Читайте также:
|
|
Без желания переделать мир нет учителя. Однако самое трудное для него — это вырастить себя, ибо каждый из нас — мы сами, а не кто-то. Отсюда формуле «я как все» предпочел изначально «я как я». Лучшего способа утвердить престиж и актуальность предмета, который веду, пожалуй, и нет. Ведь школьник учится в зависимости от того, как он относится к учителю. Значит, не с предмета (методики, программы, концепции и т. д.), а с того, кто мы есть сами, начинается наш путь к ученику. Не рассуждаю, как иные: вот вооружат новейшим методом и все пойдет как надо. Нет, не пойдет. Потому что не методом, тем более чьим-то, а собственным духовным «Я» следует вооружиться. Личность не уповает на хорошие учебники, программы, материальную оснащенность и т. д., а, сделав ставку на себя, изо дня в день решает многие проблемы. Информацию получает из первых рук — из собственных; понимает: сколько бы минут (!) ни говорили на уроке и какие бы важные проблемы ни затрагивали, если не было секундной (!) вспышки, не было и урока; глубину ищет не в содержании, а в скрытой сути, которая (если это художественная книга) может быть и на поверхности, т. е. на первой-второй странице...
Спросим себя, что важнее: любить ученика или знать, как с ним работать? Конечно, чтобы знать, надо любить. И тем не менее — знать! знать! знать! Не только умом, но и сердцем поймем тогда, что урок — прежде всего Встреча, т. е. общение, а уж потом предмет, методика... У всякого ли и на каждом ли уроке бывает эта встреча — живого с живым? Не отодвигаем ли ее заботами об успеваемости— и той, что в журнале, и другой, которую требует программа? Ох уж эта успеваемость с неизменным набором и подсчетом то огорчающих, то радующих отметок. Может, отметки, как и зарплату, выдавать два раза в месяц? Ребенок — самый думающий человек на земле, если ему не мешать. Сколько вопросов себе и нам задает, когда раскован, свободен. Моя методика в первую очередь
решала эту проблему — изыскивала способы расковать детскую душу, снять напряжение, страхи. А то ведь до курьеза доходит: ученик — хороший, книга — хорошая, учитель — хороший, а урока как пытливого поиска и читателя, который рождается на уроке, — нет. Чтобы не стать «механизатором» от педагогики, выдающим поточную продукцию, издавна и сразу уяснил для себя: ученик — не отштампованный на конвейере «болтик». Унифицированная, да еще интенсифицированная уравниловка не дает ответа на вопросы, которые втайне от всех задает самому себе ученик: кто я такой? зачем я? где мое место в жизни? и есть ли оно? И школа в большей степени, чем семья, обязана ответить на эти вопросы. Мастером человековедческих наук, владеющим книгой и психологией, — так бы я определил учителя-словесника, которого не мыслю без индивидуальной работы с классом. К ученику отношусь недвусмысленно: пусть не получится Моцарт, пусть (хотя стараюсь, чтоб получился), лишь бы не стал Сальери — злодеем, претен- дующим на гения. А посему важным считаю не то, кого, куда и скольких выпустил, а сколько вернулись обратно — ко мне, в школу, в ту пору юности, которая, по словам Гоголя, щедро наполнена «человеческими движениями».
Моя эволюция как учителя-духовника, каждый шаг в своей работе соотносящего с нравственными категориями, складывалась непросто и, в сущности, выражена тремя этапами. Поначалу придерживался формулы: от предмета — к человеку; затем пошел дальше: от человека – к предмету; ныне обе формулы синтезировались: от человека — через предмет — к человеку! В промежуточном звене формируется «ученик» как школьник. Литература, таким образом, стала для меня почвой, куда высаживаю юные ростки; родником, утоляющим жажду; книгой мудрости, способной защитить от многих неверных шагов. Часто, размышляя о том, как учить и научить всех, боялся упустить другой аспект: как воспитать всех? Кем-то хорошо сказано: по-настоящему знает камень не тот, кто его раздробил и познал тайну структуры, а тот, кто из него храм сотворил. Дробя камни, помним ли о храме? Иной словесник готов весь урок «дробить», скажем, эти строчки «Онегина»:
В своей глуши мудрец пустынный,
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил;
И раб судьбу благословил.
И — начинается... Почему раб, а не мужик или крестьянин? Затем, точно на уроках истории, долго выясняет разницу между оброком и барщиной. После берется за синтаксис... Не только Онегин, но и учитель в классе — «мудрец пустынный», поскольку ни урока, ни человека на уроке, ни даже Пушкина в Пушкине нет. Зато потуги «барщины старинной», присвоившей себе чужой интеллект и «камни дробящей» в куски, бесспорны и очевидны. Не по этой ли причине художественная книга живет в основном до V класса, пока не попадет в руки «мудрецов». Тут-то и приходит ей конец: выдели идею, разбей на части, подбери цитаты... Ну что ж, подбирать будет, читать — ни за что. И это тем прискорбнее, что русская классика, на мой взгляд, — основа духовной перестройки школы. Глубинным интересом к человеку научит она преподавать и иные предметы, а емкостью художественного образа как универсального ключа потеснит схемы, штампы, ныне заполнившие собой даже гуманитарные дисциплины.
Опасная тенденция поставить предмет над человеком ныне модернизируется. В качестве базовой модели снова предлагают не взаимодействие личности с личностью (учителя и ребенка) на духовной основе, а взаимодействие книги с литературой на фундаменте школьного (?) литературоведения.
Ныне много спорят о программе, обходя того, кому адресована она, — ученика. Точно не ведают, что в каждый данный момент нужным и значимым может оказаться именно то, что программой отодвинуто на несколько лет. Между тем ждать некогда. Жизнь современного ученика не менее динамична, чем жизнь общества, и откладывать на потом все то, что нужно сейчас, — вроде как оттолкнуть руку, протянутую за помощью. Здесь, как мне кажется, безотказен принцип «гибкой программы» — одна из возможных моделей перестройки урока литературы. В чем его суть? В традиционном преподавании — и это одно из тяжких наследий формализма — духовное содержание книги целиком подчинено внешним атрибутам эпохи, литературного направления, исторического периода и т. д. Практический опыт, однако, говорит, что книга не заключена сама в себе, в эпохе или этапе. Она принципиально разомкнута. Всеми своими страницами открыта живой душе, распахнута в мир, современна каждой эпохе и каждому в ней. В разных классах одна и та же книга, во-первых, может и должна сказать разное; во-вторых, оставаясь, как и прежде, в литературе, т. е. в школьном курсе, она не поджидает своей очереди, а работает теми
страницами, которые востребованы сегодня. Придет черед, и вплотную займемся самой книгой — явлением искусства, этапом литературы. Принцип «гибкой программы», которым давно и с успехом пользуюсь, позволяет, с одной стороны, учитывать интересы предмета, с другой — возрастные особенности ученика — человека. И тут, вопреки историзму, соседями могут оказаться Пушкин и Горький, Аввакум и Маяковский, и не только оказаться, но и нравственно помочь. Например, в «Преступлении и наказании», «Войне и мире», «Поднятой целине» есть страницы, которые обязательно надо успеть (!) прочитать в переломном возрасте — восьмикласснику, выбирающему себя и свое, пути, которыми пойдет. Сколь прямыми и долгими будут они, в огромной степени зависит от страничек, которые прокомментировать надо. Фактор своевременности в работе с учеником — наиважнейший, и гибкость принципа, следовательно, в том и состоит, чтобы сделать литературу не отвлеченным объектом преподавания, а инструментом воспитания.
Дата добавления: 2015-08-26; просмотров: 45 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
УВАЖАЯ, УМНОЖАТЬ | | | ДОКАЗАННАЯ ТЕОРЕМА |