Пасхальная неделя

Приближалась Пасха. По традиции пасхальные церемонии, король Франции проводит с особым {461} благочестием; для будущих супругов, которые так долго живут в грехе, эти церемонии требуют временной разлуки. Король останется в замке Фонтенбло, тогда как герцогиня будет присутствовать на богослужениях в столице.

Габриель согласилась на расставание с большой неохотой. Ее одолевали дурные предчувствия. С мучительным беспокойством обращалась к прорицателям и получала тревожные ответы: она умрет молодой, будет замужем только однажды, ребенок помешает ей осуществить самые заветные ее желания. 6 апреля 1599 г. герцогиня уехала из Фонтенбло. Король провожал ее до берега Сены, где она простилась с ним с душераздирающими рыданиями. Она была убеждена, что больше его не увидит, а также знала, что после ее отъезда советчики снова возьмутся за свое. В три часа пополудни она прибыла по Сене в Париж и перед тем, как отправиться на ужин к банкиру Замету, немного отдохнула у своей сестры Дианы. Весна была ранней, и она выпила после ужина холодный лимонад, вызвавший у нее сильные боли в желудке. Потом она вернулась в особняк своей тетки де Сурди.

На следующий день она отправилась на исповедь в монастырь на улице Сент-Антуан, затем после полудня опять вернулась туда на вечернее богослужение. Почувствовав недомогание от жары и давки, герцогиня отменила ужин у Замета и вернулась к себе. Начались сильные головные боли, потом колики и судороги. В Великий четверг она еще нашла в себе силы пойти на исповедь и вернулась в постель. В четыре часа начались родовые схватки, сопровождающиеся конвульсиями и все более и более {462} угрожающими симптомами. В Страстную пятницу состояние было столь угрожающим, что пришлось вызвать хирургов, которые извлекли «по кускам и частям» мертвого ребенка. Габриель от боли расцарапала себе лицо, волосы ее встали дыбом, лицо посинело, шея и рот искривились в страшных конвульсиях. Она потеряла речь, слух, зрение и умерла в пять часов утра 10 апреля 1599 г.

Болезнь показалась такой странной, что было произведено вскрытие. В тот момент никто не думал об отравлении, мемуаристы называли причиной смерти болезнь и роды. Потом в семье д'Эстре и среди народа зародилось сомнение, которое стало обвинением в устах историков XIX века, Сисмонди и Мишле. Разумеется, подозрения вызвал лимонад Замета. Действовал ли Замет по приказу Генриха IV или кардинала Флорентийского, желающего выдать замуж за короля свою племянницу? Выдвинули также гипотезу, что яд был дан Варенном по указке французских противников брака с Габриелью. Однако гипотеза об отравлении не может восприниматься всерьез, так как для добросовестного наблюдателя болезнь Габриели имеет натуральное, хоть и грозное, название — «послеродовая горячка».

Вокруг постели умирающей царило смятение. В четверг вечером Варенн помчался в Фонтенбло к королю с печальным известием. Прибывший вслед за ним гонец привез письмо умирающей, которая требовала приезда короля, чтобы он смог жениться на ней перед кончиной и таким образом узаконил их детей. Генрих приказал приготовить паром для переправы через Сену. Вернувшийся в Париж Варенн нашел состояние больной настолько тяжелым, что {463} счел приезд короля бесполезным и даже несвоевременным. Навстречу королю послали двух гонцов, чтобы остановить его по дороге. Им велели сообщить, что герцогиня умерла (что было неправдой) и что его присутствие в Париже нежелательно. Знал ли он правду или нет, но он легко дал себя убедить: «Еще один удар судьбы!» — воскликнул он и повернул назад. В Фонтенбло он уединился в павильоне в сосновой роще и разделил горе со своим сыном Цезарем, но Вилльруа без труда убедил его взять себя в руки.

Скорбь короля вызвала сочувствие. Он надел черный траур, чего не делалось даже для королев, а потом в течение трех месяцев носил фиолетовый вместе со всем двором. Что касается итальянцев, то они пребывали в радостном возбуждении. В день кончины Габриели в Венецию, Рим и Флоренцию полетели депеши. «Теперь возник благоприятный момент выдать замуж вашу племянницу и установить прочную дружбу с Францией», — писал Великому герцогу его агент. Из глубины своих гор Маргарита просит Морнея ускорить процедуру развода. Д'Осса и Жуайез активизируют свои действия, папа в принципе соглашается на каноническое расторжение брака и назначает уполномоченных для опроса короля и королевы. Те быстро справились со своей миссией: решение было вынесено 17 декабря 1599 г. За Маргаритой остался титул королевы и герцогини Валуа, две пенсии по 90000 ливров каждая и 200000 экю единовременного пособия.

Король быстро утешился. 15 апреля, в четверг Пасхальной недели, Никола Рапен заметил, что король успокаивается: «На авансцену выходит {464} мадемуазель д'Антраг, и всем ясно, в каком качестве. Клин клином вышибается». Это для сердца. А для ума — в конце апреля в прихожей короля повесили портрет принцессы Тосканской.

Итак, Габриель отжила свое. Если бы не свершилось чудо, женился бы на ней король? И если бы он на ней женился, как отреагировали бы на это Франция и Европа? Ответа нет. В истории монархической Франции нет примера, когда короли брали в жены любовниц, не считая мадам де Ментенон. Но эти два случая несопоставимы, так как внучка Агриппы д'Обинье не была королевой, и ее брак был морганатическим. Однако можно предполагать, что замужество Габриели и узаконение ее детей вызвали бы во Франции губительные смуты, и убийцам, возможно, удалось бы устранить короля на десять лет раньше.

И тем не менее Габриель д'Эстре, эта фаворитка, ушедшая из жизни в двадцать пять лет, эта содержанка, ради которой Генрих IV разбазаривал государственную казну, заслуживает хвалебной эпитафии. Она не оказывала на короля пагубного воздействия, не была соткана из ненависти и жестокости, как Генриетта д'Антраг. Напротив, она была воплощением кротости и умиротворения. Коризанда вдохновила Генриха на героическую войну, Габриель пришла, чтобы способствовать миру. Если история хоть немного обязана ей Нантским эдиктом, она вполне заслуживает благодарности поколений.

В любом случае с ней окончательно умер XVI век. {465}

Дата добавления: 2015-08-02