Граф Морковкин

Вернувшись домой, мы немного прибрались в комнатах, я приготовил обед, а Матвеич сел писать свои мемуары.

— Мы прогуляемся, — сказал ему Алешка. — Вдоль берега. Вдали от карьера.

— В пять пополудни быть на палубе, — не оборачиваясь, отозвался Матвеич. — Проведем сеанс связи с нашей базой. — И объяснил: — С вашими родителями. Доложим обстановку.

— Доложим, — сказал Алешка. — Мы пошли.

Он зачем-то захватил авторучку и листок бумаги и повел меня на берег озера, к лодке.

— Чтоб следов не оставлять, понял? И чтоб можно было по-быстрому смыться.

— От кого? — удивился я.

— От кого-нибудь, — очень четко и доступно моему уму пояснил Алешка.

Так уж в нашей семье сложилось, что когда Алешка берет руководство в свои руки, никто не решается с ним спорить. Никто, даже папа, ему не возражает. Все стараются поскорее исполнить его указания. Чтобы поскорее отвязаться…

Так и я. Себе дороже с ним спорить и требовать разъяснений. Все равно, пока не сочтет нужным, не объяснит.

Мы выгнали лодку на чистую воду и поплыли вдоль берега. Слева от нас — стена камышей, справа — безбрежная гладь озера. Под нами — синь воды, над нами — синь неба. С ярким и жарким солнцем посередине.

Я греб не спеша, с удовольствием. Алешка молча сидел на носу и смотрел вдаль. Вернее — вдоль. Вдоль берега. Что-то высматривал. Но что уж он там высматривал, мне неизвестно, я сидел спиной к нему и только изредка оборачивался, сверяя направление.

— Правое табань, левое загребай, — вдруг скомандовал Алешка. — Так держать.

Лодка плавно вошла в устье небольшого ручья. По его берегам тоже стоял стеной непроходимый камыш.

Мы шли все медленнее. Ручей становился все уже и мельче, весла уже задевали камыш. Я уложил одно весло на днище лодки, а другое использовал как шест, стоя на корме.

Вскоре лодка стала цеплять дно ручья.

— Все, — сказал Алешка. — Высаживаемся. Весло с собой возьми.

Тут уж я совершенно прибалдел:

— Лодку тоже за собой потащим?

— Лодку оставь, — серьезно сказал Алешка. — А весло забери. Для самообороны.

Я промолчал, взял весло и вылез из лодки.

Алешка уверенно зашагал впереди. Видать, уже разведал дорожку. Тайную тропку проложил. Раздвигая камыши, он топал к какой-то цели, известной лишь ему одному. Но я уже начал догадываться — мы шли к карьеру, кратким путем. А если еще точнее, то к загадочному стойбищу песчаного дикаря. Только вот зачем? Колотить его веслом по башке? А за что? За то, что он мирно спит в своей пещере под сиротским одеяльцем и варит на костре немудреную похлебку? Или за то, что роняет патроны?

Вскоре мы выбрались на край карьера и приблизились к оврагу, где пряталась в его недрах загадочная пещера.

— Стоп! — тихо, но решительно скомандовал Алешка. — Наблюдаем. Ложись!

Я прислонил весло к деревцу и послушно улегся рядом с Алешкой на теплый песок, покрытый редкой травкой. С этого места хорошо просматривался костер, которого, собственно, сейчас не было, а просто вился легкий дымок над углями и золой, и кустик, что скрывал ход в пещеру.

— И долго мы будем здесь валяться? — прошептал я.

— Сколько надо. Терпи. Я ведь терплю.

Мы потерпели еще с полчасика.

— Спит, — сказал Алешка. — Дим, я уже точно знаю, что он — ночной человек. Ночью он где-то шляется, а днем отсыпается.

— Это его дело! — рассердился я. — Пусть себе шляется, где ему нужно, и спит, когда ему хочется.

Алешка прерывисто вздохнул. В этом вздохе сложились недовольство и возмущение. В смысле: как можно не понимать такой простой вещи!

Можно. Это я знал точно. Я, кстати, и сам не прочь поспать после обеда часок-другой. А можно и третий…

— Пора, — сказал Алешка. — Дим, ты подбирайся к пещере и затаись там. Понял? Если он вдруг проснется и вылезет…

— Веслом по башке? — догадался я. — Не буду.

— Будешь, — уверенно сказал Алешка. — Еще как будешь, если он на тебя нападет. Пошли!

Я послушно занял свой пост возле входа в пещеру, приставив весло к ноге вроде ружья, а Лешка начал бродить вокруг кострища, внимательно разглядывая землю. Потом он присел на корточки и стал что-то делать. Что именно — с моего поста не было видно. Может, взрывное устройство закладывает? С него станется…

В пещере было тихо. Ни храпа, ни вздоха, ни шевеления. Может, там и нет никого?

Я положил весло на землю и осторожно спустился в ямку. Постоял, прислушиваясь. Тишина. Сделал несколько шагов внутрь. Тихонечко заглянул. Когда глаза привыкли к полутьме, различил спящего на одеяле человека в камуфляжной форме. Лица его я не видел, он лежал отвернувшись от входа. Видел только стриженый затылок с седоватыми волосами. А вот на чурбачке рядом с изголовьем кроме свечи, сигарет и зажигалки лежал пистолет Макарова. Слабенькое, конечно, оружие против моего увесистого весла.

Все-таки надо сообщить об этом человеке Матвеичу. Пусть разберется с ним. Кто он такой, почему прячется в пещере и что он делает по ночам? Да еще с пистолетом.

Так же бесшумно я вернулся на свой пост. Алешка уже махал мне из кустов и делал сердитое лицо.

— Ты чего там застрял? — возмущенно прошипел он, запихивая в карман джинсов сложенный листок бумаги.

— У него там пистолет, — сообщил я. — На тумбочке.

— Класс! Ты догадался его спереть?

— Догадался, — усмехнулся я. — Но не спер. Он проснулся и открыл по мне огонь. На поражение.

— Остроумный у меня старший брат, — фыркнул Алешка. — Весь в меня. Он тебя куда-нибудь ранил?

— Фиг ли ты все это затеял?

— Не ори. Дяденьку разбудишь. Пошли домой. У нас сегодня связь с Москвой. А на фиг надо — узнаешь завтра утром. И ахнешь!

Впору хоть сейчас ахнуть…

Домой мы вернулись надутые друг на друга. Но звонок родителей нас помирил. Мы опять поняли, что они не только за нас беспокоятся, но и по нам (или по нас?) скучают.

Сначала я разговаривал с папой. По-деловому. А потом Алешка вырвал у меня мобильник и завизжал:

— Пап, дай маме трубку! Ты все равно ничего не запомнишь. Мам! У нас все здорово! Запоминай! Привези хороший кофе — это раз. Какой-нибудь ароматный «Гранд». И собачий корм. И кошачий. И букет цветов для Дамы Безе. Только это не композитор, не спутай. Это такая классная тетка с насморком. Под зонтиком в перчатках. Она, мам, очень одинокая. Ее никто не любит. Только Матвеич и Димитрий с Алексом. И еще один старик Морковкин. Но он еще не череп. А эта Матильда совсем одна. У нее только Атос, Гамлет и бедный Юрик. Это такой череп на полке. Ты все запомнила?

— Конечно, — спокойно ответила мама. — Привезти череп Атоса, собачий букет цветов с насморком и классную тетку Морковкину. Правильно?

— Ты у нас самая умная! А папе скажи, чтобы привез свой пистолет. Патроны у нас есть. Мы их в лесу собираем.

Матвеич выхватил у него трубку и слабым голосом попросил:

— Приезжай, Сережа. Они, кажется, вышли из-под контроля. Лешка опять рвет трубку.

— Пап! Ты не бойся! Димка сейчас будет делать ужин, а я пойду копать огород. Мы этого достойны. Пока!

Матвеич сидел на тахте, уронив бессильно руки. Опустив голову.

— Какой огород? — спросил он устало.

— Цветочный, — спокойно объяснил Алешка. — У вас столько травы, а цветов нет. Тетушка Тильда даст мне этот… как его? А! Рассадник!

— Рассаду, — Матвеич поднял голову. — А зачем?

— У вас ни одного цветка нет. Кому-нибудь надо подарить — а нечего. Я сейчас там у вас все перекопаю и насажаю рассадников.

— Рассаду. Это хорошо. Будут цветы. Можно кому-нибудь подарить. А когда Сережа приедет?

— Еще не скоро, не волнуйтесь. В выходные. Тридцать пятого июля. Успеем.

— Ладно. — Матвеич покивал головой. — Подарим Сереже рассадник. Он будет рад. Иди, Леша, копай ужин.

Если я и раньше ничего не понимал, то уж теперь вообще в стену уперся. Рогом. Даже голова заболела. И я пошел на кухню. Копать ужин.

А Лешка взял лопату и пошел делать огород. Для цветочного рассадника. Вроде укропа в виде редиски. Чтоб кому-нибудь салат подарить.

На кухне я немного успокоился — дело привычное и приятное. Только все время поглядывал в окно. На нашего юного огородника. Он вовсю работал лопатой, вдвое выше его самого. Ковырял землю. Делал в ней ямки. А потом зашел на кухню, забрал пластиковый пакет и пошел к тетушке Тильде за «рассадником».

Если у него что-нибудь вырастет, то я поверю в зеленых инопланетян.

Тем не менее, успокоившись, я нарезал соленые огурцы, обжарил чуток почки с колбасой, почистил картошку и сварил классный рассадник. То есть рассольник. Даже Матвеич оторвался от своих мемуаров и пришел на кухню «немного понюхать». Но я ему даже пробу снять не дал — за ужином, и все! Дисциплина на корабле.

Тут Алешка постучал в окно камбуза:

— Дим! Ты скоро? Закругляйся.

— А что?

— А то! Кто воду будет таскать? Гамлет с Атосом? Или бедный Юрик своим черепом? Надо цветы поливать. А то они не взойдут.

Я еще раз снял пробу с рассольника и вышел на улицу. А там уже наступил теплый летний вечер. В синем небе мелькали ласточки, над деревьями, в большой высоте, загорались звезды, а солнце уже опускалось по ту сторону озера прямо в лес. Самое время поливать цветы. Чтобы они взошли во всей красе на рассвете.

Колодец был за домом, где кончался участок и начинались заросли камышей. Вода в нем была ледяная. Но все равно было приятно, когда она плескалась из ведер на ноги.

Алешка командовал:

— Сюда лей. Побольше. Вот в эту ямку. Не жалей воды, Дим. Мама говорит, чем больше воды, тем суп наваристей.

Мама, по-моему, совсем наоборот говорит. Но мне воды не жалко. Хотя, по правде сказать, Алешкин огород — это душераздирающее зрелище. Наковырял ямок, напихал в них какие-то травяные стебельки и подвязал их к прутикам.

— Чтоб не завалились, — объяснил он мне. — Принеси лейку, теперь полить надо.

Лейку я принес. И, что самое главное, Алешка отобрал ее у меня, наполнил и потащил за забор. Теряя по пути кроссовки без шнурков, они у него на подвязку рассады пошли.

— Деревья будешь поливать? — усмехнулся я. И пошел следом.

Алешка поливал не деревья. Он поливал, очень обильно, чуть заметную тропочку в траве. Где, по его мнению, кто-то бродил ночью.

— Это что? — тупо спросил я.

Алешка пригляделся к блестящим в траве лужицам и сказал:

— Следственный эксперимент. Сейчас вода, а к ночи будет грязь. — И взглянул на меня, ожидая восторженных похвал.

Не дождался. Я повернулся и молча пошел в дом. Алешка обиженно затопал следом. А большая пустая лейка колотила его по мокрым и грязным ногам. И по кроссовкам без шнурков.

После ужина чай никто пить не стал. Все попросили вместо чая еще по мисочке рассольника.

— Избалуешь ты нас, Дима, — сказал Матвеич, постукивая ложкой.

— Это еще что, — сказал Алешка. — Вот у меня рассадник вырастет, он нас таким укропом кормить будет!

Тут кто-то постучал в окошко, высморкался и сказал протяжно:

— А это опять я! У меня большая радость! Сеня приехал! На два дня. Это прекра-а-а… Это изуми-и-и… Я сча-а-а!.. Завтра вас жду на банкет. На свежем воздухе. Будет шашлык. С кетчупом. — Тетушка Тильда сияла в открытом окне, как парадный портрет в раме. — Алекс, ты посадил резеду?

— Посадил. И полил четыре раза. А у нас рассольник. Мы такой рассольник наварили!

— Что ты имеешь в виду? — Тетушка заглянула в платочек.

— Он имеет в виду, — популярно объяснил Матвеич, — что кетчуп будет только завтра, а рассольник имеется уже сегодня. В большом количестве.

— И в качестве! — добавил Алешка.

— А как же Сеня? — растерялась немного тетушка.

— Сене не хватит! — Алешка заглянул в кастрюлю и решительно брякнул крышкой.

— Тогда я прямо в окно, можно?

На подоконник лег драконистый веер, на пол шмякнулся зонтик, мы с Матвеичем подхватили тетушку Тильду под руки, и она впорхнула в комнату через окно. Как ночная бабушка. То есть бабочка.

Когда я отнес пустую кастрюлю на кухню, она (бабушка, а не кастрюля) пожаловалась:

— А я ноги промочила. Очень сыро у вашей калитки оказалось.

— Это плохо, — сказал Матвеич и полез в шкаф за шерстяными носками. — При вашем насморке простужаться нельзя. Переобувайтесь.

— Очарова-а-а!.. — запела тетушка Тильда, любуясь своими ногами в толстых белых носках до колен. — Я прямо как Снегурочка.

— На пенсии, — шепнул мне Алешка.

— Только я теперь в туфли не влезу.

Матвеич принес ей свои сапоги.

— Преле-е-е!.. — запела она дальше. — Я прямо Кот в сапогах.

Алешка открыл было рот, но я наступил ему на ногу. Он пискнул и смолчал. Только хихикнул.

— Мы вас проводим, — предложил Матвеич. — Уже стемнело.

— Но зато такая луна! Очарова-а-а… И Сеня меня ждет. Вы сейчас на него посмотрите. Я вам его покажу.

Мы вышли из дома. И пошли смотреть Сеню. Как новый сериал.

На улице уже была почти что ночь. Звездная, с луной, но довольно темная.

— Осторожно, мальчики, — сказала тетушка Тильда, когда мы вышли за калитку. — Здесь совершенно изуми-и-и-тельная лужа.

Мы обошли изумительную лужу искусственного происхождения и направились к скворечнику Безе. Матвеич вел ее под руку. Она что-то беззаботно напевала. Про луну. И трели соловья. Алешка хихикал. Я был задумчив — кому нужна эта лужа? Кораблики пускать? Так у нас целое озеро под рукой.

Скоро засветились окошки в доме тетушки Матильды. А в одном из окошек — силуэт.

— Красавец, да? — спросила нас тетушка. — Народный артист Марковский. Вообще-то он не Марковский, а Морковкин. Марковский — это его сценический псевдоним, так благозвучнее, правда?

— Морковкин? — переспросил Матвеич. — Знавал я в старое время одного Морковкина. Коллекционер, собирал и старину, и современные раритетные вещи.

— И мой Сеня — тоже коллекционер. — Это она сказала очень гордо. Будто он не коллекционер, а по крайней мере — дважды космонавт. И вдруг у нее вырвалось совсем другим тоном: — Даже надоел немного. Вот и он, во всей красе.

В квадрате окна этот Морковкин был прекрасно виден. Как в телевизоре. Действительно, большая седая голова. Вовсе не череп. Он стоял перед полками с рюмкой в руке. И то ли подсвечником любовался, то ли черепа боялся.

— Правда, хорош? Красавец!

Красавец повернулся лицом к окну. Ну, я бы не сказал, что он красавец. Щеки у него висели почти до плеч, под глазами какие-то грустные мешочки, и взгляд как бы виноватый. В то же время мне показалось, что я его где-то уже видел. Какое-то сильно знакомое лицо.

Я вгляделся… И меня осенило! В нашем доме, в соседнем подъезде. Сенбернар Вася. Такая же большая седая голова, висячие щеки, грустные глаза. Вылитый сенбернар этот Морковкин.

— Да и зовут его похоже — Сеня, — шепнул мне в ухо Алешка. Который, оказывается, тоже «опознал» народного артиста Морковкина. — Сеня Бернар.

И Матвеич деликатно кашлянул в кулак, признавая в артисте Марковском коллекционера Морковкина…

Дата добавления: 2015-08-10