Часть 29

Вы знаете, как выглядит вход в ад?
Скорее всего, многие представили бы темные, скалящиеся острыми осколками породы, глубокие пещеры с непременно бурлящей лавой в самом сердце глубоких гротов. Или кованые чугунные створки ворот в лучших традициях второсортных фильмов ужасов.
Ну, те самые, с нанизанными на длинные пики бутафорскими головами и истошно орущей стаей полудохлых ворон.
В жизни же все куда прозаичнее.
Уверен, когда я таки сдохну и попаду в геенну огненную, именно такие же добротные деревянные створки распахнутся для меня, такие же непримечательные, самые обычные двери.
Не знаю, к кому и обращаться, но, пожалуйста, кто-нибудь из тех, кто сейчас ржет надо мной наверху, тыкая пальцем... Присмотрите за мной, а?

***
Толстая цепь, которая мешает воротам приветливо распахнуться и впустить всю эту гниющую массу во внутренний двор резиденции, истерически лязгает звеньями. Проржавевшие петли надсадно скрипят - не выдержат, не устоят перед напором десятков тел.
Все равно, что пытаться перекрыть Ниагару хиленькой плотиной. Вынесут ворота, выдавят. И поэтому чем резвее мы будем шевелиться, тем больше шансов, что нас все же не сожрут.
- Эй, Акира!
Оборачиваюсь на крик.
Все собрались на широком крыльце, прямо перед приоткрытой дверью. Ждут меня, то и дело оборачиваясь к ревущему стаду, изнывающему от голода. Стаду, которое едва не откусило мне голову, когда я, кстати, подсаживал Кеске, чтобы тот смог перемахнуть через забор с прокушенной пару секунд назад ногой.
Колени как ватой набили, суставы не сгибаются, все мое существо истерически вопит, отказывается возвращаться в обитель безумного масочника.
Но ворота вот-вот выломают, а я не слишком-то жажду стать чьим-то поздним обедом или ранним ужином. Вот уж к черту!
Не думал, никогда не думал, что на собственных ногах вернусь назад, в «дом боли».
Какова ирония… Именно я, взбежав по ступенькам, настежь распахиваю двери.
Глухой рокот тяжелых, надсадно скрипящих створок. Пустой мрачный холл, насквозь пропитанный липким мраком. Не разогнать всю тьму этого места тусклому свету вычурных ламп, не разбавить…
И ни единой души, только лишь пара раскуроченных тел у постамента в центре зала - лежат лицом вниз, и на каждом лишь ошметки когда-то идеальных костюмов. Растерзанная плоть.
Шагаю вперед.
Хруст.
Белая, перепачканная багровыми пятнами маска с сетью тонких трещин, словно паутиной опутавших пластик.
Спина давно вымокла, и от этого колючие мурашки кажутся еще более мерзкими, липкими, словно насекомые перебирают множеством маленьких лапок, оставляя едкий след, который, проникая под кожу, вызывает ленивые приступы паники. Даже не стилеты… тонкие иглы.
Мраморные ступени витой лестницы. Здесь ли еще безумный масочник?
Пальцы привычно проходятся по шероховатым ножнам на поясе. Разве я могу уйти просто так? Уйти, не попрощавшись с папочкой?
- Думаешь, он все еще здесь? - неопределенно, конкретно ни к кому не обращаясь, спрашиваю я.
- Кто знает. Может, и здесь. Сидит, окопавшись в своем кабинете, - также в пустоту отвечает Мотоми, съедая часть согласных из-за зажатой зубами сигареты.
- Я проверю!
Цепляюсь за это «может быть» и бросаюсь вперед, слишком стремительно, но как раз так, чтобы не дать себе передумать.
- Совсем сбрендил?! - останавливает меня гневный мальчишеский выкрик, а следом за ним и тонкие цепкие пальцы хватают за плечо.
- Рин…
- Ты вообще соображаешь?!
- Отпусти! Я…
Окончание фразы замирает на губах, приглушенное четкими тяжелыми шагами. Не легкой поступью, не шарканьем рыхлой плоти о мрамор… где-то прямо над моей головой.
Лед крошкой рассыпается по позвоночнику.
Не церемонясь, сгребаю мальчишку за шиворот и хорошенько встряхиваю.
- Слушай. Слушай меня! Я догоню! Сваливай!
- Но… - Сглатывает, облизывая сухие губы, и бросает быстрые нервные взгляды в сторону лестницы, наверху которой не торопясь ступают чьи-то ноги.
- Я помочь могу!
- Кеске помоги! Иди уже давай, ну!
Отталкиваю от себя, скидывая с нижних ступенек. А шаги уже гулким эхом разлетаются по пустому холлу, ближе и ближе…
Рин мнется, мечется между мной и Кеске. В итоге выбирает второго и, вцепившись в его руку, тащит в сторону одного из коридоров. Старик, коротко кивнув мне, не прощаясь, направляется следом.
На пару шагов отступаю назад, наблюдая.
Первыми показываются высокие ботинки военного образца, после – голень, затянутая в блестящий латекс. Сердце заходится, сбиваясь с ритма, пускается в дикий пляс.
Блестящая кожа негромко скрипит, когда показываются тренированные бедра и широкий пояс. И вместе с тем разочарование накатывает соленой волной.
Два больших шага… последние ступеньки…
Инстинктивно пячусь - лишь для того, чтобы успеть оценить, окинуть взглядом противника.
Высокий, с вздувшимися буграми мышц под тонкой черной футболкой, широкая «бычья» шея с отчетливо выступающей бьющейся жилкой. Квадратный подбородок, ежик светлых волос и невыразительные, блеклые глаза. С не меньшим интересом изучает меня ими.
Хочется кривиться и ногтями сдирать с лица налипшие жадные взгляды, тяжелые, масляные. Еще шаг назад, цепляюсь глазами за открытые локти.
Гортань, кажется, стиральным порошком набили, хочется хрипеть и отплевываться, словно на моих глазах редкостная ценность стала куском грязи, и причиной тому - гладкие ножны катаны, чей эфес небрежно сжимают пальцы, закованные в кожу перчаток.
Чужие пальцы.
Брезгливо дергаю плечом, но наваждение вовсе не желает уходить. Оно не давит, отнюдь, все тело, кажется, наполнено каким-то легким газом.
Воздуха так мало, а я не в силах отвести глаз от рукояти блестящих ножен. Хочу. Как ребенок жаждет новых игрушек, хочу вернуть ее, вернуть, несмотря на то, что она никогда не была моей.
Регалии нового короля…
Пальцы охотно выхватывают лезвие из ножен, тусклые блики играют, переливаются на полоске заточенного металла, а я весь как единый сгусток адреналина - он жгучей волной растекается по венам, тонкими иголочками покалывает нервные окончания, вызывая прилив нетерпения.
Предвкушение. Жажда битвы.
Лишь участвуя в своих первых схватках в «Бластер», я чувствовал нечто подобное, но легкие победы скоро притупили былой азарт.
Хруст казанков и шелест кожи.
Весь мой мир сжимается до размеров пустого холла, более же нет ничего – только сосущая чернота вокруг.
Я.
Он.
И вожделенная катана, излюбленная подруга МОЕГО короля, а не жалкого самозванца.
Ухмыляется так, словно у него разом свело все лицевые мышцы, демонстрируя мелкие,
как у хорька, зубы. С хрустом разминает шею, а я прикидываю, сколько же весит эта махина.
Центнер?
Негромкий звон, и ножны отлетают в сторону, обнажая блестящее лезвие.
Первым наносит удар, впустую рассекая воздух.
Отскакиваю назад. Пара пробных замахов, от которых я лишь уворачиваюсь, не пытаясь контратаковать.
Мне нужно немного времени, чтобы оценить противника, найти его слабое место.
И все это - лишь инстинкты, годами отточенный в «Бластер» рефлекс.
Пригибаюсь, лезвие со свистом пролетает над головой, и я ножом полосую чужую футболку на уровне ребер. Не заботясь о результате, тут же бросаюсь вправо, снова разрывая дистанцию.
Чувствую себя матерой дворнягой, хитростью выматывающей большого неповоротливого противника, и когда тяжелое тело выдохнется, утратив былую прыть... Но зажмет в угол - и сомкнутся стальные челюсти на глотке.
Блок. Удар. Мимо. В сторону.
Прыжок, удар в челюсть. Пальцы сводит. Снова блок. На мое счастье, «победитель» великого Иль-Ре может лишь бестолково размахивать длинным нихонто, тем самым сковывая себя в движениях.
Идиот.
Но что мне от этого толку, если я могу подобраться лишь для короткого колющего?!
Перехватываю запястье, сжавшее рукоять оружия, и, удерживая, локтем другой руки наношу удар по ребрам. Хрипит и тут же, схватив меня за шкирку, отбрасывает к ближайшей стене. Налетаю спиной на длинный постамент, сшибая пару вазонов, сползаю вниз, корчась от тупой боли в пояснице.
Сука!
Как щенка!
Среди мелькающих черных кругов замечаю приближающиеся ботинки, один из которых пинком выбивает стиснутый пальцами нож.
Конечность как горелкой опалили. Шиплю и откатываюсь в сторону, как раз за секунду до того, как тяжелый сапог опускается на то место, где еще недавно была моя грудь.
Откатываюсь и быстро вскакиваю на ноги.
Пячусь, на ходу разрабатывая ноющую кисть, с хрустом вправляя на место выбитый сустав.
Лишь лестница за спиной.
Забегаю на середину, и стоит ему лишь броситься за мной, перемахиваю через перила, опираясь на больную кисть.
И тут же запинаюсь о расколотую вазу. Не думая, инстинктивно хватаю ее и швыряю назад, прямо в лицо своему преследователю. Отбивает свободной рукой у самого лица.
Есть!
Заминка! Пусть лишь жалкие секунды, но и этого хватило, чтобы, неестественно вывернув его кисть, коленом выбить нихонто.
Лязг металла, коснувшегося твердого мрамора, да мое тяжелое дыхание на фоне низкого рыка - вот и все звуки, разрывающие тишину пустынного холла.
Пинком отпихиваю меч подальше, и он скользит по гладкому камню с обиженным скрежетом.
Уворачиваюсь… Неудача.
Предплечье сжимают сильные пальцы. Тщетно дергаюсь в попытке высвободиться.
Удар по голени тоже ни к чему не приводит - он словно и не чувствует боли.
Выворачивает руку, заламывая и перехватывая вторую. Дергает на себя.
Захват.
Стискивает, прижимая к своей груди так, что мои ребра, кажется, сейчас лопнут на куски, разрывая легкие острыми осколками.
Судорожно хватаю ртом воздух, активно барахтаюсь в стальном кольце чужих объятий. Секунда, и ноги перестают касаться пола, беспомощно дергаясь.
Боль тягучей патокой разливается по грудине, прижатые к туловищу руки чувствительно ноют, а давление скачет так, что глазные яблоки, кажется, сейчас лопнут.
Изо всех сил дергаюсь, подаюсь назад и затылком впечатываюсь в его лицо. Тупая обволакивающая боль тут же отдается в висках.
Рефлекторно разжимает руки, и я неуклюже плюхаюсь на колени, едва не растекаясь по полу, как бесформенный шмат мяса.
И тут же, дико злясь на себя за проявленную слабость, резво вскакиваю на ноги и, пока мой противник не успел опомниться, кулаком бью в его грудину.
Отскакиваю назад, и руки, взметнувшиеся было за мной, загребают пустоту.
- Сученыш… - негромко тянет, злобно сверкая мутными глазами с расширенными до предела зрачками, а на разбитых мною губах багрится алая пена.
Отвечаю дерзкой ухмылкой, приглашающе разводя руки в стороны. Вот он я. Хочешь - иди и попробуй.
Рычит и идет на таран, как взбешенный носорог. Вот только теперь мне не грозит стальное лезвие катаны, а с неуклюжим, нервным придурком я справлюсь.
Неукротимый в своей ярости и такой же непроходимой тупости. Пожалуй, слишком легко оказываюсь за его спиной. Что, качок, не ожидал такой прыти от жилистого мальчишки?
Сцепленные в замок кисти с силой бьют по пояснице. Уклоняюсь, словно кружа, и, пригнувшись, всем корпусом толкаю в бедро.
Теряет равновесие, шатается. Острый локоть безошибочно находит его подбородок, и клацает массивная челюсть.
Теперь он отчего-то кажется мне меньше. Неотлаженной механической куклой, чьи движения и попытки достать меня смехотворно неуклюжи.
Пригибается, пытаясь схватить меня, но вместо горла пальцы цепляют капюшон. И я, не медля, пытаясь избежать второго захвата, просто дергаюсь в его сторону и конвульсивно стараюсь отпихнуть его подальше. Ладонь упирается в его морду, а пальцы давят на глазницы с такой силой, что он, взвыв, тяжелой затрещиной отшвыривает меня на пол.
Сгруппировавшись, взглядом отыскиваю катану. Вот она, совсем недалеко - разделяет лишь пара метров и беснующийся от боли амбал с расцарапанной рожей и поврежденными веками.
Бросаюсь к ней и, падая на колени, наконец-то сжимаю ее рукоять в ладони.
Тяжелая… Но с этой тяжестью приходит и ощущение силы, превосходства, еще чего-то… необъяснимого.
Поднимаюсь на ноги, разворачиваясь к беснующейся горе мышц, бестолково шарящей руками и опрокидывающей тяжелые статуи.
- Я здесь, - информирую.
Надо отдать ему должное - почти мгновенно ориентируется на слух и бросается в мою сторону, животом налетая на услужливо подставленное лезвие.
Чавканье поврежденной плоти, багровые струи, щедро заливающие сталь нихонто и рукава моей куртки.
Помедлив, отступаю назад, рывком выдергивая лезвие.
Замирает. Секунда, и, заваливаясь вперед, падает на колени. На лице выражение крайнего недоумения, непонимания, а после, запоздало, должно быть, приходит и боль.
- Мразь… - цедит с ненавистью, задыхаясь рваными хрипами.
Подхожу ближе, удобнее перехватывая непривычное оружие.
Пара шагов, блеск стали…
- Знай свое место, мусор.
Голос чужой, отрешенный, отдающий надменным холодом… Не мой.
Но именно мои руки стискивают рукоять катаны, именно они заносят ее для решающего удара, и именно благодаря им лезвие со свистом рассекает воздух, чтобы в следующее мгновение легко, словно щепку перерубить, отделить голову от туловища.
Отлетает, по инерции катится еще немного, а тело замирает с бьющими вверх струйками крови из перерезанных артерий. Падает.
Расползается багровая жидкость, все ближе подбирается к моим ступням, словно жаждет коснуться меня, настигнуть.
Пячусь. Ноги ватные. Дрожащими пальцами поднимаю с пола ранее отброшенные ножны.
Взгляд касается багровых разводов на стали, и я, чуть помедлив, возвращаюсь назад, чтобы обтереть оружие об одежду обезглавленного тела.
Ничего не чувствую.
Ни жалости, ни раскаянья…
Лишь бездна холодного презрения.
Разве мог этот жалкий кусок мяса стать королем мертвого города? Нет. Только ты - ночной ужас Тошимы.
Но отчего-то шатает, тошнота подкатывает, стоит мне миновать первый десяток ступенек. Почему- то теперь, когда все кончено, мне страшно посмотреть вниз.
Пальцы стискивают гладкие ножны. Еще пару шагов, и предо мной длинный освещенный коридор. Останавливаюсь, замираю на мгновение, чтобы пульс, подскочивший было, успокоился.
Сглатываю. В глаза тут же бросаются забрызганные багровой жидкостью стены, куски тел и свисающие с ближайшего ко мне светильника внутренности.
Взгляд скользит по ковролину, касается обшивки, перескакивает на потолок… и там засохшие бурые пятна.
Словно тащили что-то. След обрывается. Перевожу взгляд ниже, и еще пара засохших кусков мяса у стены, ошметки черной ткани, стоящей колом от пропитавшей ее крови.
И ряд дверей. Кажется, совсем недавно я истерически дергал каждую, пытаясь отыскать выход.
Иду вперед, на мгновение замирая на месте после каждого шага.
Первая дверь.
Миную ее быстро, едва задержавшись взглядом на блестящей круглой ручке.
Вторая.
Ободрана, но так, словно царапали ее сверху, свисая откуда-то с потолка. Оторванные куски полировки, а внизу, на длинном ворсе, куски плоти и, кажется, чьи-то пальцы.
Третья…
Останавливаюсь.
Прямо под ее порогом натекла огромная лужа. Алая. Но ни одного тела нет, замечаю только черный лакированный ботинок с блестящим носом, выглядывающий из-за статуи, удерживающей алебарду в своих мраморных ладонях.
Шаг вперед, пальцы сжимают ручку, но не спешат повернуть ее.
Выдох…
Щелчок замка…
- Почему так долго? Я уже думал…
Арбитро.
Поднимается мне навстречу из-за стола и тут же оседает обратно, в кресло, обитое алым бархатом. Совсем не меня ожидал увидеть?
Вжимается в спинку, а пальцы судорожно теребят ядовито-розовые перья боа, то и дело сбиваясь и пытаясь поправить галстук.
Наблюдаю.
А во рту горький привкус ненависти. Застарелой, прогорклой. Так всегда ненавидят старых врагов. Лишь свежая ненависть горячая и острая, но проходит время, и она выдыхается, становится пресной, подстывшей, как жировая пленка на поверхности бульона.
Но она есть. Не исчезла, не испарилась. И смесь удивления со страхом, плохо скрытым маской, меня радует, наполняет полным горечи предвкушением, предчувствием расплаты. Но… что останется после? Зияющая черная дыра внутри?
Арбитро берет себя в руки и, опираясь на стол, поднимается на ноги, мельком касается взглядом забившейся в угол псины и уже открыто улыбается мне. Так не показывают зубы даже любимым стоматологам, я бы сказал.
- Акира… Мальчик мой, ты наконец-то решил вернуться к папочке?
А вот и «бульон» закипел в раскаленном единственной фразой котле моего сознания. А вместе с тем понимаю, что мне… страшно.
Но это не парализующий ужас, это лишь глубокая неприязнь, замешанная на отвращении.
Шаг вперед, и нихонто почти покидает ножны.
- Ты хочешь знать, мой мальчик?
Замираю, так и не обнажив лезвие.
Знать… Что? Вот дьявол! Должно быть, этот невысказанный вопрос так и застыл на моем лице.
- О том, что было до приюта, до «Бластера»… Хочешь, Нуль-Николь?
Я никогда не держал в руках никаких музыкальных инструментов, но почему-то знаю, как рвутся туго натянутые струны. Именно с этим звуком оборвалась нить внутри.
Знал!
С самого начала знал!
В замешательстве… Этого ты и добивался! Чертов провокатор!
В замешательстве, но не настолько, чтобы подпустить тебя ближе, чем на два метра. Предупреждающий лязг катаны останавливает его у стола, прямо рядом с открытым кейсом. На этот раз - белым.
Небрежно поворачивается ко мне спиной, щелкает нехитрая застежка.
- Знаешь, для чего ты был создан?
Сжимает алую капсулу, снова поворачиваясь ко мне лицом. Подносит ее к глазам, разглядывает на свету.
Улыбается, даже тепло, вот только не греет.
Отталкивается от стола и делает шаг в мою сторону. Отступаю, удерживая катану на уровне груди, в любой момент готовый откинуть ножны.
- Ты лишь часть эксперимента по соз…
- Заткнись!
Звон стали. Больше не мешкаю. Хватит с меня. Хватит. Не хочу я знать всего этого дерьма!
Отшатывается назад, забегает за стол, замирает за креслом, побелевшими пальцами стискивая спинку.
- А-а-аки-ира… Ты не понимаешь!
Голос становится писклявым, проскакивают истерические нотки, а эмоции, которые он пытается сдержать, так и рвутся наружу.
Сглатываю, стискивая блестящие саи в левой руке. Еще шаг, и… голубые глаза наполняет такой ужас, что не скрыть даже под маской.
Уголок рта дергается, ползет вверх, превращая выражение лица в перекошенную гримасу.
Что за…?!
За спиной…
Чувствую себя идиотом, запоздало понимая, что за моей спиной пустой коридор с невесть чем, бегающим по потолку.
Да ты просто гениален, Акира, блять.
Или же… всего лишь уловка хитрого масочника?
Взмокшая ладонь удобнее перехватывает рукоять катаны.
Уже было дергаюсь вправо, чтобы развернуться и…
Хватают за плечо, грубо толкая вперед, и перехватывают поперек туловища другой рукой, тесно прижимая к вздымающейся грудной клетке за спиной.
Длинные пальцы тут же сжимают рукоять поверх моих пальцев, блокируя любое движение кистью.
Вот только… и не нужно этого.
Мне не нужно даже оборачиваться - слишком красноречив ужас, застывший в стеклянных глазах Арбитро.
Слишком теплая ладонь накрывает мои пальцы. Слишком пусто становится внутри.
- Что-то ты быстро, а я-то уже надеялся…
Усмешка, знакомая до почечных колик.
Отпускает кисть, чтобы больно вцепиться пальцами в подбородок и запрокинуть мою голову назад.
Наклоняется. Влажные прядки щекочут лицо.
Тянет выше, и я послушно выгибаю шею, приподнимаясь на носках. Алые глаза смотрят как всегда насмешливо, а с холодных резных скул стекает влага.
- Не заслужил ты...
Мой взгляд тут же скользит ниже, замирает на тонких губах, изогнутых в презрительной насмешке. Ну да, куда же мы без этого.
- Чего не заслужил? - выдыхаю негромко, только лишь затем, чтобы поддержать наш маленький ритуал.
- Сво…
Да подавись ты своей свободой!
Тянусь выше и сам целую, буквально вгрызаясь в холодные твердые губы. Шея тут же начинает противно ныть. Плевать!
На все плевать! На замершего шокированным сусликом Битро, на тварей, задорно бегающих по коридорам белого дома в поисках хавчика, на сильные пальцы, которые стискивают мои ребра так, словно пытаются промять их внутрь.
Почему мне так нравится целовать тебя?
Или мне просто нравится, что ты все же соблаговолил притащить свою задницу и теперь стоишь рядом?
А губы совсем не нежные, как и мои, впрочем.
Еще один своеобразный ритуал: попробовать друг друга; вспомнить, каково это, когда все и сразу, когда язык щекочет нёбо, а зубы чуть прикусывают нежную кожу губ, втягивая их в рот по очереди, посасывая, избегая моих укусов и языка.
Нарочно помедлить немного…
Пальцы до боли стискивают челюсть, вынуждая шире открыть рот. Подчиняюсь, чтобы тут же укусить, в отместку за горячий язык, скользнувший в мой рот почти до самой глотки.
И снова… пока воздуха хватит.
А дальше судорожно задыхаться, спиной втиснувшись как можно плотнее в удерживающее тело. Затылок ложится на узкое плечо, понемногу уходит тягучая боль, сковавшая шею.
- И я скучал по тебе, - негромко проговариваю в пустоту. Взгляд останавливается на Арбитро.
- Шики… - неловко давит из себя он, нервно пережевывая губами воздух. Напуган. Белая маска не скрывает застывшей гримасы на его лице. Пытается справиться с собой, но… лишь тихий лепет.
Делаю шаг вперед, дергают назад и тут же выдирают катану из пальцев.
- Эй!
- Не твое - не трогай.
Ублюдочная ты сука! Она уже и не твоя! Но разве попрешь против паровоза? Даже сейчас он найдет минутку, чтобы показать мне, кто тут главный, а кто так - мимо пробегал.
Ненавижу!
- Прекрати, нет времени на твои истерики.
Мои, значит?!
Открываю было рот, чтобы возмутиться, но тут же захлопываюсь, потому что затылок прижигает злая, до ужаса знакомая ухмылка.
Так «доброжелательно» он улыбается лишь смертникам. И я знаю, на кого направлен ледяной, опаливший и меня взгляд.
- Шики… Это все… одно огромное недоразумение…
Знаю, даже не слушает, ищет что-то взглядом. Находит.
- Не прячься, иди сюда, Кау.
Обманчиво ласковый тон. Мурашки, то и дело скользившие по позвоночнику, смывает волной ледяного пота.
- Ну же… Ты хочешь помочь папочке?
И мальчишка ползет, - ползет, шурша высокими латексными сапогами по ворсу ковра, чуть мешкает, оборачивается к папочке и замирает у моих ног.
Садится, выжидающе уставившись на Шики из-под маски. Тот, наконец-то перестав сжимать мою талию, треплет его по голове, ласково перебирая белые прядки.
Я… я, кажется, начинаю понимать, и от этого ужас волной накрывает по самую макушку. Ты же не…
- Ты любишь папочку, Ину?
Слепой мальчишка кивает, а мне почему-то хочется выть. Не надо! Не так! Не используй его! Ребенок… всего лишь маленький искалеченный ребенок. Шики…
И ни слова вслух. Я не боюсь перечить тебе, давно уже нет, но… не могу выдавить из себя ни звука, беспомощно привалившись к твоему плечу.
- Тогда подай мне парочку тех прекрасных красных ампул со стола. Не бойся, папочка не рассердится.
Мальчик отползает, а я, не отрываясь, слежу за Арбитро. Он - серый, все также прячется за креслом, не решаясь сдвинуться вперед хотя бы на шаг, и уже не скрывает перекосившего его ужаса. Сейчас, как и я, не может отвести взгляда от тонких пальцев, сжимающих капсулы с плещущимся райном. Капсулы, которые только что в руку Шики вложили маленькие пальчики, затянутые в латекс.
Перекатывает их на ладони, позволяя сталкиваться с негромким звоном. Изучает пару секунд, а после переводит взгляд на послушного, словно собака, замершего у его ног ребенка.
Словно… Но разве он - человек? Это маленькое покалеченное существо?
Сломленное, искореженное… С ужасом понимаю, что вижу в нем себя. Того себя, которым мне пришлось бы стать, не…
- Открой рот, будь умницей.
Передергивает. Кровь отливает от лица.
Послушно размыкаются розовые губы. Надсадный хруст стеклянных стенок одной из ампул, и тонкая алая струйка оседает на этих губах и маленьком язычке.
Первая доза. Затем еще одна…
Кау вздрагивает, скулит, ладошками закрывает лицо.
- Встань.
Уже приказ, нет больше того вкрадчивого, ласкового голоса.
Шатаясь, мальчишка поднимается на ноги.
Звон стали, и на моей куртке оседают алые капли. Нихонто прошило его насквозь, вспарывая живот и двигаясь выше, по грудной клетке. Хруст ребер.
Помедлив, словно застыв на секунду, падает. Заваливается назад, как неуклюжая тряпичная кукла, падает прямо в объятия подоспевшего горячо любимого папочки.
Насмешливый, всегда лукавый масочник у ног короля.
Лезвие касается его лица, срезая маску.
Кристально чистый, засахарившийся ужас.
Он кажется мне куда старше, чем раньше: сетка глубоких морщин у широко распахнутых голубых глаз, темные залегшие тени на веках… Нет больше Арбитро.
А нихонто совсем близко, касается когда-то идеального белого костюма, сейчас запачканного кровью его идеального дитя.
Ожидает еще одного удара, но нет. Лезвие плашмя касается ткани, оставляя на ней следы крови. Теплая ладонь мельком касается моих пальцев, забирая саи.
Движение. Мертвый мальчишка выгибается дугой на руках папочки.
- Ты же хотел сделать его идеальным, - напоследок небрежно бросает Шики, прежде чем вытолкать меня из кабинета и захлопнуть дверь.
Алебарда, позаимствованная у статуи, распоркой становится между дверью и стеной.
Я все еще не могу отделаться от наваждения. Как в тумане.
Покачав головой, бросаюсь за Шики, шагающим по коридору, и уже у самой лестницы, переступив несколько первых ступенек, я слышу полный боли и ужаса крик.

***
Первое, что я вижу, остановившись на середине винтовой лестницы, - это настежь распахнутые двери. После в глаза бросаются движения внизу, а точнее - пять или шесть тел, рвущих на куски то, что еще полчаса назад было «Королем Игуры».
Урчат, отталкивая друг друга мягкими пальцами, покореженными тленом, пытаясь отодрать кусок плоти побольше.
Кривит. Взгляд касается кожаной куртки, хозяин которой замер на пару ступенек ниже меня.
- Шики…
Оборачивается. Становится жутко от его взгляда, полного… предвкушения. Пальцы нетерпеливо стискивают рукоять. Скрипят саи.
- Твою мать, что это ты собрался делать?! - негромко шиплю, чтобы не привлекать внимание тварей снизу.
- Подержи-ка, - отвечает небрежно.
Что, блять, подержи?!
Перехватываю едва не перелетевшие через меня ножны.
Только не говори, что… Придурок.
Звук шагов звонко разлетается по пустому холлу.
Спускается вниз, я же, безоружный, в растерянности замираю посреди лестницы. Наблюдать - все, что мне остается.
Утробный стон. Новая цель замечена.
Относительно свежий недотруп, сохранивший часть кожи и лицевых мышц, резво вскакивает на ноги и устремляется к новой добыче. Вкусной… и очень зубастой.
«Большая пиранья».
Ухмыляюсь своим мыслям.
Взмах катаны, презрительное «мусор» сквозь стиснутые зубы. Усмешка, адресованная мне. Пируэт. Тело шлепается на каменный пол, привлекая внимание остальных нелюдей, облепивших остатки трупа.
А дальше всё, как один сплошной танец - страшный, кровавый, с отлетающими в сторону отсеченными конечностями.
Держишь дистанцию, подпуская лишь для того, чтобы промять очередной гнилой череп или перерубить позвоночник.
Отвратительный запах мертвечины расползается по холлу, заставляет задерживать дыхание, иначе не побороть подступившую к горлу тошноту.
Еще трое у дверей.
Тут же бросаются на «жертву». Первый откинут к постаменту, второму вынесло челюсть ударом локтя, а третий неуклюже плюхнулся на пол с раскуроченной грудной клеткой и выпирающим обломком сломанного позвоночника прямо под ноги королю.
Парочка… сзади.
- Эй!
Оборачивается на мой крик, стаскивая прилипшего было со спины недонарка.
Росчерк…
Лишь еще одна замершая кукла с истекшим сроком годности.
Не торопится, словно рисуется, расчленяя одного за другим.
Или же все дело в катане?
Сейчас длинное лезвие кажется продолжением его руки, лежит как влитое.
Широкий замах, рубящий удар, и податливое, рыхлое тело рассечено от ключицы до бедра. Наискось.
Падает, но упорно продолжает ползти вперед, скрюченными пальцами цепляясь за шнуровку тяжелых ботинок, один из которых с хрустом опускается на его череп, давит, как гнилую тыкву, позволяя содержимому растечься по белому мрамору.
Последний.
И прежде чем покончить с раздувшимся телом, украшенным россыпью трупных пятен, с огрызком вместо правой руки, ты поворачиваешься ко мне.
Всего на секунду, короткая битва взглядов… твой - ехидный, алый, и мой, кажется, растерянный, против воли восхищенный.
И ты видишь, замечаешь это. А если нет, то почему твои губы расплываются в довольной ухмылке?
Вспыхиваю и отворачиваюсь. Лицо и шея покрываются алыми блямбами, и я понимаю: все это время я наблюдал за тобой как мальчишка с упавшей на пол челюстью.
Просто потому, что это ты, говнюк.
Самоуверенный, сильный и... красивый… урод.
Акира, твою мать!
Чей бы то ни был этот голос в моей голове, но заткнись, заткнись, заткнись!
- Принцесса сама спустится, или мне подняться?
Стоит посреди пустого холла и даже сейчас умудряется смотреть на меня сверху вниз, а по губам блуждает лёгкая задумчивая улыбка.
- Да иди ты, - фыркаю в ответ и быстро сбегаю вниз, поравнявшись с этим придурком. Швыряю ему ножны и, не задерживаясь, буквально убегаю в коридор, в котором ранее исчезли Рин и все остальные.
Не отстает. Четкие уверенные шаги прямо за спиной.
Молча…
Пара метров, и позади снова слышится шарканье, словно кто-то весьма упорный тащит за нами следом мешок, набитый чем-то влажным, проступающим через холщевую ткань.
Вздрагиваю.
Ладонь ложится на мое плечо, слегка стискивает, разворачивая меня в сторону одного из боковых ответвлений. Послушно поворачиваю и через пару метров утыкаюсь в широкую створчатую дверь с решетками на узких окошках.
Во рту так сухо, что язык прилип к нёбу.
Кажется, чувствую, как волосы шевелятся на затылке. Уже видел, видел эту дверь, был по ту сторону белых створок.
Ладонь ложится на ручку, самую обычную, алюминиевую, холодную… но пальцы отказываются повернуть.
Топот стертых ног все ближе. Нельзя мешкать. Нельзя, но что-то не пускает меня туда, что-то на границе подсознания вопит, требует свалить отсюда на хрен и забиться в угол. Угу… Вплоть до того радостного момента, как на моей заднице сомкнуться несколько десятков зубов, вываливающихся из сгнивших десен.
Но все же не я поворачиваю эту чертову ручку, это делает ладонь, сжавшая мои пальцы, и она же, обхватив меня поперек туловища, заталкивает в дверной проем.
Длинный коридор, белый в свете ламп, нещадно бьющих по глазам, и порядка двадцати палат с прозрачной стенкой из прочного стекла.
Ноги не держат, предательски сводит мышцы. Еще немного и…
- Мышонок, помоги мне.
Да все что угодно! Только выключи! Выключи долбаный, сковавший меня ужас.
Разворачиваюсь и как в тумане ковыляю к такому же, как и все здесь, блядско-белому столу, за которым когда-то восседала удравшая охрана, и вместе с тобой, навалившись всем весом на его гладкую поверхность, толкаю к двери.
Меньше метра остается, когда в решетку впиваются позеленевшие пальцы и начинают остервенело трясти ее, пытаясь вырвать.
Странно, но… меня это не пугает. Сейчас нет.
Не пугают вонючие останки, упорно продолжающие двигаться. Всего лишь куски плоти. И поэтому я с некой долей интереса изучаю эти самые тянущиеся ко мне пальцы, но вот незадача - решетка слишком плотная, и стальные сегменты просто режут плоть.
Глухой удар.
Массивный стол дрожит вместе с дверью.
Кажется, всё здание сотрясается от утробного воя, злого, голодного.
Так и хочется протянуть руку, чтобы алчущий моей крови рот открылся еще шире, безнадежно вгрызаясь в решетку, пачкая ее запекшейся кровью и цепляясь остатками зубов.
Кажется, я даже делаю это, ладонью тянусь к прутьям... и едва не падаю от мощной затрещины, после которой в ушах звенит. Горло тут же сдавливает, а в померкшем сознании мелькают алые пятна.
- Ты что творишь, маленький идиот?!
О... Отпустило. Видимо, хорошей оплеухи мне и не хватало, чтобы выбраться из своей раковины и перестать скулить.
Стряхиваю пальцы со своего горла, взглядом нахожу его глаза.
- Я в порядке.
- Да ну.
- Ну да. Шевелись, пока нас не сожрали.
Неопределенная усмешка в ответ, одна из сотни, каждая из которых имеет свой оттенок и интонацию. Иногда мне даже кажется, что ты по часу кривляешься перед зеркалом, отрабатывая некоторые из них.
Пф, Акира, что за бред?!
Злюсь на себя и толкаю его плечом, когда с преувеличенным энтузиазмом прохожу мимо, вглубь коридора, направляясь к единственной двери в противоположной стороне помещения.
Оглядываюсь по сторонам, взглядом натыкаясь на пустые, идеально чистые палаты с распахнутыми стеклянными дверцами.
Подождите-ка… В этой определенно кто-то есть…
Замираю примерно посередине, пытаясь разглядеть скрюченную фигурку в дальнем углу камеры. В этой единственной нет света…
- Ты там уснул?
Не отвечаю, продолжая вглядываться во мрак. Странное чувство наполняет меня, и имя этому чувству…
- Акира?
Дежавю.
Потому что стоило мне шагнуть еще ближе, как скрюченное тельце распрямляется и бросается на разделяющую нас прозрачную стену.
Инстинктивно отшатываюсь назад, прямо в обхватившие меня руки.
Стискиваю сжавшие меня на уровне груди кисти своими, продолжая полными ужаса глазами следить за беснующимся хилым тельцем за стеклом.
Я узнал ее.
Узнал темные спутанные волосы, узнал когда-то белое истрепавшееся платье, кисти с раскуроченными, поломанными пальцами, с торчащими белыми кончиками косточек…
Узнал белые, лишенные зрачков глаза.
Эта девочка…
Теперь мне не нужно искать объяснение внезапно нахлынувшему паническому ужасу, сковавшему все мое тело, стоило мне только переступить порог лаборатории. Теперь мне не нужно оборачиваться, чтобы взглядом наткнуться на пустую палату за спиной Шики. Я и так знаю, как она выглядит… выглядит изнутри.
Все то время, что я провел здесь, я видел ее. Каждый день, каждый гребаный час…
Именно она была первой, начальным этапом провального эксперимента папочки. Задолго до того, как вся эта гниль оказалась на улицах.
Скулы сводит. Я видел ее еще… ребенком. Живой.
Она улыбалась мне сквозь двойную стеклянную стену, слабо шевеля в воздухе тонкими пальчиками.
Грязные разводы на стекле, отпечатки разложившейся плоти.
Вот откуда ты пришла, девочка из моих кошмаров.
- Идем.
Сглатываю. Киваю, все еще продолжая до синяков стискивать теплое запястье. Отпускает, легонько отталкивая от себя. Выдыхаю, разжимая пальцы.
В последний раз касаюсь взглядом потрескавшегося распахнутого рта, темной заскорузлой кожи...
Не оглядываясь, пристально изучая взглядом носки собственных, порядком ободранных кроссовок, добираюсь до противоположной двери. Толкаю ее под дрожь ударопрочного стекла.
Невзрачный лестничный пролет, выложенный все той же отвратительной белой плиткой. Ненавижу белый. С этого момента ненавижу.
Теперь на этаж ниже.
Тот же коридор, вот только вместо стеклянных стен - обыкновенные пластиковые двери.
Обыкновенные… каждая - как окно в иной мир, полный непрекращающейся боли и вечной агонии. За каждой такой «безобидной» дверью - операционная.
Я не знаю. Не знаю, откуда мне это известно. И молю бога, что никогда и не вспомню. Хватит с меня.
Все также чеканишь шаг у меня за спиной, непринужденно, будто на прогулке, небрежно помахивая зачехленной катаной.
Чертовски спокоен. Как я сейчас благодарен тебе за это. Цепляюсь за ниточку твоей невозмутимости, пытаясь ухватить и себе тоже.
Не так много осталось, пара метров, и снова лестница.
Распахнутая дверь.
Пара грязных перчаток на полу.
Не смотри, не смотри, идиот! Не поворачивайся!
Проклятье…
Ноги как к полу приросли, а взгляд, как в замедленной съемке, скользит по светло-зеленой плитке хирургической комнаты. Приборы, предназначение которых мне неизвестно, отключены, словно спящие электронные монстры. Кажется, заметят меня и замигают многочисленными светодиодами, а черные толстые провода, опутавшие ножки хирургического стола, с цепкостью спрута обхватят мое тело, затащат, заботливо уложат прямо на хромированный стол, а белые безжизненные крепления на высоких бортиках надежно зафиксируют конечности. Не вырваться.
Взгляд цепляет блестящий ряд хирургических инструментов, разложенных на стерильном столике: скальпели, многочисленные ножнички, держатели и иглы…
От запаха хлорки голова кружится.
Уйти, уйти скорее.
С трудом отвожу взгляд от тошнотворно-зеленых квадратов, облицовывающих стены. Желудок предательски сжимается, все внутренности превратились в один большой ком.
Отворачиваюсь слишком уж резко, шею сводит от боли.
Ноги едва-едва слушаются. Чувствую себя так, словно за последние пару часов меня наспех разрезали и небрежно собрали снова, а после, решив, что этого мало, пропустили через мясорубку и уже из однородного фарша наспех склеили еще раз.
Чертовы двери. На ту, которая передо мной, наваливаюсь всем телом, вслепую нашаривая и поворачивая ручку.
Полумрак.
Наконец-то.
Всего одна лампочка едва дышит, и то едва-едва рассеивая тьму грязно-желтым светом.
Спускаюсь, шаркая, почти не отрывая ног от ступенек.
- Стой.
Ну надо же… А я, оказывается, вовсе и не один. Даже иронизировать нет никаких сил.
- Акира.
Замираю в самом низу покоцанной лестницы, собирая остатки самообладания в кучу. М-да… такой щепоткой даже косяк не забьешь.
Лампочка гаснет на долгие три секунды. Вздрагиваю.
- Рыбка боится остаться без света? - раздается прямо над ухом. И когда успел подкрасться так тихо? Голос низкий, бархатный… обволакивает. Хочется закрыть глаза и провалиться в него. Закутаться, как в плед, спрятаться с головой.
- Рыбка боится, что ты никогда не заткнешься, - вяло огрызаюсь только потому, что так надо, так привычно.
Снова темно. Совсем не сопротивляюсь рукам, сгребающим меня в охапку, притягивающим к себе.
Снова желтая вспышка. Жмурюсь, лицом прикасаясь к мягкому вороту водолазки. Чувствую, как ножны прижимаются к куртке.
Даже ты можешь быть человечным и чертовски теплым.
Становится немного легче, словно тень, стиснувшая было виски железным обручем, отступила.
- Не время спать, глупая мышка.
Улыбаюсь тебе в плечо. Давай сделаем вид, что я этого не слышал и по правилам не должен дерзить в ответ?
Шаг назад, ступня соскальзывает, и я, оступившись, падаю с последней ступени, спиной цепляя хлипкую, грязно-серую дверцу, непохожую на все предыдущие. Распахивается, надсадно ругаясь скрипом старых петель.
Совсем темно в этом сыром, холодном подвале.
Ан нет. У дальней стены мелькают два солнечных зайчика. Один из них, стремительно оторвавшись от стены, светит прямо мне в лицо.
- А еще дольше ты шариться не мог?! - недовольный вопль.
Рин.

***
Грязный кафель и местами обвалившийся высокий потолок, многочисленные черные провалы дверных проемов.
Помещение полукруглое, грязное. С затхлым, пропитанным то ли тиной, то ли гнилью воздухом.
Сыро.
Рин подпрыгивает и размахивает фонарем у дальней стенки. Подхожу ближе и вижу размытые белые силуэты. Маленькие, щуплые…
Так вот почему опустели палаты.
- Что за филиал детского сада?
Даже в полумраке видно, как мальчишка вздрагивает от звука низкого, вкрадчивого голоса, но быстро находится и отвечает:
- На хер иди, бездушная скотина.
- Я тоже снова рад видеть тебя, Рин.
- Ты серьезно?
- Разумеется, нет.
Слушаю весь этот ставший традицией бред краем уха, в полумраке пытаясь получше разглядеть замершие, сбившиеся в кучу субтильные тела.
Подростки.
Дергает.
- Эй, ты как, Акира? - Осторожно касается моего плеча Кеске.
- Нормально.
- Уверен?
Киваю в ответ. А что еще я могу сказать?
Друг, тем временем, исподлобья разглядывает Шики. Наверное, Кеске единственный, кто удивлен, что тот вернулся. Даже Мотоми, махнув мне рукой в качестве приветствия, отвесил такой же кивок головой Шики и не проронил ни слова.
- А как же твоя месть?
Прислушиваюсь, и не только я один - кажется, даже то и дело срывающиеся с мокрого потолка капли конденсата перестают падать.
- Это не твое дело, - негромко, но очень четко, не терпящим возражений тоном.
Интересно, а мне ты расскажешь? Ну, когда-нибудь, потом. В перспективе?
- Может, обойдемся без семейных сцен, мальчики? Шики, не хочешь покрутить это маленькое колесико? - Пожевывая зажатую в губах сигарету, Мотоми кивает на стальную дверь с огромным вентилем.
Подхожу ближе и замечаю сорванные пломбы, а чуть выше - глубокие царапины, явно оставленные багнаками. Вот только дверь заперта, а сам вентиль обзавелся обрамлением из рыжей ржавчины. Не похоже, что его открывали в последние пару лет как минимум.
Катана снова оказывается в моих руках, а черный призрак протискивается к двери сквозь кучку дрожащих подростков.
Просто кожей чувствую, как его косит от одного только взгляда на этот сгусток безотчетного, животного страха.
Сжимает вентиль.
Сдавленный поток ругательств.
Не идет?!
Наконец пронзительный лязг старого механизма тут же разлетается по помещению, теряется в дальних коридорах.
Отголосок в ответ.
Ближе и ближе!
Нарастающий гул… это даже нельзя назвать топотом, слишком смазано.
Но слишком темно, чтобы разглядеть наверняка.
Еще один надрывный лязг - чертов вентиль явно не желает поддаваться. Даже физической силы Иль-Ре не хватает, чтобы механизм сдался.
Еще одна волна звуков… Запах гнили усиливается, становится приторно-сладким.
Вопль Кеске. Его фонарь выхватило бледное тело из темноты. Бледное тело, замершее, блять, на потолке! Невесть как зацепившись за шершавую поверхность всеми… твою мать… всеми шестью ногами!
Без сомнения - человек. Был когда-то.
Сглатываю.
- Шею сверну первой же заоравшей суке… - не оборачиваясь, сквозь зубы шипит все еще мучающий вентиль Шики.
Ну да, пресекает панику весьма действенно. Я и сам не знаю, кого бояться больше: замершее на потолке, словно ящерица, человекоподобное существо или же высокого брюнета, явно не расположенного вытирать сопли, который совсем рядом, кстати.
Человек, если это можно так назвать, выворачивает шею, словно оглядывается назад. Медленно, прилипая ступнями к потолку, подбирается ближе.
Кажется, разглядывает. Вот только на месте глазниц у него плотная кровяная корка с зеленоватым гноем, сочащимся по скулам. На голубоватой коже отчетливо видны фиолетовые полоски шрамов с грубыми черными остатками хирургической нити.
Чем ближе оно подбирается, тем больше хочется блевать, ибо даже не столько раны, сколько липкая субстанция, которую выделяет его кожа, вызывает отвращение.
Снова замирает.
Между нами не более четырех метров… Прыжок. Меньше трех.
Закусываю губу и, не выдержав, выдергиваю катану из ножен.
Существо заинтересованно прислушивается, и я готов поклясться, что ВГЛЯДЫВАЕТСЯ невидящими глазами в тонкую металлическую полоску.
Осторожно отступает назад, пятится, многочисленными ступнями прилипая к потолку.
Скрип, больше похожий на низкий, протяжный стон. Наконец-то дверь поддалась.
Открывается медленно, возмущаясь несмазанными древними петлями.
Первым в открывшемся проходе исчезает Мотоми, после - Кеске, как наседка, собравший вокруг себя всех этих детей.
Мельком думаю, что это просто болезненная потребность какая-то - заботиться о ком-то.
Затем Шики, и я на секунду замираю у двери, пальцами касаясь заскорузлой металлической поверхности.
Оборачиваюсь.
И тут же зажимаю рот ладонью, чтобы заглушить вырвавшийся булькающий крик.
В паре метров от меня белым пятном замерло еще одно тело. Маленькое… с выступающими ребрами и острым гребнем позвоночника. Неестественно большая голова завалена набок. Четыре пары рук. Ног нет вообще.
Черный провал рта.
Не сдвинуться с места.
Плечи стискивают маленькие ладони, совсем как у этого существа. Прокусил язык, пытаясь подавить еще один испуганный вопль. Как девчонка, ей богу…
Вот черт!
Оказывается, всего лишь Рин упорно тащит меня за тяжелую створку.
Пара широких выщербленных ступеней.
Стоит оказаться по ту сторону, как, навалившись, Шики с помощью Мотоми задвигает ту махину обратно. Щелкает механический замок, вентиль крутится с той стороны, замыкая устройство.
Вот теперь по-настоящему темно. Кажется, барахтаюсь в чане, наполненным черной краской. Тьма вокруг осязаемая, липкая. Слабый свет фонарей просто меркнет, тонет в ней.
- Это что было?! Что за… новые твари?! Старик?!
Где-то рядом Рин набрасывается на Мотоми. Глаза еще не привыкли, могу только слышать их.
- Ты думаешь, Арбитро лично докладывался мне о своих исследованиях?! Об этих существах мне известно столько же, сколько и тебе! Кстати, Акира, нашел, что искал? Как там папочка Битро?
- Спит, - вместо меня отвечает откуда-то справа равнодушный сухой голос.
Прикрываю глаза, моргаю несколько раз. Первыми начинают проявляться мутные, белые пятна детских силуэтов, после - мутное пятно футболки Кеске, рубашка Мотоми, светлая макушка Рина. Нервно кручу головой в поисках твоего бледного лица… Не вижу.
- Маленькая мышка потеряла что-то?
Горячее дыхание обжигает шею, касаясь линии роста волос.
Вот сука!
Пальцы непроизвольно сжимаются на гладкой рукояти. Вот же… За последние пару часов она находилась в моих руках куда больше, чем за прошедшие пару месяцев.
Собираюсь выдохнуть какую-нибудь гадость в ответ, как… низкий, протяжный гул наполняет помещение, должно быть, огромное, судя по резонансу звука.
Откуда-то сверху сыплются песок и мелкий гравий. Волна колебаний пробегает по стенам, словно что-то очень быстро пронеслось над поверхностью. Пролетело.
Вот оно. Началось.
- Поторапливайтесь, девочки.
- Не отставай, старик! - в тон Мотоми насмешливо бросает Рин. Вот только огрызается мальчишка нервно, или всему виной мерные, до зубной боли знакомые удары плоти о поверхность двери?
Ряд грубых, перекошенных ступеней, просторный, каменный и холодный холл вызывают у меня ассоциации лишь со склепом. И нисколько не легче от этого сравнения.

***
Все кажется каким-то… нереальным, затянутым черной пленкой. Лишь необыкновенно четкие, расчлененные жадным эхом звуки шагов.
У всех разные…
Я просто слышу их. Различаю.
Неуверенные, шаркающие из-за поврежденной ноги, - Кеске.
Тяжелая поступь Мотоми. Кажется, он и сейчас шагает вразвалочку, зажав в зубах измусоленную сигарету, словно на парковой прогулке.
Частые, словно короткие перебежки, суетливые, - Рин.
Но я почти не слышу твоих шагов - кажется, где-то впереди, но тут ты, словно невзначай, цепляешь меня плечом, выныривая из плотной темени.
Ощущение нереальности не дает мне покоя. Не верю. Не верю, что все это вот-вот кончится. Кончится, вместе с тёмным, мрачным коридором, если огромный тоннель, выдолбленный в каменной породе, можно так назвать.
Почему-то здесь молчание не кажется давящим. Отнюдь. Каждый вздох кажется не тише пушечного выстрела. Какие уж тут слова… Долбаная акустика… Слишком зловеще.
Шаг. Шаг. Шаг.
Налипшая темень скрадывает время. Сколько прошло? Сколько еще осталось? Веки слипаются, повинуясь атмосфере этого места.
Саи касаются бедра при каждом шаге, скользят по грубой ткани брюк.
То и дело стены вибрируют, а по помещению разлетается нарастающий рокот реактивных двигателей.
Неужели все будет вот так просто? Не верю, подозрение точит, сколько себя не убеждай, что вот оно… все осталось позади.
Но нет, долбаное предчувствие не дает мне покоя.
Словно что-то… жрет изнутри.
Когда это я стал параноиком? Может, когда оказался за границей мертвого города? Или же много раньше?
Кажется, маленькая вечность уже прошла, как со спины услужливым эхом доносятся отголоски знакомого скрежета.
Позвоночник сковывает. Останавливаюсь. И не я один.
- Что за…
Ответом повторный лязг. Громче.
И снова тишина заложила уши холодными ладонями, как у мертвеца.
Пять минут проходит. Может, десять…
Не в силах сдвинуться с места. Желтые пятна света лихорадочно шарят по потолку и мокрым стенам, изредка выхватывают чье-нибудь лицо из темноты.
Твое бледное кажется особенно зловещим из-за игры теней, именно на нем замирает солнечный луч в руках у Рина.
Быстро прижимаешь подбородок к груди и кивком головы указываешь вперед.
Все пространство вокруг наполняется звуками, шорохами, шипением… Мороз по коже, но стада мурашек стали уже чем-то привычным, неотъемлемым спутником вездесущего страха.
- Долго еще? - полушепотом спрашивает Кеске.
Кожей чувствую, как дрожит его голос, как он весь дрожит.
- Нет, - как всегда коротко и равнодушно бросаешь в ответ ты.
И я снова тянусь поближе, чтобы уцепить и себе крупицу твоего спокойствия.
Звук. Необыкновенно четкий, близкий.
Прямо над головой.
С таким звуком пальцы царапают по камню, обдирая ногти…
Вопль Кеске.
Резво оборачиваюсь, вскидываясь.
Стоит у стены, направив на нее свет одного из двух фонарей, и над ним, метрах в двух, висит это… Не описать.
Длинные руки и тощее тело, до невозможности истощенное, и снова чертовы нити, выпирающие из растравленных грубых швов.
Гематомы… Слой слизи…
Кеске пятится, отступает, опираясь на поврежденную конечность. Не знаю, его крик или запах крови тому виной, но тварь живо отлипает от стены, падает прямо на него, валит, беззубым ртом впиваясь в окровавленную лодыжку.
Снова вопль. Ужаса и боли.
Сковавшего меня паралича как не бывало.
Пальцы запоздало вспоминают, что сжимают ни что-нибудь, а рукоять острой катаны, которую ты не забрал у меня по какому-то странному недоразумению.
Выпад вперед, и отрезанная голова так и продолжает беззубыми челюстями удерживать добычу. Тело опадает, заваливаясь на бок.
Кеске, вздрагивая, с явным отвращением кроссовкой отпихивает в сторону череп, обтянутый кожей.
- Ты как?
Смотрит на меня, как будто видит впервые, до побелевших костяшек стискивая фонарь в ладонях.
Сам ничего не соображаю, кисти сводит. Дергаюсь, когда ты, не церемонясь, в очередной раз выхватываешь у меня оружие. Так колотит еще больше.
- Это что, блять, такое?! Что за новые твари?! Типа – «ха-ха, вы перешли на следующий уровень»?! - мой вопль разлетается по всему широкому коридору. Просто не в силах удержать его внутри, просто раздавит меня к чертям, разорвав легкие.
Черт… ЧЕРТ... ЧЕРТ. ЧЕРТ…
Успокоиться, взять себя в руки. Я же не гребаная истеричка!
- Шики…
- Молчи.
И верно… Все пространство вокруг наполняется новыми звуками, словно чертова тьма живая, шевелится. Тянется вперед сотнями маленьких лапок.
Мотоми помогает подняться Кеске, а того просто колотит, сотрясает в беззвучной истерике.
Оно, кажется, везде… Сверху, сбоку, даже под ногами, кажется, шевелится что-то!
Затихает так же внезапно, как и началось.
Пара секунд абсолютной тишины.
Высокий девчачий визг справа. Обрывается на самой высокой ноте. Хруст. Глухой удар. Мне не нужно видеть, чтобы знать, что это. ЧТО упало на пол, и ЧТО сейчас торопливо утаскивают назад… Рвут.
Хруст. Хрус. Хруст.
Не могу... Не могу больше!
Не хочу я слышать всего этого! Кончится ли оно когда-нибудь?!
Воздуха катастрофически не хватает, легкие обжигает, а необходимый вздох так и не получается сделать. Ужас сковал.
Железные пальцы сжимают предплечье и упорно тащат вперед, не обращая внимания на то, что я еле-еле переставляю ноги.
Шлепок за спиной. Что-то «упало» сверху. Что-то, что вереницей тянется за спиной.
Звон маленьких кинжалов.
Лязг катаны совсем рядом. Слишком темно, не разобрать.
Лишь то и дело сбивающиеся торопливые шаги и короткие перебежки. Один из фонарей мигает и гаснет.
Разочарованный стон Рина. Бесполезный кусок пластика отлетает в сторону.
Треск плафона. Уже и его на зуб попробовали.
Пальцы отпускают мое плечо. Тут же надсадный задушенный хрип прямо за спиной. Тусклый отблеск стали… Еще один… Но сколько их всего?!
Не уйти, не убраться из мертвого города!
Уже даже не паника… обреченность.
- Иди вперед, - негромко, над самым ухом, и от звука этого голоса даже утробное урчание замолкает. Вакуум.
Киваю было, но…
- А… А ты?!
Ни звука. Все замерло. Ни единого испуганного детского всхлипа, ни тяжелого дыхания. Ни звука шагов.
Несколько секунд.
Хруст за спиной. Смазанный, какой-то унылый выдох. Зловонье.
Оно ждет. Повернись спиной и…
Пальцы перебираются на плечо, больно стискивая; кажется, пытаясь выломать ключицу. Боль отрезвляет совсем немного.
- Посмотри на них, Акира. Хорошенько посмотри… на эту стайку неудачников. Им придет конец куда раньше, чем ты думаешь.
К чему все это?!
Я… я не понимаю, к чему ты ведешь. Я отказываюсь понимать!
- Это же… не то, что я думаю, верно?! Скажи, что нет!
- Откуда я знаю, о чем ты думаешь, глупый ребенок? - Быстрый, горячий шепот обжигает мое лицо. Так близко… Слишком много гребаной нежности. Откуда она?! Ее не должно быть! Не сейчас!
- Ты же не собираешься…
- Просто забирай эту свору неудачников и иди вперед, нет времени на разговоры.
А… А… Горло перекрыло. Совсем.
Сказать… сказать что-то… Сказать то, что я не сказал бы даже под пытками.
- Я...
Ладонь с плеча резво перетекает и касается скулы, гладит.
Тянет ближе, послушно шагаю вперед, так, чтобы мой взмокший лоб коснулся прохладного твоего. Челюсть сводит.
Пытаюсь еще раз.
- Я…
- Молчи, маленькая дрянь. Я не хочу вытирать тебе сопли.
Я не разбираю смысла слов, но от интонации хочется взвыть и самому лезть на стену.
Каково это, когда без ножа режут? Голыми руками, раздирая душу на куски?
Один-единственный судорожный всхлип все-таки вырвался, оседает на твоих губах.
Усмешка.
Почему-то даже сейчас мне хочется за нее разбить тебе лицо.
- Ублюдок…
- И я люблю тебя, глупый мышонок.
И тут же, даже не дав мне опомниться, легонько отталкивает от себя.
- Иди, Акира.
Пытаюсь сказать что-то, но из горла вырывается лишь сдавленный стон. Негромкий, надсадный… больной.
- Не думай! Ни о чем сейчас не думай. Потом, после.
Киваю. Отрешенно наблюдаю, как ты уходишь, мельком касаясь макушки Рина. Уходишь, даже не вспомнив о ножнах, которые я продолжаю стискивать пальцами.
Только звук твоих шагов. Ничего больше.
- Иди уже! - раздраженный выкрик, всего пара метров, но… как через пропасть.
И я слушаюсь; должно быть, впервые за все это время делаю так, как ты хочешь.
Стремительно разворачиваюсь и, буквально оттолкнув Мотоми, закидываю руку Кеске себе на плечо.
Вперед. Уже не оборачиваясь.
Под четкий удаляющийся звук шагов и далекие вопли.
Один… Второй… Третий.
Полный боли нечеловеческий крик.
Одиннадцать… Двенадцать…
Просто продолжаю считать свои шаги, просто для того, чтобы не свихнуться, просто…
Две тысячи триста восемьдесят два шага.
Свет в конце туннеля, яркий, дневной, но почему-то мне хочется, чтобы он оказался электричкой.
Ближе и ближе. Воздух больше не кажется затхлым. Еще ближе. После серой Тошимы ярко-зеленый режет глаза.
Все ближе. Совсем светло.
Какая-то ебучая поляна с блядотравкой и жизнерадостно чирикающими птичками.
Отвратительно.
Все, блять, отвратительно! Выключите вы этот ебаный фонарь!
Стенки старого развалившегося бункера поросли кустарником. Оглядываюсь, выпустив из пальцев кисть скулящего Кеске.
Должно быть, тянул слишком больно или быстро… Не знаю. Не помню.
Что, вот и все? Закончилось... Только вот…
Снова апатия накрывает. Хочу поскорее спрятаться в свой кокон, где есть только восхитительное ничего.
Вот только жгучая пощечина не дает мне этого сделать, с треском разрывая плотные стенки защитной оболочки.
- Ты чего стоишь, дубина?!
Еще одна затрещина, сильнее первой, едва не валит меня с ног. Скулы пылают.
Рин.
Упорно продирается ко мне сквозь стену равнодушия, так тщательно мной возведенную.
Хватает за плечи и встряхивает так, словно не он, а я тщедушный подросток.
- Иди туда и притащи этого придурка назад! Или сдохни там вместе с ним!!! Не бросай! Слышишь?!!
Как заряд тока. Все мышцы сковало разом.
Взгляд с трудом фокусируется на лице мальчишки.
Шики… Твою мать! Ебаный ты благородный имбицил!!!
Фонарь находится у Мотоми. Не заморачиваясь, вырываю его чуть ли не с пальцами, равнодушно отшвырнув в сторону бесполезные ножны.
Ладонь стискивает один из маленьких кинжалов Рина.
Я никогда в жизни так не бегал, никогда не несся с таким энтузиазмом назад в черную, кишащую тварями дыру.
Дыхалки не хватает. Терплю боль в легких только для того, чтобы разбить чью-то наглую рожу. Воспользовался моим замешательством, ублюдок! Ни черта у тебя не выйдет! Подавись своим гребаным «люблю»! К чему мне оно, если ты будешь гнить где-то под завалами?!
Тусклое пятно света прыгает по стенам, и чтобы найти тебя, я снова начинаю считать, но не дохожу и до тысячи, выхватывая сгорбившуюся у стены фигуру.
Подбегаю, останавливаясь буквально в паре метров, судорожно хватая воздух, захлебываюсь им, а перед глазами алые круги пляшут.
Взгляд цепляет багровую полосу и расчлененное на куски тело рядом. Несколько поодаль.
И еще парочка…
Одно совсем рядом. В каком-то полуметре от тебя.
Глаза испуганно расширяются… твоя нога - правая штанина насквозь пропитана – сглатываю - кровью.
И только лишь?
Больше никаких повреждений?
- Я велел тебе уходить.
- Я не твоя псина. Встать сможешь?
- Нет.
- Идем, Шики…
- КУДА?! Мне нет места в твоем радужном мире с зеленой травкой, ярким солнышком и друзьями-идиотами! Убирайся.
Сука… Какая же ты ДРЯНЬ!
Подбегаю и все оставшиеся силы вкладываю в один единственный удар. Хруст челюсти, костяшки сводит болью, а ты неуклюже заваливаешься на бок.
- Слабак!
От следующего удара ты заходишься кашлем и хватаешься за поврежденные ребра. Не церемонясь, пинаю в живот и жалею лишь о том, что тусклый свет фонаря не позволяет мне разглядеть выражение твоего лица.
Кривишься, должно быть.
- Какое же ты дерьмо!
Еще удар. Хруст. Надеюсь, это были твои ребра.
- Трусливая беспозвоночная тварь! Чего стоит твое ебаное «люблю», если все, на что ты способен, это зазря сдохнуть, благородно бросив меня?!
В ответ лишь надсадный кашель. Молча сплевываешь кровью.
- Отвечай мне!
Откинув бесполезный фонарь, нагибаюсь и рывком ставлю тебя на ноги.
Даже сейчас прячешь лицо за прилипшей челкой.
Неужели боишься?
Пощечина.
На ладони остаются следы крови из разбитых губ.
- Не они мусор… - Взгляд касается покореженного тела рядом. - А ты.
- Пусть так.
- Так?! Тогда скажи, почему я должен помнить, что подобное дерьмо вообще было в моей жизни?! Может, и не было тебя вовсе? Как там твое имя?
Отпускаю, позволяя безвольным мешком стечь вниз по стенке.
Пальцы ныряют в карман, легко находят пару заржавевших железок, которые тут же падают на пол. Прямо рядом с твоими ногами.
- Передай Казуи, как сдохнешь.
Не спеша нагибаюсь, поднимаю отброшенный фонарь. Не оборачиваясь, нарочито медленно ухожу, а челюсти сжаты так, что, кажется, сейчас кость треснет.
И снова - шаг… два… три… четыре… пять…
Лязг катаны.
Острое лезвие впивается в рыхлые от повышенной влажности плитки.
Замираю.
Скрип кожаной куртки. Шатаешься. Шаг вперед. Едва не падаешь.
Бросаюсь назад и как раз вовремя, чтобы обхватить тебя поперек торса и не дать позорно плюхнуться на задницу.
И тут же носом утыкаюсь в твою шею, плотно зажмурив глаза.
- Я надеялся… Нет… Знал, что прокатит.
Теперь уже не чувствую себя таким смелым, чувствую себя опустошенным недавним приступом ярости, - даже не ярости, а показной злости, рассчитанной на то, чтобы расшевелить тебя.
- Сломать бы и тебе пару ребер за такую провокацию…
- Когда выберемся, - почти не слушая, киваю я.
Вот все и на своих местах. Ты снова ранен, а я, матерясь сквозь зубы, пру на себе твою покоцанную тушку. Наверное, так оно и должно быть.
- Слушай… А тухляки где? Неужели кончились?
- Не знаю, - выдыхает поверх моей макушки. - Шум реактивных двигателей напугал их, должно быть.
Ага… Он и меня сейчас пугает. Просто дебильнее кончины придумать нельзя: выбраться из кишащего зомби мертвого города и сдохнуть под бомбежкой.
Вот и плечи ноют, поясницу давно свело.
Нет ответа. Мы соизволили вырубиться. Просто отлично.
Останавливаюсь, чтобы взвалить твою тушку на плечо. Уж что-что, а на руках тебя носить я не собираюсь. Не заслужил.
Все также сжимаешь пальцами катану – забираю ее, поудобнее перехватывая фонарь.
С тебя станется. Еще отправишь меня расчищать завалы в поисках этой железки.
Выход совсем близко. Светло. А ноги подкашиваются.
Проклятье… Последние сто метров.
Громкий, нарастающий сзади гул. Еще и еще. Усиливается раз за разом. Не увидеть мне праздничного «салюта»…
Вот и все.
Та же блядско-зеленая травка.
Еще несколько метров. Почти падаю, предварительно скинув твою бесчувственную тушку на землю.
Опускаюсь рядом, прижимая тебя к себе, ладонями бесконечно знакомо отыскивая повреждения на твоем теле.
Пальцы неосознанно зарываются в темные спутанные волосы.
Только сейчас я замечаю, насколько голубое это чертово небо - ни серое, ни алое, извечно затянутое тучами и сгустившимся смогом небо Тошимы.
От дикого грохота закладывает уши.
А я продолжаю лыбиться, безумно радуясь, что ты не видишь, как слезятся мои глаза.
Ни одной чертовой тучки… Должно быть, кто-то там, наверху, решил дать нам второй шанс.

Дата добавления: 2015-08-26