Открытое письмо председателю Комитета по науке и образованию Государственной думы России А. В. Шишлову. 22 сентября 2003 3 страница

Елена Полтавец, кандидатфилологическихнаук, преподаватель гуманитарного лицея МГУ им. М. В. Ломоносова. Экзамен по литературе... Каким ему быть? // Московский Парнас. – 2007. – № 5

«В принципе я против экзамена по литературе в лю­бом виде, исключая разве что сочинение на свободную тему», – говорит известный словесник из Санкт-Петер­бурга Е. Н. Ильин, автор хорошего Пособия «Как сдать экзамен по литературе?», где пишет, конечно, и об экзаменационном сочинении.

«Я не вижу смысла в освященном годами выпускном сочинении – на литературные или на какие-нибудь свободные, темы. На мой взгляд, речь идет об идеологизированном реликте. Нашей школе 30 – 80-х гг. важно было убедиться не в свободе и самостоятельности чувств и мыслей выпускника, не в богатстве круга его литературных ассоциаций, а в том, что он воспитан в надлежащем “духе”... Сочинение... сделалось духовным диктантом, где пишущий демонстрировал знание не только жизни, но и правильного списка черт, отличающих Татьяну от других деревенских барышень, и даже того, каким надлежит видеть будущее человечества. Стремление государства завладеть душами своих юных граждан и выдвинуло сочинение в качестве выпускного экзамена в школе и вступительного – “в вузе”» – это мнение А. Збарского, учителя из Армавира. С его мнением можно согласиться, но... кто нам мешает деидеологизировать такой реликт, как сочинение? И неужели автор остропроблемной статьи о сочинении (статья А. Збарского была опубликована в замечательном периодическом издании – «Литература. Приложение к газете “Первое сентября”». – 1996. – № 33) не знает, что сочинения писали не только ученики школы 30 – 80-х гг. В дореволюционной России тоже писали сочинения...

Вспомним, например, чеховский рассказ «Учитель словесности». Или такие широко известные факты из жизни М. Е. Салтыкова-Щедрина: знаменитый писатель иногда помогал своей дочери, гимназистке, писать сочинения и получал... тройку с минусом. «А каков ваш учитель-то, Соня, – говорил писатель гимназической подруге дочери, – поставил мне тройку с минусом за сочинение “Море и пустыня”... Я его хочу пригласить, вашего Дружинина, и прямо сказать: “Да когда же я наконец, милоcтивый государь, пятерки дождусь?”... И какие темы дает вам: “Аничков мост”. Ну, что тут напишешь? А это еще лучше: “Язык народа – хранитель его славы”. Идиот, совсем идиот!» (Унковская С. А. «Мои воспоминания»).

Это, конечно, казус. А вот в нашу эпоху сочи­нений на литературоведческие темы В. Н. Тур­бин, написавший вместе с абитуриентами филологичес­кого факультета МГУ сочинение и инкогнито сдавший его на проверку, получил четыре балла.

По-моему, этот случай говорит о том, что яркая лич­ность и в жанре вступительного экзаменационного сочи­нения проявит себя как яркая. В сущности, любое сочи­нение (и экзаменационное тоже) – это не только про­верка наших знаний, но и выявление нашего духовного потенциала. И даже, может быть, способ повышения его.

Жена Л. Толстого Софья Андреевна рассказывала о своем учителе Богданове (кстати, авторе знаменитой «Дубинушки»): «Он так умел интересно преподавать, что пристрас­тил прямо меня, ленивую девочку,.. к писанию сочине­ний». (Толстая С. А. «Письма к Л. Н. Толстому»).

Что же получается? Да все то же. Любое дело можно сделать удовольствием для себя и окружающих, а можно превратить в скуку смертную. А от кого это зависит? В школе от учителя, когда он учит своих учеников пи­сать сочинения. На экзамене – от абитуриентов. Ведь абитуриент – это уже не ученик, это тот, кто претендует на поступление в вуз (так гласит словарь иностранных слов). А что должен уметь тот, кто претендует?.. Только знать школьную программу? Но ее обязаны знать все. И если ваше сочинение вызовет у экзаменатора одну лишь скуку – ваше дело проиграно.

Споры вокруг экзаменационных и прочих сочинений ведутся давно. То предлагается их отменить вовсе, то ос­тавить – но только для абитуриентов гуманитарных ву­зов, то давать более свободные темы (по этому пути пошли при проведении школьных выпускных сочине­ний); то предлагается запретить пользоваться на экзаме­не текстами произведений, то, наоборот, разрешить.

Ясно одно: концепции экзамена-сочинения до сих пор в нашей стране нет. Более того, нет и концепции Школьного сочинения – ни на литературоведческую, ни на свободную тему.

<...> Что имен­но проверяется на экзамене – сочинении? И почему сочинение пишут абитуриенты и филологического факуль­тета, и химического, и математического? Почему к буду­щим филологам не предъявляют требования знать таблицу Менделеева или хотя бы таблицу умножения, а будущие химики и математики должны помнить «черты фамусовского общества» или «характеристику помещиков» в «Мертвых душах». Что, это важнее таблицы умножения?

Да, конечно, в абитуриенте все должно быть прекрасно. И без знания литературы нельзя стать полноценным инженером (хотя иногда кажется, что можно; даже полноценным бизнесменом можно стать – «пусть меня научат»). И, разумеется, любой математик и физик (и даже, наверное, программист) знает, что, по словам Эйнштейна, Достоевский дал ему больше, чем Гаусс. И я вовсе не собираюсь здесь рассказывать, как мои ученики в математическом и химико-биологическом классах любили литературу, и какие они писали прекрасные сочинения, и как они любили театр, и как теперь продолжают все это любить, учась на мехмате и биофаке. Нет, я не буду хвастаться целым классом Эйнштейнов, хотя мои юные математики и химики действительно любят литературу. Не будем и ломиться в открытую дверь, доказывая, что не всем же быть филологами, но что все могут любить литературу – и сантехник, и зубной врач.

Но что все-таки проверяется на экзамене, где четыре (а то и больше) часа ребята пишут что-то такое, что они сами придумывают? Не решают, идя к единственному правильному ответу, как на письменной математике или физике, а сочиняют. И почему этот экзамен проходит по старинке – пишут ручкой (хорошо хоть не гусиным пером!) в век компьютерных технологий?

Если в письменном экзамене по литературе видеть только проверку знания литературных фактов, то при­дется признать, что форма проверки (особенно когда предлагаются не самые удачные темы) далека от совер­шенства. Можно даже признать, что необязательно буду­щему химику сдавать в вуз экзамен по литературе. Хотя, конечно, школа наша еще до такой степени рационали­зирована и технократизирована, что объем знаний аби­туриента гуманитарного вуза по естественным дисцип­линам непомерно расширен по сравнению с объемом знаний гуманитарных абитуриента вуза технического. Судите сами: сколько формул физических, химических и математических знает не самый прилежный выпускник средней школы? А сколько стихотворений Пушкина и Лермонтова, не говоря уж о Фете, Тютчеве, Некрасове или каком-нибудь Бальмонте, знает наизусть современ­ный одиннадцатиклассник? То-то. А на каком иностран­ном языке он, проучив его в школе шесть, а то и больше лет, говорит свободно?

Итак, сочинение – это экзамен не только по литера­туре. Это экзамен на выносливость, на широту кругозо­ра, на умение вести научный поиск, на смелый полет фантазии, на ассоциативное мышление, на проница­тельность, на силу духа, на... «Ничего себе! – скажете вы. – Во-первых, все это можно проверить и на экзаме­не по математике. Во-вторых, кто и как (и по каким кри­териям) это может оценить?»

Отвечу. Первое возражение верное, но оно сужает за­дачу. На экзамене по математике может проясниться широта кругозора абитуриента, его ассоциативное мыш­ление и т. д. лишь в области математики. А этого, согла­ситесь, мало. Более того, это маловероятно. Безликий и бесхарактерный останется таким во всех областях своей деятельности. (Мы здесь не говорим о проявлении спе­цифических способностей. Можно обладать необыкно­венным математическим даром, но что толку от него без силы воли и умения работать?)

Второе возражение серьезней. Но постараюсь отве­тить и на него. Все знают, что наука оперирует логичес­кими понятиями, искусство – образами. Сочинение, хотя бы даже и о фамусовском обществе, скажет о своем авторе неизмеримо больше, чем письменный экзамен по математике. Существуют 2-3 способа решить математи­ческую задачу, и может существовать множество тракто­вок самого простого художественного образа. Но глав­ное – это то, что в сочинении мы создаем и образ авто­ра, т. е. себя. Да, и сейчас, когда я пишу это сочинение о сочинении, я многое сообщаю о себе. Недаром ведь было сказано: «Стиль – это человек».

Итак, сочинение для выпускника школы и для абиту­риента любого вуза – это прежде всего испытание на умение сконцентрировать свою энергию, волю в экстре­мальных условиях и заявить о себе как о личности.

В гуманитарных вузах это, конечно, еще и проверка знаний – как и любой другой экзамен. Но там и темы даются соответствующие. Вместо «“Дорога чести” Андрея Болконского» – «Композиция образа Андрея Болкон­ского», например.

Вместо темы «Богатство душевного мира героев Л. Н. Толстого (по роману “Война и мир”)» может быть предложена тема «Диалектика души как принцип изо­бражения человека в “Войне и мире”» и т. д. Конечно, это необязательно, но хотелось бы подчеркнуть ту мысль, что темы для гуманитариев – не то чтобы сложнее (это субъективное впечатление), но просто – иные. В них больше места уделяется чисто литературоведческой спе­цифике.

И последнее. Если стиль – это человек, то и почерк – тоже зеркало души. Конечно, основным требованием к почерку является аккуратность-четкость. Но ведь читать любой набор легче, чем самый разборчивый почерк. И всё же сочинение пишут от руки. Любой преподаватель, прочитавший на своем веку сотни сочинений, курсовых работ и т. д., немного графолог. Но дело не только в этом. Ведь и личные письма, коль скоро вы посылаете их почтой, а не сидите за компьютером, принято писать, а не печатать. От манускрипта исходит, наверное, некоторое излучение, энергия, сообщенная рукописи автором. Рукопись, «заряженная» вашей энергией, –дополнительный шанс на победу.

Воля к победе, или Чему можно и чему нельзя научить?

20 лет работаю преподавателем и за это время столько раз слышала: «Я очень люблю литературу. Только вот сочинения не люблю писать». По-моему, это то же самое, что сказать: «Я очень люблю кататься на велосипеде. Только вот педали не люблю крутить». Потому что если человек действительно любит произведения Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, одним словом, если он любитель литературы, даже, как сейчас модно выражаться в молодёжной среде, «фанат», то он любит говорить о своих любимых книгах. Ему есть что сказать (или написать).

Это совсем другое дело, – могут мне возразить. – Сочинение на оценку надо писать в определенной фор­ме и по определенным правилам.

– Верно, – скажу я. – Но эти правила не такие уж сложные, а главное, это во многом правила написания научных работ вообще: статей, диссертаций и т. д. Ко­нечно, упрощенные; и не такие формализованные. Это большей частью правила логики и правила научного эти­кета. Ими все равно придется овладеть, коль скоро вы, поступая в вуз, надеетесь проучиться в нем определен­ное количество лет, успешно написать курсовые работы и диплом. А может быть, и диссертацию. Не всем, ко­нечно, идти в ученые, но плох тот абитуриент, который не мечтает стать студентом, и плох тот студент, который не мечтает стать уникальным и неповторимым специа­листом в своей области. (А зачем тогда его вообще в вузе учить?)

Так что с этими правилами можно познакомиться, читая пособия для старшеклассников и абитуриентов, посещая подготовительные курсы и т. д. И если вам есть, повторяю, что сказать, вы скажете это в своем сочине­нии по усвоенным вами правилам и вполне можете рас­считывать на хорошую оценку.

Есть, правда, одно НО. «Суха теория, мой друг, – го­варивал Гете, – а древо жизни пышно зеленеет». Четкого знания правил иногда бывает недостаточно для успешной сдачи экзамена, а именно – сочинения. Абитуриенты порой относятся к экзамену – сочинению – с некоторым мистическим ужасом. И, может быть, они не так уж не правы.

Научить писать сочинения – это в какой-то мере на­учить творить. Научить творить нельзя, как и нельзя на­учить жить. Можно пробудить, что называется, вкус к творчеству, азарт борьбы, интерес к Исследованию. Если у вас нет интереса, не помогут самые лучшие правила, ибо знание без воли – мертвый груз. Правила научного этикета – то же, что Правила этикета вообще: их необхо­димо соблюдать в обществе, но вежливость и воспитан­ность вовсе не синонимы доброты и благородства. Если в пособиях для абитуриентов читатель кроме интересующих его пра­вил и приемов подготовки к экзамену найдет еще нечто, какой-то X, который поможет ему «заразиться» желани­ем написать сочинение, автор пособия может считать свою задачу вы­полненной. Помните, в «Войне и мире», говоря о причи­нах военных удач и поражений, Толстой вводит, некото­рый X, «дух войска», от чего и зависит исход сражения в сотни раз больше, чем от позиции и вооружения. Любимый герой Толстого, профессиональный военный Андрей Болконский приходит к выводу, что нет и не может быть никакой военной науки (ох, как досталось Толстому от его современников за это, да и сейчас до­стается), а успех зависит от «чувства»; которое есть «в каждом солдате».

Итак, на войне, в любви и в творчестве успех зависит от «чувства», и, если его нет, никакие диспозиции сра­жений, пособия по сексу и пособия по написанию сочи­нений не помогут.

«Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиг­рать», – говорит князь Андрей. Хорошее правило, осо­бенно если вспомнить, что абитуриент – это «тот, кто претендует». На победу.

Сочинение – это прежде всего творчество. Творчеству нельзя научить, но ему можно научиться. «Если ученик в школе не научится сам ничего творить, то и в жизни он всегда будет только подражать, копировать», – сказал Лев Толстой. И только тот научится творить, кто ощущает потребность в творчестве. Успех зависит от чувства.

Людмила Мазурова. Татьяна – русская душою? Как «втиснуть» литературу в тесты ЕГЭ // Литературная газета. – 2007. – № 25, 20 июня

Попытки формализации литературы ведутся уже несколько лет, а она, упрямая, всё сопротивляется. Со всеми предметами более или менее разобрались, а литература никак не желает мириться с тестированием и вставляет всё новые и новые палки в колёса образовательной реформы. Объединяли её с экзаменом по русскому языку, разъединяли – толку мало.

А недавно прозвучала мысль об отказе от обязательной итоговой аттестации по этому предмету вообще. Мысль тихая, высказанная вроде бы в форме опасений за судьбу литературы, но очень опасная. Потому что очень привлекательна. Нет предмета – нет проблемы.

Поначалу винили исключительно разработчиков контрольно-измерительных материалов. Мол, собрали людей случайных, вот они и спрашивают, какой породы была Муму. Или, давая четыре варианта ответа, предлагают погадать, на каком плече располагалась родинка у героини Толстого: на правом, на левом, на обеих или на обоих?

Только вот какая нестыковка. Вопросов этих никогда не было в заданиях ЕГЭ. Среди разработчиков контрольно-измерительных материалов доктора и кандидаты педагогических и филологических наук, литературоведы, преподаватели солидных вузов. Да, бывали ошибки, да, случаются некорректные вопросы, но отнюдь не из-за некомпетентности. Просто однозначных ответов в этом предмете практически нет.

Очередную попытку соединить коня – единый экзамен – и трепетную лань – литературу – предприняли не так давно члены Общественного совета при Министерстве образования и науки РФ и приглашённые на заседание учёные и педагоги. В итоге уже в который раз пришли к выводу – ЕГЭ с Толстым и Достоевским не договорятся никогда. Да и с другими классиками и современниками конфликт обеспечен. Потому что как русская литература не даёт однозначных ответов на поднимаемые ею вопросы, так и русское классическое литературоведение.

Вот, казалось бы, вполне корректный вопрос из демонстрационного варианта экзамена этого года: «Стремясь создать типичный портрет, “составленный из пороков всего… поколения”, автор “Героя нашего времени” развивал принципы…». Далее выпускнику предлагается выбрать один вариант из четырёх: романтизма, классицизма, реализма или сентиментализма. Выиграет тот, кто поставит «х» в клеточку у слова «реализм», потому что именно такой ответ предполагает бесстрастный проверяющий – компьютер.

Но такой выбор не совсем верен. Сам термин «реализм» применительно к литературе появился позже, в середине века. Значит, Лермонтов развивал принципы романтизма? Не мог же он развивать то, что ещё не было даже сформулировано? С другой стороны, если ребёнок выберет романтизм, кто его знает, сделал он это, понимая суть или причисляя роман к этому течению?

Ещё один пример из демонстрационных экзаменационных тестов: «Творчество С. А. Есенина связано с таким поэтическим течением, как…». Варианты ответа: символизм, футуризм, акмеизм, имажинизм? А о каком Есенине речь? Раннем? Позднем? Ранний был связан с символистами, а поздний – с имажинистами. Какой ответ ждут от выпускника? Загадка. И вообще, так ли уж важно, с кем был связан общительный Есенин?

По мнению приведшего эти примеры доктора филологических наук, профессора МГПУ им. Ленина Виктора Чертова, совершенно не принципиально. Вместо того чтобы проверять умение ребёнка работать с текстом, анализировать его, комментировать, создавать собственное развёрнутое высказывание по поводу прочитанного, мы, сказал Виктор Фёдорович, смотрим, как он выбирает один вариант из трёх и пытается дать односложный ответ на вопрос, который простоты не приемлет. Если уж ЕГЭ неизбежен, оставить в контрольных материалах надо третью часть, предполагающую развёрнутые ответы в жанре сочинения. Причём у ребёнка, считает профессор, должен быть выбор – ответить на одни вопрос полным сочинением или на два-три кратко. Но тоже в форме небольших сочинений.

Примерно такие же мысли высказал и… председатель федеральной предметной комиссии разработчиков контрольно-измерительных материалов по литературе, доктор педагогических наук Сергей Александрович Зинин. То есть, по сути, сами разработчики предлагают отказаться от тестов. Преподаватель литературы московской школы № 303 Лев Соломонович Айзерман вообще без обиняков назвал систему ЕГЭ глубоко порочной. Депутат Московской городской думы, учитель математики и поэт Евгений Абрамович Бунимович, заметив, что тесты в принципе противоречат литературе, привёл в пример Англию. Там, несмотря на то что вопросы по литературе разрабатываются уже много лет и делают это не пять человек, как у нас, а чуть ли не пятьсот, тестовая система применительно к этому предмету всё равно не работает.

Я слушала выступающих и думала: а стоило ли огород городить? Сочинение автоматически демонстрировало и знание русского языка, и словарный запас, и умение мыслить, и уровень знакомства с текстом. Некоторые дети просто не в состоянии написать большой текст? Хорошо. Пусть пишут два-три коротких. Опять расцветут шпаргалки? А сейчас разве иначе? Интернет завален шпаргалками. И готовые сочинения – пожалуйста, и ответы на все вопросы ЕГЭ – на блюдечке со словесной каёмочкой. Плати и скачивай. Плати, и тебе помогут не только сочинение написать, но и галочки где надо расставить. Последнее, на мой взгляд, гораздо проще.

За один и тот же текст можно было получить и два, и пять? Но эта проблема оказалась не самой сложной. Как заверил Зинин, критерии проверки и оценки экзаменационных сочинений, несмотря на мучения с разработкой тестов, выработаны. Что ж, хоть за это спасибо ЕГЭ.

Пока единый экзамен пребывает в стадии эксперимента. Можно сдавать в виде ЕГЭ сразу русский язык и литературу. Можно сдать русский в форме ЕГЭ, а литературу устно или письменно в виде сочинения. Вернее, можно, если разрешат. Вопрос о том, как принимать экзамен, решает орган управления образованием субъекта Федерации. Но даже если он выберет самый демократичный вариант – как удобно выпускнику, далеко не во всех школах такую возможность ученику предоставят.

Оказывается, учитель (речь не идёт о «звёздах» и новаторах), среднестатистический учитель, самодеятельность вовсе не поощряет. А ну как пять человек решат сдать русский язык и литературу в одном экзамене в форме ЕГЭ, десять предпочтут отвечать только на вопросы тестов по русскому языку, а за знание литературы отчитаться устно, а ещё пять выразят желание написать сочинение? Что ж, учителю торчать в классе вместо одного дня три? За гроши, которые он получает, натаскивать часть класса на одну форму итоговой аттестации, часть – на другую и часть – на третью?

Да, господа, теперь учитель не учит, а натаскивает. Процесс обучения с началом очередной модернизации отошёл на второй план. Поскольку на деле реформа свелась к проблеме выработки наиболее действенного контроля знаний ученика и работы учителя, ему уже не до просвещения.

На том совещании в Минобразования и науки Лев Соломонович Айзерман попытался повернуть разговор от проблем проверки к проблеме преподавания. Его поддержал член Общественного совета, главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Алексеевич Венедиктов, задав главный, на самом деле, вопрос: какова сегодня цель преподавания литературы? Будем знать цель, значит, можно будет разработать программу, а уж тогда будет ясно, что и как проверять. Вопрос Алексея Алексеевича спровоцировал сетования на «нечитабельных» детей и приступ ностальгии. Сразу несколько человек поделились воспоминаниями о зарождении своей первой любви к книге. Однако вопрос о том, как передать это чувство современным детям, остался открытым. До способов проверки уровня любви через тест дело вообще не дошло.

Венедиктов предложил исключить из проекта рекомендаций Общественного совета последний пункт: «перейти в преподавании от историко-литературоведческого подхода к психолого-художественному». Может быть, потому, что он историк и любая история, в том числе и история литературы, ему мила? Честно говоря, думала, все сожалевшие о нечитающих детях набросятся на коллегу, образно говоря, с кулаками. Ведь именно литературоведческий подход превращает уроки литературы в обычной среднестатистической школе в скучную «тягомотину», не имеющую ничего общего с литературой как искусством. Но, увы, никто на защиту нового психолого-художественного подхода не встал.

Зато очень обрадовался предложению Венедиктова министр образования и науки Фурсенко. У Андрея Александровича полтора миллиона учителей, есть очень талантливые, есть добросовестные, есть средние и есть работающие от сих до сих. Уже несколько лет бьются, пытаясь придумать, как проверять их работу. Критерии оценки историко-литературоведческих знаний выпускников никак не выработают, а тут на тебе – психолого-художественные. Их в тесты как вогнать?

В прошлом году сдавать литературу в форме ЕГЭ рискнули всего 5 193 выпускника (для сравнения, русский язык сдавали 540 797 учеников). По сути, дети свой выбор сделали, отдав предпочтение традиции. Даже «страшное» сочинение пугает их, оказывается, гораздо меньше тестов.

Литература вообще портит всю благополучную картину победного шествия эксперимента с Единым экзаменом. В следующем году он охватит уже все регионы, а в 2009-м станет нормой жизни. Времени на самом деле не так много, а литература так и висит в воздухе. Пока она вместе с русским языком и алгеброй входит в перечень обязательных экзаменов. Но если литература не поддаётся тестированию, а без ЕГЭ «нам не жить», останется ли она в списке обязательных предметов аттестации? Понятно, что по выбору её будут сдавать только будущие филологи, остальные читать перестанут окончательно. Чем это обернётся, думаю, объяснять не надо, мы потеряем не литературу, мы потеряем себя.

Александр Архангельский. Русская литература как последний рубеж // РИА Новости. – 2007, 12 июля

Политики, толкая друг друга локтями, втискиваются в уходящие партийные вагоны и готовятся к выборам, которые ничего не решают;

политологи ищут ответ на важнейший вопрос, что значит предстоящая отставка Игоря Сергеевича Иванова с поста руководителя Совбеза и как она связана с третьим путинским сроком;

бизнесмены гадают, что стоит за первым публичным выступлением Игоря Сечина на собрании акционеров Роснефти и не станет ли Сечин преемником вместо Нарышкина, благо фамилия у него еще более подходящая: тоже на «ин», но короче, из двух слогов – Ленин, Сталин, Ельцин, Путин, Сечин;

чекисты вместе с прокурорами начинают заочный суд над Березовским, а смертельно обиженные англичане никак не хотят понять, что и Лугового придется осудить заочно;

а в это самое время в Москве на пресс-конференции в РИА со скучноватым отчетом о ходе внедрения в школе ЕГЭ выступает Виктор Болотов, глава агентства, надзирающего над образованием. Ни всемирного охвата. Ни чекистов и другороссов. Ни Сечина. Ни третьего срока. Но от того, как будут решены некоторые второстепенные проблемы, поднятые в этом отчете, во многом зависит наше будущее. От этого – а не от того, как будет называться преемник и сколько лет получит Березовский.

В школьном курсе есть предметы, от которых ничего не зависит: ОБЖ, например. Есть предметы, от которых зависит ум: математика, химия. И есть предметы, от которых зависит жизнь: история и литература. Исторический курс формирует образ прошлого, из которого произошло настоящее и когда-нибудь прорвется будущее; всегда отчасти фактографический, отчасти идеологический, отчасти вынужденно мифологический, он очерчивает рамку представлений об исторической нации, о ее традициях и устоях. Курс литературы задает картину мира и вырабатывает систему общих смысловых векторов; про горе от ума, мертвые души, войну и мир знают профессор и рабочий, президент и его избиратель, чекист и диссидент. Плохо знают? Плохо. Но хоть так. На ключевые слова, ключевые имена – Онегин, Татьяна, Печорин, Раскольников, князь Андрей и Пьер Безухов, – отзывается не только сознание, но и подсознание любого человека, учившегося в русской школе; представление о России, о жизни в целом закодировано в этих именах.

История и литература, повторяем, это больше, чем предметы. Они изучают Закон Человеческий, как церковь преподает Закон Божий. В церковно-приходских школах всегда возникала проблема, что значит – знать о вере, что значит – контролировать это знание. А в школе светской всегда вставал трудноразрешимый вопрос: что значит – знать страну, ее историю, ее словесность? Как это знание оценивать? Насчет истории в школе мы не так давно писали; теперь пора сказать о школьном курсе литературы.

Когда-то компромисс между сверхзначимостью предмета и сверхтрудностью контроля был найден: детям велели писать сочинения. Да, в сочинениях часто встречались дурацкие темы, ныне сборники сочинений продаются на любом развале. Но даже дурацкая тема требовала некоторых полезных раздумий; каждый раз пятерочное сочинение скатывать не станешь, не получится, так что иногда приходится и книжку прочитать, и собрать свои куцые мысли, и сложить их в неловкую фразу. Теперь не то; теперь – ЕГЭ. Причем закон о Едином госэкзамене был составлен таким нечетким образом, что выпускное сочинение как жанр юридически обессмыслилось, пришло в противоречие с инструкцией. А тесты по литературе оказались полной профанацией предмета. Другими, впрочем, и быть не могли. Помнить, кто был владелец лошади Фру-Фру (Вронский: об этом публике напомнил федеральный агент Болотов во время пресс-конференции), похвально, но совершенно необязательно. А понимать художественные смыслы – обязательно, но вот ЕГЭ тут совершенно ни при чем. И чтение теперь вообще излишне; наковырял подконтрольных примеров, как изюм из булки, – и хватит.

Не то чтоб школьное начальство этого не сознавало; оно – сознает. Но позиция у него такая: да, литературный ЕГЭ нехорош, а сочинение все-таки хуже. Те литераторы, которые пишут письма против ЕГЭ и в защиту сочинений, на самом деле боятся, что их попросят ответить на тесты, а они не справятся. Сочинение-то можно сплести из красивых слов, а ты попробуй ответить про Вронского и Фру-Фру. Вот мы их осенью пригласим – и публично протестируем. Читай: опозорим. Потому что если согласятся – непременно провалятся. А если откажутся – значит, смертельно боятся провала. Ибо ничего не знают и не помнят. И постепенно назревает предложение: а давайте вообще не будем литературу контролировать. Ни через сочинение, ни через ЕГЭ. Просто сместим ее из федерального компонента в региональный. Понизим статус, зато снимем с себя ответственность за решение неразрешимой проблемы.

Если это случится, пиши пропало. Сослать предмет в региональный компонент – все равно что бросить партийного вождя на сельское хозяйство. Или сослать в Секретари Совета Безопасности. Литература перестанет быть серьезной темой; станет ненужным довеском к основному курсу. И единственное, что нас еще соединяет – русский язык, растворенный и воплощенный в русской словесности, будет смещен на обочину. Разумеется, «русский язык» как предмет останется в главном курсе – тот «русский язык», который грамматика, правила, склонения, спряжения и синтаксис; тем более что президент приказал любить всей душою а) великий б) могучий в) бессмертный русский язык. Знание грамматики можно четко контролировать с помощью ЕГЭ. А то, что грамматика производна от литературы, которая язык сформировала – неважно. Мотивация тут совершенно иная; не можем подмять словесность под систему формального контроля – гоним с глаз долой. Это как если бы церковь решила отменить вероучение на том лишь основании, что катехизис примитивен.

Дата добавления: 2015-08-02