К-17/5 – Демпартия; К-17/3 – Республиканцы 4 страница

Читайте Бахтина! Точнее, научитесь читать то, что написано между строк в его якобы филологических исследованиях карнавального антибытия.

Читайте Достоевского! Бахтин ведь не зря исследовал прежде всего чудовищные предчувствия, мучившие этого гения. Сначала это – а потом уже антимессы Рабле, адепта темного телемизма.

Достоевский и Рабле причудливо переплелись в том, что началось в России после октября 1993 года. Враги СССР любили апеллировать к «Бесам». Вот, мол, что такое коммунистический ужас: «Мы пустим пьянство, донос, мы пустим неслыханный разврат, мы каждого гения задушим во младенчестве». Коммунисты создали великую культуру, общество, регулируемое очень жесткими моральными нормами. Мечтания Петра Верховенского, которые я только что процитировал, реализовали «касемнадцатые», воплощая карнавальный антимир Бахтина, своего коварного консультанта.

Впрочем, не «Бесов», не «Записки из подполья», а «Бобок» надо внимательно читать для того, чтобы понять природу антимира, в котором мы оказались после октября 1993 года. Историческое глумление состоит в том, что название повести и фамилия лидера К-17/5, на славу потрудившегося ради воплощения замысла Бахтина, совпадают. Так может глумиться только Туча, давно стремившаяся превратиться в непроницаемый и всепроникающий туман, превращающий великую страну в «зону Ч». Как тут не вспомнить еще и двусмысленных донельзя, опекаемых Бобковым братьев Стругацких.

Зловещий туман, проникая в умы и сердца, лишал обитателей «зоны Ч» главного – способности к различению добра и зла. Свобода для этого различения превращалась в инфернальную свободу от этого различения.

Уже после того, как почти безоружных манифестантов загнали в останкинскую ловушку и расстреляли из пулеметов, и аккурат перед тем, как этих же несчастных стали добивать кумулятивными танковыми снарядами, Геннадий Зюганов выступил по телевидению, призвав своих сторонников лечь на дно, отказаться от той борьбы, на которую он их активно поднимал до того, будучи одним из сопредседателей Фронта национального спасения.

Зюганов не пришел в Дом Советов, чтобы разделить участь своих собратьев. К-17/5 не поручал баркашовским автоматчикам вывести Зюганова из Дома Советов, не поручал этим баркашовцам отсечь опасного Зюганова от масс, поддерживавших «нардепов». Так К-17/5 повел себя со мною, а не с Зюгановым. Зюганова же К-17/5 вывел из под удара вызывающим по своей незатейливости способом, порекомендовав спрыгнуть с подножки пускаемого «касемнадцатыми» под откос политпоезда. Зюганов мог бы не подчиниться К-17/5, мотивируя это тем, что подобное «спрыгивание в последний момент» убивает его морально, а значит, и политически. Наверное, он что-то подобное говорил посланцам из К-17/5. Мол, я-то, как-никак, политик, человек публичный! Мне, как-никак, на выборы идти! Спрыгнув так, как вы мне предлагаете, я потеряю лицо, лишусь репутации, проиграю выборы.

Ему ответили: «Геннадий, не дури! Поверь, всё будет в порядке! Какое, на фиг, лицо! Ты в России, а не в Китае! Какая репутация, помилуй! Прорычишь потом про негодяя Ельцина – всё тебе простят, всё забудут. У тебя, Гена, электорат, сам понимаешь, какой! Не кривляйся, Гена! Делай, что говорим, – и всё будет хорошо. Прикинь-ка! Руцкой, Хасбулатов, Константинов и другие твои выборные конкуренты сядут в тюрьму. Их партии будут закрыты. Поляна окажется расчищена для тебя. Ты и в тюрьму не сядешь, и на выборах получишь очень неплохой результат».

Зюганов поверил представителям К-17/5. Поступил согласно их указаниям и... сбылись их предсказания, причем самым убедительным образом. Да, первое место на выборах в декабре 1993 завоевала ЛДПР Жириновского. Но второе место завоевала зюгановская КПРФ!

Вскоре после расстрела Дома Советов мне позвонил один очень крупный ученый, входивший в руководство КПРФ, и сказал, что нам необходимо переговорить. Я согласился. На следующий день ученый приехал ко мне на работу и предложил мне избираться по спискам КПРФ. Ученый четко изложил, чего именно потребует от меня руководство КПРФ, коль скоро я приму сделанное мне предложение. На первом месте в ряду этих условий стояло отсутствие с моей стороны какой-либо критики в адрес руководства КПРФ и прежде всего в адрес Г.А.Зюганова. Я поблагодарил ученого за заботу, за лестное предложение. И сказал, что принять это предложение не могу. Ученый настаивал на том, чтобы я дал более развернутый ответ. Мне не хотелось отторгать моего собеседника, человека доброжелательного, порядочного. И я отнекивался. Но ученый настаивал. Тогда я сказал, что не могу войти в список КПРФ прежде всего из соображений метафизических. Возможно, именно в разговоре с этим ученым слово «метафизика» впервые было мною использовано в приложении к решению вполне конкретных политических вопросов. Ученый посмотрел на меня испуганно.

– Вы религиозны? – спросил он.

– Нет, – ответил я.

– Тогда что вы имеете в виду?

Я ответил:

– Зюганов в числе прочих руководителей ФНС призвал граждан России дать отпор посягательству Ельцина на Конституцию РСФСР. Какое-то число граждан откликнулось на этот призыв. И погибло ради того, чтобы Конституция РСФСР действовала. Чтобы ее не заменяли тихой сапой конституцией авторитарно-буржуазной, снабженной фиговым листочком псевдопарламентаризма. Не случайно ведь новый парламент именуется Государственной думой. Короче, граждане пожертвовали собой ради того, чтобы не произошло определенных трансформаций. Вы сказали гражданам, что эти трансформации погубят Россию. Граждане вам поверили и принесли себя в жертву ради того, чтобы Россия не погибла. Теперь вы, действуя так, как вы действуете, поддерживаете эти трансформации. Вы помогаете Ельцину с явкой на референдум, с помощью которого Конституция будет введена в действие. Вы соглашаетесь играть по тем правилам, которые ранее называли преступными. Вы обесцениваете подвиг тех, кто по вашему же призыву умер ради того, чтобы преступные правила не были навязаны обществу. Это значит, что вы не слышите крови, пролитой по вашему же призыву.

– Не слышим крови? – изумленно спросил собеседник.

Я напомнил ученому строки Тютчева:

Вражду твою пусть тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь.
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет.

Потом я продолжил обосновывать свою позицию. Я говорил о том, что без метафизики нет стратегического субъекта. О том, что Ельцин будет эксплуатировать коммунистическую бессубъектность и в хвост, и в гриву. Что он, проигрывая ту или иную игру, будет «пускать юшку» тем, кто выиграл, и предлагать им, утеревшись, играть снова по выгодным для него правилам. Ученый всё это внимательно выслушал и спросил:

– Вы действительно собираетесь жить в этой стране сообразно тем принципам, которые изложили?

– Да, – ответил я.

– Ну, бог в помощь, – сказал ученый, прощаясь.

Он был очень обижен. А мне не хотелось обижать и впрямь вполне приличного человека. Поэтому я, пожимая ему руку, сказал:

– Есть еще одна причина, по которой я не вступлю в КПРФ и не буду избираться по ее списку.

– Какая? – напряженно спросил ученый. Интонация этого его вопроса была пронзительной и прозрачной: «Говори главное! Что ты мне голову морочишь со своей метафизикой?»

Глядя ему прямо в глаза, я сказал:

– Играть в игру с агентами я не буду, ибо они не субъектны. И если ради чего-то, что мне дорого по-настоящему, надо будет играть, то играть я буду с хозяевами этих агентов. Они хотя бы субъектны.

Ученый, очень сильно побледнев, сказал:

– Вы не сможете.

– Если понадобится, смогу, – ответил я. Ученый вышел из моего кабинета. Это была наша первая и последняя встреча.

Через несколько дней другой, столь же высокостатусный ученый пригласил меня в ЦЭМИ на встречу Зюганова с научной общественностью, сочувствующей левым идеям. Зюганов вел себя так, как будто в зале сидели не ученые и даже не простые, но в меру просвещенные граждане, а клинические дебилы. «Вот вы меня чайком угощаете, – говорил он, взяв поставленный на трибуну стакан горячего чая, – а чаек-то – без сахара! А почему? Потому что цены кусаются! Сколько при советской власти стоил сахар? Столько-то. А теперь? То-то же! Еще полюбите советскую власть, вспомните ее добрым словом». Зюганов сознательно играл под примитив. Он натянул тогда на себя эту маску и не снимает ее вот уже 19 лет. За эти годы маска приросла к коже.

Он нес ахинею, играл под дурачка. А ученые внимательно и доброжелательно слушали. Ни одного вопроса по существу. Ни одной попытки перевести разговор в более содержательное русло. Туча, парившая над Домом Советов 3 октября, уже превратилась во всепроникающий туман, убивающий ум и душу, уничтожающий ценности и критерии.

«Ради чего играть в какие-то игры с хозяевами Зюганова?» – спрашивал я себя, вспоминая разговор с посетившим меня ученым от КПРФ. «Ну, предположим, что я сумею осуществить этот амбициозный замысел... И что? Участие в подобных играх с метафизической точки зрения – штука опаснейшая. Так легко потерять идеалы, веру в людей. А если люди такие – то как не потерять эту самую веру? А потеряв ее, за счет чего можно выстоять, не уподобиться «касемнадцатым»?»

Зюганов закончил политическую буффонаду. Публика наградила его аплодисментами и стала расходиться. В гардеробе стояла длинная очередь. Я встал в очередь.

Политический зритель обсуждал закончившийся политический спектакль. Меня тошнило. «Кургинян, ты тоже в Думу намылился?» – спросил меня совершенно незнакомый мне человек, уже выстоявший очередь и очевидно впечатленный кривляниями Зюганова.

Меня покоробило всё сразу. И это фамильярное «ты». И тон вопроса, и его содержание. Ответил я очень резко и с применением ненормативной лексики. Я сказал о том, что я колебал эту гадскую левую тусовку, эту Думу, всю эту пакость и так далее. Человек, задавший мне вопрос, просиял. «Спасибо тебе!» – сказал он проникновенно и очень серьезно. Потом, подойдя еще ближе, прошептал: «Говорил я им, что надо уходить, что затевается провокация. А они в ответ: "Надоело бегать! Лучше здесь умрем за правое дело". Так ведь умерли. Зачем? Чтобы эта сволота развлекалась?» Прошептав всё это, он исчез. Я не запомнил его лицо. Запомнил телосложение. Невысокий рост, узкая талия, широкие плечи. Одет он был в утянутый ремнями полушубок. Никогда больше я с этим человеком не встречался.

Сейчас мне трудно объяснить не только другим, но и себе самому, почему эта встреча так сильно повлияла и на мое решение действовать вопреки очевидной политической (и даже метафизической) безнадеге, и на мое понимание того, как именно надо действовать, какие цели преследовать.

Зюганов согласился на участие в игре, согласно правилам которой Ельцин или выигрывает, или расстреливает тех, кто его обыграл. Он согласился стать системной оппозицией, то есть частью проклинаемого КПРФ ельцинизма. Он заявил, что «Россия исчерпала лимиты на революцию», то есть выкинул на помойку тот самый марксизм-ленинизм, которому формально продолжал объясняться в любви.

Еще бы – без этого формального объяснения в любви КПРФ теряла электорат! Зюганов ввел в программу своей коммунистической партии Концепцию устойчивого развития, предложенную, как известно, вице-президентом США Альбертом Гором, являющуюся, по сути своей, концепцией неразвития и уж никак не совместимую со всё тем же марксизмом-ленинизмом. Ведь вряд ли можно представить себе изъятие из марксизма-ленинизма всего исторического и диалектического материализма. В самом деле, как можно сочетать горовское устойчивое, то есть безконфликтное развитие с диалектикой, для которой конфликт – это единственный источник развития? Только наплевав на всё сразу: на диалектику и на Гора, и подчинив теорию, идеологию, политическую практику тому, что и было наиболее желанно. Реальному врастанию в ельцинскую элиту. Врастанию системному! В том числе и экономическому, конечно. Но и не только.

Войдя в Государственную думу, капээрэфовцы проголосовали за бюджет на 1994 год. Тут их начали совестить даже буржуазные консерваторы, такие как Сергей Глазьев. Слишком вопиющим был этот ¹ шоковый, либерально-монетаристский, по-людоедски антисоциальный бюджет.

Всё это Зюганов проделал на глазах у партийного актива и своего электората. КПРФ не избрала нового лидера, не исключила Зюганова из партии за ренегатство и оппортунизм. Напротив, КПРФ всячески поддержала Зюганова. А электорат КПРФ? Он проявил ту же пластичность, что и партийный актив.

Выборы в Государственную думу состоялись в декабре 1993 года. Ельцину было крайне важно, чтобы эти выборы прошли одновременно с референдумом по принятию новой Конституции. Это нарушало все нормы приличия и здравого смысла. А ну как референдум не состоится потому, что не будет необходимой явки? Или Конституцию не поддержат? Что тогда делать с результатами выборов в эту самую Госдуму? Но Ельцину было наплевать и на приличия, и на здравый смысл. Он играл ва-банк – всё зависело от того, будет ли поддержана Конституция. Наибольшая опасность состояла в том, что выборы и референдум по Конституции, проводимые отдельно как нечто самодостаточное, будут проигнорированы большей частью электората. Что было бы равносильно политической смерти ельцинизма. А вот если будет предложено в один день проголосовать и по поводу Конституции, и по поводу того, поддерживаете ли вы на думских выборах негодяев-гайдаровцев или аж самого Зюганова?! Мало того – националиста Жириновского?! Конечно же, тогда явка будет намного выше! И националисты придут, и коммунисты. И, разумеется, демократы. «Будет явка – пропихнем Конституцию, – говорили ельцинисты. – Пропихнем Конституцию – получим своего президента с неограниченными полномочиями. А какой расклад будет в Думе – неважно. Заполучив Ельцина в виде фактического диктатора, мы получаем главный приз. Пусть те, кто нам поможет этот приз получить, взамен получат думские утешительные призы».

Так и произошло. Конституция была принята. Ельцин стал президентом с огромными полномочиями. Больше всего мест в Думе получил Жириновский. На втором месте оказался Зюганов. Демократы сокрушительно проиграли думские выборы. Тогда они впервые, устами Юрия Карякина, выразили свое отношение к не поддержавшему их «быдлу», сказав: «Россия, ты одурела!». Но, остро переживая свой проигрыш на выборах в Государственную думу, демократы не унывали: свой президент, и не абы какой, а политически всемогущий! Это давало возможность двигать процесс в направлении, крайне нужном им и абсолютно губительном для России. С этого момента начался стремительный рост злокачественной социальной ткани, которая, по плану Клинтона-Тэлбота-Саммерса должна была уничтожить Россию тихо, не создавая для США военных рисков, принося США гигантские доходы, не оставляя никаких шансов никаким здоровым политическим силам, буде они проснутся от октябрьской политической (и метафизической) комы.

«Да и кто проснется-то? – ухмыляясь, спрашивали творцы новой политической и социальной системы. Националисты? Пожалуйте к Жириновскому! Не хотите? Добро пожаловать к Баркашову! Или в любой другой капкан, сооруженный спецслужбами. Коммунисты проснутся? Вряд ли! А проснутся – милости просим к Зюганову. Для привередливых уже сооружены экстремистские красные ловушки, находящиеся под тем же колпаком. Зюганова с Жириком мы возьмем в долю. Конечно же, как миноритарных политических акционеров. Пусть тоже обеспечивают рост злокачественной криминально-буржуазной ткани. Свой бизнес, свои лоббисты, свои счета и собственность за границей».

Сооруженная социально-политическая система была и впрямь надежной. Но если бы всё сводилось только к этой надежности. Перефразируя классика, можно смело утверждать, что «несокрушимых систем нэт». Увы, опустившийся на страну ядовитый туман безнормия, безыдеальности был намного опаснее любой сколь угодно злокачественной системы. Почему крупный ученый, человек много сделавший для страны и не побоявшийся в условиях триумфа антикоммунизма и антисоветизма войти в руководство не абы какой, а коммунистической партии, вообще не мог воспринять того, что я ему говорил? Подчеркиваю – не принять, а хотя бы воспринять. То есть понять, оценить в конце концов, просто как-то с чем-то соотнести?

Почему другой крупный ученый, выдающийся ракетчик, яростно сражавшийся с ельцинизмом, став депутатом от КПРФ отпрыгнул от меня за тридевять земель, как только я начал анализ теоретических ошибок КПРФ? Не личных ошибок Зюганова, не политической линии даже – всего лишь теоретических ошибок, всех этих «лимитов на революцию», «устойчивых развитии на основе теории Маркса-Ленина» и так далее. И ведь как человек отпрыгнул! Забыв всё, что связывало, дрожа от страха при одной мысли о том, что его заподозрят в связях с чудовищным Кургиняном! На семнадцать лет отпрыгнул! И только когда Зюганов вытер о него ноги, а я стал регулярно выступать по телевизору, срывая аплодисменты, этот человек стал заново контакт налаживать, о дружбе со мной и моих позитивных качествах рассуждать.

Окутавший страну ядовитый туман «безнормия» и безидеальности пожирал мозги и души тех, кто мог бы противостоять Системе, обрекающей страну на гибель. Туман был еще намного страшнее Системы. Потому что он превращал в слизь металл мужской дружбы, чести, принципиальности, служения, солидарности, элементарной человеческой независимости, чувства долга, чувства собственного достоинства.

Не потому ли, что без живой метафизики, позволяющей остро переживать величие жертвы, подвига, преодоления, восхождения, переживать это каждой клеточкой естества, тянуться к этому, мечтать о возможности к этому приобщиться, нет и всех обычных человеческих добродетелей. Точнее, они есть до тех пор, пока их можно проявлять без особого риска, в нормальных социальный условиях – не под всеобщее улюлюканье, а под несомненное одобрение окружающих. А как только приходит время глума, издевки, сомнения во всем несомненном, как только это время (ваше время и власть Тумана) вызывает из небытия хозяйка Карнавала, беременная голубушка Смерть, обычные добродетели рушатся, как карточные домики. И всё, объемлемое Туманом, поляризуется. На одном полюсе – носители живой метафизики. На другом – человеческий металл, превращенный в жалкую слизь – тревожную, алчную, закомплексованную, неуверенную ни в чем, не способную отличить добро от зла, правду от лжи, добродетель от порока. Первое, что теряет металл, превращаясь в слизь, – это представление о чести.

Честь – вот что особо необходимо для противодействия Туману. Но как ее сохранить, если она и в условиях неповрежденных норм представляется большинству чем-то зыбким и архаичным? Если нет для нее опоры в бытии человеческом? Той опоры, благодаря наличию которой честь только и может выступать осью человеческого бытия, главным регулятором поведения.

Такой опорой является воительное бытие человеческое.

Пока каждый ощущает себя воином, призванным на войну нескончаемую и неотменяемую, честь является всеобщим, а не кастовым достоянием.

Но такая война (поэт Александр Блок называл ее «вечным боем») по определению может вестись лишь при наличии Врага, обладающего соответствующими параметрами. Обладает же ими или враг трансцендентный (религиозный человек обычно называет его «врагом рода человеческого»), или враг, атакующий в здешнем, реальном мире некие основания, разрушение которых и впрямь угрожает существованию рода человеческого, ставшего таковым в момент, когда человек противопоставил свой мир (для упрощения назовем его «миром культуры») миру дочеловеческому, природному, звериному.

Конечно, отношения человека с Природой не могут быть сведены только к вражде и войне. Ибо, уничтожив такого врага, как Природа, человек уничтожит и себя самого. Да и нет у человека реальной, неспекулятивной, возможности выдвижения (а уж тем более осуществления) такого амбициозного проекта, как абсолютное уничтожение Природы. Уничтожить себя человек может. Он может уничтожить всё живое. А также планету, на которой живет. Но ведь не природу как таковую!

Конечно, в плане философского-религиозного умозрения человек может, посетовав на несовершенство и природного, и слабо выделенного из него социального Бытия, обсудить сворачивание всего несовершенного Бытия во имя утверждения в неких абсолютный и непререкаемых правах того, что является антитезой Бытию. («Небытия», «Ничто» и так далее.) Но даже при предельной накаленности таких сетований (имеющей место, конечно же, в крайнем, так называемом «ликвидационном» гностицизме), человек не заявляет о самом себе как о субъекте, осуществляющем ликвидацию всего Бытия и утверждение его фундаментальной Антитезы в качестве абсолютной, вездесущей, всепобеждающей нормы, на которую впредь никто и никогда посягать не будет.

Человек лишь апеллирует к трансцендентальному субъекту, олицетворяющему такую амбицию. И считает его Абсолютом, предвечной Тьмой или как-либо еще. Далее он выявляет то, что, существуя, наиболее созвучно этому Началу, то есть «Небытие в Бытии». Упрощенное и более наглядное, сочное (то бишь «народное») представление о том же самом может быть получено, если Небытие уравнять со Смертью, а Бытие – с Жизнью. Тогда вместо «Небытия в Бытии» мы получим «Смерть в Жизни». То есть «Смерте-жизние». То есть ту самую Беременную Смерть, которая является подлинной Хозяйкой карнавального действа, восхваляемого за выворачивание наизнанку всех норм и ценностей консультантом К-17 Михаилом Бахтиным.

Впрочем, плебейские карнавальные «антимессы», творимые во славу беременной чем-то Смерти, призваны активизировать темную, смертную энергию тех слоев общества, которые «сами» активизаторы называют «хавающим пиплом». И никто из активирующих не будет посвящать «активируемых» даже в профанные игры с этой самой Беременной Смертью. Зачем грузить перестроечных лохов? А ну как испугаются, отшатнутся? Лохов накормят снятием осточертевших «табу», переходящим в отрицание любого верха и прославление любого низа! Их раскрепостят, запрограммируют на отключение от любых позитивных ценностей, любых высоких идеалов, любого смысла, в том числе и революционного.

Может быть, вожакам подобных перестроечных толп, этим актерам, исполняющим роли народных лидеров, режиссеры массового представления что-нибудь расскажут о «карнавале как активаторе протеста». Всё же остальное – внутренняя кухня, на которую вхожи только режиссеры, имеющие разную форму допуска. Тех режиссеров, которые не допущены в святая святых, посвятят только в тайны, связанные с беременностью «Матушки Смерти». Те же, кого в святая святых допустят, узрят «Беременное небытие» (то есть Небытие в Бытии) и причастятся тайн Небытия Абсолютного.

Создается закрытая структура. Цели – освобождение мира от советизма и коммунизма, освобождение России от тянущих ее черте куда окраин, населенных «чурками», модернизация России и обеспечение окончательного, глубочайшего вхождения России в Европу, то есть освобождение Европы от тысячелетней расчлененности, а России – от тысячелетнего «пикника» на европейской «обочине». Амбициозные цели? Безусловно! Но при всей амбициозности этих целей, при всей невероятной трудности их реализации и при всей масштабности последствий, порождаемых достижением этих целей, они по тем же параметрам (амбициозности, затратности и всемирно-исторической значимости) в подметки не годятся той цели, которая вдохновила Россию в 1917 году.

Построение коммунизма – это суперцель. И не всемирно-историческая, а сверхисторическая («из царства необходимости – в царство свободы»).

Есть Злое царство этой самой Необходимости. И злое воинство, которое хочет сковать человечество целями эксплуатации, отчуждения, убиения высшего человеческого начала. А есть Доброе царство, СССР. И мы – воины, сражающиеся за право человечества восходить, право человека обрести совершенно другое, неизмеримо более светлое Бытие. И самому стать при этом другим – неизмеримо более возвышенным, развитым, целостным.

Есть пролитая за победу Светлого царства кровь. Есть таинство присяги: «Клянусь сражаться до последней капли крови за наши светлые идеалы». Присягают один раз в жизни. Ибо, присягнув пролить свою кровь, ты символически вошел в братство, связал себя с братьями неразрывными узами.

Разочаровавшись в идее коммунизма, возненавидев эту идею, ты не уходишь в отставку, но пускаешь себе пулю в лоб. Ты никогда не очаровывался идеей коммунизма? Тогда твоя присяга – просто липа. А чему ты присягал? Ничему? Тогда ты чужд всяческой трансцендентальности. А если ты ей не причастен, то кто ты такой? Ты чужой в высоком мире! И в этом качестве чужака ты хочешь построить равноправные отношения с представителями Запада, которые в своем высоком мире никоим образом не чужие.

_ «Не призывайте тигров отгонять собак» (крах благих намерений)

Карнавал, изучаемый (и моделируемый!) Бахтиным по заказу К-17, – это еще не Высокий мир. Но это, конечно же, ключ, открывающий дверь в мир высокий и невероятно зловещий. Бахтин, к примеру, входил в организацию «Телема», а значит, с высоким миром он был на дружеской ноге.

Человек по фамилии Бахтин может – с отвращением или с радостью – войти в любые отношения с шефом КГБ Андроповым и руководимой Андроповым закрытой элитной структурой К-17. Но К-17 нужен не просто человек Бахтин, а одноименный мыслитель. Который, будучи связан с высоким миром и вовлекаясь сам в проект К-17, не может не вовлечь этот проект в свой зловещий высокий мир. А, вовлекаясь в проект К-17, разрушающий чужое высшее начало (которому авторы проекта ранее присягали) и не имеющий своих связей с миром, равным по высоте идей миру разрушаемому, высокий мир Бахтина подчиняет себе К-17.

Но как бы существенно это ни было, важнее всего другое. Почему прервалась связь советского и коммунистического со своим высоким миром? Ибо если бы такая связь не прервалась, то огромное число людей, дававших присягу защищать советское и коммунистическое до последней капли крови, защищали бы это доброе царство от царства зла. Защищали бы так, как подобает подлинным воинам. И если бы это было так, то никакое К-17 не могло бы ничего разрушить. Никакой Бахтин ни в чем бы не преуспел. Никакие американцы – хоть тебе Буш, хоть Клинтон – не поколебали бы сверхдержаву, разгромившую Гитлера. Значит, не нашлось необходимого числа подлинных воинов, готовых защищать СССР так, как клялись, – до последней капли крови.

А почему не нашлось необходимого числа подлинных воинов? Членами КПСС в 1985 году были 20 миллионов советских граждан. Разумеется, часть коммунистов вступила в партию из конъюнктурных соображений. Но сколь велика была это часть?

Если она составляла больше 50%, то это не может быть объяснено только наплывом конъюнктурно настроенных соискателей. Партия – это в том числе и система фильтров, препятствующих проникновению конъюнктурщиков. Если их оказывается в партии больше 50% или больше 90%, то система фильтров отсутствует. Или, напротив, фильтры отсеивают не конъюнктурщиков, а честных убежденных людей, преданных СССР и делу коммунизма так, как подобает воинам, людям чести.

Кто же перенастроил фильтры? Ведь их настраивали не в КГБ, а в партийном аппарате.

Если же фильтры не были перенастроены, то в партии должно было оказаться... ну хорошо, не 10 миллионов подлинных воинов, а 1 миллион. А ведь достаточно было иметь триста тысяч таких подлинных, убежденных, самоотверженных воинов, чтобы все планы К-17 и прочих антисоветских, антикоммунистических сил рухнули.

А армия? Там ведь тоже присяга! «Есть такая профессия – Родину защищать!». Профессия-то есть, только вот нет Родины, того великого социалистического Отечества, которое клялись защищать до последней капли крови!

А КГБ? Не маленькая элитная когорта «касемнадцатых», а гигантское сообщество людей, опять-таки специально отобранных, дававших клятву и... Не давших отпор врагу ни в перестроечное лихолетие, ни в 1993 году.

Конспирологи судачат на тему завербованности Горбачева американцами. Предположим, что это так. И что же?

Американцы завербовали большинство членов ЦК? И потому ни на одном из пленумов не сняли предателя Горбачева?

Американцы завербовали большинство делегатов XXVIII съезда КПСС? Факт предательства Горбачева был уже очевиден. Но ведь съезд не снял Горбачева, не исключил его из партии! Почему?

Американцы завербовали большинство депутатов, голосовавших за Горбачева на съездах Народных депутатов СССР?

Американцы завербовали сотни тысяч московских коммунистов, не вышедших на улицы ни в 1991-м, ни в 1993 году, когда их выход на улицы мог бы реально повлиять на судьбу страны и на ход мировой истории.

Те же вопросы можно задать и в случае, если вместо заговора американцев речь пойдет о заговоре К-17. Конечно, у КГБ, работающего почти бесконтрольно на собственной территории возможностей гораздо больше, чем у ЦРУ, работающего на чужой территории в неизмеримо менее комфортных условиях.

Но всех не завербуешь! И, раз уж начался этот крайне неприятный разговор, то кроме КГБ, армии, КПСС и прочих наиважнейших структур, есть еще и народ. И он в решающий момент сам должен спасать Отечество, завоевания социализма. Да, он сам по себе не является организованной силой. Но при избрании Ельцина в 1991 году президентом РСФСР не недостаток организованности помешал народу проголосовать против Ельцина. И не махинации чиновников. Выборы тогда и впрямь были честными. И что же?

В апреле 1993 года на очень важном референдуме, вошедшем в историю под названием «Да-да-нет-да», народ не отказал Ельцину в доверии так, как мог. Он Ельцина и не отверг, и не поддержал. А ведь Ельцин уже совершил все свои преступления. Он обокрал народ, разрушил страну. И что же?

В сентябре 1993-го, после вопиющего по беззаконности Указа №1400, народ не пришел к Дому Советов, не откликнулся на призыв избранных им же народных депутатов. А ведь депутаты, в отличие от членов ГКЧП, и законодательно были правы на 100%, и к народу очень страстно обратились за помощью. Что помешало тогда народу поддержать врагов предателя-Ельцина? Страх перед Ельциным? Не было еще тогда этого страха. Притягательность нового высокого идеала? Какого идеала? – всё идеальное Ельцин к этому моменту уже перечеркнул! Он апеллировал не к духу, а к Чреву. И – выиграл. А значит, Чрево на тот момент победило Идеальное как таковое.

Почему? Да, на это работал и К-17, и пакостная стратегия карнавала, и интеллигенция, ненавидящая свой народ и его Историю, и Запад... Но если народ силен, то всем этим его врагам «ничего не светит».

Дата добавления: 2015-09-05