Часть 2 5 страница

16.

Алан устало прислонился к стене, наблюдая за всем словно со стороны. Ему почему-то никак не становилось весело. Наверно, он был слишком трезвым.
Он вытащил из встроенного в стенку бара бутылку «Столичной» и содрал крышечку. Музыка все неслась и неслась, божественная и неудержимая… Инга билась на кровати, рот ее безобразно искривлялся, горло содрогалось – это значило, что она кричит.
Алан запрокинул голову и присосался к пузырю с непонятным отчаянием и жадностью. Он стал пить и пить, как верблюд, дорвавшийся до воды, как будто хотел разом покончить со всеми своими внутренностями, затопив их водкой. Он хлебал, не морщась, не отрываясь, не переводя дыхание, словно внутри него был проложен широкий стояк. Хачик пристально смотрел на него, сдвинув брови…
Кокой отшвырнул пустую бутылку, слегка пошатнулся, и, не глядя, потянулся к бару за следующей. Пальцы его нащупали пузырь дешевого мандаринового ликера. Он отбросил крышку и прижался губами к горлышку так страстно, как наверно целовал бы свою невесту. Обжигающая, потерявшая вкус жидкость приятно заполняла его нутро, согревая душу, выворачивая кишки, прочищая забитые дрянью легкие, сводя пищевод медленными спазмами… Желудок его дергался, позывая к рвоте – приятные, полузабытые ощущения.
-Алан, – на плечо его легла твердая рука – Не дури.
Кокой отлепил губы от бутылки, тяжело дыша, и повел замутненными глазами. Перед ним все блестело, двоилось, или даже троилось. Сквозь вертящийся калейдоскоп с красивыми разноцветными стеклышками в его одуревшем мозгу, словно картинка из пазла, сложилась сосредоточенная рожа Вадика.
-Не стоит, Кокой, – он отрицательно покачал головой.
-Да ну! – Алан ехидно ухмыльнулся – А ни пойти ли тебе, Хачик-джан?… Мне советы не нужны. Вон, лучше, помоги советом Аполлону! Или сходи на кухню к Гибу с Атаром. Помогай своим товарищам! А мне не надо, у меня сегодня выходной, – он опять приложился к бутылке, и попытался отойти, но его занесло в сторону так, что он долбанулся о сервант. Стекло задребезжало, сливаясь с серебристым звоном его невинного смеха.
-Тупица малолетняя, – тихо пробурчал Вадик и равнодушно пожал плечами.
Алан прижался щекой к прохладному стеклу. Сверкающие хрустальные фужеры на полочках насмешливо подмигивали ему. Они стояли ровными рядами, как солдатики, или пешки на шахматной доске, и из-за множества зеркал нельзя было точно определить их количество. По флангам красовались сувенирные рога. В глубине на почетных местах ферзя и короля возвышались стопки массивного немецкого сервиза. Лживо-хрустальная игра. Он громко рыгнул, и отполированное стекло запотело от его кристального дыхания.
-Вечно ты всех учишь, Хачик… – Алан медленно развернул к нему лицо – Да кто ты такой? Вали в свою Армению и там учи всяких баранов! А это – моя земля, и ты живешь на ней и гадишь на ней, да еще и учишь меня сранной жизни!
Алан пробурил его долгим, осмысленным взглядом, и затем, идиотски- хихикнув, зашатался к кровати.
Вокруг по полу были разбросаны скрученные покрывала, простыни, вспоротые подушки; деревянная койка раскачивалась, истошно скрипела и содрогалась. Габарай с голым торсом и расцарапанной рожей извивался на ней, как раненный дракон. Потерянный, осовелый взгляд Алана остановился на трех ярко- алых полосах, тянущихся по лицу Тимура от виска до подбородка.
-Боже мой! Габо, ты посмотри, что эта поганая мразь с тобой сделала! – Алан с ненавистью замахнулся на нее – Да я тебя порву, стерва!
-Не надо, – Тимур удержал его руку – Лучше скрути ее чертовы щупальца, пока она меня не изуродовала.
-О! – Алан закатил глаза – О, да! Это было бы очень обидно. Просто чертовски- обидно… Бля, как это слово… Вандализм! – он стиснул в одной руке обе ее кисти и приложился к бутылке – Я буду держать ее хоть до посинения. Пока она не подохнет на этой койке. Пока вы оба не подохнете, – он хихикнул – Держать тебе бикс – это мое призвание! Сколько помню себя, столько держу их тебе. Сопливых, взрослых, черненьких, беленьких… Черт, сколько же их было, Габо? Скольких ты уничтожил своим ненасытным хуем? Но я рад стараться! Все для тебя, братишка! Я люблю, когда тебе по кайфу!
Тимур поднял голову и косо глянул сначала на него, потом на бутылку в его руке. Взгляд его был долгим и многозначительным, но он промолчал. Алана это взбесило. Опять эта его вонючая деликатность!
Он ласково прижал к щеке тонкие обессиленные руки и залпом выпил больше половины из бутылки. Над кроватью кружился пух из подушек, плясал и мотался от резких движений Тимура. Настоящая снежная буря.
-Снегопад, снегопад… – тупо замурлыкал Кокой, отрешенно засмотревшись на своего друга.
Из динамиков трудолюбиво наяривал какой-то заслуженный симфонический оркестр… Габарай стонал и буйствовал на кровати… Снежинки кувыркались в захватывающем танце…
Алан самозабвенно закрыл глаза, сжимая ледяные руки. Крошечные росинки холода проступили у него на груди. В какой-то момент ему показалось, что у этих самых рук вообще нет хозяина. Они были отвратительно- влажными и безжизненными, как будто только недавно срубленными на бойне…
Дверь в комнату вдруг распахнулась, и облако пуха сквозняком швырнуло ему в лицо. На пороге возникла гибкая, поджарая фигура Атара.
-Ох, вашу мать, – проговорил он, глянув на койку, и его смуглое лицо перекосилось. Он прислонился плечом к дверному косяку, скрестив длинные ноги и сверкая белками диких глаз. Алан напряженно уставился на него, и борясь с непонятной нарастающей дрожью, медленно скользнул взглядом по его фигуре снизу вверх: от начищенных ботинок, по ногам в синих джинсах, вспузырившихся на коленях, по мощной поблескивающей бляшке на ремне… Тут что-то бесформенное, отвратительное и влажное начало расти и расправляться у него в груди, запуская холодящие ростки в руки, в горло, в голову… Футболка у Атара на животе была расписана ржавыми пятнами…
Алан почувствовал, как что-то ударило его по ноге, и, опустив голову понял, что выронил бутылку. За плечом у Атара, загромоздив весь дверной проем, выросла могучая скала. Гиб в одной руке держал оставшийся кусок пирога и вытирал ширинку накрахмаленным кухонным полотенцем…
Кокой покачнулся на размякших ватных ногах. Куски недопереваренной пищи с блевотным привкусом дряного мандаринового ликера, клокоча, покатили вверх по пищеводу. Язык обволокла кислая слюна. Атар, перехватив его ошалевший взгляд, вопросительно поднял черные брови. Алан вцепился завороженными глазами в рожу Гиббона; каждое его последующее движение отпечаталось в голове четкими, разорванными кадрами: как он медленно поднес кусок пирога ко рту и с аппетитом впился в него зубами. Золотистые струйки масла потекли по подбородку…
Алан, как подкошенный свалился на четвереньки, и его стошнило на светлый, в кремовых тонах палас…
На секунду пацаны удивленно замолкли. И тут же грянул и загудел, заглушив музыку, их сиплый хохот. Алан медленно поднял огромные, зеркальные от слез глаза. Тошнота постепенно рассасывалась и отпускала, как тяжелая отползающая волна, но за ней обнажалась какая-то острая боль. В голове росло и усиливалось металлическое жужжание. Смеющиеся лица пацанов уехали в сторону и смазались, как будто кто-то провел рукой по холсту со свежими красками. «М-да, борщнул малыш»… «Не рассчитал возможности»… «Ну какого ты так нахреначился, Кокой»?
В мозгу у Алана завертелась, зазвенела какая-то дьявольская карусель, все набирая и набирая обороты. Он отвернулся и рухнул на палас, уже не заботясь о том, чтобы не попасть в лужу собственной блевотины.
«Фу, Боже мой»! – брезгливо вскрикнул Атар – «Ну и свинья»!!!
Алану неожиданно сделалось дико, нестерпимо смешно. Он валялся на полу, уткнувшись перекошенной рожей в теплую, вонючую жижу, и чувствовал себя необыкновенно, кристально- чистым и душой и телом, чувствовал себя почти божеством!
Возрастающие звон и жужжание в его голове достигли невыносимо, убийственно- высокой точки, и тут все померкло и скрылось – все поглотила бездонная темнота. Боль ушла, сердце остановилось, и он погрузился в океан райского покоя. Откуда-то лилась чудесная музыка, пронизывая, просачиваясь сквозь него, и по сверкающей глади фосфорической черноты кружилась в танце невесомая пара.
«Фигуристы»! – до него донесся знакомый мамин голос – «Смотри, смотри»!
Тонко поблескивали лезвия коньков, и все сглаживалось, все исчезало, не оставалось никаких мыслей, никаких желаний, было только одно страстное желание – всегда быть частью этого танца и никогда не отделяться от этой отрадной пустоты. Пара скользила, исполняя воздушные пируэты и приближаясь. Вскоре можно было разглядеть их прекрасные лица, совершенно незнакомые, и оттого еще более восхитительные. Это, разумеется, не были лица людей, Алан знал, что люди никогда не смогли бы ТАК танцевать.
Внезапно ее конек зацепился за что-то, и раздался пронзительный скрежет. В разорванную пустоту прорвался первый ненавистный луч, причиняя страшную боль, а затем хлынул мерзкий свет. На зубах заскрипели пластмассовые обломки зажигалки. Откуда ни возьмись, перед ним возникло лицо Габарая, хлещущего его по щекам, и Алан понял, что это он – всему виной. Тимур молотил его, что-то исступленно орал, и лицо у него было совсем не брезгливое, а перепуганное, невероятно перепуганное. Алану захотелось порвать его на части, но он не мог даже шевельнуться. Его тело будто бы больше не принадлежало ему…
Тимур перестал хлестать его по щекам и схватил его запястье. Темнота снова стала сгущаться, увлекая вглубь. Алан пытался догнать и зацепиться за обрывки своего сна, чтобы никогда не выныривать на поверхность. Голос Габарая вдалеке казался каким-то ненормальным, синтетическим, потусторонним и совершенно жутким. Несколько резких толчков обрушились на его грудь.
-Алан! Алан! – скорбно и отчаянно звал кто-то. Сквозь многослойный туман ему почудилось, как Тимур наклонился и прижался ртом к его рту. «Зачем»? Алан от души поразился человеческой глупости. Ему снова стало смешно от этой пидарастической сцены и от того, как Тимур с чувством впивается в его заблеванные губы.
Сверкающий серебристый конек возник прямо перед ним. Он вращался и вращался, рассыпая снопы искр и царапая ему мозги. Под ним открылась какая-то дверца, высвободив его, и он, осчастливленный, улетел головой вниз в зияющую шахту. Эта восхитительная история бесконечного полета или падения местами грубо и грязно обрывалась, и какие-то жестокие силы выволакивали его на свет. Тогда он чувствовал боль, и ему мерещились отвратительные размытые картины в мутно- молочном дыму: то как Габарай, пыхтя волочит его на себе вниз по захарканной лестнице, то маячащие огни разбитого светофора и невыносимый вой машин на перекрестке, то лабиринт больничных коридоров, катящихся навстречу, и кусающих со всех четырех сторон… И постоянно, каждую секунду ему слышался голос Габарая, его шаги рядом, прикосновение его крепкой руки, единственного, что упрямо и назойливо удерживало его, как канат над пропастью, ни в какую не отпуская, не позволяя полностью уйти… И еще… иногда стальные искры безжалостно прорезали спасительную мглу, и он отчетливо видел его встревоженное лицо и небесные глаза… Глаза своего бесценного друга. Подобное умилительное беспокойство он наблюдал только в глубоком детстве на лице своей мамочки, когда в шесть лет попал под машину, и его везли на операцию.
Потом начался настоящий ад. Приступы дурноты накатывались багровыми волнами. Он то проваливался в глухую темную сырую дыру, то просыпался и видел сквозь туманную завесу призрачные фигуры в белом, толпящиеся вокруг него, то его доканывали кровавые галлюцинации, и это было самое страшное…

Когда все закончилось, он ни за что не смог бы определить. Он проспал после этого много часов, и когда открыл глаза, то увидел огромное восходящее солнце. Серые крыши, силуэты домов, черные неподвижные деревья – все это карикатурно ютилось за окном, и над горизонтом величаво громоздился молодой диск. Пунцовый, каких-то паранормальных размеров, как с картины сумасшедшего художника.
Было тихо. Алан чувствовал приятную леденящую пустоту во всем теле, будто внутри него гулял сырой подвальный ветер.
Рядом с его кроватью что-то скрипнуло. От этого звука сделалось спокойно и уютно. Кокой знал, КТО это.
-Что, пинчер, оклемался?
Алан медленно повернул голову. Габарай смотрел на него и довольно улыбался. Взгляд у него был вымученный.
-Хуево выглядишь… – пробормотал Алан.
-Зато ты – охуительно! После реанимации, – он подался вперед – Ты в завязке, Борщевский.
-Кто сказал?
-Я сказал.
-А шлифонуть?
-А в табло?
Алан скривился.
-Позаботься лучше о себе, Габарай.
-Это не в моей компетенции, – он улыбнулся – Обо мне будешь заботиться ты. И моя сестра. Ну, и пацаны.
Алану вдруг стало противно. Он закрыл глаза, чтобы не видеть его тошнотворной улыбки.
-Давно я здесь?
-Уже два дня. Но я тебя сегодня домой заберу после капельницы. Эти врачи – олени голимые. Ты вообще помнишь что-нибудь?
-Да.
-Знаешь, что потом было?
-Заткнись, по- братски. – Ему не хотелось ничего слышать и ничего знать. Отвращение в нем росло с каждой секундой. – Габо, вечно ты все говняешь, – сказал он. Или ему показалось, что он это сказал?
-Кстати, тут в соседнем отделении наша подружка. Я Хачику сказал, он ее привез.
-Да… Правильно. На фиг надо, чтобы она сейчас подохла.
-Ну, ты и говнюк! – Тимур все улыбался.
-Габарай, не мог бы ты свалить отсюда?
-Я ей сегодня апельсины отправил…
Кокой устало отвернулся к окну и снова стал смотреть на зреющее, расправляющееся солнце.
-Молодец.

17.

-Боже мой, Инга! – причитала Яна – Ну, скажи, чего ты добилась? Все, все, как один тебе говорили, что будет только хуже, а ты уперлась рогом! Какой кошмар, Господи! Ну что, теперь ты убедилась?
Инга лежала на больничной койке, отрешенно уставившись пустыми глазами в потолок.
-Ну, не молчи ты! Скажи хотя бы слово, умоляю!
-Да. Убедилась.
Яна с трудом сдерживала слезы.
-Ты играла с огнем и доигралась! Думала, это все шуточки, да? Думала, они блефуют?
-Я их недооценила…
-Яна, угомонись, – буркнул Марик – Хватит уже!
Инга медленно опустила свинцовые веки. Каждое движение причиняло ей боль. Яна была права. Она сама во всем виновата. Она думала, что хуже уже быть не может, но они доказали ей обратное. Чертово заявление!!! И как теперь жить дальше?
-Все будет хорошо, – сказал Марик, словно прочитав ее мысли – Ты очень сильная девочка, Инга. Ты все сможешь пережить.
Она осторожно набрала воздух в легкие, болезненно ощущая каждое свое ребро, и осторожно выдохнула.
-Что теперь делать, Марик?
-Выздоравливать. Жить.
Инга замолчала. Яна и Марик долго слушали ее тяжелое, размеренное дыхание. Им показалось, что она снова уснула.
-Как отреагирует Олег, если я теперь заберу заявление? – выдавила она наконец.
-Думаю, он все поймет. Он и так считает тебя самой мужественной девушкой на свете.
-Я устала… – пробормотала она и опять замолчала. В палате висела густая ватная тишина. Было слышно как где-то на этаже размерено капает вода. Капля за каплей. Десятки, сотни ударов… – Позвони ему, Марик, – сказала она неживым голосом и повернула к нему изможденное лицо – Скажи, что у меня есть новые факты для дела…

18.

После событий на квартире у Оли прошло уже больше недели. Пацаны спокойно просиживали в одной из кабинок ресторана, когда Габараю позвонил разъяренный отец и сообщил последние новости.
-Это невероятно!!! Я ее душу топтал! Этого просто быть не может! – завопил Атар, со всей дури долбанув кулаком по столу – Мразь!!! Ей что, опять мало, что-ли?
-М-да… – протянул Хачик – Такого никто не мог ожидать. Хотя сразу было видно, что это упертая, тупорогая курва.
-Вот мы и в жопе! – Кокой, трезвый и злой, нервно рассмеялся и презрительно глянул на Тимура – Поздравляю вас, граждане!
-Оказывается, кроме тебя есть еще любители острых ощущений, Кокой, – Тимур подмигнул ему и пригубил коньяк из широкого бокала. Он единственный из всех выглядел по-прежнему спокойным и продолжал невозмутимо жевать свой шашлык. – Черт…- он поморщился – Это коньяк, или свинячая моча?! Хачик, ты пробовал?
-Эй, ты действительно такой непрошибаемый, или постанову нам тут лепишь?
-Атар, уж тебе ли переживать, пупсик? Что пойти посудиться лишний раз, что сходить поссать – велика ли для тебя разница?
-Значит, Тимур, все-таки судиться? – спросил Хачик.
-Да, придется… Отмазаться от этого уже не вариант. Упустили мы пару дней… – он задумчиво почесал висок – Кто бы мог подумать… Ну и типша!
-Сбалоболил ты, Габарай, – Алан злорадно скривил губы – Совсем недавно ты клялся, что дело завернут, что не будет никакого суда, что она заберет заявление… И что же? Большой хер мы все увидим в конце!
-За что ты потеешь? Вспомни-ка, с тех пор, как мы знакомы, у тебя были когда-нибудь большие неразрешимые проблемы?
-Ой! Ну, ты прямо благодетель! Может мне раком встать?
Габарай задумчиво взболтнул мерцающую жидкость в бокале.
-О чем вы вообще говорите, пацаны? Какое изнасилование? Разве они ни сами на нас запрыгивали? Кто что докажет? – он приподнял бровь и взглянул на Вадика.
-Слушай, да она в судебке была. У нее, небось, куча справок про то, что ей засаживали по самые гланды.
-Ну и что? А может, девочка предпочитает крутую, жесткую групповуху.
-Да так оно, по-моему, и есть! – рявкнул Атар – Надо же, с таким упорством нарываться снова и снова!
-А что с этой малолеткой?
-С этим я разберусь. Короче, пацаны, не забивайте головы. Все будет путем!
-Где-то я это уже слышал, – не унимался Алан – И не раз. А потом кто-то оказывался фуфлогоном.
Вадик недовольно покосился на него.
-Слышь, закройся, гнида. Ты как последнее чмо себя ведешь. Значит, как бардачить, так ты всегда готов, а потом кто-то за тебя должен свою жопу подставлять!
-Ты поосторожнее, Хачик, – Атар пихнул его в бок – Лучше не нервируй молодого. А то у него опять какой-нибудь припадок случится, потом Габараю расхлебывать. Языкоглот, блин!
-Да пошел бы ты, Варвар! – взвизгнул Кокой – Пошли вы все!
Тут Гиббон подался вперед и обрушился локтями на стол.
-Слушайте! Давайте завалим эту блядь, да и все!!!
-Гиббон, ты просто гений!
-Да, самый подходящий момент.
-Может, сейчас и не подходящий… – лицо Атара нервно передернулось – Но она по любому не жилец. Так борщить не дозволенно никому.
Тимур задумался. Выражение его лица было неопределенным.
-Вы все так думаете?
-Что ее надо завалить? Не смеши меня, Тимур, – Атар тут же вытащил из кожаного футляра свой зэковский нож и мечтательно ощупал пальцем лезвие – Если бы можно было пришить эту сучку трижды – я бы это сделал.
Тимур долго смотрел на видавший виды Атаровский клинок.
-Как вам будет угодно, господа, – рассеянно проговорил он.
-А что ты так расстроился? – опять съязвил Кокой – смотри не зарыдай от жалости!
-Да нет… – Тимур покачал головой – Она не из той породы людей, которые заслуживают жалости.
-Она из той породы бешеных сук, которых надо истреблять ко всем чертям, чтобы другим было не повадно, – сказал Атар.
Тимур молча взял у него нож и стал с задумчивым видом водить острием по своей руке.
-Да, вы все, конечно правы по-своему. И я вас понимаю… Вот только… Если бы я был один… – он помолчал. На его запястье вдруг выступила алая полоса. Тимур поднес руку к губам и слизнул кровь, – … я бы еще подумал, что сделать – порешить ее, или украсть ее для себя.
Атар и Хачик изумленно переглянулись.
-Габарай, ты, кажется, в конец погнал.
-Хотя, ты прав. Вы, наверно, одинаково-умалишенные. Идеальная пара!
Тимур спокойно слушал их хохот, любуясь своей кровоточащей рукой.
-Ладно, кроме шуток, Габарай. Помнишь, как ты говорил – «надо ставить всех на место, слабый должен платить за свою слабость»?
-Да. Но ее место не среди слабаков.
-Мне начинает казаться, что там твое место, – сказал Алан.

В глазах Тимура вспыхнула нечеловеческая, запредельная ярость. Он резко вскинул голову и в бешенстве метнул в него нож. Алан дернулся вбок, и нож воткнулся в стену рядом с его плечом.
-Я же сказал…!!! Как вам будет угодно. Что до меня, то я бы женился на этой курве и жил бы с ней всю жизнь. Я бы привел ее в свой дом и после этого порвал бы любого, кто кинет на нее косой взгляд. Но если вы все считаете, что ей лучше подохнуть, то я своими руками сверну ей шею у вас на глазах. Вы же меня знаете, черт дери! У меня рука не дрогнет, что бы там ни было. Или мне надо по новой что-то доказывать спустя столько лет?!!!
Пацаны потупились.
-Нет, Тимур, мы знаем. Никто ничего не собирается предъявлять… Поступай, как считаешь нужным.
Тимур пристально посмотрел на Алана.
-Тогда сразу же после этого суда. Лично тебе я гарантирую.
Он встал и внезапно расцвел в радужной улыбке. Настроения у него сменялись совершенно непредсказуемо, каждые несколько минут, как погода в горах.
-Поперли отсюда, пацаны. Мне уже настохренела эта тошниловка.

Они вышли на улицу, щурясь от яркого света. Казалось, наступила самая настоящая весна: яркое солнце кувыркалось в безоблачном небе, и лица обдувал нежный ветерок. Пацаны двинулись вперед по тротуару. Пятеро красавцев- атлетов. Многие прохожие оборачивались на них. Они шли стройным рядом, почти по-солдатски, мягко ступая по нагретому асфальту дорогими ботинками и кроссовками.
-А вот, кстати, и здание суда, – засмеялся Тимур, указав рукой. – Запомните хорошенько, друзья. Сюда нам предстоит прошвырнуться в скором времени. Здесь обитает всякая продажная нечисть, благодаря которой в нашей стране процветает произвол!
Они поравнялись с главным входом. Неподалеку стояла целая колонна шикарных правительственных машин со знаками разных регионов.
-Ого! – Хачик присвистнул – А это что еще за делегация?
-Может, в честь нас?
-Да по любому!
-Фу! – скривился Габарай – А тачки-то какие уродливые! Смотрите, – он показал на темно-синий «Шевроле» – я знаю эту модель, «Шевроле – Каприз» – полная лажа! Нет, это не дело! Ща тюнингнем, – он на ходу распахнул куртку и вытащил небольшой металлический предмет – Это вам, господа юристы, задаток, – он поднес железку ко рту и зубами выдернул чеку – Остальное получите, когда оправдаете нас…
Пацаны в оцепенении смотрели, как Тимур размахнулся и метнул гранату. Она, как большой черный шершень взмыла в воздух и стремительно юркнула в скопище машин, прямо туда, где стоял синий «Шевроле».
-Бум, – тихо сказал Тимур, и в следующее мгновение их лица осветились малиновым огнем. Горячей волной всех отбросило назад. Грохот, дребезг стекла, визг проснувшихся сигнализаций, вопли ужаса – весь этот шум окружил их непроницаемым кольцом; они словно оказались в вакууме, ошарашено и сосредоточенно глядя на гигантский полыхающий костер. Это было, в самом деле, нечто невообразимое.
Первым очнулся Атар.
-О, Боже… Я всю твою породу, Габарай… – взревел он – Быстрее, рвем отсюда!…
-Тч-ч-ч… – Тимур приложил палец к губам – Ты все портишь своей истерикой, Варвар. Не рвем, а спокойно уходим. Хватит балдеть, пацаны, – он кивнул им, и они в легком трансе пошли мимо, постепенно все ускоряя и ускоряя шаг.
Атар шел, напряженно глядя себе под ноги, и перебирал все известные ругательства.
-В конец охренел… Ты вообще башкой не соображаешь, долбень! Наверно, сотня людей спалила, что это были мы! Теперь нас точно примут.
Тимур беспечно улыбнулся своей светлой улыбкой.
-Ну, тем будет интереснее, если мы отмажемся, – он перекинул руку через его плечо, другой рукой обнял Гиба и глубоко вздохнул – Просто идите себе, как ни в чем не бывало, и все. Чуете, погода совсем весенняя?
Позади них поднялся кавардак: все шумели, орали, выли пожарные и ментовские сирены, а впереди по-прежнему сияло солнце, теплое, веселое и золотое, насмешливое и равнодушное. Тимур посмотрел в небо и засмеялся.
-Знаете, кто такой Аполлон по идее? Это Бог солнца и искусств. Пока оно над нами светит, ну что нам может угрожать? Станьте таким, как это солнышко, пацаны. Оно спокойно кайфует в своих синих небесах и плюет на весь этот земной маразм.
Они шли и шли, не останавливаясь и не оборачиваясь. Каждую секунду казалось, что вот-вот их окликнут сзади, накинутся, повалят на землю, залязгают «браслетами»… Но ничего не происходило. Они все шли и шли. Это было поразительно! Как будто бы и вправду некие сверхъестественные сумрачные силы распростерли над ними свои темные крылья, оберегая, укрывая от посторонних глаз.
Пацаны завернули за угол, потом еще раз и приостановились. Атар все так же ошалело качал головой и матерился.
-Дебил. Габарай, ты дебил, даун! Ведь нас всех могло на части порвать к чертям собачьим!
-О! Какое завидное самомнение! – он прыснул – Наверно, история бы остановила свой ход, и вселенная прекратила бы существование, если бы Варвар подпалил свой вонючий зад.
-Ты не прав, – вдруг твердо отчеканил Алан.
-Не прав? В чем? – Габарай посмотрел на него с таким искренним удивлением, что тот слегка смутился.
-Ведь там… Ведь там люди могли погибнуть.
-Да ну! – Тимур ехидно поднял брови – Люди могли погибнуть, или тебе жопу могут надрать?
-Я что-то не понял, о чем это ты? – Алан с вызовом шагнул к нему – К чему вообще все это было? Не много ли ты на себя берешь, Аполлон? А? По-моему, у тебя окончательно планку сбило.
-А разве она вообще была?
-Да морду тебе некому набить за все это!!! На что ты нас вечно подписываешь?!
-Успокойся. Ты же видел, никого там не было. Просто куча железа, – он отвернулся.
-Ты уверен, да? Ты всегда во всем уверен! Да хоть раз усомнись в своей правоте! – его словно прорвало – Что нужно сделать, Габарай, чтобы ты задумался хотя бы один раз? Почему твои выходки так дорого стоят? Или тебе, правда, на все насрать?!
-Разумеется.
-Черт, да у тебя хоть что-нибудь святое есть?
-Есть, – Габарай помрачнел – Если ты до сих пор этого не понял.
-Нет, не понял! Почему кто-то должен подыхать…
-Это мелочи. Это все не имеет значения.
-Мелочи?! – взвился Алан – Жизнь не имеет значения?
-Ну, почти нет.
-Ну, ты и урод! А что же тогда вообще имеет значение?
-Красота.
Алана перекосила от бешенства.
-Так давай, я тебе ее подпорчу!
Он ринулся было на него, но Габарай, моментально среагировав, поймал его руку и с силой сдавил запястье. Их глаза встретились, и Алан тут же сник.
-Красота имеет значение, Кокой, – повторил Тимур – А никакая не правда.
Он тут же перевел взгляд от его лица куда-то за его спину.
-Оба-на! А вот и карета подана.
Недалеко от них остановилась голубая обшарпанная «шестерка». Хозяин, немолодой мужик вылез и подошел к ближайшему ларьку. В два прыжка Тимур подскочил к машине, нырнул на водительское сидение и врубил во всю мощь старое хрипящее радио. Атар рванул переднюю дверцу, но тут опомнившийся хозяин с возмущенным лицом кинулся к ним.
-Ах вы, бандиты! Вы что же это делаете посреди бела дня, сволочи!
Один точный удар Атара разворотил ему челюсть и отбросил на асфальт. Радио громыхало на всю улицу. Это была старая, тупая и веселая песенка довоенных лет. Тимур выглянул из окна.
-Тут ключей нет. Эй, дядя, кинь, пожалуйста, ключи.
Мужик с окровавленным ртом и выбитыми зубами извивался на земле, как отдавленный червяк и стонал уже намного вежливее:
-Ребята! Пожалуйста! Эта машина не моя. Я за нее не расплачусь за всю жизнь! Зачем она вам такая старая?
Атар угрожающе склонился над ним.
-Ты что, не слышал, старый пидар?!
Мужик, хныча протянул ему ключи. Он был уже практически обезврежен, на Атар ради профилактики, а может, ради удовольствия, двинул его еще два раза ногой, окончательно вырубив.
Задрыпанное радио весело наигрывало, словно в тон чудесной погоде. Недалеко шумели трамваи, смеялись люди… Прохожие бодро шагали по тротуару, заинтересованно заглядывались на происходящее, и как бы, невзначай, учащали шаги.
Тимур замахал рукой.
-Прыгайте, пацаны! Сегодня будет много веселья, я отвечаю!
Гиббон подскочил к машине, пнул напоследок распластанное тело и завалился на заднее сидение. Хачик и Алан по прежнему стояли на тротуаре.
-Вы едите? – спросил Тимур.
-Нет. Я не могу сегодня, – сказал Алан.
Габарай перевел взгляд на Вадика.
-А ты?
-Езжайте сами. Я собирался в универ заглянуть.
-Оп-па! Армян взялся за ум! Ну бывайте, детки, пока не в клетке! – Тимур захлопнул дверцу, и «шестерка» умчалась, издавая мученические звуки.
Алан повернулся к Хачику. Тот с печалью смотрел вслед удаляющемуся пыльному облаку.
-Хана тачке, – пробормотал он себе под нос.
-Почему ты не поехал? – спросил Алан.
-Потому что надо поговорить.
-Кому надо?
-В основном – тебе. Пошли.

19.

Они свернули в соседнюю улицу, пересекли проспект, спустились в парк и устроились на скамейке возле пруда. Здесь был словно совершенно другой мир: необыкновенно явственно ощущалось прохладное дыхание осени, сквозившее в мягких, но холодных порывах ветра, в шепоте облетающих листьев, в легкой ряби на воде. Плакучие ивы в каком-то отчаянном порыве нависли над самым прудом, свесив лохматые головы. Они казались совершенно нереальными, словно кадр на фотопленке остановил миг стремительного падения. Тоскливо кричали голодные вороны над головой, тоскливой, но неповторимо чарующей была эта благородная красота умирания.
Алан и Вадик сидели на спинке скамейки, а шуршащие липы обсыпали их сверху хрустящим золотым дождем. Они потягивали бутылочное «Миллер», сосредоточенно наблюдая за лебедями, которые бесшумно нарезали круги по зеркальной поверхности, словно предчувствуя последние теплые деньки.
-Что с тобой происходит, Кокой?
-Ничего, – Алан небрежно глотнул пива – а что со мной происходит?
-Не знаю. Ты никогда таким не был. Но меня уже просто клинит на тебя. На твои гнилые движения. Какого черта ты буровишь?
-Да, отвяжись! – он отвернулся – У тебя измены, Хачик.
-Среди нас слепых нету. И я вижу, что ты в последнее время прогоняешь. Габарай молчит. Но он тоже видит. И это плохо кончится, Кокой.
-Знаешь что?! Прогоняет он, а не я.
Вадик повернул голову и просверлил его долгим пытливым взглядом.
-Не берись судить его. Уж тебе ли не знать… Он ничего не делает просто так. Он выше нас всех на пять голов.
Кокой достал ножик и начал с размаху втыкать в скамейку под своими ногами. Втыкал, расшатывал его, выдергивал и снова втыкал. Он нервничал.
-Может, ты что-то подзабыл, Кокой? Может тебе надо напомнить, кто такой Габарай? Сколько он сделал для всех нас? Как он, не задумываясь, жизнью рисковал за каждого? Да покажи мне того, кто ему как минимум трижды шкурой не обязан.
Алан распрямил спину и ухмыльнулся.
-Ну, я сейчас просто обтрухаюсь от твоего красноречия!
-Хватит выделываться, Кокой. Меня бесит, что маленький вонючий катях, вроде тебя, мутит воду. И это после всего, что мы пережили вместе, после всего дерьма, в котором мы вывалились, всех драк, из которых вылезли, всей крови, которую мы вместе пролили… Ты помнишь, чтобы Габарай когда-нибудь врубил заднюю? Чтобы он хоть раз сгнилил? Проотвечался? Господи, как он вел себя всегда! Да в тебе есть хоть капля всего его благородства, чтобы открывать рот?
-Достал он со своим благородством!
Кокой наклонился и начал ковырять «пером» деревяшку рядом со своим кроссовком.
-Достал? А ты вспомни-ка ту историю с «Мерсом»? Или с малакановскими типами? Кто вечно за всех задницу рвал?
-Да, не пыли, Хачик. Че ты меня вздумал на понятия сажать? Я его знаю дольше вас всех, я ему обязан втрое больше. Я давным-давно заругался, что всегда и везде за каждый его шаг подпишусь хоть собственными кишками. И так оно и будет, но… – он резко вскинул голову – Но, сколько можно, черт возьми?
-Что сколько можно?
-Он уже в натуре гонит! Он с каждым днем моросит все сильнее.
Вадик рассмеялся.
-Не прошло и семи лет, как ты это вдруг заметил.
-Да не ржи ты! Он, конечно, всегда был беспредельщиком, с детства…Но сейчас…Это ни в какие ворота! Он уже конкретно перебарщивает, ты не видишь? – Алан с ненавистью всадил нож в скамейку – Как тебе его сегодняшняя выходка?
Вадик пожал плечами.
-Выходка, как выходка. В его стиле, – равнодушно сказал он.
-Мне иногда кажется, что его правда лечить надо. Ну что это было? Идиотизм натуральный. Так срать на жизнь! И зачем? Ради чего?
-А ты не понял? Да ради тебя, идиота. Ради нас всех. Он же видит, что мы как свиньи резанные задергались из-за этого суда.
-И что?!! Он нам, конечно, сильно поправил! Разрядил, бля, обстановку этим дебильным спектаклем, – он опустил голову между колен и сплюнул – Габарай во всю с ума сходит на своей волне, а мы, как дауны, пляшем под его дудку. Вспомни эту последнюю бабу. Господи, у меня просто крышу рвет, когда я об этом думаю! Или ту малолетку. Мы ей как последние свиньи вдули по пьяни, и она коньки отбросила. Ну, зачем это нужно было? Господи, зачем, зачем?!!! – его лицо исказилось. Он стиснул зубы и отвернулся, чтобы укрыться от насмешливого взгляда Хачика.
-Зачем, говоришь? Ты это у себя спроси, моралист сранный. Такие речи, блин, толкаешь, как будто у тебя на совести мало всякого дерьма. И, помнится мне, ни ты ли сам лично на нее залазил?
Алан резко уронил лицо и сжал голову руками. Он сидел так несколько минут, сгорбившись, словно под какой-то невыносимой тяжестью. Наконец, он осмелился вздохнуть и поднял глаза. Взгляд у него был словно выжженный горечью.
-Вадик… Я сам себя не помню в тот вечер. Мы же не просто бухие, мы убитые были тогда… Мы что, ее все, да?… Ты тоже?
Хачик покачал головой. Печальная улыбка проскользнула по губам Алана.
-Черт возьми. Как я тебе завидую.
-Боишься серьезного срока?
Алан не ответил. Над ними надрывно закричала какая-то птица. Вадик усмехнулся и отпил из горлышка.
-Все дело в том, Алан, что Габарай для себя всегда знает, что делает. Да, он непредсказуемый псих, но я бы не сказал, что он стал намного безбашеннее, чем раньше. Меняешься ты, Кокой. И, думается мне, потому, что сейчас сильно запахло жаренным. Вот и вылезла вся твоя вшивость. Раньше ты свинячил и бардачил больше всех, а теперь вдруг твою нежную душу коробят Габарая выходки. Что, оказывается, очко не стальное?
-Да, Хачик, – Кокой честно и решительноно посмотрел ему в глаза, будто собирался кинуться на амбразуру – Я боюсь. До усрачки я боюсь и большого срока и всего… Не буду тебе врать. Боюсь я за свою жопу. Но понимаешь… Это все фигня… Дело ведь даже не в этом…
-Оба-на! Неужели совесть заела?! – Хачик снисходительно рассмеялся и покачал головой – Зеленый ты еще, Аланчик, в натуре зеленый. Тебе ведь, кажется, еще семнадцати нет?
-Это-то тут при чем?
-Да так… Габараю – восемнадцать, нам с Гибом – тоже, Атару – девятнадцать… Ты, Кокой, просто сопля слабоумная.
-Сопля? Ну, хорошо, пускай я – сопля. Ты, армян, обо мне можешь все, что хочешь сказать. Потому что я тебя как никого уважаю, – он опустил ресницы – Ты единственный из нас всех, кто всегда думал своей головой. Кто мог ему противостоять.
Хачик глянул на него с издевкой.
-А тебя за уши кто-нибудь тянул, что ли?
-Нет, но… Ты не понимаешь. Габарай – он просто дьявол во плоти! Что он делает с людьми! Мне кажется, он может любого загрузить… Он просто гипнотизирует всех, как удав! Ты же видел.

Дата добавления: 2015-08-17