуже нацизма. И постепенно тем самым отмываем немецких преступников, боровшихся с коммунизмом как с абсолютным злом.

Для кого-то приравнивание коммунизма к нацизму – это всего лишь политика. Как внешняя (направленная на ослабление России), так и внутренняя (защищающая рушащиеся устои капитализма). А для кого-то приравнивание коммунизма к нацизму – технология, призванная переустроить мир.

Вначале преподносится как криминальный отдельный исторический период жизни той или иной страны. Затем оказывается, что вся история этой страны криминальна. И впрямь, откуда иначе взялся этот ужасный эксцесс нацизма, коммунизма или чего-то другого (технологу, в отличие от метафизика или политика, не столь важно, чего именно, он при наличии заказа криминализует всё, что угодно). Затем обнаруживается, что криминален народ, история которого криминальна.

А криминальный народ – народ-преступник (технологу крайне важно, чтобы этот преступник сам дал на себя признательные показания). Надо... В самом деле, что надо сделать с преступным народом? То же, что и с любым преступником – наказать сообразно тяжести преступления. То есть либо поместить в тюрьму, либо казнить. Успешность этой технологии позволяет превратить в наказываемых (и, конечно же, перевоспитуемых) зэков любые народы. Возникают соответствующие страны-гулаги.

При желании в единый ГУЛАГ можно превратить всё человечество. Народы-преступники каются перед тем, как оказаться в ГУЛАГе, и во время отсидки, которая вскоре оказывается бессрочной. Что ж, на то они и преступники, чтобы каяться и нести наказание. И то, ведь никого почему-то не удивляет, что вопли о покаяниях за сталинизм и коммунизм не прекращаются у нас и поныне. Через 22 года после убийства СССР! В условиях пронзительной очевидности того, что антикоммунистическая власть совершила по отношению к своему народу преступление, ни с чем не сравнимое. И ничего, кроме этих преступлений, не совершила.

Итак, для врагов России, для новых поработителей человечества десоветизация по аналогии с денацификацией крайне лакома со всех точек зрения метафизической, политической, технологической и так далее.

Но затеял-то подобное начинание не внешний враг, а глава российского государства! Он заслушивал свой Совет, одобрял его планы. В конце концов – это его Совет. Федотов, глава этого Совета, – его советник.

Очевидная корреляция между решениями Совета Европы по десоветизации как новой денацификации и предложениями Федотова и К° дополняла неприглядность происходящего. Налицо была корреляция по срокам (сначала резолюция Совета Европы в Вильнюсе, потом проект Федотова-Караганова), корреляция по содержанию (речь и в Вильнюсском, и в федотовско-карагановском начинании шла о подавлении просоветских инакомыслящих), корреляция по семантике, наконец (многие тезисы Федотова-Караганова были простым воспроизведением пунктов Вильнюсской декларации).

Передача «Суд времени» не на шутку встревожила криминализаторов-гулаговцев, как западных, так и наших. Истерический нажим («Даешь очередную, наиболее жесткую волну десоветизации!») был ответом на «внезапное обнаружение» того, что условно можно назвать «большим народом», – не принимающего навязываемой ему десоветизации большинства населения РФ.

Вдруг оказалось, что это большинство каяться за советизм не намерено, прошлое советское любит, а десоветизаторов ненавидит. Оказалось, что оно после двадцати трех лет форсированной десоветизации настроено даже более просоветски, чем до этой десоветизации.

Замаячила опасность ресоветизации. А это грозило обрушить очень масштабные и далеко идущие планы: ни тебе реабилитации нацизма... ни подавления опасного геополитического конкурента... ни гулагизации мира! Сигнал тревоги был подан незамедлительно. И какой сигнал! Как будто в опаснейшую зону, ограждаемую сверхмощной сигнализацией, вторгся смертельный враг. Это обнаружили – и завыли сирены... включились прожекторы... заголосили репродукторы: «Тревога! Ситуация угрожающая!»

Но была ли и в самом деле ситуация угрожающей для врага, а значит, сулящей нам какие-то исторические надежды?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо попытаться оценить масштаб и глубину десоветизации, на которую четверть века делают ставку все враги нашего народа и государства.

Что представляла собой десоветизация при Горбачеве?

Став Генеральным секретарем ЦК КПСС, Горбачев получил возможность использовать для разрушения советской системы всю совокупность своих фактически неограниченных властных возможностей. Могли ли мы победить Наполеона, если бы его послушными марионетками, агентами в буквальном и полном смысле этого слова, оказался не только Кутузов, но и царь Александр I? Могли ли мы победить Гитлера, если бы Сталин был внедренным в советскую систему агентом рейха, денно и нощно мечтавшим разрушить советского врага, пьющим в потайной комнате пиво с сосисками, дабы причаститься духа любимого рейха и вдохновиться на подрывную работу против ненавистного СССР?

Конечно же, роль личности в истории нельзя преувеличивать. Но, во-первых, ее нельзя и занижать. А, во-вторых, личность может быть наделена разным властным потенциалом. Горбачев в качестве Генсека ЦК КПСС имел огромный потенциал. И использовал он этот потенциал на все сто процентов. С тем, чтобы десоветизация поставила крест на ненавидимой им стране, на презираемом им народе. В политике зачастую приходится доказывать, что дважды два четыре. В стране до сих пор немало искренних патриотичных людей, убежденных в том, что десоветизация (декоммунизация, и так далее) не только не является средством убиения страны и народа, но и, напротив, способна обеспечить оным невиданный взлет, раскрепостив колоссальный потенциал, преступно скованный советизаторами-коммунизаторами, которые и являются подлинными погубителями всего и вся (страны, народа, культуры, морали и много еще чего)! А если что-то хорошее и произошло за советские годы (ну там, освоение космоса или победа в Великой Отечественной войне), то это вопреки коммунизаторам-советизаторам, а не благодаря им.

Когда-нибудь я постараюсь с предельной подробностью и наглядностью обсудить подобную точку зрения. Здесь же тезисно оговорю то главное, что этой точке зрения противоречит самым категорическим образом.

Тезис №1. Проанализируйте все самые важные показатели, характеризующие жизнеспособность народа и государства. Валовый внутренний продукт, производительность труда, количество продукции с одного гектара сельхозугодий, уровень образования и культуры, обороноспособность, реальный жизненный уровень, уровень криминализации, объем и качество услуг в сфере здравоохранения, спорта, отдыха и так далее. Вы увидите, что по всем этим показателям – да, именно всем, без малейшего исключения! – при советизаторах-коммунизаторах имел место плавный неизменный рост. А при десоветизаторах-декоммунизаторах началось падение – сначала просто обвальное, затем несколько более пологое, но столь же неумолимое и неуклонное. Поразительным образом уровень десоветизации-декоммунизации коррелирует (то есть очевидным образом связан) со скоростью обрушения жизненно важных показателей. Но уж то, что при советизаторах-коммунизаторах все подлинно важные показатели, характеризующие дееспособность народа и государства, росли, а при десоветизаторах-декоммунизаторах стали рушиться и рушатся уже более 20 лет, – это неоспоримый факт.

Что же касается того, что в советскую эпоху народ вопреки советизаторам-коммунизаторам наращивал свой жизненный потенциал, то почему бы народу не проявить в постсоветскую эпоху такую же способность его наращивать вопреки посылам новой власти, освобождающей вдобавок народ от морока советизации-коммунизации?

Тезис №2. Великие открытия делаются силой творческого гения. И зачастую действительно осуществляются ими вне прямой зависимости от герцогов, князей, королей и президентов, властвующих в тот период, когда благодаря тем или иным творческим гениям человечество выходило на новые рубежи. Деяния Моцарта или Эйнштейна вывели человечество на эти рубежи не потому, что какой-то князь, кайзер или кто-либо еще определенным образом руководил государством, на территории которого делались великие открытия.

Зачастую бывало и наоборот. Правил деспот, самодур, ничтожество... А великий творец, живший на территории государства, терзаемого этим негодяем, выводил человечество на новые рубежи. Так кому же должно быть благодарно человечество? Гению или негодяю-правителю? Ответ очевиден. Гениальный военачальник может выиграть сражение или даже военную кампанию вопреки ничтожности пославшего его на войну политика. Это бывает реже, но тоже бывает.

Но и наш выход в космос, и наша победа в Великой Отечественной войне – это великие деяния иного рода, нежели открытие теории относительности или выигрыш Ушаковым ряда военно-морских сражений. Потому что и победа в Великой Отечественной войне, и завоевание космоса возможно за счет немыслимого количества малых достижений, осуществляемых в разных отраслях деятельности. Причем эти достижения должны быть инициированы и скоординированы неким единым центром, каковым в рассматриваемую эпоху, безусловно, была командно-административная система – партийная и хозяйственная одновременно.

Принцип «вдохновитель и организатор всех наших побед» в данных случаях носит неотменяемый и неоспариваемый характер Тут важно и то, что «вдохновитель», и то, что «организатор».

Тезис №3. Предположим, что какого-то убежденного патриота-державника, являющегося «по совместительству» ярым антикоммунистом-антисоветчиком, не убеждают два приведенных выше тезиса. Но этот патриот-державник не может не осознавать, что вытекает из признания советской эпохи «эпохой абсолютного зла». Приравнивание коммунизма к нацизму – безграмотная и безнравственная пакость. Но давайте проведем мысленный эксперимент из разряда тех, которые не раз использовались Эйнштейном. И, выведя за скобки науку, этику и метафизику, приравняем коммунизм к нацизму. Что дальше?

Германия пребывает в растоптанном состоянии до сих пор, ибо 13 (!) лет пребывания в абсолютном зле нацизма превратили одно из главных государств Европы в тщательно контролируемую извне психлечебницу на десятилетия. Но Германия пошла на это потому, что была сокрушительно разгромлена и подписала безоговорочную капитуляцию. А мы? Мы подписали капитуляцию? Нас вывели из числа государств-членов Совета Безопасности ООН? Между прочим, чем будет замещено наше место в Совете Безопасности, если мы признаем весь советский период своей истории «черной дырой», «временем абсолютного зла»? А ведь приравнивание коммунизма к нацизму потребует от нас именно такой оценки своего прошлого. Причем оценки, порождающей систему неотменяемых государственных обязательств. Как политического, так и иного характера.

Германия не только кается, не только не имеет голоса в Совете Безопасности, не только не имеет прав на свое ядерное оружие. Она еще и платит компенсации – до сих пор. Ибо сказал «А» – говори «Б». Начал каяться – плати. И деньгами, и иначе. Территориальными уступками, например.

Может ли хотеть чего-либо подобного настоящий патриот-державник, сколько угодно ненавидящий советизм-коммунизм, советизаторов-коммунизаторов, все советские 70 лет?

Если он может всего этого хотеть, то он не патриот-державник, а мстительный негодяй. Впрочем, чаще всего речь идет о непонимании очень и очень многого. Иногда того, что тебе кажется избыточно очевидным. Российская Федерация, конечно же, – только часть исторической России. Но это та ее жизнеспособная часть, с которой может еще начаться регенерация, реконкиста. Если мы позволим распасться и этому последнему плацдарму, то исторический крах стократно усилится. Все мечтания о строительстве на обломках «неполноценной Эрэфии» чего-то более полноценного не стоят ломаного гроша. Кто не верит – пусть внимательно вглядится в продувные физиономии граждан, тиражирующих такие мечтания.

Итак, мы можем и должны менять устройство жизни на данной территории. Но мы не смеем жертвовать ни одной пядью нашей земли. После того, что уже потеряно, мы теперь должны только приобретать. Терять что-либо мы не имеем права.

Какая историческая скрепа еще удерживает конструкцию под названием «РФ»? Какой у нас есть мало-мальски однозначный праздник? Конечно же, 9 мая! Ведь не День же независимости России, непонятно от кого?! – видимо, от Украины и Белоруссии. Приравняв коммунизм к нацизму, мы порвем и эту скрепу. Это понимают все враги России. А антисоветские патриоты-державники? Неужто они этого не понимают? Вряд ли. Хотя... чем дольше занимаешься политикой, тем тверже убеждаешься в том, что непонимание элементарных вещей – не патология, а «норма жизни» в обществе разрушенных норм.

Ибо нельзя разрушить нормы идеальные, моральные, экзистенциальные и не повредить все остальные нормы, ментальные в том числе.

Кто знает, может быть, слабый признак ресоветизации в виде длившегося много месяцев ежедневного разгрома Млечина и Сванидзе породил в чьих-то высокопоставленных мозгах слишком сильный всплеск чего-то неподвластного никакому разуму, никакому державному чувству... Вот знаешь, что с точки зрения политической рациональности, с точки зрения самого элементарного инстинкта политического выживания ты не должен заниматься десоветизацией-декоммунизацией... Но видишь, как тут, на территории, где ты еще властвуешь, поднимает голову что-то тебе ненавистное до судороги, и рука сама тянется... не к пистолету, а к трубке спецкоммутатора.

Возможно, всё обстояло именно таким образом.

А возможно, главные управленческие сигналы подавались с Запада – нашей пятой колонне: «Эй, что это у вас началось?». А уже от пятой колонны, гордо называющей себя «интеллектуально полноценным малым народом», сигналы тем или иным путем достигали Кремля. Как бы там ни было, программу «Суд времени» закрыли, а десоветизацию-декоммунизацию запустили, придав этому характер повеления аж самого Президента!

Впрочем, мне бы не хотелось ставить всякое лыко в строку и представлять закрытие программы «Суд времени» как злонамеренную акцию десоветизаторов-декоммунизаторов. Ковальчук купил акции «Первого канала» у Абрамовича. Гендиректором объединенной телеимперии Ковальчука стал Эрнст. Никонова, как злейший враг Эрнста, была вынуждена уйти с «5-го канала» на второй – канал «Россия». Решающим аргументом в пользу того, что с «Судом времени» произошло именно это, является выход на канале «Россия», который смотрит гораздо большее число наших сограждан, программы «Исторический процесс». Опять конфликт Кургинян – Сванидзе. Опять серия сокрушительных разгромов десоветизаторов-декоммунизаторов.

Так что решающее значение имел, как мне кажется, фактор Никоновой. «О роли Никоновой в истории»... или, точнее, в историях. Конечно, Ковальчук и Эрнст могли попытаться сохранить «Суд времени» даже с уходом Никоновой... Но так было бы, если бы программа была нужна Путину, в чем до сих пор убеждены наши дремучие конспирологи, на которых никакие аргументы не действуют. Но программа нужна была Никоновой, каналам TV, на которых она оказывалась и которые понимали, что программа – успешна. Конечно, программа не нужна была либералам. И, конечно же, либералы использовали все свои каналы элитных коммуникаций для того, чтобы программу закрыть.

Если либералы так давили на Никонову и руководство каналов, то они, естественно, и в Кремль к своим сторонникам захаживали. И сетовали: «Смотрите, какой ужас! Творится невесть что. Позвоните тем руководителям, порекомендуйте им эту программу закрыть!» И ясно же, к каким обитателям Кремля захаживали либеральные антисоветчики, жалуясь на эту «ужасную программу», этот «кошмарный счет». Либеральные обитатели Кремля внимательно выслушивали посетителей, жаловавшихся на Кургиняна, выражали им всяческое сочувствие, полностью соглашаясь с их оценками «да, чудовищный Кургинян», «да, опаснейший счет, причем из передачи в передачу – ужас!»). Сочувствовали, соглашались, разделяли опасения и не посылали никаких сигналов руководству телеканалов, на которых этот ужас творился.

Между тем, чтобы ужас прекратился на «Пятом канале», достаточно было сигнала средней силы. Один раз позвонила бы туда та же Наталья Тимакова – и пиши пропало. Так ведь не звонила! Ни она не звонила, ни другие вполне созвучные ей высокопоставленные так называемые кремлевские либералы. В чем же дело?

Высокостатусных защитников у программы не было. Были бы они, она бы шла до сих пор. Руководители канала – Никонова и Роднянский – держались на честном слове и откликнулись бы на первый негативный сигнал с кремлевского Олимпа.

Но не было такого сигнала. Что несказанно удивляло и Никонову, и Роднянского.

Но почему же его не было? Почему не били тревогу кремлевские консерваторы, еще можно понять: «Душа радуется, когда так расправляются со всякими там сванидзами!»

Дата добавления: 2015-09-05