Черная тетрадь 1 страница

Прежде всего - последовательность тетрадей по цвету обложек: черная,белая, серая. Между цветом и содержанием нет, конечно, никакой связи. Явыбрал их наугад, просто чтобы легче было различать.

X x x

Начну, пожалуй, с рассказа об убежище. Да, собственно, какая разница, счего начать. Легче всего начать рассказ с того самого дня. Это было примернополмесяца назад, когда я, как я тебе объяснил, на неделю должен был поехатьв командировку. Моя первая большая поездка, с тех пор как я вышел избольницы. Я думаю, для тебя это тоже был памятный день. Я придумал и целькомандировки - проверка хода работ по сооружению завода полиграфическойкраски в Осаке. Первое, что пришло мне в голову. На самом же деле с того дняя укрылся в доме S. и стал готовиться к осуществлению своего плана. В тот день я писал в своем дневнике: "26 мая. Дождь. По газетному объявлению посетил дом. Увидев мое лицо,девочка, игравшая во дворе, заплакала. Решил остановить выбор на этом доме -место прекрасное, расположение квартиры почти идеальное. Бодрит запах новогодерева и краски. Соседняя квартира как будто еще не занята. Хорошо бы и ееснять, но..." Но я не собирался скрываться в доме S. под чужим именем, не собиралсявыдавать себя за другого. Это, может быть, покажется неразумным, но у менябыл свой расчет. Мое лицо сейчас уж никак ни годилось для мелких плутней.Действительно, игравшая у подъезда девочка, по виду уже школьница, толькоувидела меня, начала всхлипывать, будто перед ее глазами еще плыл страшныйсон. Правда, управляющий, стараясь как можно лучше обслужить клиента, былневероятно приветлив... Нет, приветлив был не только управляющий. Как это ни печально, почтивсе люди, встречавшиеся со мной, были приветливы. И поскольку их не тянулослишком глубоко вникать в мои дела, каждый делал хорошую мину. И этопонятно. Если они не решались взглянуть мне прямо в лицо, им ничего неоставалось, как быть приветливыми. Потому-то я и имел возможность избегатьбессмысленных расспросов. Окруженный непреодолимой стеной приветливости, явсегда был совершенно одинок. Дом только что построили, так что примерно половина из его восемнадцатиквартир еще была не занята. Управляющий, сделав понимающее лицо, без всякоймоей просьбы услужливо выбрал самую дальнюю квартиру на втором этаже, рядомс черной лестницей. Во всяком случае, внешне он был чрезвычайно услужлив.Квартира мне понравилась, хотя бы потому, что ее выбрали для меняспециально. Разумеется, там была и ванная, а в самой комнате стояли, хотя ине особо изысканные, стол и два стула, и к тому же она в отличие от другихквартир имела эркер, очень большой - почти как застекленная терраса. Чернаялестница вела к стоянке для пяти-шести машин, и оттуда можно было выйти надругую улицу. Это, конечно, очень удобно и еще больше повышало ценностьквартиры. Я должен был с самого начала все предусмотреть и потому тут жезаплатил за три месяца вперед. Потом я попросил купить мне в ближайшеммагазине постельные принадлежности. Управляющий, изображая безмернуюрадость, болтал без умолку, рассказывал, как хорошо устроена вентиляция,какая квартира солнечная. А покончив с этой темой, готов был начать рассказуже о своей жизни. Но к счастью, ключ от квартиры, который он протянул,выскользнул из его пальцев и со звоном покатился по полу. Управляющий взамешательстве ретировался. Я вздохнул с облегчением... Как хорошо, если быс людей всегда вот так легко можно было сдирать налет лжи.

X x x

Стемнело, стало невозможно разглядеть пальцы на руке, даже поднесеннойк самому лицу. Комната, которая не знала еще человеческого тепла, былабезжизненно холодной и неприветливой. Но она казалась мне лучше, чемприветливые люди. К тому же, с тех пор как случилось это несчастье, я большевсего полюбил темноту. Правда, как было бы хорошо, если б все люди на землевдруг лишились глаз или забыли о существовании света. Наконец удалось быдостигнуть единодушия относительно формы. Все люди согласились бы, что хлеб- это хлеб, независимо от того, треугольный он или круглый... Да, вот,например, как было бы хорошо, если б та маленькая девочка, еще не видя меня,зажмурилась и услыхала только мой голос. Тогда, может быть, мы привыкли бдруг к другу, стали друзьями - вместе ходили в парк, ели мороженое... Итолько потому, что всюду лез этот назойливый свет, девочка ошиблась, принявтреугольный хлеб не за хлеб, а за треугольник. То, что называют светом, самопо себе прозрачно, но все предметы, попадая в его лучи, становятсянепрозрачными. Однако свет все же существует, и тьма - это лишь строго ограниченнаявременем отсрочка исполнения приговора. Когда я открыл окно, в комнату, какклуб черного пара, ворвался пропитанный дождем ветер. Захлебнувшись им, язакашлялся, снял темные очки и вытер слезы. Электрические провода, верхушкистолбов, карнизы стоящих в ряд домов вдали, на широкой улице, слабопоблескивали, когда на них падал свет фар проносившихся мимо автомобилей,точно следы мела на черной доске. В коридоре послышались шаги. Привычным движением я снова надел очки. Измагазина принесли постельные принадлежности, которые я заказал черезуправляющего. Деньги я подсунул под дверь и попросил оставить покупки вкоридоре. Итак, приготовления к старту как будто закончены. Я разделся и открылплатяной шкаф. В створку с внутренней стороны было вделано зеркало. Я сноваснял очки, сбросил повязку и, пристально вглядываясь в зеркало, началразбинтовывать лицо. Намотанные в три слоя бинты насквозь пропитались потоми стали вдвое тяжелее, чем утром, когда я их наматывал. Как только я освободил лицо от бинтов, на него выползли полчища пиявок- багровые, переплетающиеся келоидные рубцы... Ну что за отвратительноезрелище!.. Все это повторяется каждый день, как урок, - пора бы привыкнуть. Меня еще больше разозлил мой, казалось бы, беспричинный испуг. Есливдуматься - не имеющая никаких оснований, неразумная чувствительность. Стоитли поднимать такой шум из-за какой-то оболочки человека, да еще из-за еенебольшой части - кожи лица? Честно говоря, подобный предрассудок,устоявшийся взгляд ничуть не удивителен. Например, вера в колдовство...расовые предрассудки... безотчетный страх перед змеями (или тот жеболезненный страх перед тараканами, о котором я уже писал)... Вот потому-тоне прыщавый желторотый юнец, живущий иллюзиями, но даже я, заведующий важнойлабораторией в солидном институте и накрепко, чуть ли не корабельным канатомпривязанный к обществу, страдал от охватившей меня душевной аллергии.Прекрасно сознавая, что для особой ненависти к этому обиталищу пиявок нетникаких оснований, я ничего не мог поделать с собой и испытывал к немунепреодолимое отвращение. Я, разумеется, предпринимал бесчисленные попытки преодолеть себя. Чемпройти мимо, отвернувшись, гораздо лучше посмотреть правде в глаза ипривыкнуть к своему положению раз и навсегда. Если сам перестанешь обращатьвнимание, другие начнут поступать так же. Это несомненно. Исходя из этого, яи в институте стал часто говорить о своем лице. Я, например, с наиграннойвеселостью сравнивал себя с чудовищем в маске, которое показывают втелевизионных мультфильмах. Говорил с той же наигранной веселостью, какудобно видеть и не быть видимым, когда можешь подсматривать за другими, длякоторых выражение твоего лица скрыто. Самый быстрый способ привыкнуть самому- приучать других. Такой результат был, пожалуй, достигнут. Очень скоро в лаборатории яуже не чувствовал прежней напряженности. Дошло до того, что чудовище в маскетоже перестало быть пугалом, и в бесконечном его появлении на экранахтелевизоров и в комиксах мои товарищи стали даже усматривать определенныйрезон. Действительно, маска, если, конечно, под ней не гнездятся пиявки,безусловно, имеет свои удобства. Если облачение тела в одежды знаменуетпрогресс цивилизации, то вряд ли можно быть гарантированным от того, что вбудущем маска не станет самой обыденной вещью. Даже теперь маски частоиспользуются в важнейших обрядах, на празднествах, и я затрудняюсь датьэтому факту исчерпывающее объяснение, но мне представляется, что маска,видимо, делает взаимоотношения между людьми значительно болееуниверсальными, менее индивидуальными, чем когда лицо открыто... Временами я начинал верить, что хоть и медленно, но все же пошел напоправку. Однако я еще по-настоящему не представлял себе, сколь ужасно моелицо. А все это время под бинтами продолжалось беспрерывное наступлениепиявок. Обмораживание жидким воздухом не поражает так глубоко, как ожог, и,следовательно, заживление должно идти сравнительно быстро. Однако вопрекиуверениям врачей, сокрушив все возможные оборонительные рубежи - приемтеразина, инъекции кортизона, радиотерапия, - орды пиявок, бросая в бой всеновые и новые силы, расширяли и без того обширный плацдарм на моем лице. Однажды, например... Это случилось в обеденный перерыв, в тот день,когда я возвратился после совещания по согласованию работы нашей лабораториис другими. Молодая лаборантка, только в этом году окончившая институт,подошла ко мне, перелистывая страницы книги, всем своим видом показывая, чтохочет мне что-то сказать. "Посмотрите, сэнсэй*, какая забавная картинка". Вкнижке, которую она мне со смехом протянула, под ее тоненьким пальчиком былрисунок Клее, названный "Фальшивое лицо". Лицо было расчерчено параллельнымигоризонтальными линиями, и, если смотреть на него с определенной точки,казалось, что оно все обмотано бинтами. Оставались лишь узкие щелочки дляглаз и рта - все это безжалостно подчеркивало отсутствие в лице всякоговыражения. Я неожиданно почувствовал себя глубоко уязвленным. Девушка неимела, конечно, злого умысла. Я ведь сам сознательно своими разговорамиспровоцировал ее на такой поступок. Ничего, успокойся!.. Если раздражатьсяиз-за подобного пустяка, то все мои усилия будут лопаться, как пузырьки наводе... Так я уговаривал себя, но вынести этого не мог - рисунок даже началказаться мне моим собственным лицом, отражавшимся в глазах девушки..."Фальшивое лицо", видное другим, но само неспособное посмотреть... Менямучила мысль, что девушке я кажусь именно таким. ______________ * Сэнсэй - вежливое обращение к старшему, уважаемому человеку. - Здесьи далее прим. переводчика. Неожиданно для себя я выхватил книжку из рук девушки и разорвал еепополам. Вместе с ней разорвалось и мое сердце. Из раны, точно содержимоепротухшего яйца, вылилось мое нутро. Опустошенный, я собрал разорванныестраницы и с извинениями вернул их девушке. Но было уже поздно. Раздалсязвук, который в обычных условиях, даже напрягаясь, невозможно услышать:будто в термостате зашуршала, изогнувшись, металлическая пластинка. Наверно,это девушка плотно сжала под юбкой колени, точно стараясь слить их в одноцелое.

X x x

Я еще, по всей вероятности, не осознал всего, что скрывалось за моейтогдашней тоской. Буквально физически ощущая муки стыда, я все же не могточно определить, чего же, собственно, я так стыжусь. Нет, пожалуй, если бызахотел, то смог, но я инстинктивно избегал заглядывать в пучину и спасалсяв тени избитой, банальной фразы: подобное поведение недостойно взрослогочеловека. Я убежден, что в жизни человека лицо не должно занимать такое ужбольшое место. Значимость человеке в конечном счете нужно измерятьсодержанием выполняемой им работы, и это связано с уровнем интеллекта, лицоже тут ни при чем. И если из-за того, что человек лишился лица, егообщественный вес уменьшается, причиной может быть лишь одно - убогоевнутреннее содержание этого человека. Однако вскоре... Да, через несколько дней после этого случая срисунком... Волей-неволей я стал все яснее сознавать, что удельный вес лицазначительно больше, чем я наивно предполагал. Это предостережение подкралосьвнезапно, откуда-то изнутри. Все мое внимание было поглощено подготовкой кзащите от нападения извне, поэтому я был застигнут врасплох и в мгновениеока повержен. Причем атака была столь резкой и неожиданной, что я не сразуосознал свое поражение. Когда я возвратился вечером домой, мне непреодолимо захотелосьпослушать Баха. И не то чтобы я не мог жить без Баха - просто мне казалось,что моему неровному, зазубренному, что ли, настроению, у которого неимоверносократилась амплитуда колебаний, больше всего подходит именно Бах, а неджазовая музыка или Моцарт. Я не такой уж тонкий ценитель музыки - скорееревностный ее потребитель. Когда работа у меня не клеится, я выбираю музыку,больше всего соответствующую нерабочему настроению. Если мне нужно накакое-то время прервать размышления - зажигательный джаз; если я хочунапружинить всего себя - раздумчивый Барток; если стремлюсь испытать чувствовнутренней свободы - струнный квартет Бетховена; если мне нужно на чем-тососредоточиться - нарастающий по спирали Моцарт; ну а Бах - прежде всего,когда необходимо душевное равновесие. Но вдруг меня охватило сомнение - не спутал ли я пластинку. А если нет,то, значит, проигрыватель неисправен. Настолько была искажена мелодия.Такого Баха я еще никогда не слышал. Бах - бальзам, пролитый на душу, но то,что я услышал, не было ни ядом, ни бальзамом, а каким-то бесформенным комомглины. Это было нечто лишенное смысла, глупое, все музыкальные фразы доодной представлялись мне вывалянными в пыли, приторными леденцами. Это случилось как раз в тот момент, когда ты с двумя чашками чаю вошлав комнату. Я ничего не сказал, и ты, видимо, подумала, что я погрузился вмузыку. Ты тут же тихонько вышла. Значит, это я сошел с ума! И все равно яне мог поверить в это... Неужели изуродованное лицо способно влиять навосприятие музыки?.. Сколько я ни вслушивался, умиротворяющий Бах невозвращался, и мне не оставалось ничего другого, как примириться с этоймыслью. Вставляя сигарету в щель между бинтами, я нервно спрашивал себя, непотерял ли я еще чего-то вместе с лицом. Моя философия, касающаяся лица,нуждалась, кажется, в коренном пересмотре. Потом, точно из-под ног вдруг выскользнул пол времени, я погрузился ввоспоминания тридцатилетней давности. Этот случай, о котором я с тех пор ниразу не вспоминал, внезапно ожил, отчетливо, точно цветная гравюра. Всевышло из-за парика моей старшей сестры. Трудно объяснить почему, но этичужие волосы казались мне чем-то невыразимо непристойным, аморальным.Однажды я потихоньку стащил его и бросил в огонь. Но мать как-то этообнаружила. Она приняла мой поступок очень близко к сердцу и учинила допрос.И хотя мне казалось, что я поступил правильно, когда меня стали допрашивать,я не знал что ответить и стоял растерянный, красный. Нет, если бы япопытался, то смог бы, конечно, ответить. Но мне казалось, что даже говоритьоб этом неприлично, брезгливость сковывала язык... Ну, и если заменить словопарик словом лицо, то станет ясно, почему непереносимое внутреннеенапряжение так точно совпало с пустым звучанием разрушенного Баха. Когда я, остановив пластинку, выбежал из кабинета, точно спасаясь отпогони, ты вытирала стоявшие на обеденном столе стаканы. То, что произошлодальше, было настолько внезапно, что сейчас я не могу восстановить в памяти,как все это случилось. Столкнувшись с твоим противодействием, я смог наконецполностью осознать, в каком положении оказался. Правой рукой я сжал твоиплечи, левой попытался залезть под юбку. Ты закричала и вдруг, напрягшись,как пружина, вскочила. Стул отлетел в сторону, стакан упал на пол иразбился. Схватившись за упавший стул, мы, не дыша, замерли друг против друга.Мои действия, может быть, и правда были слишком грубыми. Но я находил им инекоторое оправдание. Это была отчаянная попытка одним усилием вернуть то,что я начал терять из-за искалеченного лица. Ведь с тех пор, как этослучилось, физической близости между нами не было. Хотя теоретически япризнавал, что лицо имеет лишь подчиненное значение, но все же избегалпосмотреть на себя со стороны, уходил от этого. Я был загнан в угол, и уменя не оставалось другого выхода, кроме как броситься в лобовую атаку.Видимо, своим поступком я хотел доказать, что барьер, воздвигнутый междунами моим лицом, призрачен, что его не существует. Но и эта попытка окончилась неудачей. Ощущение твоего лона, точноприпорошенного алебастровой пылью, блуждающими огоньками до сих порпокалывает кончики моих пальцев. В горле у меня будто пучок колючек, застрялхриплый вопль. Я хотел сказать что-нибудь. Мне хотелось многое сказать... Ноя не мог вымолвить ни слова. Оправдание?.. Сожаление?.. А может быть,обвинение? Если уж говорить - нужно было выбрать что-нибудь из этого, носделать выбор я, кажется, уже не успевал. Если выбрать оправдания илисожаление, то лучше уж просто улетучиться как дым. Если же выбратьнаступление, то я бы разодрал твое лицо, и ты бы стала подобна мне или дажееще страшнее. Вдруг ты заплакала навзрыд. Это был жалобный, безысходныйплач, похожий на урчанье воздуха в кране, из которого перестала течь вода. Внезапно на моем лице разверзлась глубокая дыра. Она была такойглубокой, что в ней, казалось, могло легко поместиться все мое тело и ещеместо бы осталось. Откуда-то засочилась жидкость, похожая на гной из гнилогозуба, и застучала каплями. Сопровождающее этот звук зловоние, наполнившеекомнату, ползло, будто полчища тараканов, отовсюду: из обивки стульев, изшкафа, из водопроводного крана, из выцветшего, засиженного мухами абажура. Уменя возникло непреодолимое желание заткнуть на лице все дыры. Захотелосьпрекратить эту пародию на игру в прятки, когда не от кого прятаться.

X x x

Дата добавления: 2015-08-26