Золото» в скалах и трещины на леднике

Первые шаги всегда самые трудные. Только силой воли го­ним себя вперед. В такие моменты у альпиниста как бы две души. Разыгрывается внутреннее единоборство: одна душа стремится к вершине, хочет что-то свершить, другая, безволь­ная тянет назад.

Вершинный склон лежит открыто перед нами. По нашим расчетам для подъема потребуются пять — шесть часов. По­следние пятьдесят метров, видимо, самые сложные. Ледовая стена поднимается круто к вершине. Если ее нельзя преодо­леть, можно идти в обход направо, на западный гребень. Од­нако в ближайшие часы мы остаемся в плену склона умерен­ной крутизны. — Он сделан для катания на лыжах, — как опре­деляет Ханспетер. Крутой ледовый склон нам бы больше по­дошел. По нему можно не только быстрее набирать высоту, но и самое лазанье было бы разнообразнее, нежели это однообразное утаптывание снега. И меньше думалось бы о кислородном голодании. Несколько сильно заснеженных ледниковых тре­щин видны издали. Надеемся, что там хорошие снежные мо­сты. Как можно дольше хотим идти без веревки. Здесь навер­ху пользование веревкой весьма обременительно.

Снова начинается вчерашняя игра. Шаг за шагом тянемся вверх. Не торопясь, шагаем по фирну. Но вот поверхность ста­новится мягкой, и мы начинаем проваливаться выше щиколот­ки в снег. Продвижение вперед становится все труднее. К сча­стью, сегодня рюкзаки уже не такие тяжелые. Пустые мешки грустными складками висят безрадостно за спиной. Они словно чувствуют, что от них сегодня мало толку. Мы на это не сер­димся.

Каждые пять метров останавливаемся отдышаться. Только неутомимый Визи шагает без остановки. У него сегодня боль­шой день. Вершина семитысячника притягивает его, как маг­нит. Он просто забывает об усталости, разреженном воздухе, а о пересохшей гортани и подавно. Только вперед, вверх к вер­шине. Он уже далеко впереди, и его, стремящегося, как одер­жимый демон, к высоте, можно распознать только как малень­кую точку на белом фойе.

Мы идем спокойно, чтобы не сбивать дыхания и более бод­рыми выйти на вершину. Держимся слегка наискось в направ­лении северного гребня, где выступающая из снега скальная гряда обещает приятный отдых. Камни немного уже прогреты солнцем, так что мы с удовольствием задерживаемся на не­сколько минут и дольше обычного сосем глюкозу.

— Посмотрите на эту странную скалу! — говорю я Симону и Ханспетеру. — Видите на ней крохотные желтые пластиночки. Действительно! Как золото блестят они на солнце, эти малень­кие четырехгранные предметы.

— Это безусловно металлические пластинки, — подтвер­ждает Ханспетер.

Айсбайлем отбиваю несколько кусков, чтобы получше рас­смотреть вблизи.

— Ей-богу, это может быть только золото!

И тут меня осенила мысль: — Конечно, это золото. Ведь в реке Кокча есть золотая пыль. Поэтому ничего удивительного нет, что оно встретилось нам здесь наверху.

Такое невиданное счастье. Шатаются тут, ничего не подо­зревая, на семитысячнике и открывают высочайшие в мире золотые прииски...

Мы отбиваем несколько кусков от скалы и прячем их себе как образец в карман, чтобы передать специалисту на заклю­чение. Мысленно представляем себе, как золотая лихорадка за­хватывает власть в Вахане. Нескончаемые колонны яков и ка­раваны верблюдов бредут с корзинами и мешками на качаю­щихся спинах. И как торжественно рассказывает караванбаши собравшимся в чайхане историю о безбожниках из далекой За­падной Европы, поднявшихся в поисках золота на эту высокую гору...*

Чем выше поднимаемся, тем грандиознее становится пано­рама. Уже сверху смотрим на пирамиду нашего шеститысячника, на вершину Шах с его 6550 метрами. Как труден такой поход на одну из высочайших вершин мира! Мое внут­реннее единоборство приближается к решающей стадии. Инерт­ная плоть, кажется, одерживает верх. Я держусь только по­следним усилием воли. У моих товарищей дела тоже ненамного лучше. Вытянутые лица, удлиняющийся отдых и вечный во­прос к себе самому, зачем вообще нужно принимать на себя эти бессмысленные мучения. За что? Я не нахожу разумного ответа. Тупо смотрю на ботинки впереди идущего Симона. Как автомат, я должен следовать за ними, даже тогда, когда сердце, легкие и ноги отказываются служить. Машинально тащусь за пятками Симона. Но сдаваться мы не хотим, а будем вести борьбу до конца. Борьбу, направленную не против горы, а про­тив собственного я. Против собственной лени, привычки к удоб­ству, против внутреннего свинопаса, — как образно говорят ба­варцы.

Теперь мы стоим перед широкой ледниковой трещиной, за­гораживающей дорогу. Но кажется, она закрыта плотным сне­гом и след Визи идет прямо через нее. Вообще-то, нужно было бы связаться, ведь снежные мосты — коварные создания. Ничего не значит, что Визи прошел благополучно. Многие про­валивались, идя по следу предшественника — и исчезали.

— Мост держит отлично, — восклицает Симон, не желая признавать веревку. Он пускается по следу Визи. Ханспетер и я выжидаем, чтобы не перегружать снежного моста. И вдруг, находясь на самой середине сомнительного сооружения, прова­ливается нога Симона, другую снег выдерживает. На весу, между темной бездной и жизнью Симону все же стало немного не по себе. Вопросительно смотрит он на нас и ждет брошен­ного конца веревки. С надежной страховкой благополучно про­ходит он остаток трещины.

Я иду немного левее его следа через этот жуткий разрыв по опасному снежному мосту. Мост действительно никудыш­ный! Счастье, что наш одиночка Визи, ничего не подозревая, прошел через него! Одной ногой я уже провалился, ведь мост состоит только из пушистого неуплотненного снега. С любо­пытством смотрю я в узкую щель, оставленную моей провалив­шейся ногой и меня охватывает ужас! Взгляд уходит в бездон­ную глубь.

— Страхуй хорошо,— предупреждаю я Симона, затем ло­жусь на живот, чтобы распределить свой вес как можно на большую площадь. Даже, при самой лучшей страховке, я край­не не заинтересован, провалиться в трещину. В случае паде­ния Симон безусловно удержит меня на веревке. Но никогда он, даже вместе с Ханспетером, не будет в состоянии выта­щить меня. Перспектива висеть на веревке, как кусок сала, и, при этом, погибать сразу по двум причинам: — задохнуться и замерзнуть — мало меня прельщает. Даже на уровне высоты Альп, двадцать минут вполне достаточно, чтобы быть задушен­ным веревкой, а то, что уже в Альпах считается сомнитель­ным, получает в этих горах еще более серьезный оттенок! На четвереньках ползу через трещину. Нагрузка на площадь та­ким образом значительно уменьшается. Я не математик и не могу подсчитать разницу. Но когда-то мне рассказывали, что альпинист весом 70 кг, идущий пешком через ледник, дает нагрузку на площадь шага большую, чем самолет в 1600 кг, совершающий посадку на ледник на коротких широких спе­циальных лыжах. Поэтому переползание трещины является лучшим страхованием жизни на ледниках, хотя меня это за­ставляет здорово задыхаться. Зато я целым прихожу на проти­воположный край. Сначала лежу, чтобы успокоить дыхание. Дело в том, что ползти на четвереньках на такой высоте — страшное мучение.

Я уговариваю Ханспетера отвязаться от веревки и большой дугой обойти опасную трещину. Если обход даже чуть-чуть длиннее, это все равно стоит! Поджидая Ханспетера, Симон и я используем это время, чтобы развязаться и уложить ве­ревку в рюкзак.

Счастливо окончившееся приключение у трещины стоило нам много времени, нервов и сил. Наши ноги кажутся нам еще более тяжелыми и похожими на свинцовые комья, которые с огромным трудом надо волочить вперед. Медленно, но верно все же приближаемся к вершине! С каждым, хотя бы и корот­ким, шагом поднимаемся немного выше!

Шах уже глубоко под нами, а мы, наверное, находимся в районе семи тысяч метров. Чертовски жаль, что не имеем высо­томера! Было бы приятно время от времени убедиться на осно­ве измерительного- прибора во внушительности высоты, на кото­рой находимся! Хорошо, что погода стоит прекрасная и у нас нет особенных причин горевать об отсутствующем высотомере.

Дата добавления: 2015-08-10