Года спустя революции правителей. Я стиснула зубы, так как голос мистера грэйсона становился все громче и громче

Я стиснула зубы, так как голос мистера Грэйсона становился все громче и громче, пока не осталось сомнений, что он обращался к людям на заполненной улице, несмотря на тот факт, что они не могли понять ни одного слова, сказанного им.

Это повторялось каждый день. Я была вынуждена слушать его беззастенчивые фанатичные речи из-за того, что его лавка находилась по ту сторону рыночной площади, как раз напротив ресторанчика моих родителей.
Он не скрывал своей неприязни к беженцам, наводнившим город, принеся с собой «нищету и болезни».

И он делал это прямо перед ними, лживо улыбаясь им в лицо, когда они проходили мимо его магазина, демонстрируя товар, который надеялся продать. Конечно же, они не могли догадаться - разве что по его презрительному тону - что лавочник насмехается над ними. Он говорил на Парсонском, а беженцы явно не были торговцами. Они были бедняками, глядящими удрученным взглядом класса Обслуги. Так что, хотя торговец осыпал их ругательствами, которые они не могли понять, глаз они не поднимали. Это запрещено. И только когда он наконец-то обратился к ним на универсальном Англайском, их глаза встретились.

— У меня есть много первоклассной ткани, — хвастается он, надеясь привлечь внимание и кошельки. — Шелк и шерсть самого высокого качества. - И под нос, но все же достаточно громко чтобы его услышали: — А еще объедки и помои.

Я взглянула на распухшие, уставшие лица, на рынке, и увидела Арона, смотревшего на меня. Я прищурила глаза от яркого света, и коварная улыбка тронула уголки моих губ.

— Твой отец - засранец, — произнесла я одними губами.
Он понял смысл сказанного мною, не смотря на то, что не мог услышать. Он ухмыльнулся мне в ответ, наэлектризованные волосы цвета песка дыбом стояли на его голове.

- Я знаю, - прошептал он в ответ. Глубокая ямочка проложила путь через его левую щеку.

Его глаза тёплого золотистого тона искрились. Моя мать толкнула меня своим локтем под ребра.

- Я все видела, юная леди. Следи за языком.

Я вздохнула, отворачиваясь от Арона.

- Не волнуйся, я всегда слежу за языком.

- Ты знаешь, что я имею в виду. Я не желаю слышать от тебя подобных разговоров, особенно в присутствие твоей сестры. Ты выше этого.
Я шагнула внутрь, укрываясь от палящего утреннего солнца. Моя маленькая сестрёнка села за один из пустых столов, покачивая ногами в такт коротко постриженной голове, притворяясь, будто кормит потрёпанную куклу, сидевшую перед ней за тем же столом.

- Во-первых, она этого не слышала, - возразила я. - Никто не слышал. И, по-видимому, я не выше этого. - Я вскинула брови, поскольку моя мама вернулась к протиранию столов. - Кроме того, он - осел.

- Чарлина Харт! - голос моей мамы и ее слова превратились в горловое паршоновское ворчание, как это всегда происходило, когда она теряла терпение по отношению ко мне. Она протянула руку и шлепнула меня полотенцем по ноге.

- Ей четыре, у нее нет проблем со слухом! Она бросила взгляд на мою сестру, чьи серебристые светлые волосы светились в солнечном свете, проникающем сквозь окно. Моя младшая сестра даже не посмотрела; она уже привыкла к моим выражениям. - Может быть, когда Анжелина подрастет и пойдет в школу, она научится вести себя лучше, чем ты.
Я ощетинилась в ответ на слова моей матери. Я ненавидела, когда она говорила подобные вещи. Мы обе знали, что Анжелина не будет ходить в школу. До тех пор, пока она не обретет голос, ей не разрешат посещать занятия. Но вместо того, чтобы спорить, я сухо пожала плечами.

- Как ты сказала, ей всего четыре, - ответила я на Англайском.

- Иди отсюда, пока не опоздала. И не забудь: нам нужно, чтобы ты поработала после школы, так что домой не иди. - Она сказала это так, будто это было чем-то необычным. Я работала после школы каждый день. - Ах да, убедись, что Арон пойдет с тобой. В городе очень много новых людей, и мне было бы спокойнее, если бы вы держались вместе.
Я запихнула свои школьные учебники в мой старенький ранец, прежде чем плюхнуться перед Анжелиной, когда та тихо играла со своей куколкой. Я поцеловала ее в щеку, потихоньку сунув леденец в ее уже липкую ладошку.

- Не говори маме, - прошептала я рядом с ее ухом, локонами волос, щекочущими мне нос, - или я больше не смогу для тебя что-нибудь утащить. Хорошо? - моя сестра закивала, глаза голубые, ясные, распахнутые и доверчивые. Но она не сказала ничего.

Она никогда ничего не говорила. Моя мама остановила меня прежде, чем я смогла уйти.

- Чарлина, твой Паспорт с тобой, не так ли? - это был излишний вопрос, но она ежедневно задавала мне его, каждый раз, как только я покидала ее поле зрения. Я затянула кожаный ремешок вокруг шеи, выставляя удостоверение личности, спрятанное под рубашкой. Пластик был таким же теплым и привычным как моя собственная кожа. Затем я подмигнула Анжелине, в последний раз напоминая ей о нашем секрете, прежде чем выскочить в дверь на переполненные улицы.

Я подняла руку над головой, маша Арону, пока проходила мимо магазина его отца, давая ему понять о том, что он должен встретить меня на нашем обычном месте: площади по другую сторону от рынка.
Я прокладывала себе путь сквозь тела, вспоминая времена, до угрозы новой революции, когда улицы еще не были столь переполненными, когда рынок был просто местом торговли, наполненным ароматами копченого мяса, кожи, мыла и масел. Эти ароматы все еще были здесь, но теперь к ним примешивались запахи немытых тел и отчаяния, поскольку рынок стал убежищем для ненужных стране бедных душ Служащего класса, которых вышвырнули из их домов, когда торговые пути были отрезаны силами повстанцев.

Когда те, которым они служили, больше не смогли себе позволить содержать их. Они стекались в наш город из-за обещаний еды, воды и медицинской помощи. Однако мы едва могли приютить их.
Монотонный голос, звучащий из громкоговорителей над нашими головами, был настолько привычен, что я могла бы и не обратить внимание, если бы выбор времени не был столь странным: «ВСЕ НЕЗАРЕГИСТРИРОВАННЫЕ ИММИГРАНТЫ ДОЛЖНЫ ОТЧИТАТЬСЯ В ЗАЛЕ КАПИТОЛИЯ».

Я сжала ремень на своей сумке и пока протискивалась сквозь толпу, держала голову низко опущенной. Когда, наконец, я покинула поток тел, то увидела ждущего меня Арона, уже стоящего перед фонтаном на площади. Для него это всегда была гонка.

- Забудь, - пробормотала я, неспособная удержать усмешку на губах, пока вручала ему свой ранец. - Я отказываюсь это говорить.

Он взял мой тяжелый груз без возражений, широко мне улыбаясь.

- Хорошо, Чарли, я это скажу: я выиграл. - Тогда он полез в свой рюкзак, который был перевешен через плечо. Позади нас мелодично журчала вода в фонтане.

- Вот, - сказал он, протягивая мне сверток мягкой черной ткани. - Я принес тебе это. Это шелк.

Я вздохнула, когда мои пальцы прошлись по мягкому материалу. Это не походило ни на что, что я когда-либо ощущала прежде. Шелк, повторила я мысленно. Я знала это слово, но в действительности прежде никогда не трогала ткань. Я сжимала ее в руке, потирала кончиками пальцев, восхищаясь тем, что она была практически прозрачной, и тем, как солнце отражается от нее. Затем я повернулась к Арону, почти прошептав.

- Это слишком много.

Я попыталась вернуть ему ткань. С усмешкой, он оттолкнул мою руку.

- Пожалуйста. Мой отец собирался выбросить это на помойку. Ты маленькая, ты можешь сшить себе новое платье или что-то еще из частей.
Я взглянула на свои потертые сапоги и серое ситцевое платье, которое я носила, простое и свободное, как мешок. Я попыталась представить себе, как я буду чувствовать эту ткань на своей коже: думаю, как воду, прохладную и скользкую.

Когда прибыла Бруклин, она бросила рюкзак к ногам Арона.
Как обычно она не сказала ни «Доброе утро» ни «Пожалуйста, не мог бы ты?», но Арон потянулся за ее рюкзаком. В отличие от отца, в Ароне не было ничего плохого. А может слово, которым я пыталась описать старшего Грэйсона, было «тупой». Или грубый. Или ленивый. Это не имело никакого значения. Очевидно, каждая из тех незавидных черт, которыми обладал его отец, обошла сына стороной.

- Что? Ты мне ничего не принес? - Она выпятила полную нижнюю губу, и ее темные глаза вспыхнули завистью, когда она увидела шелк в моих руках.

- Прости, Брук, но мой отец бы заметил, если бы я стащил слишком много за раз. Возможно, в следующий раз.

- Хорошо, Карлик. Это ты сейчас так говоришь, но следующий раз все тоже будет для Чарли.

Я улыбнулась, услышав прозвище. Сейчас Арон был выше Бруклин, выше нас обеих, но она до сих пор настойчиво называла его Карликом.
Очень аккуратно я сунула тонкую ткань в свой рюкзак, задаваясь вопросом, что именно я из нее сделаю, уже в нетерпении вставить нитку в иголку. Брук следовала впереди, пока мы огибали площадь, которая была более переполнена, по периметру.

Как всегда мы проделали долгий путь, избегая центрального квартала. Я хотела бы думать, что это была идея Брук или даже Арона - или что любой из них был столь же обеспокоен вещами, которые произошли в квартале, как и я — но я сомневалась, что это было правдой. Я знала, что это беспокоит меня сильнее.

Откуда-то сверху затрещало другое сообщение:
«О любой подозрительной деятельности нужно немедленно сообщить на ближайшую патрульную станцию».

- Паспорта, - торжественно объявил Арон, когда мы приблизились к новому контрольно-пропускному пункту в основании гигантского сводчатого прохода, ведущего к городским улицам.

Он полез под рубашку, также как это сделали мы, доставая наши удостоверения личности. В последнее время появлялось все больше и больше контрольно-пропускных пунктов, включая новые, работающие всю ночь. Этот пункт не отличался от большинства: четыре вооруженных солдата, по два на каждую из линий, одна для мужчин, другая для женщин и детей. После того, как фото на каждом из паспортов было визуально сверено с лицом, предъявившим его, удостоверение личности сканировалось портативным электронным устройством.

На самом деле, контрольно-пропускные пункты не имели значения; они были предназначены не для нас. Мы не были революционерами, которых они стремились удержать от свободного перемещения по городу.
Для Брук, Арона и для меня, они были просто еще одной мерой по обеспечению безопасности, одним из последствий войны, назревающей в пределах границ нашей собственной страны.

И если Вы спросите Бруклин, то контрольно-пропускные пункты были бонусом, новой возможностью практиковать ее технику флирта. Брук и я встали в нашу линию, храня молчание, пока ждали нашей очереди. В то время как наши паспорта сканировались в систему, а мы ждали, пока окажемся вне подозрений, я отступила и посмотрела, как Брук хлопает своими густыми темными ресницами перед молодым солдатом, держащим ее удостоверение.

Он мельком взглянул на сканер, затем снова на нее, и уголок его рта слегка приподнялся, почти незаметно. Брук ступила ближе, чем было нужно, когда на портативном компьютере вспыхнул зеленый свет, пропуская ее.
- Спасибо, - промурлыкала она голосом низким и хриплым.

Она засунула удостоверение обратно под рубашку, убедившись, что солдат проследил за ним взглядом. Удостоверения личности не были для нас в новинку. Они были выпущены настолько давно, что никто и не помнил.
Но только в последние несколько лет мы были вынуждены начать носить их, чтобы нас можно было «отследить», так, чтобы королева и ее чиновники всегда знали, где мы находимся.

Всего лишь еще одно напоминание, что революционеры затягивали удавку на короне. Однажды я видела, как кого-то арестовали на одном из контрольно-пропускных пунктов, женщину, которая пыталась ускользнуть, используя паспорт другого человека. Она прошла визуальный осмотр, но когда удостоверение было просканировано, небольшой огонек в машине вспыхнул красным вместо зеленого.

Паспорт объявили краденым. По отношению к преступлениям королева терпимой не была. Вора судили сурово, как изменника или убийцу. Все каралось смертью.

- Чарли! - голос Арона вырвал меня из моих размышлений.

Не желая опаздывать в школу, я поспешила за ними, пока прятала свой паспорт обратно под платье, и побежала, чтобы их догнать. Когда я догнала их, позади нас послышалось громкое веселье, раздающееся из толпы на площади, которую мы только что оставили позади.
Ни один из нас не вздрогнул и даже не запнулся. Ни один из нас даже не моргнул, чтобы признать, что слышал звук, только не рядом с охранниками на контрольно-пропускном пункте, которые всегда наблюдали. Я подумала о женщине, которую видела в тот день, той с украденным паспортом, и задалась вопросом, каково было ей, стоять на виселице, на площади, окруженной толпой зрителей. Людьми, которые глумились над нею за преступление, которое она совершила. Мне было интересно, пришла ли ее семья посмотреть, видели ли они, как широко распахнулся люк под ее ногами. Закрыли ли они свои глаза, когда веревка затянулась на ее шее, плакали ли, пока безжизненно раскачивались ее ноги.
Затем голос из громкоговорителя напомнил нам:
«ТРУДОЛЮБИВЫЙ ГРАЖДАНИН - СЧАСТИВЫЙ ГРАЖДАНИН!»

Мое сердце заныло внутри.

- Вы слышали, что все деревни вдоль южных границ находятся в осаде? - заявила Бруклин, как только мы миновали солдатов на контрольно-пропускном пункте и оказались на менее переполненных городских улицах, подальше от рынка. Я выпучила глаза на Арона. Мы уже знали, что города вдоль границы были атакованы; на них нападали в течение многих месяцев. Все знали. Это была одна из причин, почему внезапно наш город стал столь перенаселен беженцами. Почти каждый приютил бездомных членов семьи и их слуг. Насколько я знала, моя семья была одной из немногих, незатронутых иммиграцией, но только потому, что у нас не было никаких родственников в отдаленных областях страны. - Интересно, как скоро насилие достигнет Капитолия, - драматично продолжила Брук.

- Королева Сабара никогда не позволит им добраться до нас. Она пошлет собственную армию до того, как они подойдут слишком близко, - возразила я.

«Капитолий» было шуточное название нашего города, потому что внутри его бетонных стен никто реально влиятельный не жил. Термин подразумевал власть и влияние, когда в действительности мы были просто самым близким городом к дворцу. Королева до сих пор оставалась единственным человеком, в чьих руках сосредотачивалась реальная власть.

По крайней мере, у нашего города было название.
Большинство городов Лудании были давно лишены этой привилегии, будучи переименованными, просто в соответствии с сектором страны, в котором они были расположены, а затем ранжированными по размеру.

1 Запад, 4 Юг, 2 Восток.Детей часто называли в память о старых городах. Однажды произошло какое-то подобие восстания, когда новорожденных называли Карлтонами или Льюисами или Линкольнами, это был способ выразить несогласие с решением государства о перераспределении городов по статистическим группам. Но теперь это была просто традиция, и младенцев назвали в честь городов, находящихся в странах по всему миру. Люди часто предполагали, что мое настоящее имя было Шарлотта, в честь далекого, древнего города. Но мои родители утверждали, что они отказались принимать участие в чем-либо, что могло бы быть расценено как непослушание, даже в таком давным-давно принятом обычае как имя наречение. Они предпочли не обращать внимания.
Бруклин, с другой стороны, любила похвастаться происхождением ее имени. Крупный район в еще большем городе, который уже не существовал. Она наклонилась, ее глаза лихорадочно блестели.

- Ну, я слышала… - Она позволила этим трем словам повиснуть в воздухе, убеждая нас, что обладала информацией, которой у нас не было, - что королевская армия собирается на востоке. Ходят слухи, что Королева Елена планирует присоединить войска к мятежникам.

- Кто сказал тебе это? Один из твоих солдат? - прошептала я, придвинувшись так близко, что мой лоб практически коснулся ее, пока я буравила ее взглядом. На самом деле, я не сомневалась в ее словах. Сведения Брук редко были неправильными. - Откуда ты знаешь, что тебе говорят правду?

Брук оскалилась медленной, бесстыжей ухмылкой. - Взгляни на меня Чарли. Зачем им лгать мне? - а затем более серьезно добавила, - Говорят, что королева устала. Что она слишком стара, чтобы сопротивляться дальше.

- Чушь собачья, Брук. Старая или нет, Королева Сабара никогда не бросит свою страну. Одно дело - обсуждать реальные новости с фронта, и совсем другое - распространять ложь о нашей королеве.

- И какой у нее выбор? - пожала плечами Брук, продолжая. - Принцессы, чтобы занять ее место, нет, и, конечно, она не допустит, чтобы наследник-мужчина унаследовал трон. Этого не случалось на протяжении почти четырехсот лет, и она не собирается позволить этому произойти сейчас. Она раньше отречется от королевского происхождения, чем позволит королю снова править страной.

Когда мы приблизились к Академии, я почувствовала, что мой живот свело в болезненный узел.

- Полагаю, это правда, - сказала я растерянно, не желая продолжать политические споры. - Вероятно, она не даст себе умереть, пока не найдет подходящую наследницу.

Хотела бы я остаться спокойной в стенах величественной школы, непроницаемой и независимой. Прежде всего, я отчаянно не хотела, чтобы дети из консульского класса видели мой дискомфорт. Все в высококлассной школе, включая безукоризненно подобранные формы студентов, кричало, Мы лучше, чем Вы.

Даже белые мраморные ступени, которые вели к парадному входу Академии, полировались до максимального сияния, заставляя их выглядеть так, будто они были ненадежными для передвижения. Я ненавидела себя за желание узнать, какой звук издавали бы мои ботинки при подъеме по ним. Я пыталась не смотреть в направлении студентов Академии, которые слонялись на вершине той лестницы.

По какой-то причине именно эти девочки беспокоили меня больше всего; эти две, наблюдавшие за нами более пристально, чем другие, те, кто любил насмехаться над нами, когда мы проходили мимо. Сегодняшний день не был исключением.

Юбки их одинаковых форм были в складочку, а снежно белые рубашки чисты и накрахмалены. Эти девочки совершенно определенно знали, что такое шелк на ощупь.

Я постаралась не замечать, как одна из девочек целенаправленно спустилась вниз на последнюю ступеньку, преследуя нас глазами. Она перекинула через плечо свои золотистые светлые волосы, ее щеки раскраснелись и зарумянились, а глаза злобно вспыхнули. Она остановилась на тротуаре перед нами, подняв руку, сигнализируя, что мы должны остановиться там, где мы стояли.

- Куда это вы втроем так спешите? - она преднамеренно спросила на Термани, зная, что нам не было дозволено ее понять. Ее слова заставили воздух вибрировать вокруг меня, затрудняя мое дыхание. Я знала, что мне полагалось делать. Все знали. Рядом со мной Арон устремил взгляд на ноги, Бруклин сделала то же самое. Часть меня хотела поступить не логично - проигнорировать закон - и у меня свело челюсть от желания дать ответ её едким словам. Но я знала, что не сделаю этого. Ведь нарушая закон, я испытывала бы не только свою судьбу - Брук и Арон тоже могли бы пострадать. Так что я опустила голову и постаралась проигнорировать покалывание в моих руках, когда я почувствовала, что девушка сверлит меня глазами. Ее подруга стояла теперь рядом с ней, и теперь эти двое были стеной на нашем пути. - Я не понимаю, почему они вообще позволяют торговцам ходить в школу! А ты, Сидни? - И опять по воздуху пробежали горячие волны.

- Не глупи, Вероника, они должны ходить в школу. Иначе как же они научатся считать нашу сдачу, когда будут работать на нас? В смысле, посмотри на их руки. Они уже где-то работают, и, скорее всего, не умеют считать, читать или писать.

Я ненавидела их обеих за мысль о том, что мы не понимаем, о чем они говорят, даже зубы заныли от желания насовать им как следует. Но тут я украдкой бросила взгляд на безупречный маникюр Сидни и покраснела. В этом она была права - ногти у меня были короткие, а кожа на руках огрубевшая от постоянного мытья посуды в ресторанчике моих родителей.
Мне отчаянно захотелось спрятать их за спину, но тогда она могла бы догадаться, что я поняла её оскорбления. Отведя взгляд в сторону, я попыталась обойти её, но она повторила моё движение и осталась у меня на пути. Кровь стучала у меня в ушах.

- Не уходи пока, - проворковала она. - Мы только начали веселиться. Тебе весело, Вероника? - в воздухе повисла пауза, и затем её подруга ответила безразличным голосом:

- Не особо, Сид. Я собираюсь вернуться внутрь. Они и вправду того не стоят.

Сидни постояла ещё пару мгновений, не давая нам пройти, а затем оставила нас, последовав за своей подругой вверх по мраморным ступеням. Я не подняла головы, пока не услышала шум закрывающихся за ними дверей Академии. И тогда я громко выдохнула.

- Зачем они это делают? - спросила Брук, как только мы отошли подальше от сияющей школы. Её щеки горели, а в глазах блестели подступившие слезы. Она подошла поближе, пальцы обвились вокруг моей руки.

- Ну что мы им такого сделали? - Арон выглядел таким же потрясённым. - Хотел бы я знать, что они говорят о нас.

Произнес он устало, слегка покачав головой. Я только пожала плечами. Это все, что я могла сделать. Я ни за что не смогла бы признаться им, о чем говорили Сидни и Вероника. Мы подошли к своей школе, которая была куда менее парадная и отполированная, чем Академия.

Старое кирпичное здание, причем совсем не тот привлекающий взгляд кирпич, из которого бывают, построены исторические здания, а крошащийся, выглядящий так, как будто может рухнуть в любой момент.
У нас не было супер униформы и даже названия, как у Академии, нас знали как просто Школу 33.

Но, тем не менее, мы не жаловались. Это была школа, и нам было позволено её посещать. И её пока ещё не закрыли, несмотря на борьбу, происходившую в нашей стране. За это нужно было быть благодарным. В жизни были вещи похуже, чем посещение школы для торговцев. Как, например, непосещение никакой школы вообще.

Прозвенел утренний звонок, и каждый ученик класса встал, так же, как и каждый другой учащийся в каждой другой школе по всей стране. В унисон, мы подняли правые руки, наши локти согнуты, кулаки подняты к небу, и, единственный раз за всё время, пока идут занятия, произнесли на Англайском.

Это была Клятва Королеве:

«Моё дыхание-это моя клятва поклоняться моей королеве больше всех остальных.

Моё дыхание-это моя клятва подчиняться законам моей страны.

Моё дыхание-это моя клятва чтить моих властителей.

Моё дыхание-это моя клятва способствовать развитию моего класса.

Моё дыхание-это моя клятва докладывать обо всех, кто может навредить моей королеве и стране.

Клянусь, как дышу».

Я не часто прислушивалась к словам Клятвы. Просто произносила, позволяя им небрежно падать с моих губ. Спустя годы повторений, они стали второй натурой, практически так же, как дыхание. Но сегодня, быть может в первый раз, я по-настоящему услышала их. Я обратила внимание на слова, которые мы произносили особенно четко - поклоняться, повиноваться, чтить, способствовать, докладывать.

В голове я перечислила очередность важности: королева, затем страна, класс. Клятва была командой и обещанием, так королева требовала, чтоб мы защищали её и наш образ жизни. Я обвела взглядом ребят вокруг меня, моих одноклассников. Увидела одежду всех оттенков серого, голубого, коричневого и черного.

Цвета рабочего класса. Утилитарные цвета. Ткани и фактуры практичные - хлопок, шерсть, даже парусина - надежные и не маркие. Мне не нужно было даже видеть, чтоб знать, что каждый ученик в классе стоит вытянувшись, подбородки вздернуты кверху. Это было то, что наши родители и учителя закладывали в нас каждый день, день ото дня, чтобы гордиться, кем мы стали. Хотела бы я знать, зачем мы были рождены классом Торговцев.

Почему мы были лучше, чем кто-то, но при этом не так хороши, как другие. Но ответ мне известен - дело не в нас. Это судьба. Если бы наши родители были из класса Обслуги, мы бы не посещали занятия сегодня. А если бы наши родители были Консульскими предками, мы бы взбирались по сверкающим ступеням Академии.

Преподаватель прочистил горло, и я подскочила, осознавая, что Клятва окончена, а мой кулак - единственный - всё ещё поднят вверх. Мое лицо покраснел под взглядами сорока пяти детей, рожденных торговцами, которые делили этот час со мной. Я сбросила кулак, крепко прижимая его к боку, и села на своё место. Рядом с собой увидела улыбающуюся Брук. Я хмуро посмотрела на неё, но она знала, что на самом деле я не злюсь, и её улыбка стала только шире.

- Ты уже слышала? - низким шепотом произнес Арон, когда я присоединилась к нему во внутреннем дворике во время ланча.
В школе говорить на другом языке, кроме Парсонского, нам было разрешено только во время Клятвы. Так что Арону не нужно было вдаваться в подробности. Конечно, я уже слышала последнюю сплетню. Придвинувшись поближе к нему на каменной скамейке, я тоже понизила голос.

- А ты не знаешь, они схватили всю её семью? Её родителей, братьев, сестер?

К нам присоединилась Брук и тут же, по приглушенному тону, по тому, как нервно стреляли наши глаза, всматриваясь в каждого, и не доверяя никому, она поняла. о чём мы говорим.

- Шайенн? - спросила она полушепотом.

Я открыла свою сумку для книг и дала Брук ланч, который моя мама приготовила для неё, так же, как и каждый другой день с тех пор, как мама Брук умерла. Она села по другую сторону от Арона, наши три головы близко склонились. Арен кивнул, встретившись сначала глазами со мной, а потом с ней.

- Я слышала, что они пришли ночью и забрали только её. Её удерживают во дворце, чтобы задать несколько вопросов, но выглядит это плоховато. Говорят, на этот раз есть настоящее доказательство.
Мы замолчали и сели ровнее, завидев паренька помладше, который прошел наискось по траве, собирая мусор по пути. Он не заговорил ни с кем, просто медленно, методично передвигался, занимаясь своим делом. Как член класса Обслуги, он знал лишь один язык - Англайский.

Таким образом, в стенах нашей школы - за исключением времени Клятвы - ему не позволено было говорить.

Он просто смотрел вниз, собирая отбросы. Он уже был старше, чем Ангелина - шесть, может, семь - с непослушными волосами и мозолями на грязных босых ногах. Голова его была опущена, и цвета глаз я видеть не могла. Он остановился рядом, ожидая увидеть, нет ли у нас мусора, который он должен подобрать.

Вместо этого я взяла свой ланч и достала печенье, которое испекла мама. Я осторожно показала печенье мальчику, убедившись, что никто другой не заметил.

Я подняла глаза, надеясь, что он посмотрит на меня. Но нет. Когда он приблизился, я придвинула печенье к нему. Так же, как я отдала бы ему мусор, оставшийся от ланча. Любой, кто мог видеть, ничего не заподозрил бы. Мальчик взял печенье, так же, как он делал это каждый день, а я, ожидая увидеть взволнованность или благодарность, не получила ничего. Выражение его лица оставалось пустым, глаза отведены в сторону.

Он был осторожен. И умен. Похоже, умнее меня. Я заметила, как, уходя, он сунул печенье в карман, и улыбнулась. Голос Брук привлёк моё внимание.

- Какого рода доказательство они обнаружили? - спросила она Арона напряженным голосом. Новости о задержании Шайенн всполошила всех. К сожалению, Шайенн не была одна.

Слухи о предательстве короны приживались, зарождаясь как вирус и распространяясь как чума. Была объявлена награда для тех, кто донесёт на любого подозреваемого в измене. Это поражало и разлагало умы обычных граждан. Люди, сдавали друг друга, выискивали информация на друзей, соседей, даже членов семьи, чтоб снискать расположение королевы.
Доверие стало ценностью, которую позволить себе могли лишь немногие. А настоящее доказательство - то, которое могло быть действительной уликой, а не мелочной сплетней, - было смертельным.

- Они нашли карты в её владении. Карты. принадлежащие сопротивлению.

Губы Брук сжались, голова поникла.

- Черт возьми.

Но меня это не убедило.

- Как они могут быть уверены, что это карты повстанцев? Кто тебе это сказал?

Арон поднял голову, посмотрев на меня грустными золотистыми глазами.

- Её брат сказал мне. А донес на неё, её же собственный отец.
Остаток дня я провела, думая о Шайенн Гудвин. Что же это значит, если отец сдает собственную дочь? Родитель предает своего ребенка?
Но за себя я, конечно, не беспокоилась. Мои родители были абсолютно непоколебимы, настолько преданные и надежные, насколько только могут быть родители. Я была уверена в этом, потому всю мою жизнь они хранили мой секрет.

Но как же остальные? Если восстание будет нарастать, и королева будет все также чувствовать себя в опасности? Сколько ещё семей будут продолжать свою жизнь за счёт молодых?

Дата добавления: 2015-09-05