Над Гиндукушем: Шах, 6550 метров

Мои друзья готовятся к выходу. Все трое чувствуют себя в хорошей форме и отдохнувшими за ночь. Все предпосылки для первовосхождения, кажется, имеются. И погода снова отличная. Гастроли облаков окончились. При вчерашнем подъеме проложен след почти до полпути к вершине. Теперь все зависит от нас. Более чем тысячеметровый гребень не мо­жет быть пройден в один день. В случае чего можно перетер­петь еще один бивак.

Солнце еще не взошло, а мои друзья уже завтракают. Я могу себе позволить остаться лежать в палатке. Слабое уте­шение! При первых лучах солнца мои друзья уже на гребне. С вытянутым лицом я смотрю им вслед. Судьба экспедиции теперь в их руках. Надеюсь, что они справятся с шеститысячником, будь это сегодня или завтра.

Два часа спустя я выползаю из палатки. Мой первый взгляд обращен к горе. Где могут находиться мои товарищи? Осматриваю гребень. Вижу «лед кающийся», фирн, скалы и чистый лед, кое-где хорошо различаю вчерашний след. Но ни­где не обнаруживаю своих друзей. Где же они могут быть? Дважды осматриваю гребень. Только тогда замечаю, что они его уже преодолели и достигли места, откуда вчера повернули обратно. Они кажутся маленькими точками на этом громадном ледовом склоне. После короткого отдыха они продолжают подъем. Два часа для того же отрезка пути, где мы вчера трудились полдня. Они должны быть в отличной форме. Вот что значит двадцать четыре часа акклиматизации! Просто не ве­рится.

Не без зависти я смотрю, как они по вчерашнему следу в невероятно быстром темпе продвигаются вперед. Мне нужно было сегодня утром взять себя в руки. Как я мог так рас­киснуть...

Угрюмо занимаюсь лагерной кухней. Если я уже ничего не могу делать на горе, то хочу по крайней мере почистить посуду. Из трещины принес две кастрюли воды.

В палатке я собираю все, что здесь, наверху, уже не потре­буется. Друзьям и без того остается достаточно много для транспортировки вниз.

Затем потихоньку спускаюсь в базовый лагерь и одновре­менно наблюдаю за друзьями. Их движение вперед просто фан­тастично. Создается впечатление, что они торопятся вверх. Я держу за них оба больших пальца.

У тура на высшей точке скального ребра я отдыхаю. В де­сять часов Ханспетер будет наблюдать за этим местом, чтобы видеть условный сигнал. За пять минут до этого я заряжаю маленький пистолет красной ракетой. Ханспетер без того пред­полагает, что я отказался от восхождения. С базового лагеря он в бинокль может отчетливо определить, что только три чело­века держат путь к вершине. Ровно в десять пускаю ракету в го­лубое небо. Громким хлопком поднимается она и падает чу­десными красными снопами на ледник. Великолепное зре­лище!

Осторожно спускаюсь по крутому кулуару. Сначала по хо­рошим ступенчатым скалам, затем по льду и осыпям. Только бы не поскользнуться! Нет страхующей веревки и тем более нет товарища, который ее крепко держит в руках. Лазание в оди­ночестве имеет свои прелести. Все приходится решать самому. Нет надежды на постороннюю помощь, нет пощады со стороны гор. Неправильный шаг, обломившаяся точка опоры — и ты ле­тишь вниз. Героическая смерть? Большая глупость? Для меня это не играет роли. Только спускаться я должен уве­ренно.

Бесформенный рюкзак с громадным поролоновым матрацем под клапаном мешает при спуске больше, чем при подъеме, качается во все стороны, и нельзя сказать, чтобы он способ­ствовал поддержанию равновесия.

Наконец последняя скальная ступень. Можно прочно упе­реться ногами, резиновая подошва хорошо присасывается к скалам. Бодрая гимнастика в величайшем в мире открытом спортивном зале. Затем стою на спасительной осыпи. Ковар­ный ледовый «язык», который мы пересекали при подъеме, можно обойти, а оставшийся спуск к началу ледника — уже простая прогулка.

У места старого лагеря останавливаюсь на короткий отдых и нахожу забытый термос, полный чая. Как пригодилась пре­восходная влага! Особенно сегодня. Жаркий и душный день. Ни движения воздуха, нигде ни малейшего облачка.

На леднике сразу попадаю на наш старый след. Вся моя надежда на снежные мосты. Несмотря на жаркий день, они держат исправно. Только теперь, когда один бреду по лед­нику, обнаруживаю, что некоторые из них далеко не такие уж безобидные. Неловкий шаг — и можно без песен и музыки пла­чевно погрузиться в эти ужасные дыры с водой. Лучше не думать об этом, все равно ничем не поможешь. Иншалла!

Хороший след приходится скоро бросить, потому что лед из­менился. И вдруг передо мной — зияющий обрыв. Прочные, рань­ше снежные мосты подозрительно мягки и уже немного опусти­лись. Продвижение моих друзей к вершине происходит значи­тельно быстрее, чем мое собственное! Они уже стоят на пред­вершинном склоне, отчетливо видимые, как маленькие точки.

В базовом лагере Змарай встречает меня угрюмым взгля­дом. Ханспетер бросает мне ядовитые слова. Разве они при­были с экспедицией просто как «кухонный персонал» и долж­ны смотреть, как наследные принцы берут вершину за верши­ной... Я ошеломлен! На собственном опыте я мог сегодня убедиться, что значит отступать из-за физической слабости и смотреть, как товарищи заканчивают давно желанный велико­лепный маршрут. Как голодному нищему у роскошного стола богача, которому разрешают только понюхать, но не есть. «Мой дорогой Ханспетер, твое плохое настроение я вполне понимаю, но я ли в этом виноват, что ты обжег себе ногу и теперь здесь должен хромать, в то время когда остальные хо­дят в горы?» Он признает, что не хотел обидеть меня. Это был просто взрыв давно накопленного недовольства с примесью разреженного воздуха (плохая, нерекомендуемая смесь). Ин­цидент исчерпан. Мы снова понимаем друг друга.

Менее безобиден случай со Змараем. Он возмущен тем, что его не взяли с собой. Он не может и не хочет понять, что такая трудная и высокая вершина, как Шах, представляет трудности даже для альпинистов с многолетним опытом. Взять с собой начинающего на такую вершину было бы не только глупо, но и опасно: можно поставить под удар вообще всю экспедицию. «Кроме того, ты имел же возможность подниматься с нами в первый лагерь, — объясняю я. — Ведь никто не виноват, что у тебя болела голова!» Все же он не хочет этого понять. В по­рядке поощрения обещал ему, что он пойдет с нами на пяти­тысячник. Презрительным взглядом он смотрит на эту краси­вую вершину и бросает весьма пренебрежительно: «Ничего особенного».

Во время этих дискуссий я почти не обратил внимания на визит вежливости двух местных жителей. Это были муж­чина и мальчик, которые специально поднялись к нам из де­ревни Арганд. Теперь они приглашены к столу. Затем собрали пустые консервные банки: для них это драгоценный клад. Осо­бенно банки из ценного металла, который, как они нам объяс­няют, значительно прочнее глины. Старик заботливо прячет эти богатства под свой халат, и затем оба прощаются с нами.

В бинокль можно наблюдать за нашими товарищами. Они уже на вершине.

Впервые реет швейцарский флаг над вторым по высоте гор­ным районом мира! Сегодня 26 августа 1963 года.

Просто не верится в успех этого внезапного восхождения на шеститысячник.

Как глупо, что я отказался в последний момент. Но более важно то, что это первый успех нашей экспедиции. У меня свалился камень с сердца.

Я проявил инициативу для организации экспедиции в Гиндукуш — район, мне совершенно неизвестный. Никто из нас не мог дать гарантию, удастся ли нам вообще осуществить перво­восхождение на вершину. И все-таки было бы очень неловко вернуться, не покорив ни единой вершины, даже если учесть, что мы исследовали многие ущелья Гиндукуша и тем самым подготовили почву для будущих экспедиций. С первовосхожде­нием на этот шеститысячник Симон, Визи и Виктор обеспе­чили нашей экспедиции прекрасный результат. Если по каким-либо причинам нам не удастся еще что-нибудь совершить, то у нас есть первовосхождение на эту ледовую пирамиду высотой 6550 метров в самом диком и неизведанном районе Гиндукуша.

Спуск проходит очень быстро. Мы сочувствуем нашим спутникам на горе. Они хотят по возможности избежать би­вака на холодном, обдуваемом ветром гребне. Лучше торо­питься вниз по крутому льду, зато ночевать в сухой теплой палатке.

Ханспетер занимается кухней. Мы хотим торжественно от­метить сегодняшний день. Наше плохое настроение улетучи­вается. Его заменяет удовлетворенность и радость, неомрачен­ная радость по поводу того, что вообще кто-то из нас достиг вершины. Даже Змарай снова смеется, после того как обыграл меня в шахматы. Он, между прочим, превосходно играет в шахматы. Поэтому у меня не было большой необходимости проигрывать ему нарочно. Говорят, что на Востоке часто при­меняется такой метод для восстановления хорошего на­строения.

В 4 часа дня наши друзья уже вернулись в лагерь I. Даже при самых идеальных ледовых условиях это неслыханное до­стижение. Нам остается только удивляться.

При виде подготовленного Ханспетером праздничного пира я принимаю решение отказаться от диеты и пилюль и вести наступление на бактерии по методу наших предков. Уже один­надцать дней, как я мучаюсь, и ни таблетки, ни чудный ре­цепт — черный чай с сухарями и сухари с черным чаем — не могли с ними справиться. Для чего мы наконец привезли из дома пять различных сортов водки? Впервые после долгого перерыва я снова сытно поел. Все то, что Ханспетер жарил на своих сковородах, отличается великолепным вкусом. Даже кон­сервированный шпинат приятен, как будто он только что снят с огорода.

В шесть часов мы уже видим наших товарищей на скаль­ном гребне над лагерем. Там, где вчера меня согревали послед­ние лучи солнца, они сидят и, видимо, ждут сигнал. Змарай, который всегда радовался возможности выстрелить, пускает ракету в воздух, и шипящий зеленого цвета снаряд сообщает, что у нас полный порядок.

В пуховых костюмах наши друзья, если на них смотреть через бинокль, похожи на неуклюжих медвежат или на при­шельцев из другого мира. Они словно марсиане в последних лучах солнца.

Дата добавления: 2015-08-10