Самоистязания в знак траура по умершим. 6 страница

полагается, были несомненно богатыми людьми. Во время церемонии они

придерживали канат, дали колоколу имя, и священник, окропив колокол святой

водой, крестил его во имя отца и так далее, потом он облек его в прекрасную

ризу. После церемонии кумовья задали большой пир и преподнесли ценные

подарки, которые священник принимал от имени колокола. Такое освящение

сообщало колоколу великую силу; когда в него звонили, он успокаивал всякую

бурю, предотвращал удары грома, отгонял злых духов. Такие освященные

колокола всегда несли на себе надписи. На том колоколе, о котором идет речь,

надпись гласила так:

Sancta Wenefreda, Deo hos commendare memento,

Ut pietate sua nos servet ab hoste cruento

(то есть: "Святая Винифрида, исходатайствуй перед богом, чтобы он

благостью своей спас нас от лютого врага").

А несколько ниже можно было прочесть еще одно обращение:

Piotege prece pia quous convoco, Virgo Maria

(то есть: "Заступись своей благочестивой молитвой за тех, кого я

созываю, дева Мария").

Ученый-иезуит Мартин Дельрио, выпустивший в начале XVII в.

обстоятельный труд о магии, с негодованием отрицает ходячее представление,

будто над колоколами совершался обряд крещения, вполне допуская, однако, что

представители церковной власти давали колоколам имена по святым,

благословляли их и кропили миррой. То, что звон церковных колоколов налагает

узду на злых духов и предотвращает или же унимает бури, насылаемые этими

врагами рода человеческого, ученый-иезуит признавал бесспорным фактом,

явствующим из повседневного опыта. Это благотворное действие он приписывал

исключительно освящению и благословлению колоколов, а отнюдь не их форме или

природе металла, из которого они были отлиты. Он с презрением отвергал как

языческое суеверие мысль, что звук меди сам по себе может обратить демонов в

бегство, и высмеивал идею, будто церковный колокол теряет всю свою

благодать, если его назовут (автор не желает сказать "окрестят") именем

поповской наложницы. Бэкон позволяет себе сослаться на поверье, что "зычный

звон колоколов в многолюдных городах, случалось, разгонял грозу и развеивал

чумный воздух". Но, допуская сам факт, философ объясняет его физической

причиной. Он спешит добавить: "Все это, впрочем, могло произойти от

сотрясения воздуха, а не от звука как такового".

В то время как все колокола, несомненно, в совершенно равной мере

обладали чудодейственным свойством обращать в бегство демонов и ведьм и тем

самым предотвращать бедствия, причиняемые громом и молнией, все же некоторые

колокола более других славились активным проявлением своей благотворной

силы. Таким, например, был колокол св. Адельма в Мальмсберийском аббатстве и

большой колокол Сен-Жерменского аббатства в Париже, в которые постоянно

звонили, когда надвигалась гроза. В старом лондонском соборе св. Павла

принимались специальные приношения за "звон освященного колокола в грозу и

непогоду". Однако славу европейских колоколов в этом отношении затмили

колокола южноамериканского города Калото. Впрочем, непревзойденную славу

калотских колоколов следует приписать не столько их собственным отменным

качествам, сколько тому обстоятельству, что в этой области Анд грозы

необычайно часты, и потому здесь городским колоколам чаще представлялся

случай отличиться, чем это выпадает на долю рядовому церковному колоколу. По

этому поводу я приведу свидетельство одного выдающегося испанского ученого и

мореплавателя, который путешествовал по Южной Америке в первой половине

XVIII в. Попайанский округ, говорит он, еще более подвержен грозам и

землетрясениям, чем даже Киго, "но изо всех мест этого округа грозовым

бурям, как известно, наиболее подвержен Калото. Это создало широкую славу

калотским колокольчикам, которые употребляют многие католики в твердом

убеждении, что эти колокольчики обладают особой силой против молнии. На эту

тему рассказывают столько историй, что просто теряешься и не знаешь, чему

поверить. Не придавая им веры, но и не отвергая безусловно всего того, что

рассказывается, предоставляя каждому свободно сделать вывод по своему

собственному разумению, я просто изложу здесь самую общепринятую версию.

Город Калото, на территории которого живет множество индейцев из племени

паэцес, был раньше очень велик, но индейцы, напав на город без

предупреждения, легко овладели им, подожгли дома и перебили жителей. В числе

убитых был священник этого прихода, навлекший на себя особенную ярость, так

как проповедовал евангелие, которое, как они сознавали, противоречило всему

их дикому образу жизни, выявляя нелепость и нечестивость их идолопоклонства

и обнажая перед ними всю мерзость их пороков. Даже церковный колокол не

избежал их злобы, так как звон его напоминал им об их долге прийти и принять

истинное учение. После многих бесплодных попыток разбить колокол они не

придумали ничего лучшего, как зарыть его в землю, чтобы он своим видом не

приводил им на память предписаний евангелия, посягавших на их свободу. При

известии о восстании индейцев испанцы в окрестностях Калото вооружились.

Разбив наголову мятежников на поле битвы, они заново отстроили город,

откопали колокол и водворили его на башню новой церкви. После этого

горожане, к своей великой радости и удивлению, заметили, что, когда в

воздухе собиралась гроза, гудение колокола разгоняло ее, а если небо не

всегда прояснялось, все же тучи разряжались над каким-нибудь другим местом.

Вот чему обязан город Калото славой своих колоколов".

Великое открытие, будто можно унимать гром и молнию таким простым

средством, как звон колокола, досталось не одним только христианским народам

Европы и их потомкам в Новом Свете: это представление разделяют если не все,

то по крайней мере некоторые из африканских язычников-дикарей. "Племя тесо,

- как нам сообщают, - прибегает к колокольному звону для изгнания демонов

грозы; человек, опаленный молнией или же загоревшимся от нее огнем,

несколько недель после этого носит колокольчики вокруг лодыжки. Когда

собирается дождь (а в Уганде дождь почти всегда сопровождается громом и

молнией), такой человек целый час должен прохаживаться по деревне,

позвякивая колокольчиками на ногах и с тростниковым посохом в руке. Следом

шествуют все члены его семьи, какие только окажутся в тот час дома и не

будут заняты неотложным делом. Трупы тех, кого убило молнией, никогда не

хоронят дома, как это вообще принято, а относят подальше и зарывают

где-нибудь на опушке леса у ручья. На могилу ставят все горшки и прочую

домашнюю утварь, принадлежавшую покойнику, а у порога хижины, куда ударила

молния, превратив ее, конечно, в тлеющие развалины, кладутся в качестве

жертвы мотыги и оставляются там на несколько дней. Интересно отметить, что

колокольчикам и проточной воде здесь приписывается то же действие, как и в

некоторых старых европейских поверьях".

Так как представляется совершенно невероятным, чтобы тесо научились

этим своим обрядам у христианских миссионеров, то мы, пожалуй, можем

предоставить им самим безраздельно честь изобретения этого способа изгонять

демона грозы колокольчиками и смягчать его гнев приношением горшков и мотыг,

которые кладутся на пострадавшие от молнии места и на могилу ее жертвы.

Также и китайцы в борьбе со злой силой грома применяют гонг, который с точки

зрения практической цели равнозначен колоколу, но у них это делается при

особенных обстоятельствах. Когда человек заболевает оспой и на теле его

появляется сыпь, то всякий раз, как до истечения седьмого дня после

появления сыпи загремит гром, кого-нибудь из семьи посылают бить в гонг или

в барабан, который всегда для этого держат наготове. Тому, кто бьет, дается

в помощники другой член семьи, который должен оповестить первого, когда

смолкнет гром, потому что сам музыкант производит слишком сильный шум и не в

состоянии различить раскаты грома среди барабанной трескотни или гудения

гонга. Эта музыка, говорят нам, имеет целью воспрепятствовать оспенным

пустулам лопаться или вскрыться. Однако мы не можем принять тех соображений,

которыми сами китайцы пытаются объяснить, каким путем через бой барабана и

гудение гонга достигается такое целебное действие. Основываясь на аналогии с

европейскими понятиями, мы предполагаем, что, по первоначальному поверью,

оспенные пустулы лопаются под влиянием демонов грома, которых можно отогнать

звуком гонга или барабанной дробью.

Но хотя дикари, по-видимому, самостоятельно пришли к мысли отпугивать

злых духов громким шумом, некоторые данные показывают нам, что они в то же

время с готовностью перенимали у европейцев разные обычаи, которые, по их

разумению, должны были служить той же цели. Пример такого заимствования

приводят два миссионера, работавшие среди туземцев Порт-Морсби в Новой

Гвинее. "Однажды ночью, во время грозы, - рассказывают они, - мы услышали

страшный шум в деревне: туземцы били в свои барабаны и орали на все голоса,

чтобы отогнать духов грома и молнии. К тому времени, как они прекратили

наконец свой крик и барабанный бой, гроза успела утихнуть, и жители деревни

остались очень довольны. В одну воскресную ночь они подобным же образом

изгнали духов - насылателей болезни, которые причинили смерть нескольким

туземцам. Когда впервые зазвонил церковный колокол, туземцы явились

благодарить мистера Лоуэса за то, что он, по их утверждению, прогнал

многочисленные полчища призраков, являющихся из дебрей. Равным образом они

пришли в восторг от лая прекрасной домашней собаки, содержавшейся при миссии

(местные динго не умеют лаять), так как были уверены, что теперь все

призраки будут вынуждены бежать обратно в дебри. К несчастью, призраки

вскоре привыкли к колоколу и к собаке. Деревенским юношам снова пришлось

совершать свои ночные обходы. Вооружившись, как подобает, луками и стрелами,

они бродили вокруг, зачастую трепеща от страха, хоронясь за кустами и

деревьями, и стреляли по этим ненавистным и опасным духам". Итак, дикари из

Порт-Морсби всецело разделяют мнение христианского ученого-схоласта Иоанна

Цецеса, что для изгнания злых духов нет лучшего средства, чем лязг меди и

лай собаки.

Некоторые индейцы-пуэбло в Аризоне изгоняют ведьм звуком колокола, но

они, возможно, заимствовали этот обычай у старых испанских миссионеров, так

как до прихода европейцев исконному населению Америки не было известно

употребление металлов (кроме золота и серебра), а следовательно, они не

могли лить колокола. Один американский офицер описал подобную сцену

заклинания, как он сам наблюдал ее в мокийской деревне, лепящейся, подобно

многим деревням пуэбло, на кряже высокого плоскогорья, под которым в долине

расстилаются тучные нивы.

"Индейцы-моки верят в ведьм и колдовскую силу. Воздух в их воображении

населен злой нечистью. Те, что живут в окрестностях Оранбе, спасаются от нее

пением гимнов и звоном колоколов. Когда я стоял с генералом Круком в этом

уединенном и почти неизвестном месте осенью 1874 г., мне посчастливилось

присутствовать при этих своеобразных заклинаниях. Жители, собравшиеся,

видимо, со всей деревни, стали выкрикивать громко и воинственно какой-то

гимн или литанию, не лишенную музыкального строя, который они оттеняли

энергичным колокольным звоном. Закончив пение, они быстро двинулись

вереницей по тропе, которая вела с гребня скал к лежавшим внизу персиковым

садам. Участники обряда, в котором многие важные роли исполнялись женщинами,

пошли вприпрыжку вдоль садовых оград, останавливаясь ненадолго у поворотов;

при этом они все время пели на высоких нотах и со всем усердием звонили в

свой колокол. Затем по знаку вожака кинулись на деревья, и через

какой-нибудь час сочные персики, под зрелой тяжестью которых только что еще

ломились ветви, были сорваны все до последнего и отнесены женщинами и детьми

наверх в деревню". Эта пляска вокруг плодового сада, громкое пение гимнов и

энергичный звон в колокола, несомненно, имели целью разогнать ведьм,

которые, как полагали индейцы, притаились в ветвях персиковых деревьев,

пожирая сладкие плоды.

Однако употребление колоколов и гонгов для изгнания злых сил было

знакомо многим народам, которым не нужно было заимствовать из христианской

Европы ни самих орудий, ни способов их применения. В Китае "главным

инструментом для производства шума, пугающего бесов, является гонг. В самом

деле, эта круглая медная тарелка, завоевавшая такую широкую известность,

стала едва ли не самой характерной чертой Китая; ее гудение изо дня в день

оглашает всю империю, в особенности летом, когда повышение смертности

вызывает усиленную борьбу с дьяволами. Благотворное действие гонга

усиливается еще звоном цимбал и трескотней деревянных, обтянутых кожей

барабанов. Очень часто небольшие группы мужчин или даже женщин бьют в гонги,

цимбалы и барабаны много часов подряд, и соседи никогда не возражают, не

жалуются на нарушение своего ночного покоя. Как видно, дикая музыка или

должна звучать приятно для китайского уха, или же принимается с

благодарностью, как достойный награды труд, выполняемый бесплатно добрыми

людьми, которые заботятся о своем личном и общественном благополучии". В

Южном Китае публичные торжественные обряды изгнания дьяволов совершаются

главным образом в летнюю жару, когда свирепствует холера. Причиняемые

эпидемией опустошения приписываются в народе злобе демонов, незримо витающих

в воздухе. Цель обряда - изгнать эти вредные существа из дома и города. Всем

предприятием руководит особая комиссия, и расходы покрываются по подписке,

причем местный мандарин обыкновенно открывает подписной лист приличным

взносом. Сам ритуал изгнания дьяволов совершается процессиями мужчин и

мальчиков, которые шествуют по улицам и производят страшный шум, поражая

незримого врага топорами и мечами и оглушая их гудением гонгов, звоном

колоколов, трескотней шутих, залпами из мушкетов и кремневых ружей.

В Аннаме заклинатель при обряде изгнания демонов болезни из частного

дома наигрывает на лютне и побрякивает связкой медных колокольчиков,

привязанной к его большому пальцу на ноге, в то время как его помощники

аккомпанируют ему на барабанах и на струнных инструментах. При этом

считается, что колокольчики висят на шее некоего животного, на котором

божество мчится на помощь к главному заклинателю. Видную роль играют

колокола и в религиозных обрядах жителей Бирмы. Каждая большая пагода имеет

несколько дюжин колоколов, и народ, видимо, очень любит их гулкий и

мелодичный звон. Говорят, в настоящее время их назначение - не столько

отгонять злых духов, сколько оповещать духов-хранителей, что хвалы Будде

пропеты, поэтому по окончании богослужения молящийся троекратным ударом в

колокол заявляет о выполнении своего религиозного долга. Мы, однако,

предполагаем, что такое объяснение является одним из тех позднейших

толкований, которыми более развитая религия оправдывает и освящает пережитки

старых варварских обрядов, служивших первоначально менее утонченным и

возвышенным целям. Возможно, что и в Европе звон церковных колоколов

применялся вначале для изгнания демонов из дома молитвы и лишь со временем

стал рассматриваться как простое средство созыва верующих в храм.

Среди более отсталых народов Азии применение колоколов для изгнания

злых духов удержалось в чистом виде до нашего времени. При ночном обряде

погребения у тибетского племени меч, близ северной границы Ассама, жрец в

фантастическом уборе из зубов тигра, разноцветных перьев, колокольчиков и

ракушек исполняет дикий танец, чтобы испугать злых духов, позвякивая при

каждом движении своими колокольчиками и ракушками. У племени киранти, в

Центральных Гималаях, которое хоронит своих мертвых на вершинах холмов,

"жрец должен присутствовать при погребении. Провожая тело до могилы, он

время от времени бьет палкой в медную чашу и, призывая душу умершего, желает

ей мирно свершить свой путь и присоединиться к предшествовавшим ей душам".

Это битье в медную чашу при погребении может преследовать только две цели:

торопить дух умершего, чтобы он скорее отошел, куда ему следует, или же

отогнать демонов, которые могли бы причинить ему зло во время его пути. Быть

может, ради одной из этих двух целей в античной древности, когда умирал

спартанский царь, женщины ходили по улицам города и били в котлы. Среди

племен банту в Кавирондо, в Центральной Африке, когда женщина разводится с

мужем и возвращается обратно к своей родне, она тем не менее почитает своим

долгом в случае смерти своего бывшего мужа справлять по нему траур в его

деревне. С этой целью она, сняв колокольчик с коровы, привязывает его сзади

к поясу, созывает своих друзей, и они всей гурьбой направляются вприпрыжку к

деревне покойного, причем колокольчик печально бренчит всю дорогу. Здесь

опять-таки звон колокольчиков должен, по-видимому, держать дух умершего

супруга на безопасном расстоянии или, может быть, обращать его внимание на

то, как усердно вдова выражает свою скорбь.

В юго-восточных областях Борнео среди даяков принято день и ночь бить в

гонг, пока тело умершего остается в доме. Эта заупокойная музыка начинается

с того мгновения, как умирающий испустил последний вздох. Мелодия

исполняется на четырех разного тона гонгах, в которые ударяют попеременно, с

промежутками приблизительно в две секунды. Час за часом, день за днем

выводится эта мелодия, и, говорят, ничто в мире, даже отходный звон

колоколов в католической Европе, не производит на слушателя такого сильного

впечатления, как этот торжественный голос гонгов смерти, который монотонно

раздается, постепенно замирая, по широким рекам Борнео.

Правда, у нас нет точных сведений, почему даяки в этой части Борнео

непрерывно бьют в гонг после смерти человека; однако мы смело можем

предположить, что в данном случае гонг преследует цель удерживать натиск

злых духов, а не просто извещать далеких друзей об утрате. В самом деле,

если бы хотели только распространить весть о смерти по округе, зачем же

гонгам гудеть непрерывно день и ночь все время, пока тело остается в доме? С

другой стороны, нам известно, что на Борнео звон металлических инструментов

иногда применяется с явной целью изгнания демонов. Один английский

путешественник, побывавший в Северном Борнео, описывает, как ему довелось

жить в большом доме дусунов, где ютилось около сотни мужчин со своими

семьями. "Когда наступила ночь, они стали выбивать какую-то странную музыку

на металлических тамбуринах. В ней можно было различить определенный ритм и

мелодию явно мистического свойства, и, когда я спросил, не было ли это

мэйн-мэйн (то есть забава), мне ответили отрицательно и объяснили, что в

доме больной, а потому они должны играть всю ночь, чтобы злые духи не

посмели приблизиться". Кроме того, дусуны Северного Борнео раз в год

торжественно изгоняют всех злых духов из своих деревень. При этих обрядах

звонят в колокола и гонги, чтобы тем заставить уходящих демонов

поторопиться. Мужчины бьют в гонги и барабаны, а женщины шествуют от дома к

дому, приплясывая и распевая под мерный лязг медных кастаньет, которые они

держат в руке, и побрякивая маленькими медными колокольчиками, привязанными

целыми связками к запястьям. Прогнав демонов из домов, женщины загоняют или

отводят их к берегу реки, где уже стоит наготове плот, чтобы вывезти их за

пределы деревни и принадлежащих ей земель. Плот украшен изображениями людей,

животных и птиц, сделанных из листьев саговой пальмы; чтобы сделать судно

еще привлекательней, на нем оставляют приношения в виде пищи, одежды и

кухонной посуды. Когда незримые пассажиры соберутся все на плоту, канаты

отвязывают, и судно плывет вниз по течению, пока не обогнет самую дальнюю

излучину реки и не скроется из глаз в лесу. Так уходят демоны в долгий и,

как надеются люди, безвозвратный путь.

Когда сэр Хью Лоу в августе 1845 г. посетил даякскую деревню на холме

Себонго, его приняли с большими церемониями, как первого европейца,

появившегося в этом краю. Благодушно принимая участие в молитвах к солнцу,

месяцу и радже Саравака о том, чтобы рис уродился обильно, чтобы свиньи

хорошо поросились и женщины награждены были мужским потомством, англичанин

сопровождал и подчеркивал эти просьбы поминутным подбрасываньем к небу

небольших горсточек желтого риса - очевидно, с целью привлечь внимание трех

богов к скромным нуждам их почитателей. Поднявшись с молящимися на

общественную трибуну перед домом, сэр Хью вернулся затем на веранду, где

старейшина деревни, по собственным словам гостя, "привязал мне бубенчик к

запястью и потребовал, чтобы одновременно и я привязал другой такой

бубенчик, который он нарочно дал мне для этой цели, к тому же суставу его

правой руки. Затем загремели гонги и тамтамы, подвешенные к балкам у одного

конца веранды, и старейшина навязал мне еще один бубенчик на правую руку; на

этот раз его примеру последовали все присутствовавшие старики, из коих

каждый обратился ко мне с несколькими словами, пробормотав их скорее про

себя, чем вслух. Смысл этих слов остался для меня непонятен. Каждый

входивший приносил с собой несколько бамбуковых тростинок, наполненных

вареным рисом, и каждый прибавлял мне по бубенчику, так что теперь их

количество сделалось для меня стеснительным, и я попросил как милости, чтобы

остальное привязывалось к левому запястью, если для обряда это безразлично.

Просьба моя была уважена". Хотя сэр Хью Лоу не объяснил нам и сам, вероятно,

не знал, зачем туземцы обвешивали его колокольчиками, мы можем предположить,

что под этим средством скрывалось доброе намерение отпугнуть злых духов от

почетного гостя.

Жрец племени натари, в Мирзапуре, и многие аскеты по всей Индии носят

на себе колокольчики и железные погремушки, которыми они побрякивают при

ходьбе, чтобы отпугнуть этим демонов. По-видимому, в тех же целях у гондов

особые жрецы, известные под именем оджиалов и ведущие борьбу с дьяволом,

всегда носят на себе колокольчики. По всей вероятности, тот же мотив

повсеместно является подоплекой обычая вешать колокольчики на различные

части тела, в особенности на шею, щиколотки и запястья, будь то по

какому-нибудь специальному случаю или же на долгое время. Первоначально,

надо полагать, звон колокольчиков, по общераспространенным представлениям,

должен был защищать их носителей от нападений со стороны разных страшилищ. С

этой целью колокольчики очень часто надевают на детей в южных провинциях

Китая и реже в северных провинциях. Серебряные украшения с подвешенными к

ним крошечными бубенчиками носят неаполитанки от дурного глаза. Йазиды,

которые верят в дьявола, в заключение одного своего паломнического торжества

совершают обряд, долженствующий, по-видимому, помешать этому алчному волку

приблизиться к стаду верующих. Йазиды (езиды) - религиозная секта, близкая

зороастризму; распространена среди курдского населения Турции, Ирана, Ирака

и СССР. Какого-нибудь старика одевают в козью шкуру и вешают ему на шею

ожерелье из колокольчиков. В таком наряде он ползает на четвереньках вокруг

столпившихся паломников, подражая блеянию козла. Этот акт, по местным

представлениям, освящает участников торжества, но мы полагаем, что само

освящение достигается в данном случае тем, что вокруг верующих воздвигается

незримая ограда, которую коварный враг не может переступить. Вероятно, с

подобным же намерением жрец племени бадага, в Южной Индии, подвязывает к

ногам колокольчики, прежде чем пройти босиком по горячей золе костра при

торжественном обряде, который, по-видимому, должен призвать благословение на

посевы.

В Африке туземцы часто прибегают к колоколам в целях обращения в

бегство злых духов. И нам незачем полагать, что этот обычай везде или хотя

бы местами был заимствован ими у европейцев, так как чернокожие с

незапамятных времен верили в духов и были знакомы с употреблением металлов,

в особенности железа. Так, например, народы Невольничьего Берега, говорящие

на языке йоруба, верят в существование неких злых духов, именуемых абику,

которые населяют леса и пустыни и, сильно страдая от голода, жаждут всегда

поселиться в человеческом теле. С этой целью они улучают момент зачатия и

проникают в зародыш во чреве женщины. Когда потом рождается ребенок, он

чахнет и хиреет, потому что голодный демон внутри его поедает лучшую часть

пищи, предназначенной для самого младенца. Чтобы избавить дитя от

неприятного жильца, мать приносит демону жертву яствами и, пока он их

пожирает, она пользуется его отлучкой, чтобы нацепить своему ребенку на

щиколотки железные колечки и бубенчики и колечки на шею. Лязг железа и звон

бубенчиков должны, по ее убеждению, удержать демона на расстоянии, поэтому у

многих детей в тех краях можно увидеть на ногах стеснительные железные

украшения. Среди баганда и баньоро, в Центральной Африке, когда маленькие

дети учатся ходить, им обыкновенно привязывают к ножкам колокольчики. Этому

обычаю придается тот смысл, что колокольчики будто бы помогают ребенку в

ходьбе и укрепляют его ножки, но, вероятно, первоначальной целью было

освободить ребенка в этот критический период от непрошеного внимания злых

духов. Должно быть, с той же целью у племени баганда родители близнецов

носят на щиколотках колокольчики во время долгих и сложных обрядов, которым

местные суеверия подвергают в подобных случаях мужа и жену; кроме того, день

и ночь неумолчно гремят особые барабаны - один для отца, другой для матери.

У племени бого, живущего на севере Абиссинии, когда женщина разродится,

ее подруги зажигают костер у порога дома, и мать с младенцем на руках

медленно ходит вокруг огня;

при этом присутствующие производят сильный шум колокольчиками и

пальмовыми ветвями, чтобы отпугнуть злых духов. Рассказывают, что индийские

гонды "всегда ударяют в медные тарелки при рождении ребенка, дабы этот звук

проник в уши младенца и устранил бы всякую помеху для его слуха". Смысл,

приписываемый здесь обряду, вряд ли можно считать исконным. Гораздо

правдоподобнее, что звон меди, как и бренчание колокольчиков у племени бого,

должен защитить мать и новорожденного от натиска демонов. Так, по греческой

легенде, куреты плясали вокруг младенца Зевса, ударяя копьями о щиты, чтобы

заглушить крики ребенка и не дать им привлечь внимание его отца Кроноса,

который имел противоестественный обычай пожирать своих отпрысков при их

рождении. Куреты - в греческой мифологии жрецы Зевса на острове Крит. Мы

можем допустить, что греческая легенда передает воспоминание о древнем

обычае, соблюдавшемся с целью защиты младенцев от различных болезней,

вызывающих детскую смертность, которую первобытный человек объясняет

вмешательством злых и опасных духов. Точнее говоря, мы можем предположить,

что в прежние времена, когда рождался в Греции ребенок, отец со своими

друзьями брали щиты и копья (или мечи) и исполняли вокруг новорожденного

военный танец, ударяя копьями (или мечами) в щиты - отчасти для того, чтобы

заглушить крики младенца, не давая им привлечь внимание рыскающих повсюду

духов, а отчасти и затем, чтобы отпугнуть демонов лязгом металла. В

довершение победы, чтобы привести незримого врага в полное замешательство,

они потрясали оружием, рубили и кололи воздух. Такое предположение, по

крайней мере, подтверждается следующими аналогиями.

Один испанский священник в начале XVIII в. следующим образом описал

Дата добавления: 2015-08-27