Политическое положеніе русского народа въ Буковине въ начале войны

Параллельно съ гоненіемъ со стороны австро-венгерскаго правительства русскаго народа въ Галичине и на Угорской Руси въ лице его сознательныхъ представителей, интеллигентовъ и крестьянъ, группирующихся въ Русско-народной Партіи, шло тоже и въ Буковине.

За каждымъ шагомъ ея розвитія, (основаніе ли сельской читальни или дружины, собраніе или изданіе газеты) следили зорко и здесь различные правительственные органы, поддерживаемые „украинскою” фракціею, стоящею подъ командою своихъ лидеровъ Николая Василька, д-ра Стефана Смаль-Стоцкаго, препод. Іерофея Пигулякъ и краевого школьнаго инспектора Емельяна Поповича. Въ каждомъ проявленіи ея жизни чуяли уже „государственную измену”.

Со временемъ выработались въ этомъ направленіи даже „спеціалисты”, а именно краевый комендантъ жандармеріи полковникъ Едуардъ Фишеръ, советникъ полиц. дирекціи Францъ Недведъ и государ. прокуроръ Маркусъ Премингеръ.

Незавидная роль слежки за Русско-народною Партіею, особенно за священниками, принадлежащими къ ней, выпала на „украинское” учительство (а такимъ было оно здесь почти все), пребывавшее подъ тяжелымъ кнутомъ своего краевого инспектора Поповича, добившагося за свои „заслуги” степени краевого школьн. инспектора. Онъ задалъ подведомственному ему учительству задачу поддерживать въ русскомъ народе „украинскій духъ”, руководить всеми „украинскими” читальнями, сечами, кассами, зорко следить за каждымъ движеніемъ Русско-народной Партіи, парализовать его и обо всемъ доносить. Во время выборовъ въ законодательныя учрежденія,,украинскіе” учителя оставляли свои школы и целыми неделями шатались по селамъ, агитируя за правительственныхъ кандидатовъ.

А если кто изъ учителей не „действовалъ” въ указанномъ направленіи, то былъ въ немилости Поповича. На какое-нибудь прошеніе со своей стороны онъ слышалъ отъ него сейчасъ фразу: не знаю васъ, пане! вы ничего не делаете...

„ Украинская” партія доставляла также правительству всевозможные ”матеріалы” для „черной книги”, въ которой значились все члены Русско-народной партіи и все подписчики русскихъ газетъ. И на основаніи этихъ сведеній дополнялись по приказу краевой команды жандармеріи „Russen-Fаszіkеl”, веденные на каждомъ посте жандармеріи.

Въ начале балканскихъ войнъ были разосланы на провинцію даже агенты съ печатными формулярами, въ которые вписовались различныя замечанія о „руссофилахъ”.

Помню, какъ однажды когда я сиделъ, въ это время, вместе съ моею семьею и однимъ случайнымъ гостемъ за обедомъ, постучалъ кто-то въ мою дверь. Вошелъ управитель народной школы въ Высшихъ Шеровцахъ Ипполитъ Владъ, одинъ изъ видныхъ укр. организаторовъ и агитаторовъ, и извиняясь, за безпокойство, заявилъ; „Прихожу къ вамъ, отче, въ крайнемъ возмущеніи, чтобы запротестовать противъ мошенничества, свидетелемъ какого я сейчасъ былъ”. На мой вопросъ: въ чемъ дело? — разсказалъ онъ намъ, что въ кабаке Садыгорскаго корчмаря-крестьянина, очень ревнаго украин. агитатора Дим. Грицука, какой-то субъектъ изъ украин. правленія Черновицъ выполняетъ при помощи несколькихъ украин. учителей опросные листы, касающіеся поодинокихъ „руссофильскихъ” священниковъ, псаломщиковъ и крестьянъ Садыгорской окрестности.

Гоненіе австр. правительствомъ буковинско-русскаго народа, а особенно Русско-народной Партіи, велось до 1910 г. довольно скрыто. Оно объявлялось въ частой конфискаціи и пріостановленіи газетъ, въ недопущеніи заграничныхъ русскихъ газетъ и книгъ, даже богослужебныхъ и молитвослововъ, въ тайномъ наблюденіи жандармеріею, полиціею и ихъ конфидентами за поодинокими лицами, обществами и ученическими бурсами, въ недопущеніи на государственную службу лицъ, принадлежащихъ къ Русско-народной Партіи, въ исключеніи изъ школъ русскихъ учениковъ за чтеніе русскихъ книгъ, также за нерасположенію къ православію, которое считали однимъ изъ видовъ „руссофильства”, и наконецъ въ явномъ и остентативномъ покровительстве „украинцевъ”.

Только въ 1910 г. решилось правительство подъ давленіемъ Николая Василька нанести Русско-народной Партіи смертоносный ударъ.

Распоряженіями отъ 29/4 1910 № 2348, 2406 и 2430 Рrаes. приказало оно закрыть дня 7 мая 1910 г, черновицкія общества: „Русско-православный Народный Домъ”, ”Детскій Пріютъ”, „Общество русскихъ женщинъ”, студ. „Карпатъ” и состоящія при первыхъ двухъ обществахъ ученическія бурсы, выбросивъ воспитанниковъ попросту на улицу. Того-же дня, даже въ тотъ самый часъ, были произведены у всехъ виднейшихъ нашихъ людей въ Черновицахъ и на провинціи комиссарами полиціи при многочисленной ассистенціи строгіе обыски.

Въ то же время затеяли австро-венгерскія власти процессъ противъ русскаго народа, живущаго въ пределахъ монархіи, а вернее говоря, три процесса, одинъ во Львове — противъ русскихъ галичанъ, другой въ Черновцахъ — противъ русскихъ буковинцевъ, а третій въ Венгріи — противъ угро-россовъ, вменяя всемъ въ вину государственную измену.

Съ муравейнымъ прилежаніемъ начали спеціалисты по делу руссофильства собирать „матеріалы” для затеянныхъ процессовъ, разъезжая по городамъ и деревнямъ, допрашивая тысячи „свидетелей”. Венгерскіе и галицкіе следователи скоро вывязались изъ возложенной на нихъ задачи и пустили въ ходъ 1913 и 1914 г.г. Мармарошъ-Сиготскій и Львовскій процессы. Между темъ черновицкій судебный следователь советн. Леманъ и госуд. прокуроръ Премингеръ медлили съ изготовленіемъ обвинительнаго акта, хотя взяли подъ арестъ целую семью Геровскихъ, братьевъ д-ра Алексея и Егора, ихъ мать Алексею и сестру Ксенію и допросили за помощью галицкихъ, венгерскихъ и буковинскихъ судовъ тысячи свидетелей. Сколько труда они вложили въ это дело, доказываютъ 60 толстыхъ томовъ протоколовъ и 28 объемистыхъ фасцикуловъ съ „corpora delicti”. Также произведены были строгіе обыски у обжалованныхъ. Несмотря на это, „матеріалы” все еще были слишкомъ скудны. чтобы пустить въ ходъ дело Vr. VII, 81/14.

Какими способами пользовались власти при добываніи уликъ, да послужитъ следующее. Я состоялъ оть многихъ летъ въ переписке съ однимъ монахомъ русскаго св.-Пантелеймоновскаго монастыря на св. Афоне. Содержаніе сей переписки было чисто религіозно-духовное. И эта переписка обратила на себя вниманіе властей. Съ некотораго времени я заметилъ, что мои письма доставляются мне съ 3 —5 дневнымъ опозданіемъ, а, кроме того, были не подлежащіе ни найменьшему сомненію приметы, что кто-то письма вскрывалъ и вновь очень неумело заклеивалъ. Между темъ шелъ Мармарошъ-Сиготскій процессъ. Черновицкая газета „Czernowitzer Tagblatt” № 3380 отъ 22 февр. 1914 г. принесла отчетъ процесса подъ заглавіемъ ”Die russophile Propaganda in der Bukowina”, въ которомъ между прочимъ сказано, что на одномъ изъ разбирательствъ былъ прочтенъ докладъ черновицкой краевой команды жандармеріи съ следующимъ пассусомъ: „Правосл. свящ. Діонисій Кисель-Киселевскій изъ Садыгоры состоитъ ревнымъ партизаномъ руссофиловъ, получаетъ часто деньги изъ Россіи и хотя сейчасъ еще не ведется судебное следствіе противъ него, то уже вскоре подвергнется дисциплинарному следствію за распространеніе календарей, изданныхъ редакціею Черновицкой „Pyсской Правды”.

Прочитавъ эгу ложную статью, я обратился следующаго дня къ краевому коменданту жандармеріи полк. Фишеру сь запросомъ: автентиченъ-ли упомянутый докладъ? — Нетъ! — ответилъ онъ решительно и добавилъ: „Наша команда такого доклада никогда никому не высылала. Впрочемъ, я васъ лично знаю уже отъ трехъ десятковъ летъ; знаю, что принадлежите къ русской партіи, однако и то знаю, что до сихъ поръ вы стояли всегда на легальной австр. почве”... На мое замечаніе, что ввиду такого решительнаго заявленія команданта я решаюсь обжаловать редакцію газеты „Czern. Tagblatt” за клевету, онъ началъ меня на все способы убеждать, что не стоитъ возиться по судамъ съ... евреями и что лучше будетъ все это игнорировать, какъ и онъ это делаетъ ввиду имъ покровительствуемаго „украинца” Веретельника, который въ последнее время перешелъ на службу „Новаго Времени” и тамъ его теперь мараетъ... Затемъ вынялъ я изъ кармана пачку съ 26 письмами, полученными мною изъ Афона, и спрашиваю его, какъ пояснить то обстоятельство, что мою корреспонденцію доставляютъ мне со значительнымъ опозданіемъ, къ тому еще и кемъ то открытую? На это уверялъ меня полк. Фишеръ, что объ этомъ абсолютно ничего не знаетъ, что такого приказа никогда никому не давалъ, что въ Австріи „чернаго кабинета” не существуетъ и только въ случае войны съ Россіею вошелъ бы въ жизнь...

По приказу судебнаго следователя отъ 28 марта 1914. Vr. VII 81|14 произведенъ у меня 30 марта по уголовному делу братьевъ Геровскихъ и товар. по § 58 уголовн. зак. строгій обыскъ — конечно съ негативнымъ результатомъ. A дня 25 іюня былъ я допрошенъ по этому делу. При этомъ предложилъ мне судебный следователь, советн. Леманъ два или три фотографическихъ снимка полученныхъ мною Афонскихъ писемъ, требуя поясненія некоторыхъ ему непонятныхъ местъ!..

Въ 1920 года, когда Буковина уже находилась при Румыніи, нашелъ я полное подтвержденіе моихъ предположеній насчетъ моей корреспонденціи. Именно признался мне почталіонъ, что по приказу почтоваго начальника мои письма доставлялъ вахмистру жандармеріи — еврею, a потомъ давалъ мне. Несколько месяцевъ позже признался въ этомъ и почтовый начальникъ, извиняясь темъ, что получилъ прямый приказъ оть полк. Фишера.

После окончанія Мармарошъ-Сиготскаго процесса я обратился насчеть выше упомянутаго доклада чернов. команды жандармеріи къ одному изъ защитниковъ въ Дебрецинъ и получилъ оттуда утвердительный ответъ.

Между темъ въ самый день праздника Сошествія Св. Духа бежали изъ черновицкой тюрьмы братья Геровскіе. A черезъ несколько недель были высланы чернов. полиціею ихъ мать и сестра въ Инсбрукъ въ Тироле.

Вскоре затемъ последовала всеобщая мобилизація въ Австріи и посыпались изъ Вены на основаніи § 14 численныя распоряженія, стесняющія главнейшія права и вольности гражданъ. На этомъ основаніи закрыто Думу Державную, пріостановлено суды присяжныхъ, место которыхъ заняли военные суды; государствен. административный аппаратъ подчинено военной команде; устранена была личная свобода и тайна писемъ; введена цензура; пріостановлена деятельность обществъ и запрещены все собранія гражданъ; заведены Passierschein-ы, безъ которыхъ нельзя было выходитъ изъ дому; войску и жандармеріи разрешено производитъ обыски и аресты безъ предварительнаго судебнаго приказа.

Минист. распоряженія заострены были еще добавочными приказами военныхъ командъ и жандармеріи, такъ что вскоре краемъ завладелъ неслыханный терроръ. Упомянутыя команды приказали своимъ подведомственнымъ органамъ безпощадно обращаться „со всякимъ заподозреннымъ и неблагонадежнымъ элементомъ и въ выборе причинъ къ арестованію не быть малодушнымъ, ибо лучше раньше поспешить, чемъ когда-нибудь опоздать („in der Wahl des Vorwandes nicht engherzig sein, — denn es wird besser sein, ofters zu weit zu gehen, als einmal etwas zu versдumen. Land. Gend. C-do Nr. 13, Nr. 299 отъ 27 іюля 1914). Такіе и подобные приказы давали, особенно жандармеріи, широкое поле къ ”успешной деятельности”, къ чему ее еще поощряли отличіями и денежными преміями.

Въ виду такого положенія делъ нашелся нашъ народъ вне всякихъ правъ и безъ всякаго законнаго покровительства.

Уже 1 авг. 1914 года началисъ аресты русскихъ интеллигентовъ. Всехъ влекли изъ одной тюрьмы въ другую, наконецъ однихъ заключили въ Талергофе, другихъ передали военнымъ судамъ, a только немногихъ конфиновано въ западныхъ провинціяхъ бывшей австрійской монархіи.

За интеллигенціею пришла очередь и на русскихъ мещанъ и крестьянъ, которыхъ также арестовали въ громадномъ числе, и то по большей части на основаніи доносовъ. Многіе злые люди считали надоспевшую ужасную пору желанною, чтобы разсчитаться со своими противниками, изъ-за какихъ бы то ни было причинъ, преимущественно чисто личныхъ. Довольно было только указать жандарму или солдату на кого-то пальцемъ, и онъ нашелся уже сейчасъ въ тюрьме, если не подъ виселицею.

Жандармамъ, по большей части съ очень скуднымъ школьнымъ образованіемъ, предоставлено было решать на счетъ „лояльности” и „благонадежности” русскаго народа. Команды снабдили ихъ почти неограниченными полномочіями, они ими и воспользовались. Некоторые изъ нихъ, какъ Евгеній Кляпа и Дрешеръ, окружили себя целымъ штабомъ конфидентовъ и денунціянтовъ и многихъ неповинныхъ, не исключая даже женщинъ и детей, повесили.

Къ аресту и къ судебнымъ приговорамъ причинились особенно евреи своими ложными доносами. A надо заметить, что евреи считались во все время войны „патентованными австрійскими патріотами”.

Замечательно, что одновременно съ арестами русской интеллигенціи жандармы пускали въ ходъ вздорныя и тенденціозныя вести, вероятно, чтобы этими сплетнями успокоить народъ насчетъ производимыхъ поголовныхъ арестовъ, съ другой же стороны и поддержать въ народе воинственный духъ. Такъ, объ одномъ арестованномъ разсказывали жандармы и ихъ сателиты, будто бы у него найдены въ стене или подъ иконою военные планы, другого будто бы схвачено при черченіи такихъ же, у третьяго будто бы найдено подъ поломъ боченку съ росс. имперіалами, у четвертаго — тайный телефонъ, бомбы, гранаты, пятаго будто бы схвачено при взрыве моста или телеграфическихъ проводовъ. Удивительно, что все эти слухи появлялись одновременно и разнозвучно въ различныхъ местахъ по точно выработанному плану.

Хронологическій и точный перечень арестованій, хотя бы только одной интеллигенціи, сегодня очень трудно составить. Въ виду этого постараюсь сообщить то, что осталось въ памяти.

2 н. ст. августа 1914 г., въ 6 часовъ утра, арестованъ я; 3 авг. свящ. Симеонъ Волощукъ изъ Васловецъ (умершій 12|10 1914. въ Талергофе), 4 авг. свящ. Димитрій Дроботъ изъ Задубровки (умершій 22|3 1915 г. въ Талергофе), 5 авг. свящ. Емельянъ Маковьевичъ изъ Черновки, 11 авг., свящ. Емельянъ Гнедый изъ Луки, 12 авг. свящ. Георгій Драчинскій изъ Товтеръ, 22 авг. свящ. Іоаннъ Шоршъ и Василій Арійчукъ изъ Топоровецъ, 27 авг. свящ. Илларіонъ Ивановичъ изъ Кадобища, 6 окт. свящ. Стефанъ Галипъ изъ Бергометы н. Пр; далее арестованы священники: Георгій Калинюкъ изъ Прелипча, Антоній Тофанъ изъ Плоской, монахъ Кириллъ Козаркевичъ изъ монастыря Драгомірна (умершій 24|5 1917 г. въ Шванберге въ Стиріи), Феофилъ Гливка изъ Старой Жучки, монахъ афонскій Германъ Ганякъ, служившій потомъ рядовымъ въ австр. арміи до 1918 г.), Николай Журомія (румынъ) изъ Воровецъ, Игнатій Гудима изъ Залуча, Илларіонъ Преличъ (румынъ) изъ Раранча, гр.-кат. свящ. Ракъ изъ Раранча. Всехъ ихъ, после долгихъ мытарствъ, отправлено въ Талергофъ.

Свящ. д-ра Кассіяна Богатырца увезли на военный судъ въ Вене, проф. богосл. д-ра Евгенія Козака изъ Черновицъ поселили въ Зальцбурге, свящ. Корніилія Томовича изъ Звинячки въ Граце (умеръ 16/11 1918 г. въ больнице въ Дрогобыче), свящ. Василія Яворовскаго изъ Сергіевъ и свящ. Авксентія Кибидевича изъ Стебней освободили военные суды, свящ. Димитрія Лагадина изъ Вергометы н. Сер. освободилъ после несколькодневняго ареста въ различныхъ этапахъ полк. Фишеръ по ходатайству тайн. совет. и краеваго маршала гр. Георгія Василька, свящ. Георгія Калинюка изъ Прелипча также вскоре отпущено на свободу, a греко-уніат. свящ. Іосифа Сохора изъ Заставны (укр.) конфиновано въ Нижней Австріи, ст. советн. лесовод. Илларіона Козака конфиновано въ Вене директ. салинъ Петра Лесинецкаго въ Граце, проф. Льва Кирилловича въ Граце, старш. почтов. контрол. Іоанна Маріяна засужено воен. судомъ на 5 летъ тюрьмы, начальникъ лесов. Борисъ Велигорскій былъ также арестованъ, a Илларіонъ Цуркановичъ переведенъ въ военный судъ въ Вене и т д. Кроме сихъ были еще арестованы еще нескольконадцять рум. священниковъ, которые потомъ были освобождены военнымъ судомъ и отпущены домой. Также изъ Талергофа освободили после несколько месяцевъ украинскихъ и pyмынскихъ священниковъ по ходатайству ихъ пословъ. Однимъ только русскимъ пришлось испить чашу до самаго дна. Два изъ нашихъ священниковъ и одинъ монахъ умерли въ Талергофе a все прочіе сломанные душевно и физически, возвратились на родину, где нашли только одни пепелища вместо оставленныхъ ими хозяйствъ.

Въ Талергофъ отослано также пять слушателей богословія чернов. факультета: Гавріила Василовича, Петра Мойсюка, Стефана Фотея, Алексея Сопюка и Ананія Тарновецкаго, далее судью Владиміра Смеречинскаго изъ Заставны, адвок. канд. д-ра Константина Смеречивскаго изъ Садыгоры, старшихъ учителей Кароля Шорша и Василія Орзу (умершаго 27-6 1917 въ Граце), учителя Корнилія Кейвана, учительницу Елену Мильчохъ, адвоката д-ра Корнилія Могильницкаго изъ Серета съ супругою Любою, проф. Вас. Лицю (рум. + 1915 въ Талергофе), правосл. псаломщиковъ: Николая Рахмистрюка, Леонтія Кейвана, Якова Бульбука, Якова Богдана (+ 1915 въ Талергофе) Парфенія и Александра Маковьевичей, Евгенія Лупашка, Михаила Тарновецкаго, Ивана Реуцкаго, Александра Никоровича, Михаила Непота (+ 1915 въ Талергофе), Василія Галипа, Антонія Діаконовича, Онуфрія Лемного, Парфенія Драбика, Александра Драгавуша (рум.), Епифанія Бачинскаго (рум.) и Іоанна Бошняка (рум.), далее чернов. мещанина Василія Нагорняка, надзир. дорогъ Ис. Бошняка и мн. другихъ.

Тысячи нашихъ крестьянъ томились по различнымъ тюрьмамъ въ Буковине, Галичине, Семиграде и Венгріи и судились военными судами — почти все на основаніи доносовъ изъ-за мнимыхъ „преступленій” во время т. наз. „русскихъ инвазій”. Многіе приговорены были къ долголетнымъ тюрьмамъ, a не которые и къ смертной казни.

Священникамъ Николаю Григорію Евгенію Мачущаку, Василію Ведигорскому, Григорію Лазе, Константину Василовичу и Евгенію Вуркановичу удалось заблаговременно бежать въ Россію, откуда только первые три возвратились на родину, прочіе-же тамъ померли.

Изъ русскихъ священниковъ остались дома нетронутыми только Орестъ Козакъ, д - ръ Василій Антимовичъ, Александръ Тотоескулъ, Иларіонъ Кадищукъ и почти все, причисляющіеся къ „украинской партіи”.

* * *

Дня 2 августа н. ст. 1914 года въ 6 часовъ утра, въ воскресеніе (праздникъ св. пророка Иліи) арестовали меня здешніе жандармы по приказу коменданта краевой жандармеріи полк. Фишера и отвели въ тюрьму при Садыгорскомъ уездномъ суде. Дома осталось трое детей въ возрасте 9 и 10 летъ и 70-летняя теща.

7 августа перевезли меня въ черновицкую тюрьму при уголовномъ суде, где меня приместили въ камере вместе съ бродягами и конокрадами. Вечеромъ того же дня два тюремныхъ надзирателя пытались „венчать меня арестантскою шапкою”.

Вечеромъ 13 го августа отправлено меня вместе съ правосл. священникомъ Дим. Дроботомъ, Симеономъ Волощукомъ, Антоніемъ Тофаномъ, Илларіономъ Преличемъ и Ник. Журоміею, греко уніат. священниками Юльяномъ Гумецкимъ, Зиновіемъ Романовскимъ, Ракомъ и Кирилломъ Дольницкимъ, так-же русскими священниками изъ Бессарабіи Тимушемъ, Сорочаномъ и Попискомъ и слуш. богосл. Гавріиломъ Василовичемъ въ закрытыхъ повозкахъ на чернов. вокзалъ и далее по железной дороге въ Станиславовъ, куда мы прибыли 14-го августа.

Подъ сильною эскортою повели насъ пешкомъ черезъ целый городъ раньше въ гарнизонную тюръму, a потомъ въ окружный судъ, при чемъ разношерстная публика насъ ругала, на насъ плевала и обкидала камнями. Въ окружномъ суде приместили насъ въ двухъ камерахъ. Пришедши сюда, отслужили мы все вместе акафистъ Спасителю.

Въ продолженіи 29, 30 и 31-го августа продержали насъ целыми днями на подворье, бeзycтaнно сортируя на какія-то группы A, B и С. Последняго дня пригнали сюда 500 сострадальцевъ, переведенныхъ изъ тюремъ ва „Дуброве”, наконецъ перевели насъ почти всехъ въ гарнизонный арестъ и впхнули въ комнату, где уже было около 120 человекъ. На следующій день повторилась снова та самая сортировка. Подъ вечеръ, когда подоспели плохія вести изъ-подъ Галича, где состоялась битва, насъ отправили наскоро на железнодорожный вокзалъ. По пути туда нашъ транспортъ подвергся напастямъ толпы и солдатъ. Недалеко отъ вокзала встретили мы венгерскій тренъ, убегающій изъ Галича. На самомъ вокзале напало на насъ несколько сотенъ улановъ съ саблями и палками, бьючи направо и налево, чемъ попало. И въ самомъ деле побили сильно многихъ изъ нашихъ, между иными свящ. Дим. Дробота и монаха Кирилла Козаркевича. Одинъ уланъ поднялъ кирпичъ, чтобы имъ разсечь мне голову. Но въ самый критическій моментъ ударилъ его по руке шедшій возле меня Илія Шелепюкъ изъ Серета, чемъ спасъ мою жизнь.

Насъ погрузили по 80—120 человекъ въ грязные товарные вагоны, которые прицепили къ поезду, везшему улановъ на Венгрію. Около 9 часовъ вечера отбылъ нашъ поездъ по направленію Стрыя, но уже по 1/4 часовой езде былъ задержанъ сигналомъ и возвращенъ въ Станиславовъ, такъ какъ русскія войска оказались недалеко. Отсюда отправлено насъ черезъ Делятинъ въ Венгрію. Во время езды насъ безустанно безпокоили едущіе съ нами уланы, польскія и укр. железнодорожная прислуга, встречающіеся съ нами эшелоны войскъ, не меньше и толпа, заблаговременно извещенныя о нашемъ проезде. Въ Сегедине, когда насъ вели на обедъ въ одинъ железнодорожный магазинъ, присутствующіе венгерскіе офицеры били старшихъ священниковъ кулаками по лицу. А въ Винеръ-Найштадтъ немецкая толпа пыталась сделать штурмъ на наши вагоны. Во время всей четырехдневной езды насъ плохо питали, ибо комендантъ конвоя спряталъ деньги, для этой цели полученныя, въ свой карманъ.

Наконецъ прибыли мы 4-го сентября на станцію Абтиссендорфъ, отдаленную на 2 километра отъ Талергофа.

Здесь началась наша Голгофа. Офицеры и солдаты, ожидающіе насъ, накинулись сейчасъ на насъ съ саблями и прикладами. Насъ повели на широкое поле, Flugfeld, где обучались летчики. При перечисленіи нашего транспорта повторились прежнія сцены. Офицеры, какъ дикіе звери, кидались на священниковъ и техъ, кто былъ въ форме или имелъ на своей голове должностную шапку, бьючи ихъ и срывая имъ розеты и звездочки.

Своею дикостью ввиду сюда привезенныхъ отличился комендантъ, капитанъ Фашингъ.

На следующій день раннимъ утромъ пришелъ къ намъ прапорщикъ съ 4 солдатами, ища „langhaarige Рорреn”, долговолосыхъ поповъ, правосл. священниковъ. Забравъ меня и свящ. Тофана и Сорочана, повели къ казарме. На месте, онъ заставилъ насъ снять съ себя рясы и подрясники и поставилъ подъ стену казармы, одного отъ другого въ отдаленіи двухъ шаговъ, a напротивъ каждаго изъ насъ солдата съ ружьемъ въ руке. Это выглядело на то, что насъ будутъ стрелять. После несколькихъ тревожныхъ минутъ прапорщикъ заставилъ меня и свящ. Сорочана пилить дерево, a свящ. Тофана колоть его. A после этой работы отвели насъ обратно на Flugfeld, откуда взяли другую партію нашихъ священниковъ.

Что и сколько мы перестрадали въ Талергофе, особенно за время коменданта полк. Стадлера, не стану здесь описыватъ. Не буду также упоминать, что во все время нашего пребыванія въ этомъ лагере наша жизнь висела всегда на нитке, если не отъ свирепствовавшихъ здесь болезней, то отъ оловянной пули или стальнаго штыка перваго лучшаго часового. A тоска по оставшимся семьямъ, отъ которыхъ иногда целыми месяцами и даже годами не получали никакой весточки, дополняла чашу нашихъ страданій... Одинокою отрадою въ нашемъ горе была наша незабвенная часовня и дружнія беседы и пренія съ братьями галичанами, съ которыми мы здесь познакомились.

Наконецъ въ марте м. 1917 г. пробилась къ намъ весть о приказе импер. Карла насчетъ распущенія Талергофа и другихъ подобныхъ лагерей. Новыя надежды насъ оживили. И въ мае м. того же года начали „арестанты” покидать Талергофское пекло. Однихъ пустили на родину, другихъ поселили въ различныхъ городахъ западныхъ немецкихъ провинцій, a меня съ буковинскими священниками Маковьевичемъ и Тофаномъ и другими 28 „неблагонадежными” погнали въ „besondere Zwangstation” Доберсбергъ надъ Таею, где мы прожили подъ жандармскимъ надзоромъ почти до конца августа 1917 года.

Венскій Kriegsuberwachungsamt, состоящій при министерстве, переслалъ мне и моимъ товарищамъ недоли письменныя свидетельства о томъ, что насъ зачислено въ группу А, т. е. „politisch Unbedenkliche”, и отпустилъ на свободу. Староство въ Вайдгофене н. Т. доставило намъ и паспорта для возвращенія на родину.

Однако тщетною оказалась моя радость скоро увидеть моихъ деточокъ, ибо комендантъ черновицкой Passierscheinstelle № 1003, капитанъ — полякъ Каменецкій не хотелъ мне дать соизволенія на возвращеніе на Буковину. И я, радъ не радъ, долженъ былъ осесть съ начала въ Визельбурге н. Ерл., позже въ Самборе и Вашковцахъ н. Черем., откуда только 15-го февраля 1918 г. за разрешеніемъ буков. краев. президента графа Ецдорфа переселился въ Садыгору, заставъ мою семью здоровою, но мой домъ совершенно разграбленнымъ.

Протоіерей

Діонисій Кл. Кисель-Киселевскій,

настоятель правосл. прихода

Садыгора, Буковина

Дата добавления: 2015-08-10