Садко. Принцесса Турандот в Третьей студии МХТ

Это не лишено грации и кокетства, когда в прологе смиренно заявляется, что будет показана "очередная работа" всего-навсего только студии, сотрудники которой ни капельки не претендуют на титло законченного актера; тем не менее это был спектакль, и премьера "Принцессы Турандот" в этой чуточку лукавой Третьей студии всей театральной Москвой и ожидалась и принята была как большой, театральный день.

Но прежде всего хочется спросить словами милого Тартальи: "Почему именно "Принцесса Турандот"? Чего они все к ней лезут? Мало ли на свете других... пьес!"

В другом месте и по другому поводу мне случалось выражать подобное же недоумение, и я остаюсь при нем и ныне, и присно, и во веки веков.

Вот в прологе уверяют, что "Турандот" -- только предлог, что постановка ориентируется на современность. Очень хорошо. Значит, нам не придется разбираться в старом споре Гоцци -- Гольдони, который, конечно, очень интересен на каком-нибудь историко-театральном или литературном семинарии, но до которого зрителю 5-го года советской эры столько же дела, как и до прошлогоднего снега.

Но уже в самом выборе пьесы есть что-то от устарелой моды, от инерции, от "современности вчерашнего дня", если угодно... В самом деле, ведь это еще тогда, в пору своего первого кризиса, когда за "достижениями" Художественного театра вдруг разверзлась зияющая пустота, театр бросился, между прочим, к "старичкам": не завалялись ли где забытые театральные ценности, не выручат ли итальянские маски и т. п. Тогда найдена была и "Принцесса Турандот". И с тех пор чуть ли не каждый держащий испытание зрелости режиссер избирает эту постановку своей "экзаменной темой".

Увы, на экзаменах никогда не задают современных тем, а всегда что-нибудь из прописей вчерашнего дня... Да и не нуждается Вахтангов в таком экзамене: после "Чуда св. Антония" и "Гадибука" он и без того признанный режиссер.

Может быть, бьет пульс современности в подходе к пьесе, в ее интерпретации? Пожалуй, поскольку Гоцци писал свою романтическую сказку все же "всерьез", а Вахтангов разделал ее "впонарошку". В этом неоспоримое право театра -- и мы твердо усвоили, что "церемониться" с пьесами и авторами нечего...

Сцена разворочена, площадка изнасилована, объемные декорации искривлены, щиты-полотнища развешаны так, чтобы зритель и вспомнить не смел о павильоне, экзотика слегка намеченного театрального костюма только подчеркивает удельный вес основного одеяния -- фрачной пары... Казалось бы, все кричит о "современности".

Но почему все это такое розовенькое, припудренное, накрахмаленное? Почему так изнеженно женствен принц Калаф? Разве в этом алькове не пристало расположиться распарфюмеренному "грезеру" с томиком Игоря Северянина, обсасывающему намоченные в шампанском ломтики ананаса? И вся легкость этой шутливой "китайщины" разве не такова, что вы ждете, как эти "современники" пустятся танцевать танго, тустеп и какие там еще бывают доисторические танцы?..

Так как-то непроизвольно "выполнилась" поставленная задача. И это тем досаднее, что ума, находчивости, изобретения, прямо виртуозности в постановку всажено уйма. Переливчатой игры, движения, искренности сколько угодно, не меньше, чем в радужном мыльном пузыре.

И как хорошо, что мыльный пузырь быстро лопается! Пожалуй, его короткий век его и спасает: еще две-три секунды -- и становилось бы скучно...

Увы, то же и с "Принцессой Турандот". За отсутствием пьесы и напряжения подлинной современности, после первого акта, обрадовавшего элементарной радостью, хорошей техникой, интерес резко упал и держался по линии круто убывающей геометрической прогрессии. Чисто исторический интерес самим заданием вылущен настолько основательно, что даже "масок" по правде говоря, не осталось,-- все держали себя, как сущие маски.

Нужно ли выделять кого-нибудь из исполнителей, если за долгую совместную работу над пьесой все имели время "сыграться"? Хочется отметить, впрочем, хорошую легкость и очень "деликатную" кукольность Принцессы (Мансурова), стильный гротеск Скирины (Лауданская) и любопытный, я сказал бы: "англосаксонский" комизм Тартальи (Щукин).

Впрочем, все вышеизложенное нисколько не помешало постановке иметь большой успех и всю видимость хорошей победы.

"Известия ВЦИК",

1922, 8 марта.

Ю. Соболев. Игра в театр. Вахтангов и "Принцесса Турандот"

1.

Вот мы начинаем

Нашей песенкой простой:

Через пять минут Китаем

Станет наш помост крутой...

Это звучит напевом легким, светлым, чуть ироническим... Ведь и таков спектакль: радостный и улыбчатый. Но в его прозрачности и в его беззаботности -- ирония. Она таится где-то в складках рта, уже обведенного чертой страдания, молодого, но уже повитого горечью лица Вахтангова, что глядит со сцены Третьей студии. Его студии.

"Принцесса Турандот" показывает нам одну из масок Вахтангова-режиссера: маску иронии,

В "Чуде странника Антония" -- сгущенный гротеск, страшный шарж, злая насмешка над "дневником происшествий", в котором можно прочесть о забавном случае с сумасшедшим, вообразившим себя святителем Падуанским.

Этот спектакль вскрыл еще одну черту Вахтангова: точнее -- еще одну его маску: саркастичность натуры, умеющей быть жестокой.

Ибо он, этот, по мудрому слову его учителя Станиславского, "настоящий вождь" -- был, конечно, жестоким. Какой же водитель, знающий, куда нужно направить пасомых им,-- не жесток?

Но в "Дибуке", совершеннейшем создании его режиссерского дара, вскрылась подлинная его сущность: уже не одна из масок Вахтангова, а человеческое его лицо смотрит на нас сквозь эту мистическую сказку, и через древнееврейское, вечно библейское, познали мы нашего современника, таившего в себе прекраснейшую мечту о театре, преображающем жизнь.

Трудными путями шел Вахтангов к осуществлению такого театра: надо было преодолеть весь ужас "рож и харь", которые [...] пригрезились ему, когда он ставил метерлинковское ли "Чудо", чеховскую ли "Свадьбу".

В "Принцессе Турандот" уже нет харь; есть забавные, беззаботно забавляющиеся личины старой итальянской комедии. И в ней неумолчно (на гребенках!) звучит легкий и светлый напев той простой и мудрой песенки, которая утверждает творческое преображение жизни: крутой помост сцены "через пять минут" произволением режиссерской воли превращается, с помощью ловких "слуг просцениума", в очаровательный Пекин сказочного, сочиненного Карло Гоцци, Китая... [...]

2.

"Не примите всерьез ту очень трудную, хотя она и кажется такой легкой,-- игру, которую мы ведем, заставляя в лубочной картинке какой-то девицы видеть изображение сказочно-прекрасной принцессы, в белом и длинном кашне, предохраняющем наше горло от простуды, седую бороду почтенного старца, и в кривом ноже для разрезания книг -- смертоносный клинок кинжала". Вот что хочет сказать нам режиссер Вахтангов, когда утверждает, что "форма сегодняшнего спектакля" ("Принцессы Турандот") -- единственное разрешение сказки Гоцци, выражающее Третью студию в ее сегодняшнем театральном этапе" (из письма Е. Б. Вахтангова -- "Обращение к публике генеральной репетиции").

Сказка Карло Гоцци разрешена не в плане подчеркнутой фантастики; и даже не в рамках "условной" постановки: "игра в игру", кигра в театр" -- вот подход постановщика. Отсюда естественно звучание иронии.

Это ироническое в режиссерской трактовке дает нам возможность увидеть "кухню театра": увидеть все секреты механики, превращающей на наших глазах сценические подмостки в улицу Пекина, в залу заседаний, в покой принцессы, в застенок и храм.

"Вот как это делается: смотрите",-- приглашает зрителей режиссер, и выпускает актеров, изображающих слуг просцениума (точнее: играющих в слуг просцениума!), которые, проворно навесив на кольца пестрые ткани, поднимут их на блоках и действительно "преобразят жизнь".

"Игра в игру"! И вот играют актеры не роли, а самую игру в роли.

Потому-то и одеты они так "странно": в бальные платья и во фраки, а поверх этих современных туалетов (я бы и больше их осовременил: разве фрак выразитель одежды наших дней?) -- поверх этих туалетов набросили они -- на наших глазах, при свете зрительного зала,-- намеки на "стильные китайские костюмы".

Потому-то и изображает кашне бороду старика, потому-то наклеенные щеки и заменяют грим.

Но мало этого: в сказке Гоцци есть любовник, злодейка, наперсница, драматический и комический отец, служанка и слуга.

Любовник -- влюбляется, злодейка пышет местью, драматический отец--страдает, комический -- забавляет мнимыми огорчениями, служанка и слуга -- жертвуют жизнью за господ, а наперсница сопереживает все романы своей царственной подруги.

"Не примите всерьез этих персонажей! Не вздумайте зажить их чувствами! Играйте в любовника и в его любовные переживания, играйте в злодейку и в ее злодейства, играйте в драматические чувства благородного отца и в комические -- комического отца!"

Так учит Вахтангов.

И в таком разрешении дает нам "Принцессу Турандот".

Она показана "как игра в театр". Словно мы присутствуем на домашнем маскараде, в котором забавляются наши добрые знакомые, нарядившиеся китайцами и турками, неграми и матросами. И мы знаем, что толстый турок -- Иван Петрович.

И еще мы знаем: скоро кончится праздник и примут свой обычный вид и негр, и китайцы, и турки.

И когда "черные маски", которые тоже только играют в маски, выйдя за занавес, произнесут:

"Представление сказки Карло Гоцци "Принцесса Турандот" окончилось",-- мы поймем, что игра в игру прекратилась: Мансурова, Завадский, Щукин, Захава и все остальные, утомленные забавой, разойдутся по домам. Разойдутся со спокойной совестью, ибо они никого не обманывали, никем не притворялись настолько, чтобы в притворстве зажить настоящими чувствами, никого не старались убедить, что кашне есть действительно борода, а нож для разрезания книг -- кинжал.

Они искусно, ловко и находчиво играли в трудную игру в театр.

"Театр и музыка",

1922, 21 ноября.

Дата добавления: 2015-08-20