Мая 1887 – №15

Венгерский мулла сообщил мне, что, действительно, будучи в Стамбуле, он слышал о святом "Гуль-Бабе", будто бы покоящемся в Венгрии, но что он не может указать, где именно находится таковой, ибо жизнь и время не сохранили никакого памятника или местного предания.

Так как отыскать гробницу святого без каких-либо ясных указаний было невозможно, то, совершив обычное фатиха (молитву), я решил немедленно ехать во Францию, надеясь, что паломничество к гробницам "сорока мучеников" будет успешней.

По железной дороге мы проехали Австрию, Баварию и некоторые другие владения, которые мы пересекали в какой-нибудь час, не больше. Жозефина сообщала мне, что некоторые среднеевропейские королевства занимают не более земли, чем большой русский уезд.

Я думал: "Жозефина – женщина, а все знает: сколько, где земли, народы, какая торговля, какие обычаи, верования и что где происходило и происходит. Точно живет на свете уже пятьсот сорок лет!" Мне было совестно, что я, мужчина, не имею сотой доли ее знаний. Впрочем, иначе и быть не могло, ибо у френгов, кроме религии, девушки и мальчики обучаются многим другим наукам и знают все, что делается и что есть на свете. О френгских училищах я сообщу вам позже; а теперь расскажу, как мы приехали в Париж.

Из Пешта до Парижа ехали три дня. Поезда тут мчатся столь быстро (до 70 верст в час), что я боялся попасть вместо Парижа на тот свет. Жозефина рассказывала дорогой о жизни и деятельности Парижа. По словам ее, этот город служил мировой столицей, красавицей среди всех городов, школой всех народов и племен; источником искусств и мод, распространяющихся отсюда по всему миру, как лучи от весеннего солнца. "Машаллах!"

– говорил я, радуясь, что еду в такой знаменитый город, с которым, мне казалось, я связан чем-то вроде родства или своячества через мою жену, урожденную парижанку.

– Скоро ли мы там отыщем твоих родственников, – спросил я Жозефину, размышляя о том, чтобы встретиться с ними как можно ласковее и сердечней.

– О, конечно. Но я не предуведомила их о скором приезде. Лучше, думала, приехать, устроиться, а потом уже навестить их, имея благоустроенное помещение для приемов.

Я не описал вам всего, что видел дорогой. Но то, что я буду писать из Парижа и о французах, будет во многом относиться и к другим френгам: они так похожи друг на друга.

В этом письме сообщу вам, что в два дня мы отлично устроились в Париже. Квартира наша состояла их четырех комнат. В день найма мы ее омеблировали. На другой день обойщики и другие мастера украсили ее занавесками и мелочами. Для кухни наняли толстую кухарку, а для комнат совсем хрупкую девушку. Вечером уже мы пили собственный чай в собственной квартире.

Беседуя за первым нашим семейным чаем относительно дальнейшего устройства нашей жизни, мы порешили, что я немедленно должен ехать в Лион и Пуатье, чтобы отыскать и поклониться праху "сорока мучеников" арабов. Так как я уже знал достаточно френгских слов и фраз, чтобы найти дорогу, то Жозефина осталась на это время в Париже, чтобы окончательно устроить хозяйственные и домашние дела. По возвращении моем мы должны сделать визиты ее родственникам и затем с общего совета избрать училище или профессоров для моего обучения френгской премудрости и наконец открыть какую-либо торговлю, например, ташкентскими платками и бухарскими материями, которые, как редкость, могли иметь здесь успех и поддержать мои средства, быстро сокращавшиеся в этой славной (когда имеешь деньги) стране.

На другой день после этих совещаний мы трогательно простились, ибо со времени нашего союза, в течение двух недель, еще никогда не оставляли друг друга на час и далеко не были насыщены семейным воздухом. Мы оба готовы были расплакаться, но удержались, и я, весьма тронутый сердечностью и теплотой моей френгской подруги, поехал на вокзал южной железной дороги. Когда я был в Ташкенте, никто бы не убедил меня, что френгские женщины обладают таким же нежным, любящим сердцем, как наши мусульманки. Мне казалось, что им недоступны ощущения сердечных волн; но я ошибался.

В вагоне я познакомился с одним французом, по имени Клод Рено, который вызвался за 100 франков указать мне поля сражений арабов с френгами и помочь отыскать склеп или гробницу "сорока мучеников".

Удивительно любезные люди в этой стране! Мусье Клод, видя, что я чужестранец и заморен дорогой, уступил мне свое место в вагоне, и таким образом, занимая два места, я мог уснуть, благословляя френгскую благовоспитанность.

Когда меня разбудил кондуктор, поезд стоял у какой-то станции, откуда мне надо было пересесть в другой вагон, чтобы доехать до Пуатье. Мусье Клода около меня не было. На станции я его также не нашел. Желая узнать который час, я заметил, что часы мои отправились за ним. Несколько обеспокоенный, я справился с карманами моего халата, чтобы узнать о здравии денежного кисета, и, увы, заметил, что вместо него в кармане моем бушует песчаный буран Кызыл-Кумских степей!

Я понял, что френгские воры совсем не так работают, как наши туркестанские и, получив первое назидание о чрезвычайной деликатности здешних воров, на мелкие остатки, уцелевшие в остальных шести моих карманах, я вернулся в Париж, где главная моя сумма хранилась у банкира. Благодарение Аллаху.

Было 11 часов ночи, когда я подъехал к моей квартире, радуясь предстоящему свиданию и забывая неприятный случай с первой моей поездкой к святым. Когда открыли двери, передав вещи служанке, я побежал к Жозефине. Вхожу в залу. Она сидит на диване. Около нее какой-то молодой француз, напротив – еще трое. На столе кофе, напитки, фрукты и сигары. Я понял, что это братья Жозефины, и, не обращая внимания на ее вопросы о неожиданном моем возвращении, поочередно обнял и крепко поцеловал каждого француза, давая им понять о моих родственных чувствах.

Усевшись тут же, я попросил себе кофе, рассказал о проделке Клода, и, памятуя мудрое правило, что жену следует расхваливать перед ее родственниками, я каждому из них кое-как указал на то или другое достоинство их родственницы, а моей жены. Между тем я заметил, что, хотя родственники улыбались и кивали мне головой, Жозефина была чем-то недовольна. Один же из гостей едва удерживался от хохота, хотя ничего смешного не происходило. Чудак!

– Давно изволили прийти твои братья? – спросил я жену.

– Они здесь с вечера, но это просто мои знакомые, и ты напрасно их обнимал и целовал.

– Зачем же ты их приняла в мое отсутствие? Не одного еще, а целых четырех!

Как ужаленный, я вскочил с места и хотел сказать очень многое этим господам, но, не зная языка их, дал лишь понять, чтобы они сейчас же уходили.

Жозефина сильно покраснела и по-турецки наговорила мне массу дерзостей, провожая своих поганых гостей.

– Так нельзя поступать с моими гостями, – обратилась она ко мне, когда двери закрылись за ними.

– Каково! Ее гости в моем доме и недалеко [от] моей спальни! Я не желаю, чтобы ты принимала, да еще в мое отсутствие, чужих людей. Ты замужем.

– Но позвольте, мулла, вы не в Ташкенте, а во Франции. Здесь другие понятия, другие обычаи. Пора же понять.

– Я это знаю, но еще лучше мне известно, что я не француз, а туркестанец. Пора тебе усвоить это.

Дата добавления: 2015-08-02