Запретить нельзя, применять.

Есть и иной подход, иная оценка статуса современного дипломатического убежища – как действующего правового института. Его сторонники считают, что в том или ином объеме, но дипломатическое убежище урегулировано международно-правовыми нормами. Просто на сегодняшний момент они носят характер региональных норм (таких, как установлены в группе Латиноамериканских Конвенций). А само дипломатическое убежище – это не базовый международно-правовой институт, регулирующий одну из основных форм межгосударственных отношений, а скорее чрезвычайный. Если идти по пути признания законности дипломатического убежища, будут приведены следующие контраргументы:

1. Соглашаясь с наличием в процедурах дипломатического убежища ограничения суверенитета государства пребывания, Р. Варк, автор монографии «Diplomatic asylum: Theory, Practice and the Case of Julian Assange», характеризует это как «узаконенное ограничение суверенитета государства – пребывания». Если имела место совместная законодательная инициатива не одного, не двух государств, а почти всего Региона (имея в виду право дипломатического убежища Латинской Америки), то юридическая сила и существование такого института закладывались его жизненной необходимостью для регулирования международных отношений между этими странами. Потому, по мнению Р. Варк, при всей значимости государственного суверенитета, такое вторжение в независимость приемлемо, но только если оно имеет общепризнанную необходимость и прочную основу в международном праве[59].

2. Многие теоретики аргументируют правомерность института, давая более широкое толкование статьям Венских конвенций 1961 г. и 1963 г. Например, вот как строится рассуждение. Венская конвенция не исключает дипломатическое убежище строго по двум причинам. - Во-первых, в соответствии с преамбулой, «нормы международного обычного права будут продолжать регулировать вопросы, прямо не предусмотренные положениями настоящей Конвенции». И это создает почву для обычно-правовых норм дипломатического убежища, которые, по мнению многих правоведов, составляют значительно большую часть, в сравнении с положениями, скажем, Гаванской конвенции. Во-вторых, при формулировке правила о том, что помещения дипломатических и консульских представительств не должны использоваться в целях, не совместимых с перечисленными функциями, Венская конвенция указывает, что эти функции определены не только в ее тексте, но и в других нормах общего международного права или каких-либо специальных соглашениях между сторонами. Что дает возможность для расширительного толкования ст. 41[60].

3. Такой аргумент против законности дипломатического убежища как злоупотребление дипломатическим иммунитетом подходит более для критики института, каким он существовал в классический период международного права. Так как что следует понимать под злоупотреблением в случае предоставления убежища? Например, несоблюдение основания для предоставления убежища, пособничество правонарушениям укрывшегося лица, как это показано у профессора Шаргородского в описании franchise du quarti. – Тогда лояльность государств при предоставлении убежища (lettres de familiarite), свобода передвижения по стране пребывания давали большую свободу прав. При условии уголовного характера преступления преследуемого это давало благотворную почву для новых правонарушений. Сейчас же такой аргумент менее убедителен.

4. Близкий ему, но скорее неправовой аргумент приводится Х. Батжесом, автором авторитетного современного пособия «European Asylum Law And International Law». Можно, конечно, утверждать, что, предоставляя убежище, и, следовательно, отграничивая отдельных лиц от юрисдикции государства пребывания, дипломатическое представительство вмешивается во внутренние дела этого государства. Но что если вспомнить о территориальной форме убежища, общепризнанном, законном институте, занимающем твердую легитимную позицию в системе норм международного права? Решение принимающим государством вопроса «экстрадиции – политического убежища» имеет прямое отношение к действию юрисдикции государства преследуемого лица, его внутренней культурной, социальной политике. Автору видится, что предоставление любой формы убежища так или иначе вызывет столкновение между государствами, между их мнениями и пониманиями характера преступления преследуемого, его статуса, и приводит к некоторой степени вмешательства во внутренние дела[61].

5. Несмотря на доводы теоретиков в пользу упразднения процедур дипломатического убежища, нельзя не принимать во внимание международную практику, которая прежде самого международного права служит отражением интересов стран и мирового сообщества. Она такова, что часто аккредитующее государство принимает на свою территорию преследуемого, несмотря на протесты и непризнание права дипломатического убежища со стороны государства пребывания. Так было в случае предоставления убежища Эквадорским посольством Дж. Ассанджу, в деле кардинала Йоз. Миндсенти. Правовая неурегулированность, неясность правового статуса дипломатического убежища поставили под угрозу неприкосновенность посольства, вызвали споры между УНАСУР и Европейскими странами в вопросе допустимости снятия статуса неприкосновенности представительства в «режиме» дипломатического убежища. Потому, возможно, главным доводом в пользу правомерности и,скорее, дальнейшего развития института дипломатического убежища будет лежать в плоскости практики.

Сегодня в вопросе определения правового статуса института дипломатического убежища не только теоретики, но и страны выстроились по разные стороны баррикад. Со стороны «против» незыблемо держится флаг из норм-принципов международного права, универсальных международных договоров; со стороны «за» - скорее, тонкости толкования этих договоров и требования международной практики.

Теперь, попробуем рассмотреть институт дипломатического убежища с позиции его законности, и дать характеристику его международно-правовым источникам.

Дата добавления: 2015-08-17