Советская сказка 2 страница

– Да что он может понимать, Алексей?! – нетерпеливо тряхнул головой Северский.

– Куда уж мне, – любезно подтвердил Гошка и обратился к Белову. – Может быть, я пойду?

– Иди, Гоша, – ласково кивнул академик. – Сейчас я позвоню заведующей кафедрой и коменданту общежития. Он в первом жилом корпусе. Это в двух шагах отсюда: тебе любой покажет.

Глава 3. Друзья и враги

Позже Гошка часто радовался правильно сделанному выбору. В лаборатории медицинской биофизики собрались люди молодые, задорные, искренне увлеченные своим делом. Руководила ими строгая дама – профессор, доктор наук Афина Генриховна Мейер.

– Не торопитесь узнать сразу все, – сказала она Гошке в первый рабочий день. – Почитайте литературу, разберитесь, что к чему. Если возникнут вопросы (а возникнут они обязательно), обращайтесь ко мне или к Гале Поляковой. Умнейшая девушка, в следующем году выводим ее на защиту.

С аспиранткой Галкой он подружился сразу, как и с ее приятелем Ромкой Лисицыным.

– Ты где остановился? – спросил его Ромка минут через десять после знакомства.

– Распределили в третье общежитие, – ответил Гошка.

– Перебирайся лучше в первое. У меня как раз сосед уехал. В Москву пригласили после защиты, мы сейчас в блоке вчетвером с ребятами. Все равно кого-нибудь подселят, так лучше тебя, чем какого-нибудь зануду.

Институтские общежития тоже стали для Гошки открытием. Система не коридорная с одним на этаж туалетом и душем в подвале, как в чебоксарских общагах, а блочная. В каждом блоке две комнаты («двушка» и «трешка»), туалет и душевая. Красота! И жили в «аспирантском» первом корпусе весело: все молодые, бездетные, вечеринки каждый день то в одной комнате, то в другой. Гошка моментально сделался душой компании благодаря легкому характеру и умению играть на гитаре. Правда, своего инструмента у него не было, приходилось брать у ребят. А вот Галка снимала комнату в городе. Говорила, что в общежитиях чересчур шумно, бесконечные разговоры и хождения из комнаты в комнату мешают заниматься. Неудивительно: она постоянно что-то читала и записывала в пухлый блокнот, даже за обедом. Ромка над ней за эту чрезмерную, с его точки зрения, страсть к науке подсмеивался. Гошка подозревал – потому, что книгам Галка уделяла внимания больше, чем Ромке.

Работа оказалась не такой захватывающей, как представлял Гошка. Графики, схемы, расчеты, возня с техникой. До первых клинических испытаний, по словам Афины Генриховны, было еще далеко. Предстояло выявить подходящий тип излучения, проверить метод на лабораторных животных. И только потом, когда вред будет полностью исключен, а польза доказана, можно пытаться лечить добровольцев – тех, кто захочет участвовать в эксперименте. Таких, думал Гошка, окажется немало: смертельно больной человек хватается за соломинку. И правильно делает, потому что современная наука на месте не стоит.

В общем, Гошке новая жизнь очень даже нравилась. Как и люди, с которыми она его свела.

– Какой же ты молодец, что не пошел к Северскому! – говорил Ромка, и Гошка с ним охотно соглашался.

«Теоретики», как называли сотрудников лаборатории теоретической физики, держались особняком. Курили и ели всегда отдельно, на работу неизменно ходили в строгих костюмах и при галстуках, в общих развлечениях не участвовали. Своему заведующему разве что в рот не смотрели, о руководстве института отзывались с легким презрением. Даже Галка, старавшаяся быть ко всем беспристрастной, однажды с досадой бросила:

– Секту какую-то развел у себя Северский.

С одним из представителей этой «секты» Гошка столкнулся в первый же день своего пребывания в институте.

Высокий светловолосый парнишка крутился около белой «Волги», кажется, пытался поменять колесо.

– Привет, ты не скажешь, как пройти в первое общежитие? – обратился к нему Гошка.

– Вон там, – небрежно махнул рукой парень и спросил в свою очередь: – Слушай, ты колеса менять умеешь?

– По-моему, сначала надо поставить домкрат.

– Это я и сам знаю! Черт, придется звонить отцу, чтобы подогнал ребят из мастерской. Проклятый город: не дороги, а убожество. За три месяца вторую резину меняю. У нас вечно так: институт союзного значения построили, а подъезды к нему сделать не могут. Надо было остаться в Москве, в университете. Все отец: перспективы, быстрая защита…

– А по-моему, здесь здорово, – сказал Гошка. Белобрысый парень ему не понравился: напомнил двоюродного братца Данечку. Тот тоже громко возмущался местной грязью и бескультурьем, когда приезжал домой на каникулы. Будто всегда жил в Ленинграде.

– А ты откуда? – новый знакомый смерил Гошку оценивающим взглядом.

– Из Чебоксар.

Собеседник в ответ хмыкнул и вновь отвернулся к своей машине.

Зато на следующий день, когда Гошка, Ромка и Галка обедали в институтской столовой, подошел сам. Сел на свободный стул, протянул Гошке руку, словно не замечая его товарищей:

– Привет, мы вчера познакомились, а представиться друг другу забыли. Домокл Мещерский, лаборатория теоретической физики. А ты Игорь Гончаров, я уже знаю.

– Услышал о человеке с известной фамилией и прибежал заводить полезное знакомство, – хмыкнул Ромка. – Мещерский, ты в своем репертуаре.

– Не вижу ничего странного в желании познакомиться с новым коллегой, – огрызнулся парень со странным именем. – А тебе, Лисицын, после случая в третьем общежитии вообще лучше помалкивать. Сын представителя власти, а ведешь себя, как последняя шпана!

– Что-то ты не горел желанием знакомиться с парнем из Чебоксар, – заметил Гошка, убирая руку в карман. Терпеть не мог самовлюбленных павлинов и охотников читать другим нотации.

Бледные щеки парня заалели ярким румянцем.

– Не с того начинаешь, Гончаров! Подумал бы, с кем водить знакомство.

– Я подумал, – заверил его Гошка.

– Тоже мне! – зло сказал Ромка после ухода Мещерского. – Пользуется тем, что папа – первый секретарь городского обкома. Терпеть этих мажоров не могу. Ты чего смеешься, Гош?

– Этот Домокл вчера местные дороги ругал, – хохотал Гошка. – А выходит, его отец за ними следить и должен.

– Плевать этому Мещерскому и на дороги, и на людей, и на город. Лишь бы московским властям угодить. Мой папа с ним работает, знает.

– Вот ты, Гоша, внук академика, а не задаешься, – заметила Галка.

– Чего мне задаваться, – ответил он, думая о том, что обзавелся уже вторым врагом на новом месте работы.

Первым, безусловно, был Северский. Это вряд ли волновало бы Гошку, если бы их лаборатории не находились в одном здании и, самое главное, не сотрудничали. Но теоретики неизменно делали Мейер расчеты, в свою очередь требуя отчитываться о полученных результатах.

Гошка не выдержал, когда Северский, брезгливо морща длинный нос, в третий раз отправил его переписывать цифры и формулы.

– Абсолютно нечитаемая писанина, – отбросил профессор убористо исписанный лист. – Учитесь аккуратно оформлять научные отчеты.

– Всем, кроме вас, понятно, – возмутился Гошка. – И у вашего любимого Мещерского почерк не лучше.

– Домоклу можно простить не слишком разборчивый почерк.

– Потому что он сын первого секретаря обкома?

– Потому что он перспективный ученый! – Северский даже со стула вскочил, начал расхаживать по кабинету. Не привык, наверное, к отповедям. – И не вам, Гончаров, упрекать других протекцией.

– Вы меня просто терпеть не можете, – сделал вывод Гошка.

– Да, я терпеть не могу подобных вам, – глазищи Северского гневно сверкнули. – Мальчиков, которым все блага достаются даром, детей и внуков академиков, на которых смотрят с восхищением только потому, что им повезло родиться в знаменитых семьях. Вы такой же, как ваш отец: наглый, безалаберный, готовый идти напролом…

– Вы знали моего отца?!

– Я учился с ним на одном курсе, – криво усмехнулся Северский. – От Гончарова, кажется, еще до поступления ждали научных подвигов.

– Он был талантливым ученым. Все так говорят!

– О, да, у него были способности, не спорю. А еще неограниченные возможности для исследований, свой проект в двадцать два года, полная свобода действий. Она и привела к трагедии.

– Замолчите, – попросил Гошка. – Замолчите, пожалуйста…

– Что, Гончаров, неприятно слышать правду? Ваш отец, протащивший на ответственную, сложнейшую работу своих институтских приятелей, безответственно подходивший к опасным испытаниям, виновен в гибели нескольких людей, в том числе вашей матери…

– Да заткнитесь вы! – заорал Гошка и, размахнувшись, бросил злополучный отчет в искаженное ненавистью лицо Северского.

Спустя полчаса он сидел, забившись в уголок между осциллографом и вакуумным насосом, и хмуро слушал увещевания Галки.

– Извинись, – требовала подруга. – Северский, конечно, тот еще фрукт, но он крупный ученый, уважаемый человек. Ты, младший научный сотрудник, оскорбил профессора из-за требования переписать отчет.

– Не из-за этого, – вяло возразил Гошка.

– А я рад, что ты ему все высказал, – поддержал друга Ромка. – Северский – редкий мерзавец. И работает на Володина, это все знают. У него в институте и начинал, между прочим.

– На кого?

– На Томаса Володина, заместителя министра атомной физики. Он давно под Белова копает. Хочет, чтобы наш институт занимался только военными проектами. А Северский его ставленник здесь. Надеется на директорское кресло, и гадать не надо.

– А Белов не хочет работать на военных?

– Да мы же работаем! Только он считает, что нынешняя гонка вооружений – путь в никуда. Что, если так пойдет дальше, мы с американцами просто уничтожим планету.

– И я с ним согласна, – подтвердила Галка. – Ладно, ну его, Володина этого. Надо извиниться перед Северским, Гоша. Тебя же с работы выгонят!

– Не буду я извиняться, пусть выгоняют.

– Чем занимаемся? Что за посиделки? – сдержанно поинтересовалась вошедшая Афина Генриховна, и по ее нахмуренным бровям Гошка понял: знает. – Обеденный перерыв, кажется, еще не начинался. Гончаров, а вас ждет директор института.

«Точно выгонят», – думал он, поднимаясь в кабинет Белова.

Но Алексей Николаевич даже не ругался особенно. Напоил чаем, попенял за несдержанность, расспросил о причинах случившегося.

– Понимаешь, Гоша, не все так просто в этой жизни, – сказал он задумчиво. – Профессор Северский и твой отец, мягко говоря, не ладили во время учебы. А с Лёлей Всеволод дружил и очень тяжело перенес ее смерть. Неудивительно, что винит в ней Евгения. Ведь он руководил тем злополучным проектом.

– Северский что, был влюблен в мою маму?

– Не думаю, – улыбнулся Белов. – Скорее, Лёля Иванова была его единственным другом. Послушай, Гоша, я хочу, чтобы ты знал. Вины Гончаровых в том взрыве нет. В давние времена часто приходилось продвигаться вслепую, и твои родители стали далеко не единственными жертвами науки. Знал бы ты, сколько талантливых, умных людей умерло от облучения, сколько погибло на испытаниях! А профессор Северский… Давай договоримся так. Ты перепишешь отчет и сдашь ему. Он имеет право требовать от тебя должного исполнения работы.

– Хорошо. Но извиняться я не буду.

– Ты взрослый человек, Гоша. Как и профессор. Извиняться или нет, решишь сам. Мне просто хочется, чтобы ты научился понимать и прощать даже не слишком симпатичных тебе людей.

Глава 4. Неожиданные открытия

В сентябре научных сотрудников нескольких лабораторий и отделов института отправили в соседний колхоз «на картошку». «Повезло» в числе прочих биофизикам и теоретикам.

– Безобразие! – возмущался Домокл. – Интеллектуальную элиту используют в качестве неквалифицированной рабочей силы!

– Потому что такие, как твой папочка, развалили колхозы, – закончил фразу Ромка.

Домокл бросился на него с кулаками, еле разняли.

Гошка же к поездке отнесся спокойно: у тетки столько этой картошки перекопал, вспоминать тошно. Тем более что Белов посылал в колхоз всю лабораторию, а не только аспирантов и мэнээсов. Так что никому обидно не было. Правда, Афина Генриховна не поехала: улетела в Варшаву на какой-то симпозиум. А вот Северский слова не сказал, отправился со своим отделом. «Молодец», – невольно подумал Гошка и тут же отметил, что спокойной жизни в колхозе им не видать. Замучает профессор своими придирками.

Зато с ними ехал начальник лаборатории по разработке средств защиты от излучения доктор наук Рем Ромашкевич. Приятный человек, мягкий, интеллигентный. Заговорил с Гошкой раз, другой, рассказал, что в университете был дружен с его отцом, гулял на их с мамой свадьбе. Вспоминал разные забавные случаи, мелкие подробности. Казалось, ему самому приятно возвращаться в то беззаботное студенческое время. Гошка слушал, затаив дыхание, пытаясь восстановить с чужих слов жизнь родителей, которых не помнил.

– А Северский правда дружил с мамой? – спросил он как-то.

– Правда, – улыбнулся Рем. – Они все лабораторные вместе делали и сдавали их первыми на «отлично». В общежитии на кухне занимались ночами, как сейчас помню. Их еще зубрилками дразнили. Дурачье!

В колхозе работников института поселили на третьем этаже общежития для механизаторов, доярок и прочих сельских работников. Хороший, по мнению Гошки, вариант: четырехместные комнаты с двухъярусными солдатскими кроватями, туалет и умывальник на этаже, столовая. Во время учебы в чебоксарском педагогическом, где тоже гоняли «на картошку», приходилось жить в бараках, спать на набитых соломой матрацах и таскать воду из колодца. А вот Домокл сразу начал возмущаться «отвратительными условиями». Подавай ему душ с горячей водой, нормальные комнаты. Удивительно, но заткнул его Северский:

– Прекратите ныть, Мещерский! – прикрикнул он на своего любимца. – Эти условия считаются пригодными для людей, благодаря которым вы каждый день пьете молоко, едите мясо и овощи. Поживите и вы в таких для разнообразия.

Домокл на это ничего не ответил, лишь посмотрел зло из-под светлой челки. Но и в колхозе не задержался: спустя пару дней пожаловался на высокую температуру и укатил в Энск на присланной отцом машине. Гошка считал – скатертью дорога, без него спокойнее.

В одном Мещерский оказался прав: без душа после грязной работы было тяжеловато. Умывальник оккупировали девушки. Большими кипятильниками грели воду в ведрах, мылись в тазиках. Что и понятно, женщинам в таких условиях намного сложнее. Особенно если волосы длинные и густые, как, например, у Галки. Пока промоешь!

– А пойдемте к реке, – предложил Гошка на третий вечер. – Тепло ведь.

Его охотно поддержали. Взяли полотенца, мыло, со смехом и шутками отправились к ближайшей речке. Правда, решимость куда-то делась, когда разулись и попробовали зайти в воду.

– Чего вы хотели? – удивился Гошка. – Сентябрь все-таки, да и солнца уже нет. Сейчас все сделаем. Давай, Ром, тащи валежник. Спички есть у кого-нибудь? Или зажигалка?

Разожгли у берега высокий костер, сразу стало веселее. Трещали поленья, шустрые красные искорки летели вверх, исчезая в темнеющем небе, носились возле огня обезумевшие ночные мотыльки.

– Ну, вот, теперь купаться, – сказал Гошка, снимая свитер.

– Ой, а я плавки не взял, – охнул сосед по общежитию – тихий увалень Никита.

– Да какие плавки, тут никого нет. Голышом, мы же мыться пришли, – и в подтверждение стянул трусы, ступил, слегка ежась, в воду. А потом решительно бросился вперед, разрезая брызгами темную рябь. На мгновение тело обожгло холодом, сердце ухнуло куда-то вниз, но уже в следующую секунду он плыл широкими саженками, разгоняя кровь, согреваясь энергичными движениями. Вынырнул на середине реки, махнул ребятам:

– Идите сюда! Отличная вода.

Сначала его примеру последовал Ромка, потом остальные, и скоро в речке, отфыркиваясь и смеясь, захваченные озорной детской радостью, барахтались с десяток здоровых, абсолютно голых парней. За веселой возней не заметили приближения Северского.

– Так-так, что здесь происходит? Купание голышом? Массовая оргия? – профессор стоял на берегу, сложив руки на груди, глядел презрительно и брезгливо. – Вы не думаете о том, какое впечатление производите на местных жителей своим аморальным поведением?

– Да тут никого нет, – удивился Гошка, подплывая ближе к берегу.

– Вы, конечно, знаете об оргиях больше нашего, профессор, – сказал Ромка.

Его слова окончательно вывели Северского из себя.

– Выходите все немедленно! – заорал он, и Никита, стоявший по пояс в воде, от неожиданности плюхнулся на спину.

Каким-то шестым чувством ощущая, что противоречить сейчас нельзя, Гошка быстро выбрался на берег. Посмотрел опасливо на Северского и поразился, заметив, что тот отвел взгляд. Застеснялся что ли? Но в то же время не так, чтобы совсем отвернулся, а краем глаза продолжал разглядывать. Да еще как внимательно! Гошка, благодаря некоторым обстоятельствам своей жизни, в таких вещах разбирался отлично.

И тут он, неожиданно для самого себя, выкинул немыслимое. Убрал руку, прикрывавшую пах, расправил плечи, улыбнулся коротко и игриво, мотнул головой, стряхивая крупные капли. Будто бы случайно задев профессора мокрым локтем, медленно прошел к костру, не торопясь взялся за трусы. Готов был поклясться, что на бледных щеках Северского выступил румянец. Зачем сделал все это, и сам не знал. Захотелось смутить профессора? Покрасоваться молодым телом? Эх, прав был Вовка. Сексуальная ориентация – это судьба. А на деле безобразие сплошное.

Впрочем, замешательство Северского продолжалось недолго.

– Выходите все немедленно, я сказал! – заорал он еще громче.

– А если я вас стесняюсь? – с вызовом спросил Ромка.

– Я что тебе, девушка?

– Лучше уж девушка, чем голубой, – ответил Ромка, и на речке воцарилась пугающая тишина.

– Замечательное качество для молодого ученого: собирать грязные сплетни, – после недолгого молчания сказал Северский и, развернувшись, медленно пошел прочь.

А Гошка вдруг понял: это не сплетня, а правда. Тем неведомым участком мозга, который Вовка, шутя, называл «гей-радаром», понял. И, не размышляя, кинулся на защиту. Не профессора даже. Себя, своей жизни.

– Кончай выпендриваться, Ромка! – прикрикнул он на друга. – Вылезай давай. Нужен ты здесь кому-то, можно подумать. И вообще нефиг обсуждать чужую жизнь.

– Гош, так говорят… – растеряно пробормотал Лисицын, неуклюже выбираясь на берег.

– А ты не слушай. Тебе какое дело, кто с кем? Тоже мне, борец за нравственность.

– Гош, да ты чего?

– Предположим, я спал с парнем.

– А?!

– Я к тебе приставал когда-нибудь, скажи? Не приставал? Тогда какая тебе разница?

– Что здесь за собрание с голыми задами? – прервал их спокойный голос Ромашкевича. – А ну, вышли все немедленно, оделись и к костру, греться. Не хватало нам ваших больничных.

Но Гошка его не слушал. Нащупал в ворохе одежды очки, сунул ноги в резиновые тапочки. И, как был в трусах, бросился туда, где за деревьями мелькнул неизменный черный свитер профессора, закричал:

– Да подождите вы!

Догнал, схватил за предплечье, выпалил быстро:

– Не обращайте внимания на Ромку, честно. Он иногда бывает таким дураком!

– Он как раз не дурак, – ответил Северский, высвобождая рукав из мокрых Гошкиных пальцев, – а человек, озвучивший общепринятую в нашем государстве позицию. Так что советую вам впредь быть осторожнее с признаниями, – и добавил непривычно доброжелательно: – Идите к костру, а то в самом деле простудитесь.

Глава 5. Неудавшаяся вендетта Стаса Черникова

В ту ночь Гошка с Ромкой проговорили несколько часов. Устроились на подоконнике в конце коридора, смотрели на огни проносившихся вдали поездов, слушали длинные гудки.

– Так тебе вообще парни нравятся или только этот Вовка? – спросил Ромка, озадаченно потирая лоб, пытаясь переварить свалившуюся на него информацию.

– У меня просто больше никого не было.

– А хочется?

– Это смотря с кем. С друзьями точно не хочется.

– Вот Северский у тебя – брат по разуму. Можешь попробовать, – предложил Лисицын и схлопотал шутливую затрещину.

Вообще же Ромка принял известие о нетрадиционных склонностях товарища на удивление спокойно. Даже признался, что ему так проще: нет повода ревновать Галку.

А на следующий день приехал отец Домокла Мещерского. Институтские сотрудники возвращались с поля, когда подъехала черная «Волга», сопровождаемая милицейской машиной. Гошка с Ромкой и Галкой остановились, решили посмотреть, что за птица залетела в их края.

– Первый секретарь прибыли, – сообщил им куривший у крыльца сторож.

Гошка ожидал увидеть обычного начальника средних лет – полного, с залысинами и грубоватой физиономией. Но Мещерский оказался высоким худощавым мужчиной с тонкими чертами лица, красиво постриженными светлыми волосами, в модном костюме.

– Добрый день, Всеволод, – поздоровался Мещерский с Северским.

– Здравствуй, Людвиг. Какими судьбами?

Создавалось впечатление, что они были хорошими приятелями. Гошка шепнул об этом Ромке, тот ответил также шепотом:

– Володинская клика. Володин этого Людвига специально привечает, чтобы Белову жизнь портил.

– А чего у них с сыном имена такие странные? Они немцы, что ли?

– Русские. Даже из этих вроде… ну, из бывших. Это у них традиция семейная, вроде приметы: наказ какого-то прапрадеда. Ой, смотри, с Мещерским полковник милиции приехал. Интересно, о чем говорят.

Но толком расслышать им ничего не удалось. Приезжие обсуждали свои дела тихо, вполголоса. Впрочем, Мещерский не собирался держать цель приезда в тайне. Напротив, попросил собрать сотрудников института для короткого разговора.

– В области чрезвычайное происшествие, – сказал он. – Из московской психиатрической клиники сбежал опасный пациент, виновный в смерти нескольких человек. Есть предположение, что он одержим навязчивой идеей уничтожить неких сотрудников вашего учреждения, – он бросил взгляд в сторону Северского и Ромашкевича. – К тому же его видели в окрестностях Энска. Поэтому призываю всех к бдительности. На стендах будут развешены фотографии. Если вы встретите этого человека, немедленно звоните в милицию и не вступайте с ним ни в какие контакты.

– А почему ему нужны именно наши сотрудники? – спросил Гошка.

– Гончаров, так? Что ж, если желаете, я расскажу вам лично. До свидания, товарищи. Надеюсь на вашу сознательность.

Народ потянулся в общежитие. Гошка медленно подошел к Мещерскому. Было предчувствие, что ничего приятного он не услышит.

– Вы уверены, что необходимо ворошить эту старую историю? – приблизившись к ним, вполголоса спросил Ромашкевич.

Мещерский покачал головой:

– Вижу, Белов в своем репертуаре. Вновь принял вас на работу после того инцидента. Интересно, куда смотрит медицинская комиссия?

– Интересно, что вы так хорошо осведомлены об институтских делах.

– О чем речь? – спросил Гошка.

– Неважно. Так вот, Гончаров. Несколько дней назад из психиатрической клиники сбежал человек, ставший причиной гибели ваших родителей, – сказал Мещерский.

– Но… как? Они же взорвались при аварии.

– А вы знаете, что стало причиной взрыва? Нет? Я вам расскажу. Установка, которую они запускали, управлялась с внешнего пульта, за которым в тот день стоял друг и коллега Евгения Гончарова Станислав Черников. Он специально выставил параметры так, что это привело к взрыву. В чем признался сам, когда его схватили.

– Зачем? – прошептал Гошка.

– Спросите безумца о мотивах его действий, – пожал плечами Мещерский. – Проект вашего отца был связан с военными разработками, а Черников помешался на пацифизме и тлетворных западных идеях. Носил крест, отрастил волосы, злоупотреблял алкоголем. Огромное горе для семьи. Мать с отцом известные партийные деятели, уважаемые люди. И такое несчастье. Оба сына сумасшедшие. Младший тоже показательное аутодафе устроил… впрочем, неважно. Теперь понимаете, что под ударом находится любой сотрудник института, и в особенности его бывшие однокурсники – профессор Северский и кандидат наук Ромашкевич? То, что Черникова видели в окрестностях Энска, – плохой признак.

***

– Ты же не станешь его искать? – теребила Гошку Галка. – Обещай, что не станешь! Это дело милиции.

Они сидели на скамейке, спрятавшейся среди желтеющих кустов сирени. Тянуло дымом – где-то жгли траву. Гошка хмуро разглядывал шнурки своих перепачканных землей кед, Ромка курил.

– Галь, не трогай его сейчас, – сказал он рассудительно. – Дай в себя прийти. Конечно, он не будет искать этого психа.

– Не буду, не буду, – вяло заверил друзей Гошка. Снял очки, протер рукавом стекла. – У меня в голове не укладывается. Они же дружили с папой, он этому Черникову доверял. Ладно, сошел с ума, но зачем друзей убивать? Они-то ему что сделали? Почему он их так ненавидел?

– Тебе же сказали: не ищи логику в поступках больного человека, – Галка говорила с ним терпеливо, как с ребенком. – Может быть, ему голоса были или что-то в этом роде.

– Физики и математики вообще часто с катушек слетают, – заметил Ромка. – Вон в Бауманском каждый год несколько человек забирают. Один вышел с экзамена и твердит: «Я альфа». Ему: «Ты как сдал? Что в билете было?», а он одно: «Я альфа». Так и увезли.

– Но почему мне Белов ничего не сказал?

– Не хотел расстраивать, – предположил Ромка. – Чего прошлое-то ворошить.

– Вот именно, – поддержала его Галка. – Пошли в общежитие, мальчики. Холодно становится.

– Пошли, – машинально согласился Гошка.

Проходя мимо информационной доски, в который раз бросил взгляд на смеющееся, и впрямь абсолютное безумное, но при этом красивое лицо совсем еще молодого человека.

***

Дня три все было спокойно. Правда, милицейская машина регулярно объезжала округу, но внимания на нее никто не обращал. И Гошка постепенно свыкся с новым знанием. Выходит, родители погибли не из-за собственной халатности, а по вине безумца. Значит, были талантливыми учеными и ошибок не допускали. А сумасшедшего поймают, куда он денется.

Вечером пятницы Гошка и Ромка возвращались в общежитие – ходили к местным бабкам за невероятно вкусным деревенским вином. Шли молча, наслаждаясь тишиной осеннего вечера, и потому голоса Северского и Ромашкевича, хоть и приглушенные, расслышали издалека.

– Стой, – следуя какому-то наитию, прошептал Гошка, увлекая друга за деревья.

– Играешь в благородство? – раздраженно говорил Северский. – А если я сейчас позвоню Мещерскому?

– Всеволод, у тебя навязчивая идея, – безмятежно отвечал Ромашкевич. – Да, я тайный пособник Черникова. И еще вице-король Индии.

Дата добавления: 2015-08-02