Середина дня. — Так нами было обнаружено скорпионье гнездо, — неторопливо покуривая “Чжун­хуа”

—... Так нами было обнаружено скорпионье гнездо, — неторопливо покуривая “Чжун­хуа”, рассказывал Баг. Шилан Алимагомедов слушал внимательно; не перебил ни разу. Устроившийся в облюбованном еще ранее, в угол­ку стоящем кресле, Богдан устало улыбался. — Это, доложу тебе, Пересветыч, еще то местечко. Много времени, сил и денег вбухал в него Ко­зюлькин. Отгрохал такой подвал, бесеняка, — закачаешься. В отдельной темной комнате у него там был устроен целый пиявочный питом­ник. Куча сосудов с розовыми пиявками, и отдельно — стеллаж с маленькими баночками с ручками. Это если кого-то в другом месте, так сказать, с выездом на дом опиявить потребу­ется. И вот до нашего прихода они почти все склянки умудрились перебить! А дальше в подвале у него было несколько отдельных ком­нат устроено — для обработки. Опиявливания, то есть. Вот оттуда-то, видать, Елюй нам и по­слал с котом гостинец... Представь: входим мы — а на кушетках лежат трое, пристегнуты ремнями, чтоб не рыпались. Но еще не под пи­явками, видно, только готовили их. Оказалось, это иноземные подданные. Некто Эндрю Ланькоу, а с ним два выходца из Инчхонского уез­да — Пак и Квак. Преждерожденный Ланькоу давно уж за океан, в Австралию, уехал: сначала просто работал там, он народознатец, тамош­них коренных жителей изучал, что-то вроде “некоторых вопросов об изгибах больших и малых бумерангов у коренных жителей и пере­селенцев из Корё”, так вроде... а потом же­нился, да и совсем остался жить. С Козюль­киным они тоже, оказывается, по великому училищу знакомцы — на разных отделениях учились, разумеется, но в одно время. Не так чтобы друзья, а именно что знакомцы, он уж и забыл про Козюлькина, Ланькоу-то. А недавно тот ему письмо вдруг шлет: мол, в Ордуси бу­дет большая закрытая конференция по буме­рангам, и я, зная ваш интерес к этому виду культурного оружия, спешу вас об этом извес­тить, а также и пригласить. Редкая возмож­ность, не упускайте. Ну Ланькоу и не упустил: взял с собой учеников наиближайших, Пака и Квака, и поехал. Козюлькин его встретил и — в подвал. Знать, планы у него были не ограничиваться Ордусью, но и за морями своих лю­дей иметь...

— На самом деле все весьма запутанно по­лучается и полной ясности до сих пор нет, — вступил Богдан. — Лужан Джимба, по всей ви­димости, обеспечивал денежную сторону предприятия. Хотя не исключены и иные источни­ки, совсем преступные... Во всяком случае, доподлинно обо всем, что в Москитово делается, Джимба мог и не знать. Думаю, только сейчас подозревать начал, после происшествий с боя­рами, — вот и сидит, как секретарша мне ска­зала, в удручении. Борманджин Сусанин — он отвечал за научную сторону. Козюлькин, ока­янный, вышел на Софти, и тот на задние лапки перед ним встал. Откуда наш Прозрец о преступном прошлом американца узнал — мы вряд ли когда-нибудь выясним, свидетелей не осталось.

— Но что характерно, — добавил Баг. — Сра­зу после девяносто первого, когда все честные сподвижники Крякутного душевными травма­ми маялись и зубы на полку клали, Козюлькин жил вполне состоятельно и даже Сусанина под­кармливал. Это говорит о многом. Он уж задол­го до того, верно, был крепко с мафией каким-то образом связан... Интерполовские наши кол­леги полагают, что дела Козюлькин варил с кланом дона Пьюзо Корлеоне — семьей, как они это называют. Тот клан в Нью-Мексико весьма влиятелен. Не знаю, что Архип конкрет­но для них делал тут, скорей всего, ничего осо­бенного — но вы представьте, какой семье-то этой перед другими семьями почет: у нас-де даже в Ордуси свой человек есть!

— Вот, скорей всего, от них, — продолжал Богдан, — про Софти Козюлькин и проведал. Через них же, по всем вероятиям, и связь осу­ществлялась между Софти и Козюлькиным по­сле отъезда крякутновской делегации. Стало быть, у дона Пьюзо тут был свой интерес — и не исключено, что тоже пиявочный. Сусанин же, имея пред глазами образец, оказался на­столько талантлив, что сумел поставить производство таких пиявок на поток. Он даже дальше пошел: усовершенствовал и разнообра- зил коды программных наговоров, в этих тва­рей закладываемых. А Козюлькин уж сам, при помощи тех же пиявок, принялся личную дру­жину создавать.

— Да, я с этими преждерожденными сталки­вался пару раз, — кивнул Баг. — Настоящие робо­ты. То есть убить их, но дерутся до пос­ледней возсти. А в безнадежной ситуации просто кончают с собой. Бедняги... — Он сочувст­венно покрутил головой и погасил сигарету.

— Как я понимаю, Джимба поначалу всего лишь хотел иметь возсть лечить своих сотрудников, когда у них случались душевные кризисы или что-то в этом роде, — продолжал Богдан. — Именно поэтому он и “Тысячу лет здоровья” финансировал. Но Сусанина влекло к себе непознанное, и когда его якобы верный помощник Козюлькин предложил ему усовершенствовать пиявку, присланную, дескать, в подарок от заокеанских коллег из большого к талантам Сусанина уважения, — чтобы то ли во время ее укуса, то ли сразу после него было внушить человеку любую идею, любое желание, тот согласился, даже обрадовался: вот ведь как хорошо будет! И опасности вроде бы никакой — человек же сам просит его подле­чить, манию снять, грусть-тоску неизбывную, утрату смысла жизни или там чего... Только одного Сусанин не учел: что такое мероприя­тие и без согласия человека может быть проде­лано. Или втайне от него. Пациент же не видит, что за тварей ему за уши сажают: розо­вых или обыкновенных лечебных. И вообще, — задумчиво добавил Богдан, — хорошим людям, даже когда они вроде бы думают, почему-то приходят в голову лишь хорошие мысли о хороших последствиях. Загадка это, ечи, загадка. Казалось бы, так просто. Но изобретателю но­вого лекарства никогда самому вовремя в голо­ву не придет, что, ежели дать человеку две но­вых таблетки вместо одной запланированной, человек тот помрет... Ему кажется, что все бу­дут знай себе человеколюбиво лечиться и друг дружку лечить.

— Мыслю, все он знал, твой Сусанин, — мрачно сказал Баг. — Или уж догадывался — всяко. Только думать не хотел о том. Прятал голову в песок: ничего не вижу, ничего не слы­шу. Ты же сам от него выяснил в повозке, когда мы из Москитово-то неслись: наговари­вание относительно челобитной он и лично проводил дважды. По просьбе друга Джимбы. Хотя в основном доверял это другу Козюльки­ну. Козюлькин Сусанину и Джимбе еще в мо­лодости “Слово”-то читал. Свихнуться они, правда, не свихнулись, но насчет русских пре­имуществ идея им к душе прилегла. Сусанину, наверное, по доброте его неумелой: услыхал краем уха, что кто-то притеснен — стало быть, надо вызволять. Хотя узнай он про дружины Прозрецовы своевременно — повздорили бы они с Козюлькой, это ты прав, это ручаюсь. Ну а Джимбе мысль о русском возрождении осо­бенно уместной показалась — идеология-то рука об руку с экономикой пошла.

— Быть может, — мягко сказал Богдан. — Так или иначе, но Архатов... Козюлькин всем этим воспользовался. Он всю жизнь другими пользовался: Джимбой, Сусаниным...

— Бес-кровосос, — буркнул Баг. — Чтоб ему переродиться ленточным глистом в животе у коровы...

— Ты думаешь, он способен к перерожде­ниям?

— Это карма, еч. Все способны. А бесы — в особенности.

Дата добавления: 2015-07-20