Архип дернулся.

— Вы... вы погубители Ордуси, — сказал он с ненавистью и тоской. Безумно пылающими гла­зами уставился на Богдана. — С этим мясни­ком, — он чуть мотнул головой в сторону стоявшего сбоку Бага, — с палачом с этим мне вообще говорить не о чем, но вы... Умный русский чело­век! Такая редкость! Неужели вы не понимае­те, что если хотя бы две нации живут бок о бок, та, что сцеплена и сорганизована лучше, обяза­тельно и неизбежно подавит другую! У русской нации давно нет клановой структуры, а у всех азиатских — есть. У них есть железная, инстинк­тивная поддержка и взаимопомощь — внутри рода и между родами... Только юридически за­крепленными преимуществами может защитить­ся бесструктурная нация от структурированной! В наших условиях равноправие наций — это лишь форма господства азиатов и прочих ино­родцев над русскими! А вы... Эх! Вы такую пес­ню поломали! Такого лучезарного будущего ли­шили нашу Родину!

Богдан поглядел на Козюлькина попри­стальней. “Надо же, — печально подумал минфа, — а перед Жанной этот человек прикинулся добрым, всепонимаюшим... Воз, он изна­чально и был таким. Мог бы быть. Стать. Пере­молов детские унижения и тяготы, сделался бы незлобивым и светлым... Если бы не сбила его с пути недобрая тайная книга, претендующая на то, что открывает людям глаза, разбивает ложные кумиры и возвещает запретную исти­ну”. Богдан подошел ближе и сел напротив не­счастного. Баг, брезгливо оттопырив губу и озираясь, подчеркнуто скучал. Тальберг скло­нил голову набок и устроился на стуле поудоб­нее, явно ожидая продолжения.

— Видите ли, Архип Онуфриевич, — спо­койно и задумчиво, словно на семинаре по танскому праву, ответил Богдан, — в том-то и штука. В отличие от вас я не считаю, что ум­ный русский — уж такая редкость. И поэтому-то не мечтаю о привилегиях для своего наро­да... Однако я согласен, что проблема, которую вы обозначили, — не надуманная. Реальная она. Но ведь кланы — это древность. А привиле­гии — это еще большая древность. Обычное де­ло для завоевателей, еще почти с обезьяньих времен: как одно лохматое племя накостыляет другому, столь же лохматому, так и устанавли­вает мудрый и справедливый закон: вам по од­ному банану, нам по два. То есть вы хотите лечить болезненные остатки прошлого взращи­ванием еще более далекого и отвратительно­го прошлого. Идти назад. А надо идти вперед. Это значит, что клановым единствам долж­ны прийти на смену объединения по духу, по убеждениям...

— Чушь! — брызнул слюной Козюлькин. — Ерунда! Либеральные бредни! Объединения по духу открыты, поэтому в них легко смогут про­никнуть этнически чуждые элементы и скрыт­но разлагать их изнутри. И даже взять верх, давя на совесть представителей коренного на­рода тем, что, если с ними не соглашаются — это угнетение этнического меньшинства. Деся­теро будут подчиняться одному только потому, что он инородец, а значит, нельзя его обидеть, нельзя перед ним провиниться... А клановые структуры закрыты для инородцев и потому неуязвимы, там плюют на чужаков, там никто не будет цацкаться с ними и как-то учитывать их интересы — поэтому клановые структуры всегда возьмут верх!

— Это лишь потому, что братья по духу слишком часто ведут себя не по-братски, — возразил Богдан. — Привычки нет. Клановые струк­туры существуют уж десятки тысяч лет, а брат­ства по духу — всего лишь сотни... Но посте­пенно привычка появится, должна появиться. Зато, — голос его окреп, — я знаю твердо, что вся­кие правовые преимущества губительны прежде всего для их обладателей. Разлагают куда бы­стрее и надежнее, чем воображаемые внедренцы. Зачем стараться, зачем соревноваться, зачем тру­диться, в конце концов, — если тебе по закону должны давать больше, чем другим? В истории такое уж столько раз бывало — когда угнетенные брали верх над угнетателями лишь потому, что и впрямь именно благодаря своему плачевному положению становились умнее, расторопнее, деловитее...

— Хитрее! — каркнул Козюлькин. — Подлее!

— Да, — спокойно согласился Богдан, — и подлее. Но в этом повинны не они, а те, кто узаконивал их низшее положение.

Козюлькина заколотило, будто в припадке:

— Я понял: ты хуже любого вайнаха или ютая! Они хоть защищают своих — ты же защищаешь чужих, а своих губишь! Гореть тебе в геенне! Гореть! Гореть!!

“Да, это больной человек, — подумал Бог­дан с жалостью. — Бредит... При чем тут кра­сивые храбрые вайнахи или веселые умницы ютаи?”

— Для меня — все свои, — сказал он.

— Объясни это тем, для кого ты всегда оста­нешься чужим, но кто будет тебя всю жизнь использовать, притворяясь, будто ты для него — свой! И хихикать у тебя за спиной: дурак! блаженный! наш инструмент! — Архатов-Козюль­кин со свистом втянул воздух. — Инна! Если русские в состоянии уразуметь, что они великая нация, только после того, как им пиявку на мозги поставишь... да и то пиявку ту в Америке изобрели — то будь они прокляты!!! И ты будь проклят!!! Игорь! Иду к тебе!!

Побагровевший Козюлькин вдруг начал ны­рять головой вперед-назад и делать странные сосательные движения щеками; так порой лю­ди, у которых пересохло во рту, собирают и спешно копят слюну, вытягивая ее чуть ли не из утробы...

Дата добавления: 2015-07-20