Долинскій уездъ

С. Подбережье. (Сообщеніе пок. o. Іоанна Бирчака). Первые бои пережилъ я въ своемъ приходстве. Когда русскіе заняли Долинскій округъ, покоя не было, такъ какъ слышно было днемъ и ночью орудійный гулъ изъ Карпатъ. Въ мае 1915 г. началось отступленіе русскихъ армій, a за ними тянулись длинными вереницами обозы бегущихъ изъ боязни передъ мадьярами, крестьянъ. Въ селе появились мадьярскія части, a въ моемъ приходстве расположился штабъ. Началась упорная битва. Мои дети и 30 малютокъ изъ села, собравшихся на приходстве ночевали въ погребе, такъ какъ каждую минуту угрожала опасность быть убитымъ отъ пролетающихъ пуль и осколковъ. Вееръ пулеметной стрельбы разъ-у-разъ проходилъ надъ приходствомъ, задевая и сильно портя крышу приходского дома, въ виду чего капитанъ Янковскій посоветовалъ мне отправить детей въ с. Тыссовъ. Я сиделъ съ женой подъ каменной стеной дома, тоже спасаясь отъ возможной смерти въ то время, когда начальникъ штаба изучалъ съ чердака русскія расположенія.

Около 8 часовъ вечера явился во дворе приходства мадьярскій жандармъ съ однимъ солдатомъ. Жандармъ заговорилъ къ полковнику на непонятномъ мадъярскомъ языке, изъ чего я понялъ одно слово „попа”. Предполагая, что разговоръ касается меня, спросилъ я полковника о причинахъ посещенія жандармомъ вь столь необычное время моего дома. Полковникъ ответилъ кратко по-немецки: „жандармъ приглашаетъ васъ въ Болеховъ для составленія краткаго протокола. Ведь это недалеко. До свиданія, отче!” и пожавъ мне руку, полковникъ любезно простился со мною.

Въ Болехове отвели меня въ жандармское управленіе, где комендантъ жандармеріи Губеръ прочелъ мне мои политическіе грехи въ роде, что я главный вожакъ въ уезде, устраиваю политическія собранія, являюсь председателемъ местной читальни, дальше, что въ виду распространенія въ уезде руссофильской агитаціи отреклись отъ меня даже мои дети, что въ моемъ приходстве одинъ только учитель „украинецъ”, a всехъ остальныхъ совратилъ я въ „руссофильство” и много другихъ несуразностей. Я выслушавъ спокойно все обвиненія ответилъ жандарму, что онъ шутитъ и что мне пора вертаться домой.

Хотя я действительно являюсь председателемъ читальни, такъ въ этомъ не предусматривается еще ничего преступнаго, такъ какъ статутъ читальни утвержденъ австрійскимъ наместничествомъ.

— Въ данномъ случае вы должны были действовать даже противъ воли наместичества. Вы не пойдете домой, a заночуете въ школе — ответилъ комендантъ и велелъ посадить меня въ арестахъ. Здесь было уже полно всякаго народа. Была полночь, я приселъ на стуле. Сменялись караулы, a съ ними явился жандармъ-мадьяръ, конвоировавшій меня въ Болеховъ. Жандармъ поздоровался со мной и угостилъ сигарой и виномъ. Въ шесть часовъ принесли кофе, отъ котораго я отказался, въ виду его сомнительнаго достоинства. Завтракалъ вместе съ болеховскимъ жителемъ г. Ормизовскимъ, который поделился со мною полученною изъ дому закускою. По полудни 20 сент. переведено насъ въ судебные аресты. Я надеялся допроса, однако его не дождался. Въ праздникъ Сошествія вечеромъ явился въ арестахъ некій капитанъ съ поручикомъ украинофиломъ Кордубою, сыномъ священника изъ Бережанъ. Капитанъ обратился ко мне следующими словами: ”Вы свободны, однако на основаніи мненій нашихъ доверенныхъ вы неблагонадежны, потому будете вывезены изъ пределовъ Галичины. Вы вмешивались не въ свои дела совершали богослуженія для россіянъ”.

Я возразилъ, что взводимыя на меня обвиненія неверны. Богослуженія совершались въ церкви по обыкновенію для прихожанъ, a случайное участіе въ Богослуженіяхъ русскихъ воинскихъ чиновъ не делаетъ меня преступникомъ, ибо входъ въ церковь доступенъ и „еврею и эллину”. Русскій солдатъ искалъ въ церкви не политики, a молитвы. Тутъ вмешался въ нашъ разговоръ упомянутый поручикъ: „Стыдно священникамъ такъ поступать, эй батя, слишкомъ ужъ много масла на вашей голове”.

Я счелъ лучшимъ не отвечать на замечаніе Кордубы и промолчалъ. Капитанъ далъ мне разрешеніе сходить въ сопровожденіи солдата домой за кое-какими вещами. Сопровождавшій солдатъ былъ безъ штыка, что означало некоторую снисходительность со стороны властей по отношенію ко мне. Дома я засталъ уже другой штабъ, другихъ офицеровъ и после краткаго свиданія съ женой, ушелъ обратно въ Болеховъ. Сопровождавшій меня солдатъ помагалъ нести клунокъ.

25 сентября былъ я отправленъ съ 16 болеховскими мещанами, среди нихъ бургомистромъ Филеромъ и г. Ормизовскимъ и двумя изъ м. Сколье, a именно г. г. Мушинскимъ и Конопкой въ горы. Въ Тыссове я виделся со своими детьми. Затемъ Ормизовскаго, Филера и двоихъ скольскихъ интеллигентовъ вернули въ Болеховъ, a меня съ остальными направили въ Сколье, где мы прибыли около 10 ч. вечера. Конвоировавшій насъ солдатъ не имелъ никакихъ инструкцій относительно дальнейшей нашей судьбы, a потому решилъ заночевать среди базара, a утромъ видно будетъ, где насъ пристроитъ Изъ эгого положенія вывелъ насъ прусскій жандармъ, проходившій мимо и велевшій нашему конвоиру свести насъ въ жандармское управленіе. Утромъ насъ вызвали въ уездное староство. Староста увидевъ насъ сказалъ сердито: „Такъ, вместо гнать москалей они занимаются ловлей мирнаго населенія”. Затемъ предложилъ мне войти въ кабинетъ. Начался обыкновенный разговоръ. Узнавъ отъ меня, что мне не знаны причины моего ареста, староста уверилъ меня, что: „наверно кто то имелъ личные счеты, которые сейчасъ выравниваетъ денунціаціей. Такая вещь можетъ и со мной случиться” — закончилъ уездный староста по-польски.

Начальникъ суда г. Терлецкій, чтобы облегчить немного мою участь велелъ тюремному сторожу выпускать меня на свежій воздухъ, когда же пришло распоряженіе отправить всехъ лишенныхъ свободы въ Талергофъ, онъ посоветовалъ мне обратиться къ кому либо изъ знакомыхъ депутатовъ съ просьбой ходатайствовать объ освобожденіи. Услышавъ, что я кроме депутатовъ Левицкаго и Романчука никого больше не знаю, советовалъ къ Левицкому не обращаться такъ, какъ онъ по его словамъ есть „nieuczynny” Я не замедлилъ сейчасъ же составить писъмо на бумаге, предложенной мне любезно председ. суда г. Терлецкимъ.

Въ полдень проводилъ насъ жандармъ Кисликъ на вокзалъ. Велъ польными тропинками по всей вероятности, чтобы избежать нападеній со стороны городской черни. ехали мы въ направленіи на Лавочне. Здесь встретился я съ однимъ изъ своихъ прихожанъ Людвикомъ Д. Въ Мункачъ конвоировалъ насъ кроме Кислика скольскій еврей Цуккеръ, певшій всю ночь „коломыйки” не исключая еврейскихъ, a потому не давшій намъ спать всю ночь. Мадьяры пытались было подходить къ вагону, въ которомъ мы ехали, однако сопровождавшіе насъ жандармы выручили изъ беды прибегая къ невинной хитрости, что въ вагоне молъ едутъ не арестанты, a беженцы. Переехавъ черезъ Буда Пештъ и очутившись въ Вене, мы перекочевали изъ восточнаго на южный вокзалъ. Здесь съ помощью незнакомаго офицера, благодаря знанію немецкаго языка, я пробовалъ переговорить съ деп. Левицкимъ, однако получивъ ответъ, что его нетъ въ зданіи парламента, мы около часу дня сели въ поездъ и черезъ Семерингъ отправились въ Абтиссендорфъ, предверіе Талергофа.

свящ. Іоаннъ Бирчакъ

Дата добавления: 2015-08-10