Часть 19

Свободного пространства почти нет. Это хорошо, по этой причине я тут один.
Окно узкое и такое пыльное, что единственное, что из него можно разглядеть - это хаотично передвигающиеся по проспекту силуэты да размытые очертания белого, когда-то правительственного здания.
Брезгуя прикасаться к этой грязи ладонью, цепляю занавеску и ей протираю стекло. Так-то лучше. Теперь кроме размытых белых пятен я замечаю еще и черное, зависшее над крышей.
Арбитро… Лицемерный масочник. Я еще заставлю тебя пожалеть об этом, трижды заставлю.
Воображение тут же услужливо подкидывает картинки - одна краше другой.
И на всех ужасная бесконечная агония.
Распахнутый в беззвучном крике обезображенный рот. А на карточке рядом - белая маска, вшитая прямо под кожу. На третьей - эта тварь восседает на средневековой гарроте.
Четвертая являет собой лишь адскую смесь раскуроченных внутренностей и разрубленных останков.
Как это сладко: поддаться своему истинному Я, пусть всего на минуту, послушать его пряные речи, оценить все то, что оно может предложить.
Чтобы после безжалостно задвинуть его в дальний ящик и закрыть пудовым замком сверху.
Но сейчас я не спешу делать это, напротив, все больше упиваюсь вариантами возможной мести.
Очередной крик в моем подсознании, предвещающий агонию, и во рту появляется знакомый солоноватый привкус, а ладони сжимаются и разжимаются, мечтая снова почувствовать под пальцами тяжелую рукоять катаны.
Одна-единственная искра становится причиной пожара.
Адреналин уже разгоняет кровь в венах, а желание крушить все нарастает.
Крушить… И плевать сидящей во мне твари, что это будет: стены или же хрупкие человеческие кости. Топтать, пока осколки не станут пылью, а слабая плоть не станет лишь шматом обезображенного мяса.
Я жажду криков боли, замершей на устах мольбы.
Вот черт!
Под рукой невесть как оказался старый стул, и я, не задумываясь, сломал спинку, занозив пальцы щепками.
Боль отрезвляет куда лучше ледяного душа.
Прикрываю глаза, чтобы отогнать наваждение. Тут же в отместку за минуты почти эйфории наваливается усталость.
Веки тяжелеют.
Не отводя взгляда от силуэта, едва различимого на фоне стремительно светлеющего неба, пытаюсь нащупать банку отвратительного старого кофе за спиной.
Пальцы загребают пустоту. Да что за… Только что же здесь стояла.
Резко оборачиваюсь, чтобы лицом к лицу столкнуться с Акирой, который и держит в руках эту чертову банку.
Блять.
Зубы начинают ныть, как после визита к доброму дяде стоматологу, не использующему анестезию по религиозным убеждениям, вере в инопланетный разум или в то, что если с носками периодически разговаривать и не стирать, то они обретут высший разум.
Так и я себя чувствую, взглядом натолкнувшись на свой персональный источник извечных терзаний.
Стоит и ждет, что я скажу что-нибудь.
Отлично.
Дело лишь в том, что я не знаю, что сказать. Абсолютно. Ни единой захудалой мыслишки. Ничего. Только глухая, непрошибаемая стена ярости и отрицания.
Как же меня это бесит!
Бесит не то, что я ублюдочная тварь, нет. Разве можно ненавидеть собственную сущность?
Меня бесит осознание всей той мерзости, которую я творю. Бесит та легкость, с которой я рушу ебучий карточный домик, на постройку которого ушла далеко не одна неделя.
Я начал жрать себя заживо, не испытывая при этом ни капли жалости. Но теперь, когда маленькая прозорливая мышка вернулась, именно она взяла на себя роль всепрощающей мученицы. Простил еще тогда, когда, шатаясь, вылез из закрытой комнаты, как следует прооравшись от терзающих его кошмаров. И именно это чувство вины, выедающее большой ложкой мои внутренности, заставило меня остаться под дверью.
Бесит. Все бесит. И особенно сильно бесит мальчишка, устроивший мне своим исчезновением эту ментальную костедробилку.
- Чего ты ждешь? Извинений, может быть? Раскаяния? Сожалений?!
- Нет. Ничего из вышеперечисленного.
- Тогда что?
- Просто поговори со мной.
- Я не расположен к диалогу. Верни кофе.
- Тебе нужно поспать.
- Я сам прекрасно знаю, что мне нужно. Поставь банку на место и вали баиньки. Желательно на пару недель. - Грр… Вырвалось. Сам бы себе рот зашил, лишь бы не ляпать лишнего время от времени.
- Желательно? А мое «желательно» не учитывается?
- Нет.
- Я так не думаю.
- Мне плевать, о чем ты там думаешь. Оставь меня, утомляешь.
О, дьявол! Да научишь ты меня вовремя затыкаться или нет?
Мечусь по кухне как загнанный зверь, в итоге останавливаясь у окна, и уже начинаю считать трупов, чтобы хоть как-то отвлечься и не брякнуть еще что-нибудь.
«Раз овечка, два овечка…»
Жестяная банка опускается на столешницу и, царапая ее, скользит вперед.
Ну наконец-то.
Выдох.
- Ты путаешь меня с Рином, Шики. Это его ты можешь выгнать, обложив по самую макушку. Я не ведусь на твои примитивные уловки.
Да что случилось с этим и без того безумным миром?!
Сначала мертвяки, жрущие плоть. Теперь я исхожу на дерьмо, а вспыльчивый, словно спичка, мальчишка спокоен. Дальше что? Колония сурков объявит себя независимым государством?
- Что в слове «утомляешь» тебе не понятно? Слогов слишком много?
Уходи… Уходи на хрен отсюда. Спрячься в самой дальней комнате, закутайся в одеяло и дверь подопри. Желательно тяжеленным дубовым шкафом, своротить который у меня не хватит сил.
Ещё одна реплика - и я просто сверну тебе шею, чтобы моя совесть, ранее дремавшая годами, невесть отчего проснувшаяся теперь, наконец-то заткнулась. Вместе с остальными оттаявшими, как дерьмо весной, чувствами.
- Посмотри на меня.
Уходи, уходи… Съебывай отсюда к чертям собачьим, пока я не успел открыть рот! Не заставляй меня жалеть еще и о сказанном!
- Зачем мне утруждать себя? Твоя мерзкая рожа вряд ли стала симпатичнее. - Ну вот. Замечательно.
Стиснув зубы, жду ответной реплики, и она не заставляет себя долго ждать.
Только вот ответом служит не громкий обиженный выкрик, как я ожидал, а увесистый тяжелый удар ровнехонько в подбородок.
Едва не падаю от неожиданности, заваливаясь на конторку. Бордовая волна ярости накрывает прежде, чем разум успевает среагировать. Секунда, и я, взбешенный до предела, всем своим весом вжимаю мальчишку в разделочный столик, перехватив и надежно прижав его кисти к краю столешницы.
Тяжело дышит, яростным взглядом впиваясь мне прямо в лицо, словно душу вытянуть пытается.
Грудь тяжело вздымается, скулы покраснели, а с приоткрытых алых губ с придыханием срываются рваные вздохи.
Хочу. Красной лампочкой загорается в сознании.
Хочу это. Хочу все до последней капли.
В горле пересохло, сглатываю, а взгляд серых глаз тут же перемещается на мое горло, на движущийся кадык, скользит выше, по подбородку.
Так близко… Втягиваю в себя его горячее дыхание, пытаюсь все его поймать, не упустить ни вздоха. Но для этого надо быть ближе, еще ближе, чем на этом расстоянии, невесть как сократившимся до пары миллиметров.
Медлю, наказывая себя, оттягивая безумно желанный миг эйфории, чистого блаженства.
Горячо… Чуть ниже, совсем немного, так чтобы едва-едва коснуться мягких губ своими, снова издеваясь над собственной жаждой. Играя, мучая нас обоих.
Дрожащий кончик языка касается моих губ, ведет по нижней, делая ее влажной. Пытается дотянуться до верхней…
А я уже зверею, хоть и продолжаю истязать себя. Схожу с ума от его запаха, от ощущения этого гибкого тела рядом, такого податливого… Снова моего.
Умираю с каждой секундой, надеясь продержаться подольше, сам он не смеет податься вперед.
Лишь беззвучно постанывая, приглашающе покусывает губы.
Воздух со свистом разрывает легкие. Еще немного…
- Шики…
Всего одно слово, жалобно произнесенное на выдохе, пропитанное медовыми, умоляющими интонациями.
Бездна. Чужие губы такие сладкие, покорные. Это ощущение кажется давно забытым, утерянным по собственной непроходимой глупости.
Язык словно заново исследует этот мягкий податливый ротик, а голова кругом идет от сдавленных стонов. Мой личный наркотик, начисто срывающий башню. Моя мышка.
Острые зубки сжимаются на моей губе. Втягивает ее в рот, облизывая языком, посасывая ее, упорно не желая сдаваться мне и лишь принимать ласки.
Маленькая рыбка тоже изголодалась?
Отпускаю его запястья, чтобы утянуть повыше, усадить на деревянную поверхность конторки.
Для этого нам приходится оторваться друг от друга. Всего секунда. И снова густой нескончаемый поток безумия.
Его язык пытается ускользнуть от моего, спрятаться, прижавшись к нижней челюсти, и тогда я, улучив момент, просто зажимаю его зубами, втягивая в свой рот.
Протестующе мычит и тут же прогибается в спине, стоит только моей ладони забраться под его водолазку.
Тонкие пальцы зарываются в мои волосы, гладят плечи, раз за разом проходятся по спине, никак не желая останавливаться.
Полуприкрытые серые глаза совсем пьяные, затянутые пеленой желания, как и мои, должно быть.
Если бы только это глупое тело не нуждалось в кислороде. Голова идет кругом, беспорядочно мелькают яркие пятна, а боль сковывает грудную клетку.
Обхватив ладонями его лицо, рывком, чтобы не передумать, отстраняюсь.
Глубокий вздох облегчения с явной примесью разочарования. То же самое, что сейчас чувствую и я.
Мокрой мышью по позвоночнику пробегает дрожь, стоит только исподтишка краем глаза коснуться опухших и таких чувствительных губ, по которым именно сейчас почти незаметно, быстро проходится кончик языка.
Неосознанно тянусь ближе, просто потому что все это - мое, потому что я хочу все это чувствовать.
Решительно обхватывает ладонями мое лицо, заставляя замереть в нескольких сантиметрах напротив моей цели.
- А вот уж хрен. Хватит с тебя.
А… Даже не знаю, что на это сказать - от такой наглости все мысли разом разбежались. Я, кажется, растерян?
- Поговори со мной, - с нотками отчаяния в голосе плаксиво просит маленькая мышка.
Выдох.
Сразу же, на корню, придушить подступающее раздражение, а как только маленькая битва будет выиграна - выжидающе приподнять бровь, молча давая свое согласие на диалог.
- Ну?
- Расскажи о Нано.
Ну почему именно сейчас. Почему, блять, всегда именно «сейчас» тебя тянет копаться в тщательно упакованном мною чемодане, набитом всякой поганью?!
- Нет.
- Да. - Просто железобетонная уверенность в голосе, подкрепленная стальными прутьями арматуры.
С чего это вдруг? Чего я не знаю, маленький пройдоха? Припрятал козырь в рукаве?
- Ну уж нет. Не с тобой. И вообще ни с кем я не собираюсь обсуждать это.
- Тогда мне остается лишь придерживаться его версии событий.
Вот тут-то я и начинаю чувствовать, как глаза медленно вылезают из орбит.
- Много он тебе выболтал? - устало поморщившись, уточняю я. Этого еще не хватало…
- Достаточно.
- Веришь?
- Но ты же предпочитаешь хранить молчание. Что мне еще остается? - деланно равнодушно, отводя взгляд, проговаривает хитрый мышонок, постепенно, шаг за шагом, зажимая меня в угол. Не поддаваться на провокацию… Что существенного мог выболтать полубезумный призрак?
- Давно ты за ним бегаешь?
Блять.
- Порядка десяти лет. Я никогда не обводил дату нашей встречи в календаре, знаешь ли, чтобы точно помнить.
- Не смешно.
- По мне так очень смешно, не находишь? - Даже, казалось бы, ирония получилась горькой.
Молчит, изредка кивает, словно ведет внутренний диалог сам с собой. Рассуждает… Почему-то хочется умильно потрепать его по голове.
Вот блядство! Язык мне откусить и глаза выколоть за такие мысли! Кажется, рассудок решил окончательно сделать мне ручкой и свалить к кому-нибудь другому.
- Десять лет… Ровно половина прожитой мной жизни.
Уже не кажется таким уверенным в себе, прячет глаза, а пальцами теребит край моей водолазки. Мои же пальцы нервно барабанят по столешнице, заставляя лицо болезненно кривиться, вгоняя крупную, недавно посаженную занозу все дальше под кожу.
Задумчиво, чтобы взять паузу, подношу ладонь к лицу - хочу получше разглядеть источник неприятных ощущений, крепко засевший в указательном пальце.
Крупная щепка, под которой уже обозначилось темно-синее пятно из свернувшейся крови.
Мелькает мысль о том, что если не вынуть занозу, то медленно начнется гниение, которое постепенно превратит палец в сплошную рану, а после переползет на ладонь и вверх по кисти. И все из-за одного ничтожного кусочка дерева.
- Что там у тебя? - Раздраженно перехватывает ладонь и разворачивает ее к себе, взглядом выискивая предмет моего повышенного внимания.
Закатывает глаза и оглядывает кухоньку, выглядывая из-за моего плеча. Рассматривает раскуроченную спинку стула.
Молча качает головой и подушечкой большого пальца проходится по моему указательному, слегка надавливая, подгоняя кусок деревяшки к краю ранки.
Откидывает мешающуюся челку с лица.
Бросает на меня еще один быстрый взгляд и, зацепившись им за мои глаза, осторожно обхватывает пострадавший палец губами.
И даже не теплое влажное кольцо губ… а сам взгляд из-под длинных полуопущенных ресниц заводит куда больше.
Сердце стучит где-то под желудком, отдаваясь приятной тяжестью в животе.
Кончик языка старательно зализывает ранку, а зубы смыкаются чуть ниже, на фаланге.
В голове восхитительно пусто - все мысли разом вылетели.
Только потемневшие серые глаза, должно быть, сейчас отражающиеся в моих.
Свои я вижу в его.
Осторожно, безумно медленно, все также продолжая сжимать зубами, тянет кисть вниз.
Импровизированные тиски касаются кусочка дерева под кожей, выдавливают его, а после, подцепив за показавшийся край, и вовсе вытягивают из ранки.
Продолжая удерживать кисть, пару секунд разглядывает трофей.
Хмыкает и, выбросив ненужную уже деревяшку куда-то за спину, возвращается к покинутой ею ранке.
Так же старательно зализывает ее, выдавливая пару капель крови.
Наблюдаю слишком уж пристально, втайне надеясь на то, что от довольного урчания этого недоразумения мне не разорвет голову прилившей к ней кровью.
Ну, не только и не столько голову. Сейчас совсем не она управляет этим чертовым телом, изнывающим от желания так, что пальцы на ногах поджимаются.
Вот же, дрянь…
Отдергиваю руку и ей же стискиваю пряди волос на его макушке, запрокидывая голову.
Острый подбородок на уровне моих губ и беззащитная, открытая шея.
Сейчас мне совсем не хочется медлить, но продолжаю наказывать себя.
Ладонь ложится на горло, цепляет пальцами ворот, скользит ниже, по груди, чуть нажимает на живот, чтобы лучше прочувствовать скрытые под тканью тугие мышцы.
Замирает.
Кровь стучит в висках, а я, вместо того чтобы избавиться от блядских тряпок и наконец-то получить уже желаемое, тупо пялюсь на его пальцы, стиснутые до побелевших костяшек.
Сглатываю, прикрыв глаза, прекращая терзать его волосы.
- Ты разрешения ждешь? Или забыл, как это делается? Так ты не стесняйся, обращайся - я тебе схемку нарисую!
В глазах потухает разгоревшееся было пламя, шипит, гаснет, щедро посыпанное ледяными крошками раздражения.
- Так не терпится?
- Как и тебе, - спокойно кивает в ответ.
Все именно так, мышонок. Только вот ты упускаешь кое-что из виду - уже прожравшее во мне сквозную дыру чувство вины. И плевать ему абсолютно, хочешь ты или нет.
- Только посмотрите. Даже у такой твари, как ты, есть совесть. Или ее зачатки, по крайней мере.
Ну уж черта с два я позволю так над собой издеваться. Можешь дать мне в морду, но это… Это больно, в разы больнее затрещины или тяжелого апперкота.
- Замолчи… - даже не приказываю, а прошу я.
Ноги как стекловатой набили. Ни на один ничтожный шажок не сдвинуться.
Взгляд все также изучает сжатые кулаки и вышарканные белые пятна на его джинсах.
- Замолчи? А может, ты хочешь криков?
Вскидываюсь, едва сдерживая перекосившую лицо судорогу.
Смотрит на меня, а в глазах цвета расплавленного свинца ни единой эмоции. Каменная непроницаемая маска. Я никогда еще не видел его таким взрослым.
Отвожу взгляд - не могу, прожигает.
Та самая кровожадная тварь внутри воет, мечется в своей клетке, потому что ей больно, ее разрывает на сотни частиц разом и тут же склеивает воедино.
И это чудовище - моя душа.
Я многое за свою жизнь наворотил. Но ни за что и никогда мне не хотелось отгрызть себе голову. И это чувство, это ебаное чувство… как маленьким пинцетом отщипывает от меня кусок за куском.
- Чтобы забыть это, мне пришлось увидеть тебя мертвым.
Теперь уже совсем ничего не понимаю, но все еще не рискую поднять глаза выше кончика его носа.
- Не понимаю.
- А тебе и не нужно, - со спокойной уверенностью в голосе отвечает он, словно именно ему и досталось все мое былое хладнокровие.
Тыльная сторона ладони касается моего подбородка, слегка нажимает, поднимая лицо.
Заставляет смотреть. Снова.
Выдыхает.
- Идиот. Ненавижу тебя.
Вот и сердце снова забилось. Как будто сняли наконец-то с плеч пыльный рюкзак, набитый тяжелыми камнями.
Простил?
Глазные яблоки жжет, моргаю, ненадолго смыкая веки.
Это уж точно то, что я никогда не спрошу вслух. Но, кажется, уже и не надо.
Ерзает, пододвигаясь ближе к краю, чтобы наклониться и своим лбом прижаться к моему.
Вот уж не знаю. К богу я не обращаюсь, а дьявола в таких случаях явно не благодарят.
Не открывая глаз, на ощупь глажу напряженную прямую спину, чувствую даже через тонкий свитер, как теплые ладони стискивают мои локти.
- Слушай, я, конечно, понимаю: трогательное примирение, закон жанра и все такое. Но может…?
Вот же сученыш.
Едва сдерживаю истерические, нервные смешки, оглаживая узкое бедро, а после забрасываю его на свою талию, стягивая вертлявое тело на самый край столешницы. С готовностью прижимается ближе, просто липнет ко мне, увлеченно шаря ручонками по торсу.
- Скучал по всему этому? - томно, дразня, выдыхает в мои приоткрытые губы. О, еще бы. Но как не поиграть немного?
- По твоему нытью, вредный гаденыш?
- Может, еще по чему-нибудь? - Тонкие пальчики проворно цепляют пуговицу на моих джинсах. Визг молнии.
Перехватываю излишне юркие кисти.
- Не так быстро, наглая рыбка.
Криво улыбается, выдыхает. Выкручивает ладони, освобождаясь.
Дразнит меня, опаляя своим горячим дыханием подбородок. Тянется еще ближе, до невозможного. Своими губами касается моих, лишь прижимается ими, не делая попыток углубить поцелуй, словно издевается, дарит едва ощутимые прикосновения и тут же делает шаг назад.
- Ты маленький садист.
- Мне было у кого научиться.
Тянусь вслед за изогнутыми в усмешке губами, легко ловлю их.
А дальше как в темный омут.
Горячо, вкусно, много, влажно…
Почти агония, почти вынужденная асфиксия.
Судорожные, украдкой вырванные короткие вздохи, от которых легкие жжет только сильнее. А еще гладкая кожа под пальцами.
На полу бесформенным комом валяется, кажется, водолазка.
Или обо что я запнулся, утаскивая нетерпеливо ерзающее серое нечто на стол?
С грохотом почти кидаю на ровную поверхность и тут же нависаю сверху, поймав и сцепив со своими непослушные, жаждущие деятельности пальцы.
Быстро, отрывисто касаюсь губ и спускаюсь влажной дорожкой болезненных укусов ниже по шее, обводя контуры ключиц, старательно сдерживая себя в стальных рамках, чтобы оттягивать развязку как можно дольше. Только вот плавятся чертовы рамки, плавятся от плохо скрытых стонов, от нескольких взглядов, брошенных украдкой на нетерпеливо извивающееся подо мной тело.
Начинаю медленно, едва касаясь, вылизывать затвердевший сосок, после нажимаю все сильнее, прикасаясь всей поверхностью языка. Наконец, для контраста, впиваюсь в него зубами, нещадно терзая чувствительный комочек плоти, и снова зализываю, издеваясь, причиняя муку, сравнимую разве что с жаждой.
Всхлипы. Протестующие, умоляющие, исполненные наслаждения.
Целая гамма интонаций и их оттенков.
От едва различимых, полупрозрачных, до сочных, насыщенных.
Вот как сейчас, когда зубы до выступающих алых капелек терзают тонкую кожу, обтягивающую ключицы.
Спина покрывается липкими каплями пота, и не только она - черные слипшиеся прядки пристали ко лбу и раздражающе лезут в глаза. Но не настолько раздражающе, чтобы оторваться от своего занятия.
За меня это делают тонкие пальцы, заботливо сдвигая челку в сторону.
Что за…?
Резко вскидываюсь и вижу Рина, сидящего в нескольких сантиметрах от меня.
Мальчишка широко улыбается и подпирает рукой голову, всем своим видом показывая, как ему интересно наблюдать за развернувшимся шоу.
- Упс, - растерянно выдыхает Акира, только вот не сильно-то он и удивлен.
- Да вы не стесняйтесь, продолжайте! Только мне кажется, что тебе, Шики, немного не хватает артистизма. Давай покажу, как нужно? - Тут же вскакивает со стула и отодвигается подальше, чтобы между нами было расстояние хотя бы в пару метров. Очень мудро с твой стороны, наглый, зарвавшийся щенок!
- Иди сюда, я покажу тебе, как нужно. И как не нужно - тоже покажу, - сквозь зубы цежу я, старательно пытаясь подавить разрывающую меня на куски злобу. Выпрямляюсь и, негромко матерясь, застегиваю ебаный замок на джинсах.
Грр…
Убил бы. Всех.
Да какого хрена эти ебаные штаны такие узкие? Какого хрена мелкую пакость принесло сюда в самый неподходящий момент? Какого хрена маленькая мышь, такая восхитительно полупьяная от желания, так истерически ржет?
- Шики… - всхлипывая от смеха, зовет юноша и протягивает мне руку с дрожащими кончиками пальцев.
Обхватываю за запястье и поднимаю.
Усаживается на столе, скрещивая на голой груди руки, а я, склонив голову набок, любуюсь многочисленными багровыми пятнами и полумесяцами.
Как и Рин.
Что за грустная мордашка такая, не нравится? Нехрен было вламываться. Дрочил бы себе потихоньку в кулачок - и было бы всем счастье.
Но нет же.
- Да ладно тебе, Шики. Сдуйся. Акира все равно тебе даст.
- А я дам тебе. Такого пинка, что у тебя глаза выпадут.
- Эй! Прекрати топтаться по моей одежде!
Злобно фыркнув, нагибаюсь и, схватив чертову тряпку, с силой швыряю ее в грудь парню. Легко ловит, но надевать не спешит. Медлит и с тонкой пакостной ухмылочкой запускает бесформенный комок ткани прямо мне в голову.
- Сука!
Так и хочется прибить нахрен. Ровно до того момента, пока разошедшееся было недоразумение не виснет на моей шее.
- Придурок.
- Что же тогда говорить о его пассии? - Припомнил же.
Младшенький тяжко вздыхает и с выражением вселенской скорби на лице опускается на стул, подпирая лицо кулаком.
- Вот черт. Чувствую себя младшим братом только что вышедшей замуж девушки. Ну, когда еще карамельные сопли не стерлись, оставив только пошлый быт. Ладно Шики - он всегда был таким чувствительным и эмоциональным. Но ты, Акира?!
Убью! Вот прямо сейчас убью! Как только сдеру с себя внезапно приклеившийся намертво балласт, удерживающий на месте.
- Я больше не хочу оставаться в этой дыре. - Ни тени веселья, так и брызжущего во все стороны секунду назад. Мальчишка становится абсолютно серьезным. Не отрываясь, смотрит на меня, словно рентгеном просвечивая насквозь.
- Я уже говорил - тебя здесь никто не…
- Заткнись, - негромко, почти ласково шепчет мне Акира, а у самого в глазах острые льдинки. Предостерегают: одно лишнее слово - и новой стычки не избежать. И по всему выходит, что он к ней готов, чего не скажешь обо мне.
Ладно. Хорошо. Отлично.
Сделаю, как ты хочешь. За определенную плату, разумеется. Но с этим мы разберемся чуть позже, выслушав нудную речь моего братика.
А он тем временем продолжает, поглощенный своими мыслями.
- Выходов-то много, а вот как к ним пробраться…
- Ты же говорил…
- Я помню, что я говорил, - огрызается мелкий, но как-то лениво, без запала.
- Ну так?
- Есть у меня одна идейка на этот счет. Но еще не знаю.
Молчу, выжидающе вскинув бровь. Мышонок кивает, и тогда мальчишка поднимается со стула, задумчиво покусывая губы, разворачивается и направляется в комнату. Он так погружен в свои мысли, что даже не замечает упавшую на пол жестяную банку и запинается об нее.
Рассеянно смотрит на кучки почти лишенного запаха сублимированного кофе, рассыпанного по всему полу, и выходит.
Стоит ему только скрыться в комнате, как мышонок, подхватив с пола водолазку, направляется следом. Ну уж хрен.
Кто-то же должен объяснить мне, что тут происходит и какие таинственные заговоры строятся.
Хватаю за острый локоть.
- Куда это ты намылился? Мы еще не закончили. И что это за секреты у вас, девочек?
- Почему бы тебе не спросить у Рина?
- Я спрашиваю тебя.
- Это не моя тайна. Да как тайна, так… тайночка. Он не хочет, чтобы ты голосил раньше времени.
- Что бы это ни было - мне оно не понравится. Замечательно.
- Тебе вообще что-то нравится?
- Ну, как сказать, - хмыкаю я, наступая на парня и отбирая у него скомканный свитер. Еще немного - и его лопатки упрутся в дверной косяк.
Отлично.
Некуда тебе бежать, рыбка.
Да и не хочешь ты убегать. Я вижу это по глазам, по губам. Ну и, конечно, сложно не заметить узкое бедро, которое так и норовит вклиниться между моих ног.
Запираю его в клетке из собственных рук, упираясь ими в дверной проем по обе стороны от его головы.
Не уйдешь. А если и уйдешь, то огребешь и вернешься.
Мне нравится, как ты дышишь, когда я близко.
Частые рваные вздохи и хрипы до свиста.
Борьба взглядов.
Ну что же, поиграем в гляделки. Я не против.
Шаги за спиной.
Шкуру спущу и из нее же подтяжек нарежу. И еще носить их заставлю.
Мелкое, взъерошенное, озабоченное чем-то недоразумение и долговязый придурок, бросающий на голый торс Акиры заинтересованные взгляды. Смотри, мне не жалко. Надеюсь, ты успеешь разглядеть все багровые метки на его теле.
- Пойдем, Кеске. Нам явно нужно прогуляться. Заодно проверим кое-что.
- Но…
- Моя детская психика не выдержит еще одного приватного представления. Шевели задницей!
- Акира, ты тоже идешь?
- Нет, Акира не идет. Потому что тогда попрется и мой братик. И их обоих сожрут, пока они будут увлеченно трахаться.
- А нас не сожрут?
- Еще одно слово - и я лично откушу тебе ухо. Топай давай.
Все также, не сказав ни слова, взглядом провожаю эту несуразную парочку, а потом снова поворачиваюсь к своей маленькой вкусной жертве.
- Рин нас явно неправильно оценивает.
- Это почему же?
- То есть ты тоже думаешь, что стоит только двери закрыться, как мы упадем на пол и будем трахаться, как два оголтелых кролика? Эй! Что это ты так смотришь?

***

О, дьявол, да!
Давно было пора посадить тебя сверху и заставить так раскачиваться, пошло постанывая, закусывая губы.
Мой хороший, мой вкусный…
Тварь в груди довольно урчит, захлебываясь теми чудесными звуками, что ты издаешь. Грудь горит, плавится как-то странно, словно изнутри, как будто сердце раскалилось, а ребра растекаются, как дешевый пластик, нагретый над конфоркой.
- Ах-ха… М-м-м… - тянешь ты, старательно облизывая губы, кончиком языка собирая нити прозрачной слюны, которая тянется по подбородку. И я тоже хочу сделать это, коснуться твоей кожи, рта. Так близко… Но не достать.
Дразнит.
Могу лишь сильнее стиснуть худые бедра, заставляя двигаться еще медленнее, останавливая, приглушая.
Мне нравится выражение твоего лица, особенно покрасневшие, залитые румянцем скулы. Тебе хорошо. Так блядски хорошо, что ты каждый раз заливаешься краской стыда от того, что эйфория наступает именно от моего члена в твоей заднице. Именно на мне ты сейчас тихонько стонешь, покусывая губы. Именно для меня ты будешь кричать и выгибаться.
Потом, чуть позже.
А ты так и хочешь сорваться.
А я хочу отпустить тебя.
Но тогда все закончится слишком быстро.
Не будет этой зажигательной ламбады, мучительной в своем наслаждении.
И твоих тихих полустонов-полушепотов тоже не будет.
А я хочу их не меньше сводящих с ума криков, а после - хрипа сорванного голоса.
Поэтому мне остается лишь медленно плавиться и следить, чтобы тлеющие угли не разгорелись в самый настоящий пожар.
Сейчас особенно красивый.
Сильное, проворное тело с литыми, перекатывающимися под бледной кожей мышцами.
Его хочется касаться, гладить, ласкать… брать.
Вот дьявол.
Не оторвать взгляда от тонких изящных пальцев, которыми он не спеша, сдерживаясь, начинает ласкать себя. Едва, словно чувствительность повысилась в разы. Касается одними подушечками, невесомо нажимая, и затем так же осторожно обхватывает себя всей ладонью.
А прозрачные капли вязкой смазки медленно стекают вниз по головке и дальше, пачкая ладонь.
Внутри меня давно стало пусто, и что-то вибрирует в той полости. Расходится едва ощутимыми волнами, оседая внизу живота.
- Нравится то, что ты видишь? - хрипло, делая большие паузы, спрашивает меня мышка. Спрашивает и пристально, насколько позволяет затуманенный взор, вглядывается в мое лицо.
Что ты надеешься там разглядеть?
Ответ на свой вопрос?
- Неплохо. Три балла из пяти. Амплитуда тебя явно подводит. - Горло как землей забили. Голос хриплый, подводит, выдает меня, предатель.
- Так покажи мне, как надо.
Закусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы немного отвлечься, переключиться на незначительную алую вспышку в сознании.
Ладонь, стискивающая его бедро, скользит выше, сжимает ягодицу, проходится по выступающим костям таза, очерчивает впалый живот.
Предвкушающий стон музыкой отдается в голове, все больше гася и без того едва тлеющий рыжеватый огонек моего терпения.
Язык касается сухого нёба. Сглатываю. Слишком шумно, как теперь кажется.
Вклиниваюсь своими пальцами в промежутки между его, чтобы тоже прикоснуться к горячей плоти, почувствовать всю его дрожь, нетерпение.
Отдергивает кисть, предоставляя мне всего себя. Выгибается в спине и острыми ноготками цепляется за грубую ткань моих джинсов. Ведет пальцами от бедер к коленям, и запоздало, спустя целую бесконечную секунду, кожу под тканью опаляет целый выводок холодных мурашек. Ноги тут же сводит, еще больше усиливая нетерпение. Все крепнет желание оборвать разом пытку, и так изрядно затянувшуюся.
Раздражает.
Раздражает именно то, что я знаю, чего ты хочешь. Как и где надо гладить и кусать, нажимать и едва прикасаться.
Я знаю, как тебе нравится, когда я сильно, до фиолетовых синяков, кусаю тебя. Знаю, что у тебя ноги сводит, когда тискаю твою маленькую упругую задницу.
Недовольный зверь внутри меня сердито урчит.
Эта почти медитация - абсолютно не то, что он жаждет получить. Не то. Все эти нежности лишь отвлекают от основного блюда.
Я хочу брать тебя на четвереньках, нетерпеливо стонущего. Хочу брать, брать, брать, не церемонясь. Никаких полутонов и нежностей. Ничем не прикрытая похоть на голых инстинктах. Ничего больше. Ни разговоров, ни ласк. Ни хитрых редких взглядов из-под влажных опущенных ресниц.
Выгибаюсь, а в вялых пальцах, неторопливо ласкающих тебя, словно появляется стальной каркас. Большой палец сильно давит на головку, а мизинец царапает основание.
Так куда лучше, верно? Острее.
И я это ощущаю куда более… плотно.
Сжимаешься вокруг меня, пульсируешь.
- Б… боль… но…
Конечно, тебе больно. Но лучше не станет, потому что мне нравится это. Нравится, как искажается твое лицо, когда острые крепкие ногти впиваются в беззащитную плоть.
- Прекрати, - уже ничего не соображая, хнычешь ты, и это выражение детской обиды на смазливом личике…
В висках как бесы на барабанах играют, все громче и громче, пакостно хихикая почему-то голосом моего младшего брата.
Выгибаюсь, приподнимая таз. Да, вот так…
Широко распахнутый рот и ладонь, тут же сжавшая мою руку, которой я все еще придерживаю твое бедро.
Ну же, посмотри на меня.
Посмотри!
Подари мне еще один полубезумный взгляд, в котором так и плещется обида за недавно причиненную боль.
Ее уже почти нет, вся стерлась, но и погасающих искорок достаточно.
Быстрее и быстрее, наконец-то срываясь на грубые рывки.
Совсем сильно.
Еще немного, и все мое тело станет бесформенным растаявшим месивом с оплавленным остовом скелета.
Чувствую, как он, вскрикнув, расцепляет мои пальцы, слишком сильно сжавшие его член.
Либо мало, либо много. Ты давно должен был усвоить это, мой наивный мальчик. Либо больно, либо никак.
Все имеет свой привкус.
У секса он терпкий, солоноватый, привкус спермы, крови, а не карамельного мороженого. Хотя я бы хотел измазать тебя мороженым… а после взять… такого липкого и сладкого. Твоя кожа, солоноватая от пота, должно быть, восхитительно сочетается с холодным лакомством.
И снова хочу разорвать на части, сожрать, спрятать и никому не показывать. Мой.
Мой.
Так хорошо, что даже больно. Все ноет, требует незамедлительной разрядки, но перед этим я хочу увидеть выражение твоего лица, когда тягучая волна патоки накроет по самую макушку.
Хочу увидеть, как ты захлебнешься в ней, следом и меня утягивая на самое дно.
Серые глаза лихорадочно блестят - и нет в них ничего, кроме этого безумного отблеска желания. Ничего больше. Лишь животное «хочу», полностью вытеснившее разумное «правильно» и обиду за недавнее «больно».
И в самый последний миг, когда затопившее радужку предвкушение перерастает в экстаз, я дергаю его вверх. Жестко фиксируя бедра, не позволяя опуститься, чтобы измученное тело наконец-то получило разрядку.
Все ради этого выражения лица. Ради серых, наполненных мольбой глаз, ради хриплого, сейчас и вовсе замершего дыхания.
Просит, умоляет, умирая с каждой новой секундой - и вся эта буря только лишь во взгляде.
И это ощущение власти и полного безграничного контроля срывает мне крышу.
Отпускаю его, чтобы, упав на меня и плотно сжавшись в чертовой эйфории, он и моему телу позволил разлететься на куски от накрывшего удовольствия.
Его много, оно топит и едва отступает только через долгих полминуты, не раньше.
Удар по ребрам достаточно сильный - это малыш Акира, явно еще не совсем очухавшийся, просто рухнул на меня сверху, не заморачиваясь.
Шумно дышит, со свистом втягивая в себя воздух, ерзает, то и дело чувствительно тыкая меня под ребра. И совсем не нечаянно, я уверен.
Наконец-то кое-как устраивается и задумчиво обводит меня взглядом, прикидывает что-то. Открывает было рот, чтобы сказать, скептически кривится и тянется вперед. Еще секунда, и белые зубы вцепляются в мой подбородок.
Совсем не нежно и ни разу не игриво. Разве что только мышонок решил попробовать себя в садо-мазо, и то я ему не завидую. Роль брутального садиста в коже ему явно не светит, только если маленькой зашуганной жертвы.
Вкусной и трогательно обреченной.
На его лице снова отображается глубокая работа мысли.
А сейчас что?
Снова тянется вперед, на этот раз ниже, к шее, замирает над ней на пару секунд и легонько, кончиком языка, проходится по коже, сползая ниже, касаясь ключиц.
Кривлюсь, как, впрочем, каждый раз, когда он касается уродливых шрамов на моем теле. Они кажутся мне омерзительными налипшими кусками грязи, от которых нельзя избавиться.
Лишь скрыть, спрятать, но не избавиться.
- Эй, сделай лицо попроще. Не так на это надо реагировать.
- Как же? А тебе все мало, как я погляжу. Еще хочешь?
- А ты разве можешь? В твоем-то возрасте?
Удар ниже пояса.
- А что ты знаешь о моем возрасте?
- Всего лишь пару циферок, Шики, и еще то, что тебя безмерно раздражает его упоминание.
М-да. И осталось только одно живое существо, знающее об этом, шею которому я все еще не свернул по какому-то дикому недоразумению.
- Вот же мелкий пакостник! Вечно сует свой нос во все незаткнутые щели.
- Таки задело, да? - ухмыляется, довольный собой.
Думаешь, последнее слово осталось за тобой?
Ну уж хрен. Ба-а-альшой такой хрен. Гордость каждой блядской грядки.
Выражение моего лица меняется, губы так и расплываются в широченной ухмылке, от которой мышонок кривится и пытается отползти подальше.
Неторопливо глажу его плечи, касаюсь лопаток, веду пальцами по выступающей линии позвоночника.
- Знаешь, мне нравится твоя кожа. Такая теплая, гладкая, идеальная.
Беззвучно открывает и закрывает рот, как рыба, выброшенная на берег. И верно, ты можешь ответить на любую грубость, а стоит приласкать немного - и теряешься, не знаешь, чего ожидать: очередной издевки или…
- Ты как шелковый, - продолжаю нашептывать я, не разрывая зрительного контакта.
А пальцы уже на пояснице, крестце, ниже, вправо…
Обхватывают согнутую в колене ногу, тянут ее выше и скользят дальше, на этот раз влево, ногтями легонько царапая ягодицу.
Ниже…
Кончики пальцев касаются уже остывших густых капель, размазывают их по припухшему входу, слегка проникают чуть глубже.
- И такой грязный.
- Это ты меня испачкал, - сладко, с грудным придыханием, словно этого и ждал, отвечает мышонок.
Верно. Испачкал. Но не испортил, нет, ты никогда и не был маленьким ангелом.
А я лишь вытащил это на поверхность, одобрил.
Показал, как сильно мне нравится эта часть тебя.
- Иди сюда, чуть выше…
Послушно подползает, опираясь на локти, нависая над моим лицом. Так близко, что серые спутанные прядки касаются моего лба, щекочут, раздражающе лезут в лицо, прилипая к моим.
Но тут же эта мелочь становится еще менее значимой, всего лишь мешает любоваться алыми пятнами, выступившими на бледных скулах.
Ерзает, прогибаясь в спине еще больше, кусая губы и отводя взгляд, конечно же. Ну да, куда же без этого, обязательная часть ритуала: поиграть, пусть и ничтожных несколько минут, в невинную девственницу, показать как тебе «грязно» и «стыдно».
- Все еще краснеешь, как мило.
- Пасть заткни!
Вместо ответа к двум пальцам присоединяется третий, и стоит протолкнуть их дальше, коснуться упругой припухшей горошины…
- А! Ах…
Прижимается всем телом. Нагло трется об мой живот своей горячей плотью, оставляя тягучие капли смазки, тут же растирает их своими движениями, пачкая нас обоих. Если возможно сделать это еще больше.
Постанывает, безжалостно скручивая мои нервы колючей проволокой. С каждым новым стоном, прикосновением.
Снова тело ноет.
Стонет.
Просит.
Как и твое. Разве достаточно ему этих ничтожных крох? Нет, разумеется.
Разомлевший, почти в коматозе, протестующе вскрикивает, стоит только отнять ласкающие пальцы. И тут же еще не утихший, протестующий вопль на губах становится бессвязным стоном наслаждения, стоит только развести подрагивающие бедра еще шире и снова взять тебя, опуская на себя миллиметр за миллиметром, крепко удерживая, контролируя.
Это доставляет мне какое-то странное садистское удовольствие. Ограничивать тебя. Не отдавать все то, что ты мог бы получить.
Выдох. Судорожный, скомканный. Только когда я весь в тебе, сразу же плотно обхватываю за талию, пресекая все попытки самодеятельности.
Вот дьявол, не знаю, что заводит больше: то, как ты сжимаешь меня сейчас, или же мокрые всхлипы и дрожащие губы.
- Ты так испорчен. - Сам едва дышу.
- Меня таким сделали, Шики, не я виноват.
Расшалившееся, откровенно больное воображение тут же охотно демонстрирует мне пару картинок. С весьма широким кругом действующих лиц. И все имеют эту одуревшую от возбуждения суку с точь-в-точь таким же зазывающим взглядом, каким он сейчас смотрит на меня. А губы… кусать их будешь или же просто стягивать в тугое кольцо, обхватывая чей-то чл… Блять!
И тут же, словно читая мои мысли, розовый язычок дразняще проходится по потрескавшейся коже губ, делая их влажными, блестящими от слюны.
Ах ты, маленькая блядь! Не смей! Никогда не смей давить на это! Клинит. Мгновенно. И без того полузадушенный голос разума мигом затыкается, уступая место обжигающей ревности, невесть откуда взявшейся.
Инстинкт. Или же проклятое собственничество. Не знаю. Плевать.
Но удавить просто чудовищно хочется.
За одну-единственную «неправильную» фразу. Полупрозрачный намек.
Мое. Мое. Мое.
Бешено несется кровь по венам.
Мое. Мое. Мое.
Невозможно громко бьется пульс.
Я ничего не понимаю, тело действует само, механически.
Отработанное движение. Что-то почти рефлекторное, и подо мной уже распростерто послушное, обескураженное тело.
Всем весом наваливаюсь вперед.
Ладони привычно обхватывают бедра, одним резким движением закидывая их на себя, позволяя обхватить талию.
Назад. Секунда…
И одним движением вперед, до упора.
Слишком влажный, растянутый. Мне даже жаль, что тебе не больно. Вовсе нет - не боль сейчас заставляет тебя выгибаться, касаясь поверхности старого дивана одними лишь лопатками, не она лишает тебя голоса. Не из-за нее острые ногти впиваются в мои плечи, тревожа заживающую рану.
Это выражение лица… Адская смесь. Бесит.
- Что, неужели настолько хорошо?
- А ты свою задницу подставь разок. Вот и узнаешь! - обиженно шипит в ответ. Взгляд ядовитый, как пары ртути. Проникает в меня, давит, царапает.
- Вот как, - неожиданно спокойно даже для себя тяну в ответ. А мерзкая, многообещающая ухмылка сама собой растягивает губы.
Предвкушение. Туманное, темное. Предчувствие скорой расправы. Языком провожу по нёбу и чувствую его привкус.
Сейчас.
Небрежно скидываю с себя все его конечности. Отодвигаюсь назад. Ровно настолько, чтобы беспрепятственно вцепиться в острое плечо и перевернуть его на живот.
Запоздало дергается, слабо сопротивляясь.
Теряя терпение, хватаю руку, вздумавшую было отбиваться от меня, и безжалостно заламываю ее.
- Больно, идиот!
Игнорирую.
Еще выше.
Шипит, послушно поднимаясь на четвереньки, опираясь на свободную руку и удерживая равновесие.
Почти не слышу возмущенного злого бормотания, списываю его на фоновый шум, недостойный внимания.
Сейчас меня куда больше интересует белая спина, блестящая от выступающих капелек пота, с двумя длинными, почти симметричными шрамами.
Розовые, выпуклые.
Касаюсь их свободной рукой.
Недовольное бормотание сразу затихает, обрываясь на единственном удивленном вздохе.
А я медленно, как могу, провожу ногтями по этим вздувшимся полоскам, слегка царапая и пытаясь разобраться, чего хочется больше: вырезать их к черту или же обвести языком каждый, неторопливо пытаясь распробовать.
Все ниже, по пояснице, так же не спеша оглаживая позвонки и едва прикасаясь к ребрам.
Звонкий шлепок по упругой ягодице.
Почти всхлип. Не ожидал?
Да ладно, не верю.
Не верю тебе, маленький лицемер. Ни единому вздоху.
Ты жаждешь этого не меньше меня. С самого начала ты хотел оказаться в этой унизительной позе.
- Раздвинь ноги. - В голосе звучит металл. Но я не приказываю, нет. Прошу. Вроде бы.
В любом случае, кого сейчас интересуют такие мелочи?
Ты даже и интонации-то не разобрал.
Пальцы едва касаются растянутого колечка мышц. Вот он весь - готовый, жаждущий моих прикосновений, ласк, укусов.
Позже.
Ладонь, подразнив еще немного, скользит дальше, слегка прикасаясь к мошонке, подушечками пальцев едва касается основания горячего члена. Медлит, кажется, целую вечность, едва-едва очерчивая выступающие вены, нарочно не касаясь чувствительного верха. Оставляя его на потом, на сладкое.
Горячий, подрагивающий, рельефный. Ощущаю все в полной мере, не торопясь, словно это и не меня возбуждение разрывает на части, горячей кровью бьется в висках и уже балансирует на грани боли в паху. Еще чуть-чуть - и хлипкий пластиковый мостик снесет к чертям собачьим, безжалостно скинув в бездну и без того уже нездоровое сознание.
Но как устоять перед искушением еще раз, мимоходом, не зависнуть над самым краем?
Пальцы наконец-то скользят ниже, ниже… Головка очень мокрая, истекающая тягучей смазкой, которая тут же оседает на моих пальцах, растекаясь по всей поверхности члена. Растираю ее безумно медленно, плавно, откровенно издеваясь.
Сжать чуть сильнее, увеличивая темп.
Ты этого и хочешь, верно, маленькая похотливая рыбка? Если нет, тогда почему ты так толкаешься в мою ладонь, полностью игнорируя боль в зафиксированном запястье?
Всхлип. Тут же безжалостно отдергиваю руку.
Скрип зубов, скорее - обиженный скрежет.
Неужели решил оставить меня без сладких стонов и криков?
Ну уж нет, не пойдет.
Тебе приходится упасть на грудь и выгнуться еще больше, услужливо приподнимая задницу выше, обеспечивая мне просто шикарный вид. И все ради того, чтобы хоть немного приглушить новую вспышку боли в выгнутой донельзя кисти. Еще на пару сантиметров выше - и звонко хрустнет.
Умница, послушный мальчик.
Обиженный мальчик, яростно втягивающий ноздрями воздух.
- Как бы ты взял… меня? - Едва узнаю в этом жалком, свистящем шепоте собственный голос.
Распростертый подо мной мальчишка удивленно замирает, жадно ловя каждое слово, старается даже дышать тише, чтобы не пропустить ни единого звука.
Еще бы.
Чуть подаюсь вперед, осторожно толкаясь бедрами, чтобы почти фиолетовая от прилившей крови головка касалась входа в дрожащее тело, прижималась к нему, дразня возможностью скорой разрядки.
- Ты был бы нежным? - почти с отвращением выплевываю последнее слово.
Тут же продолжаю, жадно вслушиваясь в шумное учащающееся дыхание:
- Сомневаюсь, я с тобой никогда нежным не был.
Выгибаюсь, бедрами толкаясь вперед, немного, чтобы только лишь головка оказалась сжата упругими стенками, пульсирующими жаром.
Вот сейчас, сейчас не выдержу и сорвусь, разом оборвав затеянную мной же игру.
Нет, нельзя, какой же спектакль без кульминации?
Сглатываю, сжимая сухие губы в тонкую линию. Язык совсем сухой, полость рта давно опалена горячими глубокими вздохами.
- Ну а дальше… - Выдох. - Как бы ты делал это дальше? Мне было бы больно, верно? Тебе бы явно понравилось. Заставил бы меня кричать?
Гордость буквально с ума сходит, вопит на все лады, требуя немедленно вырвать себе язык, а лучше сразу свернуть шею. Но похоть тут же топит сознание, с ног до головы обливая сладким сиропом. Грудным низким шепотом с хрипотцой умоляет не останавливаться и нести всю эту ересь дальше, тем самым разрывая себя на части.
Собственный голос доносится до меня как через плотный слой ваты, - голос, в деталях описывающий маленькие грязные пошлости.
И еще один стон, фоновый, с которым нетерпеливо ерзающий мальчишка пытается насадиться на меня сам, в тщетной попытке хоть как-то унять сковавшее тело оцепенение, немного приблизиться к разрядке.
Даже не туман вокруг, а плотная белая пелена, сквозь которую отчетливо проступает лишь одно: ХОЧУ. ХОЧУ. ХОЧУ.
Вот и все. Занавес рухнул вместе с тяжелым навесом, заживо погребая так и не дождавшихся антракта актеров и неудачливого постановщика.
Рывок вперед. Сразу, полностью. Не в силах больше наслаждаться этим мазохизмом.
Ноги скручивает судорогой, не чувствую, задыхаюсь, почти падая на мокрую спину перед собой. Жадно слушая громкий протяжный крик.
Долгий, иступленный.
Нет!
Не смей. Не смей останавливаться, не умолкай.
Еще! Старайся для меня, захлебывайся в этом!
Остатки разума радостно делают мне ручкой и, упаковав те немногие крупицы оставшихся тормозов, мигом вылетают из головы.
Вот теперь восхитительный вакуум.
Ничего больше нет, только мое болезненное желание на грани помешательства и всхлипывающий с каждым криком малыш Аки, чье тело я нещадно вдалбливаю в старый диван.
Крик наслаждения сменяется болезненным шипением. Запоздало разжимаю пальцы, освобождая кисть, которую он тут же прячет под грудью, кончиками пальцев впиваясь в спинку дивана.
Толкаюсь так, что, кажется, из допотопного скрипучего дивана все пружины повылезают, а деревянный каркас не выдержит и сломается.
Плевать, на все плевать, только кричи, не останавливайся, кричи, сбиваясь на всхлипы, кричи, перемежая рваные вздохи с задушенными стонами.
Кричи так, чтобы стекла дрожали, а твари, заполонившие улицы города, на стену лезли, пытаясь добраться до тебя.
Еще, еще, все мало…
- Сожмись, раздолбанная блядь! - И шлепок следом, после которого ладонь быстро немеет, а на бледной ягодице остается алый отпечаток.
Выгибается еще больше, тут же стискивая меня так плотно, что воздух вышибает из легких, могу только задыхаться, опасаясь даже случайного судорожного вздоха, который покинет мою грудь вместе со скальпельно-острым криком удовольствия.
Хрипы… Давлюсь ими, все еще пытаюсь удержать себя в этом мире, отчаянно цепляясь за рамку картины, героем которой мне выпало несчастье стать.
Еще рывок, и пустую комнату заполняет собой пронзительный скулеж.
Хочу видеть твое лицо, не могу сдержаться. Непослушными пальцами стискиваю серые мокрые прядки, разворачивая лицом к себе.
Немного не хватает…
И это чертово «немного», все еще позволяющее мне держаться и окончательно не сойти с ума, я нахожу в серых глазах, полных такого искреннего ОБОЖАНИЯ, что дух захватывает.
Что-то там еще, в этих ядовитых озерах, до краев наполненных ртутью. Что-то, что ускользает от меня.
Но этого и не надо. Не сейчас.
Обхватываю под живот, дергаю на себя.
Вот она, последняя капля, последний градус, столь необходимый, чтобы разнести к чертям весь котел.
На тело разом наваливается тяжесть, все старые раны будто открылись разом и кровоточат, омывая измученное тело.
Оргазм не просто яркий - это абсолютно белая всепоглощающая вспышка, после которой не остается НИ-ЧЕ-ГО.
Все наваливается разом. Давит сверху, вот-вот расплющит. Не сопротивляясь, просто падаю вниз на прохладную мокрую спину, носом утыкаясь в открытую шею.
Глаза как степлером слепили. Упорно не желают открываться.
Ладонь лениво скользит по гладкому боку и после стекает на обивку дивана. Приподнимаюсь, тщетно пытаясь придать тяжелой тушке, словно налитой свинцом, вертикальное положение.
По спине скользит неловко вывернутая тыльная сторона ладони, чуть нажимает сверху.
- Не вставай.
- Тебе тяжело.
- Да что ты говоришь? Пару минут назад ты мне едва руку не сломал - совсем не беспокоило, - отвечает сонно, лениво, неохотно даже.
- Больно? - неосознанно, все также не открывая глаз, на ощупь нахожу многострадальное плечо и легонько сжимаю.
- Мне с тобой всегда больно.
Что же, этого ответа я и ожидал.
- Так всегда будет?
- Всегда.
Неопределенная усмешка в ответ.
- Знаешь, я даже боюсь представить, как вы будете уживаться. Ты и социум, я имею в виду.
Расценив мое молчание, как знак одобрения, продолжает:
- Я даже представляю тебя, обиженного на весь мир, надувшего губки и забившегося в угол.
Глупо хихикает, должно быть, уже засыпает и совсем не соображает, какую чушь несет.
Ну, что же, сейчас я сам вряд ли способен на большее. Почему бы и не подыграть немного. Не думал, что буду, но все же я скучал по этому, совершенно бессмысленному трепу.
- Отчего же обиженного?
- Ну как же, как только мы покинем стены этого проклятого города, ты автоматически лишишься права крошить всех налево и направо. Придется терпеть хамоватых теток и подвыпивших подростков, равнодушных злобных толстяков, которые обязательно будут завидовать твоей накачанной заднице…
- Ты несешь бред.
- Несу, ага. И тебе принести немного?
- Спи, Акира.
- Угу. Кажется, я уже где-то не здесь. А где-то там или где-то тут…
- Спи!
- Будешь орать на меня - и я уйду, не выдержав тягот пошлого быта. Уйду в халате и домашних тапочках. Или как там в сериалах?
Губы сами собой расплываются в улыбке. Мой маленький глупый мышонок. В груди щемит какое-то глупое чувство, отдающее горечью.
- Заткнись и спи уже.
Весело фыркает, ворочается подо мной, рискуя скинуть на пол, и наконец-то устраивается, подбородком упираясь в подлокотник дивана.
Затихает.
Негромкие размеренные вздохи.
Долго вслушиваюсь в них, пытаясь дать название этому кислому, выдохшемуся чувству, стянувшему ребра.
И, кажется, я знаю. Понимаю, когда алым росчерком рассекает сознание на лоскуты запоздалое осознание: никуда я не уйду. Моя цель все еще не достигнута, но и не она уже так важна.
Что от меня останется за границами мертвого города? Общество не принимает моральных уродов вроде меня, а я не принимаю это общество.
Мне нет места за стенами этого ада.
Мышка ворочается, засыпая, то и дело тыкая меня в грудь выступающими лопатками.
Горько.

***

Входная дверь хлопает очень вовремя, почти одновременно с этим я заканчиваю шнуровать тяжелые ботинки. Мышка фыркает, через голову натягивая водолазку, прикрывая черной материей яркие отметки по всему торсу.
Откидываюсь на спинку многострадального дивана, предварительно небрежно накинув плед. А вот спящую на нем парочку ждет «приятный» сюрприз в виде белых засохших пятен.
Уже представляю, как брезгливо скорчится смазливая мордашка братика, тем самым существенно подняв мне настроение.
Ну вот, очередной идиотизм - я радуюсь мелким пакостям. Кто бы мог подумать.
Шаги в прихожей. Только вот не две пары ног. Что за…
Мелкий, долговязый придурок и… старик-информатор.
М-да. Именно этим все и должно было закончиться. Сначала ночлежка для побитой маленькой псины, потом наркопритон и детский сад, теперь и дом престарелых. Дальше что? Клуб анонимных любителей оригами?
- Это и есть твой план? Скормить этим тварям старика? Глядишь, и передохнут?
- Как недальновидно, братик. Кто владеет информацией, тот владеет миром - слышал где-нибудь?
В ответ лишь ехидно вскидываю бровь. Перевожу взгляд на старика. Надо же, даже не потрепан, должно быть, так и отсиживался все это время в своей заброшенной церкви. Как только от голода не сдох?
Хмыкает, сжимая губами не прикуренную сигарету, и слегка опускает подбородок в знак приветствия, чуть теплее улыбаясь Акире.
Щурюсь, всем своим видом показывая, что не намерен долго ждать душещипательного монолога.
- Что-то ты не особо рад мне, а, Шики?
- Говори или проваливай.
Рин, закидывая руки за спину и сцепляя их в замок, лукаво улыбнувшись, плюхается на диван. В подозрительной близости от меня.
Что это тебе надо, сученыш?
Старик отыскивает старый скрипучий стул с почти отвалившейся спинкой и опускается на него, все также задумчиво покручивая в пальцах сигарету.
- Что ты знаешь об «ЭНЕД»?
Неопределенно пожимаю плечами, лицо становится непроницаемой бледной маской.
Еще бы мне не знать. Кому еще я обязан алыми глазами и россыпью разнокалиберных шрамов по всему телу?
- Знаю, что это большой серый домик. Дальше что?
- Достаточно давно, порядка тридцати лет назад, один из ученых был просто одержим идеей создания сверхсолдата. Идеального боевого организма. Одержим настолько, что без раздумий пустил в расход беременную любовницу и неродившегося сына. И эксперимент был признан удачным. Блестяще пройденные тесты, лишь незначительные слабости.
- Какое отношение к горе гниющих трупов имеет все это дерьмо?
Краем глаза замечаю быстрый пронизывающий взгляд серых глаз. Догадался - легко сложить два и два.
- Гора гниющих трупов - дело рук все той же знакомой тебе организации.
- И чем эта информация поможет мне сейчас? Заказать футболочку с эмблемой?
Информатор вздыхает, закатывая глаза, продолжая мусолить все ту же несчастную никотиновую палочку.
- Арбитро - часть команды ученых «ЭНЕД». И его эксперимент, вся эта муть с Райном, была признана проваленной.
- Вот как. И теперь…
- Дезинтеграция.
- Когда?
- Птичка нашептала мне, что пять суток.
- У этой птички «полный» комплект лапок, или я что-то путаю?
Хмыкает, кивает. Вот оно как. И эта сучка замешана. Полный террариум собрали.
Арбитро, Эмма, Мотоми. Безумного папаши только не хватает.
- И насколько я знаю, папочка Битро остался не предупрежден. Он и сам подлежит ликвидации, как разработчик провального проекта. Видишь ли, не так-то просто превратить гниющий труп в идеальную боевую единицу. Не все примитивные инстинкты удалось вытравить.
- Инстинкты? - подает голос Акира.
- Жрать, - не поворачиваясь, отвечаю я.
Кивает - вижу боком движение серых прядок.
- И как вы собрались бежать отсюда, маленькие запуганные мышки?
- Не тебе рассказывать про сеть длиннющих катакомб, тянущихся далеко за город…
- Вход один. Под…
- Белым домом, - заканчивает за меня Рин. И почему я ничуть не удивлен такой осведомленности?
- Отлично. Дальше-то что? Думаешь, все эти тухлячки подождут, пока ты добежишь до ворот?
- Люди в самой резиденции - не такая уж и проблема, нужно только правильно выбрать время. А вот нелюди за ее пределами… - задумчиво жует губами Рин.
Меня что, проигнорировали?
Отлично. Молча слушаю.
- Эй… А канализация? - Надо же. Таки вспомнил мышонок про залитые вонючей жижей тоннели.
- В ограду не выходит. Во избежание терактов - отдельная линия.
И все же, подозрительная осведомленность для мальчишки-подростка. Что-то тут явно нечисто.
- Но ближайший люк метров за двести до ворот. Трупаки достаточно медлительны, вполне можно проскочить.
- Можно, не можно - выбирать не приходится. Либо успеешь, либо сиди и жди, пока ядерной боеголовкой по башке не стукнут. Пять суток, Аки.
Парень отвечает что-то, толкая Рина в плечо. Не слушаю. Пять суток. Только пять гребаных дней, чтобы успеть сделать то, на что мне и десяти лет не хватило.
Даже не ирония, а издевка судьбы.
Больше в разговоре не участвую, изредка киваю только. Плотный кокон собственных мыслей держит слишком крепко. Сознание испуганно мечется, то и дело натыкаясь на скально-острые пики сомнений.
Должен… Должен отыскать этого ублюдка - и будь что будет. Главное – цель. Ничто больше не имеет значения. Все это лишнее, мишура. Одна лишь цель. Вот только себя в этом убедить, оказывается, чертовски сложно.

***

Акира направляется в дальнюю комнату, демонстративно замедляя шаг, дефилируя мимо дивана. Остальные набились в маленькую кухоньку.
Словно очнулся.
Легко поднимаюсь на ноги и ловлю за острый локоть, тяну ближе. И быстро, словно боясь передумать, притягиваю к себе, чтобы губами быстро прикоснуться к серой макушке.
Всего на секунду… На одну непростительную секунду слабости. Кого я пытаюсь обмануть? Ты и стал моей слабостью, глупая рыбка.
Больно.
Выворачивается, смотрит на меня и, хмыкая, касается ладонью моего лба.
- Ты заболел? С чего это вдруг такие нежности?
Раздраженно отпихиваю его руку.
- Иди куда шел.
- Отсыпаться. Со мной?
- Скоро приду. - Как песок на зубах скрипит. Прикрываю глаза.
Смеется так, словно и нет всего этого дерьма вокруг, так легко. А меня вниз тянет, паршиво…
- Я не собираюсь ждать слишком долго.
Привстает, опираясь на мои плечи, как раз напротив моего лица. Ловлю заинтересованный взгляд, которым он обводит мои губы, и с силой отдираю от себя. Буквально волоком тащу в комнату, заталкиваю и захлопываю дверь.
Нельзя передумать сейчас.
Проще разом отрубить хвост кошке, чем по куску отрывать, зажав его в тисках.
Смеется.
Не понимает…
- Шики, ты мудак! - приглушенно раздается под скрип старых пружин, когда он с размаху падает на кровать.
Лицо искажает судорога. Стискиваю дверную ручку пару минут, не меньше, и только после все же решаюсь разжать пальцы.
Оборачиваюсь.
Рин.
И взгляд совсем недетский, прожигающий.
Молчит, что удивительно, когда я прохожу мимо. И лишь когда на мгновение замираю в дверной коробке, негромко произносит мое имя. Останавливаюсь.
- Ты снова бежишь, братик. Подумай об этом. - Голос ровный, бесцветный и стерильный, как спирт.
Оставляю реплику без ответа, да и нечего мне сказать. Чертов недомерок прав.
Осторожно прикрываю входную дверь, старательно рассматривая изгвазданные стены подъезда, пока спускаюсь вниз, в подвал.
Влажный воздух, словно пропитанный плесенью, щекочет ноздри, а от взметнувшихся хлопьев пыли слезятся глаза.
«Так что мы будем делать, когда все это закончится, а?»
Ненавижу. Гребаное. Чувство. Дежавю.

***

Закатное солнце кажется мне ленивым багровым шаром, который только и может, что плюхнуться за горизонт и там потухнуть, извалявшись в грязи.
Таким и я себя чувствую. Грязным.
Пальцы раздраженно сжимают бутылку с водой, пластик надсадно скрипит под ними.
Пять суток почти беспрерывных поисков - и все впустую. В глазах рябило от бесконечных темных тоннелей, заброшенных фабрик и зданий, поэтому сегодня я выбрался на крышу, чтобы удостовериться, что все еще не ослеп от липкого полумрака.
Последние лучи скорее раздражают, чем греют, ослепляя.
Отлично видны бывшее правительственное здание и острый шпиль, венчающий макушку покатой крыши.
Так же, как и кусок черной лакированной кожи, изодранной на лоскуты. Отсюда не разглядеть деталей, но… я знаю.
Пять суток… Какая ирония…
Равнодушно наблюдаю за раскачивающимся на ветру телом.
Усмешка лишь едва трогает мои губы: кто бы мог подумать, что у меня будет возможность действительно сдохнуть дважды.
Шаги за спиной, возникшие словно из ниоткуда.
У иронии горький привкус.
- Соблаговолил-таки явиться?
- Совсем испачкался, потускнел… Блестящая краска облупилась, обнажив истерзанную душу.
Закрываю глаза.
Устал.
Бегал за ним слишком долго. Бегал, искренне надеясь, что не найду. Надеясь, что внезапно начавшаяся бомбежка наконец-то разорвет порочный круг.
- Палитра огромна, широка в своем многообразии цветов. Ты же зациклен на одном, но в нем ли нуждаешься? В него ли жаждешь окраситься?
- Отвали. Либо дай мне убить тебя уже, наконец, либо сгинь.
- Этот мальчишка, Нуль-Николь, он похож на тебя. Имеет такой же холодный оттенок. Глубокий, темный… но не грязный. Прекрасный глубокий цвет. Не такой черствый, не серый.
Даже не пытаюсь повернуть голову в сторону говорящего. Хватит с меня всего этого бреда.
Резкий порыв ветра безжалостно треплет высохшее под лучами солнца тело, играя легкими, тонкими, как нити, конечностями.
Иль-Ре мертв. Давно нет уже черного призрака.
И вовсе не гниющие трупы или безмозглая гора мяса прервали его существование, вовсе нет.
Это все ты… Ты, маленькая пакость, острое на язык серое нечто, которое я притащил, повинуясь сиюминутной прихоти.
Если бы я знал, что будет так нелегко разжать пальцы, позволил бы тебе падать?

Дата добавления: 2015-08-26