Размышление четвертое

Об истинном и ложном

За эти дни у меня вошло в привычку разграни­чивать ум и чувства. Ибо я ясно заметил, что досто­верно известное нам о вещах телесных в действитель­ности весьма немногочисленно, что о человеческом разуме можно достичь гораздо более обширного зна­ния и, наконец, что еще дальше можно продвинуться в постижении Божественного бытия. Так что мне уже не составит труда обратиться от представляемых к исключительно теоретическим и отдельным от вся­кой материи вещам. В самом деле, представление о человеческом разуме как о мыслящей вещи, у кото­рой нет протяженности в длину, ширину, глубину, и которая вообще не имеет ничего общего с телом, намного определеннее, чем идея любой телесной ве­щи. Когда же я затем обращаю внимание на то, что часто испытываю сомнение, или, иначе говоря, что являюсь вещью несовершенной и зависимой, ко мне приходит представление о существе независимом и совершенном, то есть о Боге. И из одного того, что подобная идея находится во мне, или, что я сущест­вую, имея такую идею, я с надежностью заключаю, что также существует и Бог, и что от Него в каждый отдельный момент зависит все мое существование. При этом я уверен, что человеческий дух не может с большей очевидностью и с большей достоверностью что-либо познать. И, кажется, я уже вижу некий путь, который от созерцания этого истинного Бога, заклю­чающего в себе всю сокровищницу знаний и мудрос­ти, приведет к познанию прочих вещей.

Для начала, я признаю невозможность какого-либо обмана с Его стороны. Ведь в любом обмане, в любой лжи присутствует определенное несовершен­ство. И даже если иногда способность вводить в за­блуждение может считаться показателем остроты или некоторой силы ума, все же желание обмануть, без всякого сомнения, есть свидетельство или злого умысла или бессилия и поэтому несовместимо с Бо­гом.

Размышление четвертое 95

Затем я замечаю в себе некую способность суж­дения, которую я наверняка получил от Бога, так же как и все прочие вещи. А поскольку обманывать меня Он не желает, способность суждения дана мне тако­вой, что если я буду правильно пользоваться ей, то никогда не смогу ошибиться.

Казалось, на этот предмет не остается ни малей­шего сомнения, если бы не одно обстоятельство: по- - видимому, из вышесказанного должно следовать, что я никогда не ошибаюсь! Ведь если все, что у меня есть, я перенял от Бога, а Он не дал мне ни малей­шей способности ошибаться, то и выходит, что я как будто вовсе не могу совершить ошибку! Неужели это так? Ну хорошо, пока я размышляю о Боге и обращаю на Него все свое существо, в это время у меня нет ни одного повода для ошибки. Но затем, снова переводя взгляд на себя самого, я нахожу, что я обречен ошибаться бесчисленное количество раз. И, исследуя причину этих ошибок, я усматриваю в * себе не только идею Бога или в высшей степени ^? совершенного сущего, идею реальную и позитивную, но и отрицательную, негативную идею, так сказать, идею нуля, идею ничто, или представление о том, что далее всего отстоит от всякого совершенства. Сам же я располагаюсь где-то между Богом и Ничем или между высшим бытием и небытием, так что в силу того, что я создан высшим бытием, во мне нет совершенно ничего такого, что могло бы ввести меня в заблуждение или стать причиной ошибки, но по­скольку я также имею часть в небытии, иначе говоря, поскольку сам я не есть высшее бытие и мне недоста­ет весьма многих вещей, то неудивительно, что я ошибаюсь. Таким образом, я достоверно полагаю, что ошибка как таковая не есть нечто действительно зависящее от Бога, но представляет из себя всего лишь некое несовершенство. И мне не требуется какой-то отдельной способности, специально данной мне Богом для того, чтобы заблуждаться. Гораздо вероятнее, что я впадаю в заблуждение только из-за того, что способность к верному суждению, которую я имею от Него, у меня не бесконечна.

Размышление четвертое 97

Однако этого еще не вполне достаточно для удовлетворительного ответа. Ведь ошибка, заблужде­ние - не есть только одно чистое отрицание, но отсут­ствие или лишенность определенного знания, кото­рое должно каким-то образом находиться во мне. Мне же, созерцающему природу Бога, кажется, что невозможно, чтобы Он поместил в меня способность, которая не была бы совершенна по своему происхож­дению или лишена долженствующего присутствовать в ней совершенства. Чем опытнее мастер, тем совер­шеннее его творение. И что, в таком случае, могло быть сотворено этим Высшим Основателем всех ве­щей такого, что ни было бы со всех сторон безупреч­ным? Не возникает ни малейшего сомнения: Бог мог бы создать меня таковым, что я никогда бы не ошибался. Точно так же несомненно, что Он всегда желает наилучшего. Так разве ошибаться для меня лучше, чем не ошибаться?

При добросовестном и тщательном обдумыва­нии всего этого мне прежде всего приходит в голову, что неудивительно, если я не понимаю каких-нибудь Божественных замыслов или путей, основание кото­рых не могу постичь. И я отнюдь не должен сомне­ваться в Его существовании, исходя из своего непо­нимания того, почему или как Им созданы разные иногда встречающиеся мне вещи. Ибо я знаю, что моя природа весьма нетверда и что ей положен опре­деленный предел, природа же Бога неизмерима, не­постижима, бесконечна. Это делает достаточно яс­ным, что в Его власти совершать бесчисленные дея­ния, причины которых я не ведаю. На этом един­ственном основании я заключаю, что тот род при­чин, который обычно выводится из цели, не находит в вещах физических никакого применения, так как я не могу быть столь дерзким, чтобы считать себя способным уразуметь конечную цель Бога.

Другое же соображение, приходящее мне на ум, состоит в том, что когда мы исследуем, насколько совершенны труды Бога, нам не следует сосредоточи­ваться на одном Его создании, но нужно рассматри­вать совокупность вещей в целом. Возможно, что

4 Зак. 1037

Размышление четвертое 99

любой, взятый в отдельности, предмет будет справед­ливо сочтен несовершенным, но в смысле определен­ной части, которую он составляет от целого мира, этот предмет может быть наисовершеннейшим из всех. И хотя, с тех пор как я решил усомниться во всем, я до сих пор не познаю ничего, кроме моего и Божия бытия, тем не менее я не могу отрицать, что Он сотворил также многие другие вещи или, по мень­шей мере, мог сотворить их, и что я, тем самым, в общей совокупности вещей возможно имею лишь значение части.

Теперь, пристальнее взглянув на самого себя и занявшись непосредственным выяснением качества моих ошибок, которые одни только свидетельствуют о моем несовершенстве, я вижу, что они зависят от двух взаимодействующих причин, а именно: от за­ключенной во мне способности познавать и от спо­собности к произвольному выбору или от свободы в принятии решений, иначе говоря - от интеллекта и, вместе с ним, - от воли. Ведь благодаря одному ин­теллекту я воспринимаю идеи (представления), о ко­торых могу выносить суждения; рассматривая интел­лект только под этим углом зрения, в нем, собствен­но, нельзя найти ошибку. Допустим, существует бес­численное множество вещей, о которых я не имею никаких представлений. Но сказать обо мне, что я в собственном смысле лишен их, нельзя. Скорее следу­ет сказать в отрицательном смысле, что мне не дове­лось иметь их. Я же не могу доказать, что Бог должен был дать мне большую познавательную способность, чем он дал на самом деле. Если я и знаю, какой бесконечно искусный Мастер создал мир, то не могу считать при этом, что Он должен был каждое из своих созданий наделить всеми теми совершенства­ми, которые мог вложить в отдельные из них. И странно было бы, если бы я стал жаловаться на то, что получил от Бога недостаточно мощную и совер­шенную волю или свободу принимать решения, так как по опыту знаю, что в действительности она не имеет никаких границ. Причем (и это кажется мне особенно значительным) только одна воля столь

Размышление четвертое 101

совершенна и столь велика, что я не могу (как по отношению к другим вещам) представить ее себе еще более совершенной и более огромной, чем сей­час. Когда я, например, рассматриваю способности мыслительную и познавательную, я тотчас вижу, что она во мне предельно невелика, весьма ограничена. Но я тут же создаю идею другой, намного большей, да что там - наивеличайшей, бесконечной мыслитель-ной способности, и уже по одному тому, что я могу образовать в себе такую идею, отношу это к Божест-венной природе. В том же самом духе способность воспроизведения памяти или способность воображе­ния, или любая другая способность оказывается при ближайшем рассмотрении слабой и ограниченной у меня и бесконечной у Бога. Одна только воля, то есть свобода выбора, ощущаемая мной, такова, что я не могу представить себе большую, а, следователь-но, главным образом по этой способности я и узнаю в себе подобие Божие. Если воля Бога не выглядит несравнимо большей, чем моя, особенно учитывая знания и власть, которые присущи Ему и которые делают Его более незыблемым и действенным, а также Его состояние и расположение, имеющие намного большую протяженность, то все же взятая сама по себе формально и точно, она не может быть обширнее моей. Ведь она состоит только в том, что мы вольны делать или не делать одно и то же (иначе говоря, утверждать или отрицать, преследовать или избегать), или скорее даже в том, что никакая внеш­няя сила, согласно нашим ощущениям, не толкает нас к предлагаемым разумом вещам, то есть имен­но к тому, чтобы утверждать, отрицать, преследовать и избегать. Чтобы быть свободным, мне совсем не нужно выбирать сразу обе возможности. Наоборот, чем больше я склоняюсь к одной из них, - потому ли, что сам ясно вижу в ней нечто верное и благое, или потому, что Бог в сокровеннейшей глубине моего сознания так располагает меня, - тем более свободно я выбираю эту возможность. Ибо ни Божественная милость, ни естественное разумение не умаляют свободы, но скорее увеличивают и укрепляют ее. Без-

\

Размышление четвертое ЮЗ

различие же, которое я испытываю, когда никакой довод не делает для меня один из путей предпочти­тельнее другого, есть низшая степень свободы. Оно не является свидетельством полной свободы, но го­ворит только о недостатке познания или о некоем отрицании. Если бы я всегда умел сразу разглядеть истину и благо, то мне никогда не пришлось бы обдумывать никаких вариантов, взвешивать то, что нужно рассудить или выбрать, и таким образом я мог бы быть абсолютно свободным, но ни в коем случае не безразличным.

Из вышесказанного я заключаю, что сила свобо­ды воли, которой наделил меня Бог, рассматриваемая сама по себе, не может быть причиной моих ошибок. Она ведь является самой всеобъемлющей и совер­шенной по своему происхождению. То же самое от­носится и к силе познания. Способностью к позна­нию я обязан Богу, и, значит, все, что бы я ни позна­вал, я познаю верно, и здесь нет повода ошибиться. От чего же тогда происходят мои ошибки? А только от того, что моя воля, будучи обширнее и сильней моего интеллекта, стремится выйти за его границы, и я, будучи не в силах удержать ее, распространяю волю на те вещи, которые интеллектом охватить не могу. Интеллект же, будучи безразличным к этим вещам, легко уклоняется от истинного и благого. Так я ошибаюсь и так погрешаю!

Когда, к примеру, я исследовал в эти дни, су­ществует ли на свете что бы то ни было, и отмечал, что из одного того, что я исследую это, с очевид­ностью проистекает мое собственное существование, я не мог не считать, что столь ясно постигаемое мною является истинным. Никакая внешняя сила не вынуждала меня к этому. Склонность моей воли к такому решению была вызвана ярчайшим светом, вспыхнувшим в моем сознании, в моем интеллекте. И тем спонтаннее и свободнее я поверил в это, чем менее был безразличен к самому предмету. Теперь же, помимо сознания того, что я существую в ка­честве вещи мыслящей, в моем мозгу начинает вра­щаться идея натуры телесной. Это приводит к со-

Дата добавления: 2015-08-02