Или.. уже полноценная 1 глава. 49 страница

- Ленок, ты чего? – Нагло прерывает все мои мысли Юля, облокотившись на плитку в ванной.

Я, словно ошпаренная, одергиваю свой взгляд и смотрю в пол. Зачем я вообще сюда пришла? Что я здесь забыла? Что я вообще делаю? Что? Что? Что же? В эту же секунду, я готова расплакаться от негодования, от всех эмоций, от всех чувств, что разрывают меня изнутри. И я уже не знаю, как могу контролировать это. Что мне с этим делать!? Мне нужно с кем-то посоветоваться, обязательно, но не с ней.

- Ау!? Ты тут? – Она помахала своей рукой мне. – В душ тоже хочешь? Я сейчас выйду через минут пять, подождешь?

- Угу. – Выпаливаю я, и тут же скрываюсь за дверью, будто убегаю от чего-то страшного.

Мне нужно с этим что-то делать. Это нельзя так оставлять, это убьет меня рано или поздно. Это уже совсем не смешно…

Я бегу в нашу спальню, ища свою сумку. Ну что я за человек такой? Кину и не найду! Наконец, отыскав ее, я быстро нахожу в ней свой мобильный и набираю знакомый номер, который уже успела выучить наизусть. Идут длинные мучительные гудки, волнение подкатывает к горлу. Я не знаю, как сказать об этом, но теперь я больше не могу. Не могу, не могу, не могу!!! Это как снежный ком накатывает все больше и больше, и выйти живым из-под этого кома уже нельзя… Мне уже не остаться в живых.

- Ало! – Слышу веселый голос своей лучшей подружки на другом конце трубки. – Ленка, ты?

- Ну а кто еще? – Не менее бодро отвечаю я ей. – Приветик, Настён! Как ты там?

- Привет-привет! Да все так же, потихоньку, с нашего последнего разговора ничего не изменилось! У тебя там как?

- Не знаю, - мой голос тут же выдает всю обреченность и безвыходность ситуации, - я уже ничего не знаю.

Я подошла к окну и облокотилась на подоконник, подперев рукой лицо. За окном так спокойно, это не то, что творится у меня внутри. За окном такое же спокойное состояние, как у Юльки. По крайней мере, ее темно-розовые соски не выдавали никакой тревоги и возбужденности. Боже, о чем же я думаю?

- Ну, рассказывай. – Видимо, Настя присела на диван или еще куда-нибудь, с готовностью выслушать меня.

Меня – психолога по образованию, который и сам-то себе помочь ничем не может. Но в моем случае это не удивительно.

- Я не знаю какого хрена это происходит!? - Сдавленно, несмело начинаю я, думая о том, правильно ли я поступаю, рассказывая это? – Насть… Насть, я так боюсь! У меня едет крыша, может, мне к психологу сходить? Или лучше к психиатру…

- Считай, что он тебя уже слушает. – Сосредоточено сообщает она мне. – Так что у тебя там стряслось? По голосу слышно, что что-то серьезное, влюбилась что ли?

- Типа того.

- Ну, так все хорошо же, - она, кажется, улыбается, - а чего ты расстраиваешься? Он что женат? Или ты ему не понравилась? Или у вас не клеится? Или, может, он плохо целуется? – Длинная череда смешков. – Что с ним там такое? Может, это твой музыкант? Или у него отвратный характер, а может он…

- Это она. – Я прерываю ее мысли, застав врасплох.

И сама замираю, в ужасе от своих слов. Внутри все перевернулось. У нее тоже, я чувствую это.

Она ровно, но нервно сопит в трубку. Это все, что я могу слышать. Так, наверное, проходит с минуту.

- Ты еще тут? – Несмело спрашиваю я.

- Тут. – Сдавлено, растеряно. – И кто это?

- Пожалуйста, только выслушай меня, - я готова расплакаться, но больше держать это в себе не буду, - не могу… не могу больше молчать об этом.

- Я слушаю, Лен. – Девушка волнуется не меньше, чем я.

Длинное молчание… В душе все еще льется вода, так что Юлька еще там.

- Ты еще тут? – Она снова подает голос.

- Тут. Прости… Ч-черт! Я даже не знаю, как сказать-то об этом! – Меня все это теперь начинает злить, я смотрю в окно, а там по-прежнему безмятежно и тихо. – Глупость какая-то! Насть, я не знаю, что мне с этим делать. Я же не думала, что влюблюсь в нее! Я не могла влюбиться в кого угодно, но только не в нее, я не могла полюбить ее по определению, мы столько лет вместе, но какого хрена это происходит? Я боюсь этого! Я не хочу этого!!! Понимаешь? Но никто не оставляет мне выбора! – На глаза медленно и предательски накатывают слезы от избытка эмоций. – Я никогда не любила ее так, как сейчас. Я вообще ее никогда не любила т.а.к. понимаешь? Я просто ненормальная, сумасшедшая! До чего меня это все привело? Прие-ехали!!!

Кажется, я начинаю плакать.

- Ты чего там??? Плачешь? Ленок!

- Подожди…, - я нахожу в себе силы говорить дальше, - я никогда не любила ее т.а.к. она всегда была для меня подругой, сестрой, кем-то близким, родным человеком, который знает меня, как себя. Знаешь, я только сейчас вижу эту разницу между юношеским максимализмом, интересом, желанием попробовать что-то новое, как говорит Юлька, и между настоящими… настоящими… чувствами! Черт бы их побрал! Кому от этого проще? У нас все равно бы ничего не получилось, она не любит меня… Господи, о чем я вообще? О чем я думаю? Насть, я у тебя совсем сумасшедшая?

- Нет, - сдавлено отвечает она, - нет, Ленок. Я даже не знаю, что тебе на это ответить. Ты меня прям ошарашила. И давно у тебя это?

- Прилично. И если раньше я сомневалась, думала, что пройдет, то теперь я уверена, что не пройдет. Эта херня будет мучить меня до конца моих дней, понимаешь? Я просто не могла держать это в себе, не могла, понимаешь? – Я снова чувствую, как слезы обжигают мои щеки. – Но никому нет дела до этого…

- С чего ты решила? У тебя есть дурацкая привычка решать все за других, может, ты попробуешь поговорить с ней? – Осторожно предлагает Настя.

- С Юлей??? И что я ей скажу: «Прости, Юлёк, я, кажется, в тебя влюбилась»? А в ответ она засмеется и скажет типа того: «Ты что баек про нашу любовь начиталась на форуме?», так все будет?

- Ну вот опять ты перегибаешь палку, пессимистка, я понимаю, что это тяжело, что это как-то… м… странно, не знаю, какое слово подобрать, но уж лучше сказать ей об этом, чем молчать. Тебе нужно перестать все внутри себя таить, я серьезно.

- Я тебе вот рассказала и мне гораздо легче.

- Скажи ей…

- Сказать, что я могла бы влюбиться в нее? Что… - Сзади послышался шум, я обернулась и заметила выходящую из-за угла Юльку, она невозмутимо вытирала свои волосы полотенцем. – Насть, я потом перезвоню.

- Ладно.

Отложив телефон, я кинула взгляд на Волкову. Я боялась, что она что-нибудь услышала. Хотя вряд ли, вид у нее, что ни наесть обычный, спокойный.

- Душ свободен, может идти мыться. – Она весело подмигнула мне и прошла мимо.

Я стою под струями теплой воды, которые смывают с моего тела все переживания, весь негатив. Мне и в правду становится легче от этого. Только лучше бы мне стало от того, что я люблю ее. Нет! Нельзя больше употреблять это слово, нельзя больше произносить, даже думать о нем нельзя! Я не люблю ее, это помешательство! У меня просто едет крыша! Она моя сестра, подруга, коллега, но не любовница. Нет, такого не могло было случиться, такого не должно было случиться! Никогда! И я готова была поспорить на что угодно, что Ваня предугадал любые концы, но никак уж не такой! Возможно, в своих самых смелых фантазиях он мог бы предположить какую-нибудь связь, но она могла быть только на пике популярности, когда твоя сексуальность прет из всех щелей, и тебе негде применить ее. Особенно мне. Поэтому, мы просто были созданы друг для друга, как никто. Одна – смелая, другая – пугливая. Одна – взрывная, дерзкая, открытая; другая – тихая, скромная, замкнутая в себе. Черт, мы просто были созданы друг для друга…

Я даже не заметила, как быстро прошло время. Но она – не дала мне забыться в этих мыслях, поэтому легонько коснулась пальчиками моей спины. Я вздрогнула и обернулась. Юля, смутившись, сказала: «Извини, ты просто не слышала меня.», я кивнула: «Что случилось?», «Нам через час нужно выходить, скоро концерт», она скользила взглядом по моему телу, легонько улыбаясь: «Я жду тебя в комнате», затем молча вышла.

А дальше все понеслось в привычном ритме популярной группы. Быстрые, почти экстренные, собирания, одевания. Выскакиваешь из гостиничного номера, извинившись за бардак, погружаешься в машину и едешь к клубу. Настройка звука, настройка света, репетиции, репетиции, какие-то скромные перекусы, вечные проблемы и вечный смех по каким-то там причинам. Вечные «исключения», - дочери директоров, организаторов, толстые дяденьки с большими кошельками, и каждому нужно свое. В гримерке, по каким-то причинам, опять полно народу, все бегают туда-сюда, кто-то кого-то вечно ищет, что-то чему-то не хватает, вокруг сплошные маты, все такие нервные, что хочется забиться в угол и сидеть. Отсчет времени до выхода, все бегают еще быстрее, матов все больше, Волкова быстро красится, при этом орет, как оглашенная, а я мирно сижу на диване и наблюдаю за ней. Организаторы вбегают в гримерку, сообщают о выходе через пять минут. Музыканты уже уходят играть интро. Последние минуты…

Идем к выходу, по пути слышим орущий зал, сердце бьется чуть быстрей, пальцы покалывают от прилива эмоций. Интро плавно заканчивается. Вздох. Выход из-за кулис. Рука в руке. Свет в глаза. «Чужого не бери, свое не отдавай…». Дико орущие фанаты. Это наша жизнь…

Концерт проходит мирно и спокойно, от Юльки ни разу не было никаких выкрутасов, никаких фокусов, тех, что в ее стиле. Тех, которых я жду каждый концерт, каждую песню. Но сегодня она почти не касалась меня, будто боялась обжечься. Но разве можно обжечься об лед? Все прошло настолько мирно, что я успела заскучать, и готова была сама выбросить какой-нибудь фокус в ее сторону. Почему бы и нет? Ведь Ваня всегда придерживался этого принципа, а чем я хуже его? Почему бы и нет? Во время очередной песни я подхожу к ней, бесцеремонно притягивая ее к себе за талию, и широко улыбаюсь ей. Она выглядит растерянной, что это с ней происходит? К сожалению, в ответ она меня так и не обняла, а свой взгляд настойчиво приковала к залу. Странная она. Я обижено отошла от нее, но не подала виду. Так, игра в «невидимок» продолжилась до конца выступления. А когда зал взревел на проигрыше «Я сошла с ума», мне казалось, что она даже не улыбнулась, скорее удивилась такого настроению. Будто нашего запретного поцелуя, в запретных блузках и в запретных клетчатых юбках, никогда и не было. Может, это все придумала я? Может я тупо сплю, а моя безграничная фантазия придумывает такие истории, которых не могло было быть. Может, и Юльку я себе придумала? Короткостриженную, черноволосую, строптивую, хитрого лисёнка, с голубыми ледяными глазами, с губами цвета запекшейся на солнце вишни, с концептуальными возбужденными темно-розовыми сосками, с острыми лопатками, с дрожащим от интереса подбородком, с ярко выраженными скулами, мою любимую девочку. Может, я все это придумала? Я кидаю на нее взгляд и озадачено думаю об этом. Я боюсь подойти, и, прикоснувшись кончиками пальцев к ней, понять, что ее нет. Она просто исчезнет, растворится, и я окажусь в ловушке собственной фантазии…

Но ничего подобного не произошло. Я устало вздохнула, и чтобы немного унять свой пыл, подошла к Свену, который добродушно тут же заулыбался мне, а потом спросил, прошел ли мой синяк на попе? Это я поняла по его губам. Странно, я еще и по губам читать умею. В ответ – я засмеялась, хоть кто-то в силах поднять мне настроение. Пожав плечами и кинув на него кокетливый взгляд, я снова удалилась к краю сцены, где стояла Волкова, размахивающая в воздухе руками. Казалось, ее ничего не беспокоило, она была полностью поглощена фанатами и их плакатами: «Тату, я вас люблю!!!». Подумаешь…

Затем какое-то невнятное завершение концерта, привычное прощание, обещание еще раз приехать. Воздушные поцелуи в зал и удаляющиеся наши спины.

Уфа 7.11.2006 год.

«Понимай, как хочешь», - ее фраза крутится у меня в голове уже несколько часов, и я все еще никак не могу понять, что она хотела этим сказать. Может, она сама мне оставила выбор понять так, как хочется? Именно так и понять? Я не хочу, или попросту боюсь, понимать ее по-своему, ведь это может совсем не понравится моей Юли. А не нравится ей, - значит быть глупым, посмешищем. А мне так хотелось всегда быть для нее чем-то особенным. Но разве у меня была такая возможность? Любить взахлеб, - все, что мне разрешалось, еще со времен Вани. Все так же оставалось неизменным.

«Понимай, как хочешь», - ее фраза не даст мне спать, не даст мне есть, выступать, думать о чем-то другом. О, кто как ни Волкова, знала, что и когда нужно сказать. Она всегда умела убивать словом, моя девочка. Зачем ей пистолет, если сказав всего лишь пару слов, она могла лишить человека всякого чувства свободы, воли, разума? Она всегда знала, чем нужно брать людей, и пользовалась этим напропалую.

И снова все по стандартному сценарию. Вряд ли она оставила мне выбор. Она все уже давно решила для себя, и без всякой моей помощи? Зачем ей такие, как я?

«Привет, Уфа!», - радостно кричит моя девочка, в эйфории прыгая по сцене.

Похоже, она действительно чему-то радуется. Знать бы чему. Быть бы мне этой причиной, хочу быть причиной ее счастья.

Сегодня наша песня «All About Us» звучит как-то по-другому, более интимно что ли. В том плане, что мы поем ее будто друг другу, не обращая никакого внимания в зал, хотя так, конечно, поступать нельзя. Ну что уж тут поделаешь? У меня нет другого выхода, как утонуть в ее ледяных голубых глазах, и вообще забыть о том, где ты, и что ты тут собственно делаешь. Но меня это меньше всего волнует. У меня есть она – ее глаза, и в эту минуту это самое главное. Остальное подождет.

На «Loves me not» она убегает от меня, и я вновь теряю ее глаза из виду. Это самое страшное, и она нарочно добивается этого. Иногда ей совсем не нужны слова, чтобы убить человека. Но она напропалую пользуется всеми своими хитростями. Ведь она лисёнок. В ней столько энергии, что я в тайне завидую ей, глядя на то, как моя сумасшедшая девочка прыгает, скачет по сцене, да еще умудряется петь. Все-таки она уникальная, даже раритетная какая-то. Таких одну на миллион. Точнее, таких вообще больше нет. «She loves me… she loves me», - пропевает она хриплым голоском, перед тем, как начинается самый классный проигрыш из всех песен, и она оборачивается ко мне, лукаво улыбаясь, будто утверждает своими словами что-то. Пусть это слова даже из наших песен. Ведь наши песни – всего лишь отражение наших сложных взаимоотношений, наших душ. Я грустно улыбаюсь ей в ответ, будто она разгадала все мои тайны. Зачем тогда все самые сложные ребусы она доверяет мне? Той, которая никогда их не разгадывала…

«А теперь прозвучит песня, она очень трогательная, и одна из Ленкиных любимых, я не знаю почему», - на последних словах Волкова смеется, - «Лен, почему?».

«Мне вообще больше лирика нравится, она красивая очень, со смыслом…».

«Да?», - она притворно удивляется.

«Ты знаешь! Моя Ничья!», - разворачиваясь, я ухожу в другую сторону – противоположную ей.

Пока мы поем мою любимую песню, я все еще думаю над ее фразой: «Понимай, как хочешь», я думаю на разгадками ребусов и всеми вопросами, ведь на многие я так и не нашла ответа. А если и нашла, то получала очередной. Так, как было с кулоном, ну вот, казалось бы, нашелся он (или он вообще не терялся?), а в ответ мне еще одна тайна, которую Юля мне никогда не раскроет. Я должна сама! Наверное, это такая тренировка. Но, пожалуй, это не волновало меня больше всего. Сейчас я по-настоящему была озадачена ее фразой, и тем, что творится у нее в душе. Эту тайну, этот наисложнейший ребус я должна разгадать. Но есть ли у меня возможность? Хоть малейшая попытка приблизится к разгадке? Ведь Юля это Юля. И ничего уж тут не поделаешь. Она сплошная загадка, которую вряд ли кто-то сможет разгадать. И вряд ли кто-то разгадает. А может она нарочно подсунула этот ребус для того, чтобы я, будучи непрерывно ломая голову, так и не получила ответ? Может она загадала мне неразрешимую задачу? Ведь от нее можно ожидать что угодно. Или же наоборот – она дала шанс проникнуть в ее душу, вывернуть ее наизнанку, изучить вдоль и поперек, а потом просто напросто она захочет убить меня. Ведь это так сладко умереть, зная все ее тайны, страхи (которые она никогда и никому не доверяла), желания, чувства. Я не побоялась бы умереть в обмен на все это…

«Что не хватает тебе?», - спрашивает она меня, будто на зло.

Но нет, всего лишь закончилась песня…

«Любви, наверное… большой и чистой…».

А что я могу еще сказать? Я давно уже сдалась ей, еще с того дня, как она зашла в офис, деловито протянула руку Ване, а потом, сняв солнцезащитные очки и повернувшись ко мне, расплылась в улыбке. И даже тогда я уже сдалась, потому что понимала, что играть с ней бесполезно. Такие, как она – выигрывают по определению. Такие, как она – устанавливают правила. И я сдалась без малейшего сопротивления, так и не узнав правила игры. Сложила лапки, поджала хвост и сдалась, отдав ей свое сердце. Только вряд ли таким, как она – нужны эти сердца. Их бросают сотнями к ее ногам, а она проходит мимо, по некоторым топчется. Ей никто не нужен. Моей девочке не нужна ничья верность, а предательство она и вовсе счастливо не заметит. Но это не значит, что она не влюблялась. Даже наоборот.

Она любила. По-своему. Я ведь всегда могла найти для нее оправдание, даже когда мое сердце, кинутое к ее ногам, где-то затерялось среди остальных… Ведь я предпочла найти ей оправдание, не разочаровываться в ней. Я предпочла жить во лжи, чем без нее. Таким, как я – ничего иного не остается.

«Show me love!», - и после всего она просит показать мою любовь. Неужели всего мало? Мало, мало, мало!?

Я отчаянно иду за ней по сцене, и едва ли успеваю вцепиться пальцами в ее спину, которая стремительно холодеет. Неужели я настолько ей безразлична? Эту мысль я просто не могу выносить! Я ловко обвиваю ее талию руками, не давая шанса выбраться. Странно, но она и не пытается, лишь накрывает мои руки своими. Он кончиков пальцев проходит разряд. «Show me love, show me love, give me all that I want», - неожиданно для меня, наши руки сцепляются в замок, и она улыбается мне. Неужели, ей не настолько безразлично? Это радует меня, и я отвечаю ей улыбкой.

«Сейчас снова медленная композиция прозвучит, называется она ‘Gomenasai’, эту песню мы посвятили Японии», - стандартный набор слов, за которыми следует коронное: «Коля, выключи пушки. Сделай интимный нам свет! У нас романтика!».

Волкова, не теряя времени, подходит ко мне и молча обнимает, положив голову на мое плечо. Затем как-то рассеяно целует его, крепче прижавшись ко мне, будто боится, что я оттолкну ее, брошу. Но такого не случится. И вряд ли теперь случиться. От радости и эйфории, я прикрываю глаза, обняв ее за талию. Ее руки мягко обнимают мою шею, зарывшись в непослушные рыжие волосы. На проигрыше она стоит, грустно держа меня за руку, не позволив себе ничего. Но неожиданно наши взгляды сталкиваются. Она трясет рукой, будто ей так хочется поцеловать меня, затем не сдерживается и посылает мне воздушный поцелуй. Я притворно отхожу от нее, и залепляю себе пощечину. Она шлет еще один поцелуй, улыбаясь. Затем подходит ко мне, обняв шею рукой, и на секунду ее губы вспухают на моих губах. Затем снова любимые объятия… Что же ты делаешь, Юлёк? Не знаю откуда во мне столько ностальгии, но я снова думаю о прошлом. Что за привычка дурацкая?

Помню, наши концерты в 2001, когда все только начиналось. Господи, насколько все было глупо, фальшиво, зато все тащились. И только попробуй забыть какой ногой топнуть, какой рукой хлопнуть на какой-нибудь песне, настолько все было отрепетировано! И меня тошнило от этого! От этих фальшивых эмоций и чувств. Считаешь себя обезьянкой в цирке, куклой в руках. Поначалу было прикольно, весело, пришла жажда денег, которые кружили голову, и тебе даже не верилось, какая власть, какое влияние в твоих руках. Но влияние – это всегда ответственность за тех, на кого ты как раз и влияешь. А сколько потом было писем, после того, как оказалось, что Тату – вовсе не лесбиянки? А всего лишь «игравшие в любовь» две абсолютно гетеросексуальные девочки, одна из которых даже успела залететь. Хотя на счет гетеросексуальности (абсолютной) можно было бы поспорить, но заострять внимание на этом уже никому не хотелось. И все это настолько наскучило мне потом, что меня тошнило от этой игры. Зато сейчас – стоя на небольшой сцены Уфы, совсем не собирая Tokyo Dome, самые крупные площадки самых крупных стран, я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Я знала, что она обнимает меня искренне, что Ваня не стоит за кулисами, и не говорит ей: «Юля, запусти руки под майку Лены», «Лена, потрогай Юлю за попу» и прочие глупости. Я знала, что это искренне, это по-настоящему!!!

Я замечаю, как у меня дрожат пальцы. Наверное, это от нетерпения все рассказать. Или же от страха. Или от холода, сковывающего мое тело? Я сижу в номере на нашей кровати и понимаю, что ждать больше нечего. Мне нужно рассказать ей, просто нужен момент. Но разве в этой чертовой суете мог бы найтись такой? Мне нужно все обдумать, последний раз…

… Когда мне было четырнадцать, я едва ли думала о том, сколько всего может произойти в моей жизни. И тогда, в ту самую теплую солнечную осень, я не могла подумать о том, что в моей жизни может появиться человек, который перевернет мою жизнь с ног на голову. Когда она вошла в купе, ничто еще не предвещало нашей общей славы, нашей дружбы, нашей бесконечной привязки друг к другу. Но все, так или иначе, нарастало, как снежный ком. Сначала ее рассказ о кастинге, который я случайным образом прошла, потом Ванина идея присоединить еще одну девочку, никаких инь янь, просто еще одну, которая если уйдет, ничего не произойдет. Которую можно было бы заменить. Но разве нас мог кто-то заменить? А потом его самая сумасшедшая во всем мире концепция – одна любит другую. Черт подери!!! Как же это просто – одна любит другую! И плевать, что мы две натуралки, ведь это досадное недоразумение легко забыть, плевать! Главное – одна любит другую! Мы – две противоположности, которые бы при других условиях, никогда бы не общались, не дружили. Ну ведь любой дурак мог бы придумать эти юбки, блузки, поцелуй малолеток под дождем, но никто ведь не придумал!!! Идеи сумасшедших всегда побеждают! А его концепции!!! И когда это приобрело мировой характер, мне казалось, что весь мир в моих руках. В наших руках – двух девочек, любящих друг друга. Полюбила я ее не сразу. Преодолев сотни ее истерик, десятки романов, тысячи ссор, измен, я влюбилась в нее. По-настоящему. И как это могло не пугать меня? Я грустно смотрела на нее, когда она говорила мне: «Слушай, все, надо сменять эти юбки уже. Надоели, чесн слово!», и думала, что мы уже сами не замечаем, что мы всего лишь те, - что Ваня нам навязал. И вряд ли от этого когда-нибудь избавимся. Мне проще бы было умереть, чем любить ее, на такие способны только сумасшедшие. А как я могла быть нормальной? Они, они сделали меня такой! Со своими непристойностями, со своими мокрыми майками на голое тело, с откровенными вопросами, с Юлькиными поцелуями, с ее руками, грудью, со всеми концептуальными фигнями, с книгами, с интервью, с шоу, со всем грязным шоу-бизнесом!!! Черт бы их всех побрал! Как я могу не бояться любить ее, зная, что она не ответит мне тем же? Или я плохо ее знаю? Мне стыдно за свою любовь, мне страшно. Мне давно не 16, и Юльке давно не 15, мы взрослые девушки, а я думаю о таком… Наверняка, она просто сойдет с ума, узнав об этом. Странно, но слов для всего этого я попросту не могла найти. Для самых важных слов – слова не нужны.

- Ну что скажешь, рыжая? Как тебе концерт? – Она медленно вошла в комнату, расслабленная после контрастного душа.

С кончиков ее волос стремительно падали капли, разбиваясь о пол, на нее лице застыла удовлетворенная улыбка, а глаза не выдавали ничего, кроме усталости. И я ее понимаю. Очнувшись, я открыла глаза и бегло пробежалась по ней взглядом, восхищенно вздохнув.

- Хорошо, все было круто. – Ответила я, устало откинувшись на кровать. – Впрочем, почти как всегда.

Я готова была расплакаться от негодования. Что-то разрывает меня изнутри. И мне кажется, что терпеть это невыносимо. Разве нужно терпеть головную боль? Нет, поэтому, вы пьете таблетку. Но тут было только одно лекарство – рассказать ей. Хотя и ядом это вполне могло оказаться, но я почти ничего не боялась. Что суждено, того не избежать. Только мои пугливо дрожащие лопатки сжимались от страха, только мое небо пересыхало, а язык прилипал к нему, только мои руки непослушно дрожали, а глаза время от времени наполнялись слезами. Этого разговора было не избежать. Неизбежное – всегда страшно.

- Чего ты какая-то невеселая? – Юля подошла ближе и села на край кровати, мягко опустив руку на мои волосы. – У тебя что-то случилось? Милая моя, ты выглядишь такой взволнованной...

Она грустно смотрела на меня, тихо и блаженно скользя взглядом по моему лицу, буксовала на пересохших от волнения губах, и еще долго оставалась там, а затем скользила дальше, перебираясь на шею, отчего у меня пробегал холодок. Затем ее взгляд, с томным вдохновением скользил вниз, огибая грудь. Она всегда восхищалась ею, не то, чтобы завидовала, просто любила ее, и как только у нее был шанс – непременно тискала ее, сжимая в своих маленьких аккуратных ладошках. Она, как маленький ребенок, который изучает что-то новое вокруг него. Но моя грудь давно перестала быть новым предметом роскоши в ее окружении, она любовалась ею еще с самого начала. Она никогда не скрывала, что самая красивая часть тела у человека – грудь. И только женская. Своим размером она тоже была довольна, и никогда не комплексовала по этому поводу, да и я не раз говорила ей, что размер «что надо», маленькая, аккуратная, я бы даже сказала концептуальная и сексуальная. Она всегда могла контролировать ситуацию только своей грудью. Другое дело – я. Я никогда не занималась подобным, мне хватало восторженных, притихший взглядов Юльки, которая никогда не отказывала себе в удовольствии наблюдать за моей грудью, а потом самым соблазнительным образом улыбаться, видя, как от ее взглядов, мои соски серьезно твердели и возбужденно выпирали сквозь ткань какой-нибудь футболки. Она никогда не отказывала себе в удовольствии схватить меня, ласково обхватив своими пальцами. И совсем не важно где это происходило: в машине, в номере, в ванной, в постели или даже на концерте. Ее это ничуть не смущало. Вряд ли была хотя одна вещь в ее жизни, которая бы смогла смутить мою девочку.

- Да устала просто. – Отмахнулась я. – День такой выдался, что толком не выспались, и тут же на площадку побежали. Короче, как обычно. Кстати, сколько уже время? Наверное, поздно…

- Не знаю, около двух, наверное. – Она пожала плечами, и огляделась в поисках часов. – Чем займешься? Спать будешь?

- Нет. Я не хочу. – Неожиданно я открыла глаза и уставилась на Волкову. – Поговори со мной просто, мы так редко с тобой разговариваем не о работе. – Я грустно выдохнула и снова прикрыла глаза.

Она все еще сидела рядом, перебирая своими пальчиками мои волосы, затем аккуратно нагнулась и поцеловала меня в закрытые глаза. Я засмеялась, и она тут же подхватила мой смех. Странно, но ведь для счастья действительно так мало надо! Я чувствую себя самой счастливой и самой несчастной одновременно. Вот хрень, ведь может же быть такое? Плюс ко всему я не могу думать ни о чем, кроме как о своей «болезни» под названием Юля. Вот хрень, а я и правда сумасшедшая. От этого я начинаю смеяться еще сильней. Благо, что Волкова так и не знает этой причины. Она беззаботно щекочет меня, дурачится, и заявляет, что мы как обычно. Как обычно, Юлёк, только я теперь люблю тебя, - думаю я, и, открыв глаза, пронзительно смотрю в ее голубые глаза, теряясь там без конца. Ну что, принадлежат ли твои глаза кому-то? А твои спекшиеся губы? А твои руки? Нет, руки только мои! Я только крепче сжимаю их, будто подтверждаю свои мысли, и она даже не сопротивляется меня, только наваливается на меня всем телом и почти невесомо целует в шею, будто боится, что нас заметят. Так мы и лежим, она придавливает меня, мирно и ровно дыша где-то в районе уха. От умиления я прикрываю глаза, и, не удержавшись, обхватываю ее спину двумя руками.

- Как же я счастлива, что у меня есть ты… - Тихо-тихо бормочу я себе.

- А как я рада, что у меня есть ты! – Так же тихо шепчет она мне на ухо, едва касаясь мочки губами.

- Юлек, ты можешь мне кое-что пообещать? – Спустя мучительную минуту счастья, спрашиваю я, дрожа от нетерпения.

- Конечно, что? – Ее подбородок тоже дрожит от нетерпения.

Теперь мне становится по-настоящему страшно. Взяв с нее обещание, я буду думать об этом всегда. Но Юля это Юля, дав обещание, совсем не факт, что так будет. И ничего с этим не поделаешь. Таким нежным и одновременно дерзким, как она, таким строптивым, таким голубоглазым, таким черноволосым, - прощают все. А я простила ей уже все давным-давно, даже то, чего она не делала. Я прощаю ей все, держа ее за руку, вдыхая запах ее тела, от которого у меня кружится голова. И знаете что?

Я не боюсь быть брошенной. Я знаю, что она всегда со мной…

- Обещай, что ты никогда не оставишь меня.

- Никогда не говори никогда, - улыбается она, приподнявшись и склонившись надо мной, - но я обещаю тебе! А ты можешь мне кое-что пообещать?

- Что? – Растеряно спрашиваю я, затаив дыхание, любуясь ее свисающими смольными волосами, которые вот-вот набьют мой рот, и устоятся вместе с моим языком под пересохшим небом. – Что, Юлёк?

- Обещай, что ты всегда будешь только моей…

Она рассеяно улыбается. И только собственницы могут сказать такое, взять обещание. Но я всегда была только ее, с кем бы я не находилась физически рядом, о ком бы я не думала, с кем бы не целовалась, с кем бы не флиртовала, о ком бы не говорила, - я всегда была только ее. Тотально. И это такое сумасшествие принадлежать тому, кто никогда и никому не принадлежит.

Дата добавления: 2015-08-17