Английская адвокатура с древнейших времен до XIX века

В Англии, этой классической стране обычного права и самоуправления, адвокатура, подобно многим другим учреждениям, развилась почти без всякого содействия законодательной власти. Ее организация до настоящего времени не определена законом, а основывается на выработанных веками обычаях. Нет никакого сомнения в том, что английская адвокатура ведет свое происхождение от римской. Некоторые данные указывают даже, что это заимствование произошло чрез посредство Франции.

"Создала стряпчих британским красноречивая Галлия", говорит Ювенал *(605).

Первые известия об английских адвокатах мы находим в законах англосаксонских королей. Они носят там название защитников (forspeca, mundbora, advocatus). Из скудных постановлений, касающихся их, можно вывести только, что употребление адвокатов было распространено в древней Англии. Так, по закону Эдмунда (X в.), человек, убивший члена другой семейной общины, избирал себе защитника, который своим посредничеством должен был предотвратить кровавую месть и заменить ее выкупом *(606). В нескольких других законах установлено возвышенное правило, что для чужеземцев, бедных и отверженных, которые не имеют адвоката, будет родственником и защитником сам король, а для духовных - епископ *(607). Некоторые выражения указывают, что адвокаты избирались из числа родичей, принадлежавших к одной родственной общине *(608).

С течением времени адвокатской профессией стали заниматься и другие лица, преимущественно духовные, так что даже появилось на практике правило: никто не может быть адвокатом, кроме духовных лиц (nemo causidicus nisi clericus). Но частные духовные соборы XII века запретили им выступать в светских судах *(609). Первые зачатки организации адвокатуры появились в Англии в то же время и при таких же обстоятельствах, как и во Франции.

Королевские суды, бывшие, подобно французскому парламенту, вначале разъездными, получили в XIII в. постоянное местопребывание в Вестминстере. Благодаря этому, адвокаты, которые сопровождали суды в их разъездах, тоже осели в Лондоне и начали мало-помалу соединяться и сплачиваться между собой. При Эдуарде I (XIII в.) издан первый закон, касающийся адвокатуры. Он постановил, что при вестминстерском суде должны состоять 140 опытных адвокатов для ведения дел частных лиц *(610). К царствованию того же короля относится возникновение первой из четырех "судебных коллегий" *(611) (Inus of Court), которые по настоящее время являются в Англии рассадниками практических юристов: судей и адвокатов. Это произошло следующим образом. Английские университеты, основанные в Оксфорде и Кембридже еще в XII веке, отвели очень мало места преподаванию юриспруденции: до половины XVIII века профессора ограничивались лекциями по римскому и каноническому праву и относились с пренебрежением к туземному праву, заключавшемуся преимущественно в обычаях. Между тем в судах применялось именно это презираемое университетами варварское право. Вследствие таких обстоятельств стала чувствоваться потребность в каких-либо учреждениях, которые могли бы подготовить лиц, желающих посвятить себя практической деятельности. И вот сначала появились частные юридические школы, открытые опытными юристами-практиками, а затем, когда суды осели в Вестминстере, эти преподаватели английского права соединились вместе и устроили общую "судебную коллегию". Так как она помещалась в здании, принадлежавшем графу Линкольну, то ее стали называть Линкольнской коллегией (Lincoln's Inn). Впоследствии возникли еще три коллегии: Грейская (Gray's Inn), названная так тоже по имени прежнего собственника здания - Грея, внутренний храм (Inner Temple) и средний храм (Middle Temple), расположенные в месте бывших владений ордена храмовников (тамплиеров). Все четыре коллегии представляли собой не только школы, но вместе с тем и пансионы. Они помещались в громадных зданиях и имели свои библиотеки, аудитории, капеллы и квартиры для преподавателей и учащихся. Лица, окончившие коллегию, продолжали всю жизнь считаться ее членами, какое бы общественное положение они ни занимали, и часто даже жили в стенах воспитавшего их заведения. Так как университеты не давали практического образования, и так как правительство запретило частные юридические школы *(612), то судебные колегии стали единственными учреждениями, которые подготовляли адвокатов и судей.

Интересные сведения об устройстве и положении этих коллегий в XV в. сообщает писатель того времени канцлер Фортескью *(613). По его словам, юноши благородного происхождения сначала обучались в низших "канцелярских" коллегиях (Inns of Chancery). Их насчитывалось 10, а в каждой из них находилось по 100, а иногда и более учеников. По окончании курса в такой коллегии юноши поступали в судебные коллегии, которых было всего 4. Число учащихся в каждой из них было не менее 200. Плата за содержание с коллегии равнялась минимум 28 ф. стер. Эта сумма для того времени была столь значительна, что уплачивать ее могли только богатые люди. "Потому-то", говорит Фортескью: "во всем королевстве нет почти ни одного выдающегося юриста, который не был бы джентльменом по происхождению и состоянию. Как высшая, так и низшая коллегии представляли собой нечто вроде гимназий или академий, в которых обучались истории, музыке, пению, танцам и другим забавам, приличествующим знатным лицам" (jocos nobilibus convenientes). В свободное от этих понятий время они предавались изучению права *(614), а в праздничные дни проходили священную и светскую историю. Таким образом, знатные и богатые лица отдавали своих детей в коллегии не для того, чтобы они специально изучали юриспруденцию, и еще менее для того, чтобы впоследствии добывали себе этой профессией средства к жизни, а с целью "образовать их манеры и предохранить от заразы порока". Последнее обстоятельство, по замечанию Фортескью, вполне достигалось той строгой внутренней дисциплиной, какая существовала в коллегиях. Хотя единственным наказанием было исключение из коллегии, но так как исключенный из одной коллегии не мог быть принять в другие, то это наказание производило в высшей степени устрашающее влияние, и члены коллегии вели себя превосходно. К сожалению, Фортескью ничего не говорит о внутреннем управлении коллегий и о порядке допущения к адвокатуре.

Из этого описания видно, что судебные коллегии в XV в. отличались уже другим характером, чем в первое время своего существования. Из чисто юридических школ они обратились в общеобразовательные заведения, и преподавание права перестало быть их единственной задачей.

Вскоре изменилось также отношение между канцелярскими коллегиями и судебными. Первые стали исключительным достоянием низшей отрасли адвокатуры - сословия поверенных, а вторые остались воспитательными заведениями для судей и адвокатов *(615).

Организация судебных коллегий приняла более стройный вид с XVI и XVII вв. *(616) По словам Дегдаля, писатели XVIII в., они представляли собой самоуправляющиеся общины, членами которых были адвокаты и кандидаты в адвокатуру. Во главе коллегий стояли выборные старшины (Benchers). Они возводили учащихся в звание адвокатов и лишали его, наблюдали за внутренней дисциплиной и вообще заведовали всеми делами общины. Из них избирались также профессора (Readers), которые читали лекции и руководили занятиями учащихся. Один из профессоров назывался старшим (ChiefReader) и по кругу своей деятельности соответствовал современному университетскому ректору. Подготовка к адвокатуре состояла в следующем. Молодые люди, окончив канцелярскую коллегию или получив домашнее воспитание, должны были пробыть в судебной коллегии восемь лет *(617). В течение этого времени они слушали лекции профессоров и упражнялись в юридических диспутах. Учебный год разделялся сообразно с этим на две половины: одна посвящалась лекциям (readings), а другая диспутам (moothings). В известные дни открывались заседания в присутствии трех старшин (benchers) и под председательством ректора (Chief-Reader). Председатель прилагал для обсуждения какой-либо тезис. Сначала слово предоставлялось младшим студентам, затем старшим и, наконец, председатель делал резюме прений и высказывал свое мнение. Как видно, эти диспуты очень походили на современные конференции французских адвокатов - стажиеров и имели важное значение для развития диалектических способностей в студентах. Помимо участия в диспутах, члены коллегий должны были принимать участие в общих торжественных обедах, происходивших в определенные сроки. Присутствие на этих пиршествах служило внешним признаком пребывания учащихся в коллегии. Подобно университетам, коллегии давали своим членам ученые степени. Через три года по поступлении учащиеся (students) получали звание "внутренних адвокатов" (inner barristers), так как они не имели права выступать в судах, а должны были еще упражняться внутри коллегий. Внутренние адвокаты еще через пять лет обращались во "внешних" (outer, utter barristers) и получали право практиковать. Кроме этих двух видов степени "барристера", соответствовавшей университетской степени бакалавра (bachelor) иликандидата прав, существовала еще степень "серджента" (serjent at-law, serviens ad legem), т. е. доктора прав. Но в то время, как степень барристера предоставлялась самими коллегиями, возведение барристеров в звание серджентов, составляло привилегию короны. Фортескью знакомит нас с порядком назначения серджентов, существовавшим в XV веке. По его словам, канцлер избирает, когда найдет нужным и после предварительного совещания с высшими судьями, 7 или 8 лиц известных своими юридическими талантами и знаниями из числа барристеров, практикующих не менее 16 лет.

Их имена сообщают канцлеру, который объявляет им, чтобы в назначенный день они явились к королю для принятия предварительной присяги. Они являются и обещают клятвенно прийти в определенный срок в назначенное место, чтобы принять звание серджента и уплатить следующие по обычаю деньги. Затем в назначенное время устраивается торжественное празднество возведения в сердженты, празднество, продолжающееся нередко целую неделю и своей пышностью напоминающее коронацию *(618). Все высшие лица в государстве присутствовали на них, и даже сам король со всем семейством и двором удостаивал их своим посещением *(619). Все издержки на устройство празднеств относились на счет новоизбранных серджентов. По словам Фортескью, каждому из них приходилось уплачивать не менее 260 фунт. стер., что в те времена составляло огромную сумму. Вместе с тем новый серджент должен был подарить каждому из присутствовавших гостей по золотому кольцу разной стоимости, смотря по рангу и достоинству гостя. Точно также было в обычае раздавать ливренные платья слугам гостей и даже родственникам и друзьям, сопровождавшим этих слуг *(620). Как видно, издержки, сопряженные с получением звания серджента, были громадны, и неудивительно, что в царствование Ричарда II шесть барристеров отклонили от себя избрание в сердженты. Впрочем, по решению парламента они были принуждены взять свой отказ обратно и уплатить штраф *(621). Торжественная форма возведения в сердженты почти не изменялась в продолжении целых столетий, хотя становилась с течением времени все менее пышной. Последнее большое празднество относится к 1775 году *(622).

Чем же отличались сердженты от обыкновенных барристеров? Тем, что помимо тех прав, которыми пользовались барристеры, им был предоставлен еще целый ряд других. Так, они имели исключительное право вести дела в некоторых судах (Court of Common Pleas) и по особой важности делам, исполнять обязанности судей на ассизах, присутствовать в парламенте при обсуждении петиций *(623) и т. п. Далее, начиная с XV века, члены высших судов обязательно должны были избираться из числа серджентов *(624). Помимо того, институт серджентов имел еще важное политическое значение. Дело в том, что в присяге, которую они приносили, вступая в звание, они, между прочим клялись "защищать, в случае спора между королем и его подданными, права подданных). Они являлись, таким образом, естественными защитниками интересов народа в случае посягательства на них со стороны короны.

Сержанты, входя в состав судебных коллегий и считаясь их членами, образовывали в то же время особую корпорацию. Вначале они разделялись даже не три корпорации (Scroop Inn, Sergeants Inn and Faryndon Inn), но впоследствии соединились в одну (Faryndon Inn). В определенные сроки они сходились на общие товарищеские обеды *(625).

Возвращаясь к судебным коллегиям, мы должны заметить, что организация из оставалась неизменной до нынешнего века.

В течение целых столетий они являлись самоуправляющимися корпорациями, снабжавшими страну юристами-практиками: судьями и адвокатами. Что касается специально адвокатов, то Англия не может похвастать именами столь выдающихся ораторов, как Франция. "Судебное красноречие в этой стране", говорит Форсит: "было, по-видимому, почти неизвестно до второй половины XVIII в. Действительно, мы читаем о "серебряном языке" (silver tongued) Финча, впоследствии лорда Ноттингама, которого в свое время называли "английским Цицероном" и "английским Росцием", но из его речей не сохранилось ни одной такой, которая оправдывала бы это название" *(626).

Причинами малого развития красноречия в Англии Форсит считает: 1) господство в английском праве формализма *(627), 2) огромное количество законов, которые приходится знать адвокату и изучение которых "способно погасить пламя таланта и заглушить воображение, в ужасе отступающее при виде тысячи томов, где заключены тайны нашей юриспруденции" *(628); 3) пренебрежение английских адвокатов к изучению правил ораторского искусства *(629); 4) позднее выступление на поприще деятельности вследствие долгого пребывания в судебных коллегиях и трудности приобрести практику, результатом чего является то, что "лучшие годы жизни адвокаты проводят в бездействии по недостатку занятий" *(630). К числу причин упадка красноречия следует отнести также то обстоятельство, что, по старинному началу обычного права, адвокаты не допускались к защите обвиняемых в государственных и важных уголовных преступлениях (treason and telony) *(631). Основание такого постановления заключалось в том, что, по обычному праву, судья считался "первым защитником подсудимого", и что, следовательно, не представлялось надобности в особом адвокате. Недостаточность подобного оправдания была давно признана, и еще в 1649 году известный юрист Уайтлок сказал, что не понимает, почему в таком случае судьи не заменяют адвокатов и во всех остальных делах, производящихся перед ними *(632). Даже жестокий и кровожадный судья Джеффриз говорил: "по моему мнению нехорошо, что человек, обвиняемый в грошовом проступке (twopenny trespass), может быть защищаем адвокатом, а если он совершил кражу, убийство, вообще уголовное или даже государственное преступление, при котором дело идет о его жизни, состоянии и чести, то он не должен иметь защитника" *(633). Нечего и говорить, что это правило принесло самые гибельные и плачевные результаты не только для развития адвокатуры, но и вообще для правосудия. "Трудно назвать", говорит Филиппс: "хоть один древний процесс, который не был бы запятнан каким-либо нарушением основных начал уголовной юстиции". Все они, по словам Форсита, были юридическими убийствами *(634). Напрасно подсудимые молили о дозволении избрать защитника, напрасно они указывали на свою неопытность, незнание законов и неумение защищаться, судьи, исполняя предписание обычного права, должны были оставаться непоколебимыми. Нельзя без тайного содрогания читать этих униженных просьб, сохранившихся в сборниках судебных процессов. "Я не имел", говорил герцог Норфолькский, обвинявшийся в государственной измене при Елизавете: "даже 14 часов для подготовки, считая день и ночь; я был брошен на целую груду законов, не зная, какие из них нужны мне". На этом основании он просил о назначении ему защитника, но суд отказал *(635). Точно также полковник Лильберг во время регентства Кромвеля напрасно обращался к суду с такою же мольбой и восклицал, что "если ему не дадут защитника, то он не пойдет далее, хотя бы должен был умереть за это, и что его невинная кровь падет на судей *(636). Но из всех процессов, упоминающихся в английской истории, один, по словам Форсита, более всех возбуждает негодование и ужас. Это процесс или, вернее, юридическое убийство Алисы Лайль, которая была обвинена в государственной измене за то, что дала приют в своем доме двум лицам, участвовавшим в мятеже. Вопреки закону, она была предана суду раньше самих мятежников. Суд происходил под председательством Джеффриза, который употребил все усилия, чтобы вынудить у свидетелей неблагоприятное для подсудимой показание, а у присяжных обвинительный приговор. Само собой разумеется, что он достиг своей цели, несмотря на то, что не было доказано, чтобы подсудимая знала об участии укрытых ею лиц в мятеже. Алиса Лайль была приговорена к сожжению на костре, но потом король заменил сожжение обезглавлением *(637). Всходя на эшафот, она сказала следующее: "мне говорили, что суд должен быть защитником обвиняемого; вместо того здесь придавали очевидность тому, что, будучи только слухом, могло иметь наибольшее влияние на суд присяжных. Моя защита была такова, какой можно ожидать от слабой женщины; но какова бы она ни была, она не была повторена суду присяжных. Но я прощаю всем, кто причинил мне зло, и желаю, чтобы Господь простил им" *(638).

Первая попытка отменить древний принцип обычного права законодательным путем относится к 1695 году, когда был издан билль, допустивший в некоторых случаях участие защитника в политических процессах. Во время парламентских прений по этому вопросу произошел любопытный случай. Лорд Ашлей, впоследствии граф Шефтсбюри поднялся, чтобы сказать речь в пользу билля, но от смущения сбился и внезапно смолк. "С удивительным присутствием духа", говорит Форсит: "он отправился и обратил свое смущение в один из самых сильных аргументов в пользу билля. "Если", сказал он, обращаясь к спикеру: "я, встав для того только, чтобы высказать свое мнение относительно билля, так смутился, что был неспособен сказать того, что хотел, то каково же должно быть положение человека, который без помощи адвоката защищает свою жизнь, и притом, боясь, что будет лишен ее" *(639).

Английские адвокаты, получив по этому биллю право защищать некоторых важных преступников, вначале вследствие непривычки действовали очень робко. Так, напр., адвокат Шоуэр (Shower) начал свою речь в защиту нескольких лиц, обвинявшихся в государственной измене, таким заявлением: "мы назначены защитниками вследствие парламентского акта и надеемся, что ничто из того, что мы скажем в защиту наших клиентов, не будет вменено нам в вину. Мы приходим сюда не для того, чтобы оправдывать действия, за которые обвинены подсудимые, или предполагаемые принципы, на которых могли быть основаны такие действия, так как мы не знаем ни одного принципа, религиозного или гражданского, который бы оправдывал или извинял их" *(640). Нельзя не согласиться с Форситом, что это "слишком холодное начало для адвокатской речи".

Статут 1747 еще увеличил число случаев допущения защиты при важных преступлениях, но только в XIX в. (1836 г.) был окончательно уничтожен этот, по выражению Форсита, "остаток варварства", извращавший основное начало уголовной юстиции: "чем важнее преступление, тем необходимее подсудимому помощь адвоката" *(641).

Благодаря влиянию таких неблагоприятных обстоятельств, судебное красноречие стояло в Англии на несравненно более низкой ступени, чем во Франции. Помимо того, английская адвокатура уступала французской еще в другом отношении. В то время как французские адвокаты с древнейших времен являлись людьми науки, так как получали высшее юридическое образование и всю жизнь продолжали заниматься наукой, английские адвокаты были чисто практическими деятелями, мало развитыми в научном отношении. Это объясняется, прежде всего, особенным характером английского права. Французское законодательство было родным детищем римского права, и потому французские юристы усердно изучали Юстиниановы кодексы, отыскивая в них основные принципы своего собственного права. Совсем в ином положении находились англичане. Их право не имело ничего общего с римским и основывалось исключительно на древних обычаях, статутах и судебных решениях, разъяснявших эти обычаи. Английскому юристу-практику нечего было делать с юстиниановым кодексом и с общими принципами права, развитыми в них. Перед ним лежали необозримые груды фолиантов, с казуистическими формулами, в которых почти нельзя было найти общих начал, и которые ему предстояло применять на практике. Неудивительно, поэтому, что судебные коллегии, имея в виду подготовку практических деятелей, не обращали внимания на юридическую науку и ограничивались преподаванием действующего права. Римское право было предоставлено университетам, которые, в свою очередь, относились с презрением к казуистическому, "варварскому" туземному праву и совершенно игнорировали его. Таким образом, то единение между теорией и практикой, которым обусловливалось во Франции процветание обеих этих ветвей знания, было неизвестно в Англии. Университеты шли своим путем, а судебные коллегии своим. И в то время, как университетская наука, неплодотворимая живым семенем практики, выродилась в мертвую схоластику, поле судебной практики, неозаряемое светом науки, обратилось в непроницаемый хаос формализма и казуистики.

Печальное положение судебных коллегий с течением времени вместо того, чтобы улучшиться, все более ухудшалось. В конце XVII в. чтение лекций профессорами из адвокатов (Readers) начало падать и вскоре совершенно прекратилось. Эти лекции, в которых можно было все-таки найти хоть тень науки, так как в них излагались иногда некоторые историко-юридические сведения, были всецело заменены диспутами (mootings). Если еще принять во внимание, что участие в диспутах было необъяснимо и не подвергалось никакому контролю, и что единственным внешним признаком пребывания студентов в коллегиях было присутствие их на торжественных обедах в установленные сроки (terms), то станет вполне понятным появление в английском обществе мнения, что для допущения к адвокатуре нужно только аккуратно уплатить причитающиеся коллегиям взносы и отобедать в них определенное число раз. Порядок допущения к адвокатуре обратился в пустую формальность, и молодые студенты были предоставлены своим собственным силам. В таком положении находилась юридическая подготовка адвокатов до конца прошлого века, когда начало постепенно возобновляться чтение лекций *(642).

До сих пор мы говорили преимущественно о внутренней организации английской адвокатуры в прежние времена. Теперь нам предстоит сказать несколько слов относительно ее профессиональной деятельности и общественном положении. В обоих этих отношениях, английская адвокатура очень схожа с французской. Здесь, как и там, адвокаты были правозаступниками сторон, представительство же принадлежало особому классу поверенных (attorneys or sollicitors).

Целый ряд статутов английских королей запрещает совмещение обязанностей адвокатов и поверенных *(643). Адвокатура всегда считалась свободной профессией, а поверенные - особого рода судебными чиновниками, подобно тому, как французские авуэ *(644).

Точно также здесь, как и во Франции, адвокатский гонорар считался почетным подарком со стороны клиента и не допускал ни предварительного условия, ни таксировки, ни иска.

Английская адвокатура представляла близкое сходство с римским патронатом и отличалась еще в большей степени аристократическим характером, чем французская. Еще Фортескью заметил, как мы видели, что в судебные коллегии поступают только дети благородных родителей. Впоследствии Яков I прямо предписал не принимать в судебные коллегии никого, кроме джентльменов по происхождению *(645).

Это вполне понятно. Громадные суммы, уплачиваемые коллегиям за право пребывания в них, продолжительность подготовки к профессии (12-8 лет), трудность и необеспеченность адвокатской карьеры, все эти причины делали адвокатуру не только неудобной, но и просто недоступной для бедных лиц. Она с давних пор была достоянием состоятельного класса населения.

Если еще заметить, что, начиная с XV века, она стала единственным путем к достижению высших судебных должностей *(646), то при таких обстоятельствах будет понятно высокое уважение, которым она пользовалась в общественном мнении. Хотя она и не выдвинула стольких знаменитых судебных ораторов, как французская, и хотя вообще в среде ее не было так много выдающихся деятелей на поприще науки и государственной жизни, как во Франции, тем не менее и здесь адвокатура имеет немало заслуг пред обществом и государством. Еще Юм заметил, что история Англии многим обязана четырем великим правоведам, вышедшим из судебных коллегий: Томасу Мору, Франсису Бэкону, Кларендону и Уайтлоку.

"Наша страна", говорит Амос: "глубоко обязана представителям юридической профессии сохранением своих самых ценных вольностей (liberties)". В доказательство можно привести имена Томаса Мора, мученика за английскую свободу, Брактона и Фортескью, положивших основы английской юриспруденции, знаменитого правоведа Эдуарда Кока, о котором его личный враг Бэкон выразился, что без него английское правоведение предоставляло бы собой корабль без груза, мужественного судьи Гасконя, не побоявшегося арестовать принца Уэльского за неуважение к закону, Сомерза, столь же великого юриста, как и государственного деятеля, Мансфельда, которого современники считали единственным достойным соперником лорда Чаттама, Борка, Фокса, Шеридана, знаменитых ораторов, Гранта и Стоуэлля, известных ученых юристов, Томаса Эрскина, короля Шотландской адвокатуры, смерть которого оплакивала вся Шотландия, Буррена, первого адвоката Ирландии, лорда Брума, прославившегося своими политическими защитами, и мн. др. *(647)

Особым уважением пользовалось в обществе сословие серджентов. Уже из торжественного обряда их назначения, на котором нередко присутствовали члены королевского дома, можно видеть, что их звание считалось в высшей степени почетным. И, действительно, старинные писатели с большим сочувствием отзываются о серджентах. Фортескью замечает, что хотя в Англии нет степени доктора, но в судебных коллегиях "существует степень или, скорее, почетное звание, не менее славное и высокое, чем степень доктора" *(648). Поп называл серджентов "знаменитыми, уважаемыми (known and honoured) и высокообразованными" (hundred arts refind) *(649). Чоусэр относился к ним с неменьшим уважением, восхваляя их мудрость, благородство и красноречие *(650).

Дата добавления: 2015-08-20