Статья вторая 4 страница

Не говорит ли в данном случае г-н Гейнцен языком французских сентябрьских законов, английских буржуазных газет и прусского уголовного кодекса?

Но нет. Благомыслящий г-н Гейнцен опасается только, что коммунисты «пытаются пре-дохранить монархов от опасности посредством революционной фонтанели»

Бельгийские либералы уверяют, что радикалы тайно сговорились с католиками; француз­ские либералы уверяют, что демократы сговорились с легитимистами; английские фритреде­ры уверяют, что чартисты сговорились с тори. Подобным же образом либеральный г-н Гейнцен уверяет, что коммунисты сговорились с монархами.

Германия поражена особым христианско-германским недугом, как я уже доказывал в «Deutsch-Franzosische Jahrbucher»¹⁵⁵. Ее буржуазия настолько запоздала, что она начинает свою борьбу с абсолютной монархией и стремится утвердить свою политическую власть в такое время, когда во всех развитых странах буржуазия уже ведет ожесточеннейшую борьбу с рабочим классом и когда ее политические иллюзии уже изжиты в европейском сознании. В этой стране, где сохраняется еще политическое убожество абсолютной монархии с целым сонмом пришедших в упадок полуфеодальных сословий и отношений, в то же время частич­но существуют вызванные развитием промышленности и зависимостью Германии от миро­вого рынка современные противоречия между буржуазией и рабочим классом и происте­кающая отсюда борьба; примером тому, могут послужить восстания рабочих в Силезии и Бо­гемии¹⁵⁶. Таким образом, немецкая буржуазия вступила в антагонизм с пролетариатом преж­де, чем она политически конституировалась как класс. Вопреки всем гамбахским песням борьба между

_________________ МОРАЛИЗИРУЮЩАЯ КРИТИКА И КРИТИЗИРУЮЩАЯ МОРАЛЬ_____________ 313

«подданными» вспыхнула прежде, чем монархи и дворянство были изгнаны из страны.

Г-н Гейнцен не может иначе объяснить это полное противоречий положение вещей, кото­рое, разумеется, нашло свое отражение и в немецкой литературе, как только объявив, что оно лежит на совести его противников и является следствием контрреволюционных происков коммунистов.

Между тем немецкие рабочие очень хорошо знают, что абсолютная монархия ни на ми­нуту не поколеблется — да и не сможет поколебаться — перед тем, чтобы в угоду буржуазии приветствовать пролетариат картечью и нагайками. Почему же тогда они должны предпо­честь грубый гнет абсолютистского правительства и его полуфеодальной свиты непосредст­венному господству буржуазии? Рабочие очень хорошо знают, что буржуазия не только должна будет сделать им более широкие политические уступки, чем абсолютная монархия, но что в интересах своей торговли и своей промышленности она, против своей воли, создает условия для объединения рабочего класса, а объединение рабочих является первой предпо­сылкой их победы. Рабочие знают, что уничтожение буржуазных отношений собственности не может быть осуществлено посредством сохранения феодальных отношений собственно­сти. Они знают, что революционное движение буржуазии против феодальных сословий и аб­солютной монархии может лишь ускорить развитие их собственного революционного дви­жения. Они знают, что их собственная борьба с буржуазией может начаться лишь в тот день, когда буржуазия сама окажется победительницей. Несмотря на все это, они не разделяют буржуазных иллюзий г-на Гейнцена. Они могут и должны участвовать в буржуазной рево­люции, поскольку она является предпосылкой рабочей революции. Но рабочие ни одного мгновения не могут рассматривать буржуазную революцию как свою конечную цель.

Блестящий пример того, что рабочие действительно поступают таким образом, дали анг­лийские чартисты во время недавнего движения Лиги против хлебных законов. Ни одной ми­нуты они не верили лживым уверениям и вымыслам буржуазных радикалов, ни на минуту они не прекращали своей борьбы с ними, но они вполне сознательно помогли своим врагам одержать победу над тори; а на другой день после отмены хлебных законов на поле избира­тельной борьбы стояли друг против друга уже не тори и фритредеры, а фритредеры и чарти­сты. И в борьбе с этими буржуазными радикалами чартисты завоевали себе место в парла­менте.

К. МАРКС_________________________________ 314

Столь же мало, как рабочих, г-н Гейнцен понимает и буржуазных либералов, хотя бессоз­нательно он и работает на них. Он считает необходимым наперекор им повторять старые фразы против «немецкого простодушия и смирения». Добродетельный муж, он принимает за чистую монету раболепные речи, с которыми выступает какой-нибудь Кампгаузен или Ган-земан. Господа буржуа будут смеяться над такой наивностью. Они лучше знают, что у них болит. Они знают, что во время революции простой народ делается дерзким и заходит слишком далеко. Господа буржуа поэтому стараются, поскольку возможно, преобразовать абсолютную монархию в буржуазную без революции, мирным путем.

Но абсолютная монархия в Пруссии, как раньше в Англии и Франции, не желает добро­вольно превращаться в буржуазную монархию. Она не согласна на добровольное отречение. Кроме личных предрассудков государям связывает руки целая армия гражданских, военных и церковных бюрократов — эта составная часть абсолютной монархии, которая ни в коем случае не желает променять свое господствующее положение на служебную роль при бур­жуазии. С другой стороны, феодальные сословия упорно держатся за старое; для них дело идет о том, быть или не быть, т. е. о сохранении собственности или об экспроприации. По­нятно, что абсолютный монарх, несмотря на все верноподданнические присяги на верность со стороны буржуазии, видит, что его истинные интересы совпадают с интересами этих со­словий.

Поэтому так же мало, как медоточивые речи каких-нибудь Лалли-Толландаля, Мунье, Малуэ и Мирабо были способны склонить Людовика XVI решительно стать на сторону бур­жуазии против феодалов и пережитков абсолютной монархии, так же мало пение сирены, к которому прибегают все эти Кампгаузены и Ганземаны, в состоянии убедить в чем-либо Фридриха-Вильгельма IV.

Но г-н Гейнцен не имеет дела ни с буржуазией, ни с пролетариатом Германии. Его партия — это «партия людей», т. е. добродетельных и великодушных мечтателей, которые сражают­ся за «буржуазные» интересы под видом «человеческих» целей, не сознавая в то же время той связи, которая существует между идеалистической фразой и ее реалистической сущно­стью.

Своей партии, партии людей, или, вернее, партии обитающего в Германии рода людского, основатель государств Карл Гейнцен предлагает «наилучшую республику», выношенную им самим наилучшую республику — «федеративную республику с социальными учреждения­ми». Руссо некогда набросал проект

_________________ МОРАЛИЗИРУЮЩАЯ КРИТИКА И КРИТИЗИРУЮЩАЯ МОРАЛЬ_____________ 315

наилучшего политического устройства для поляков, а Мабли — для корсиканцев. Великий женевский гражданин нашел еще более великого последователя.

«Я ограничиваюсь» — какое самоограничение! — «возможностью составить республику из одних лишь республиканских элементов, как цветок из одних цветочных лепестков»*.

Кто умеет из цветочных лепестков составить цветок, будь то хотя бы маргаритка, тому, наверное, удастся и сконструировать «наилучшую республику», что бы ни говорил об этом испорченный свет.

Наперекор всякому злословию бравый основатель государств берет себе за образец кон­ституцию североамериканской республики. Все то, что ему кажется предосудительным, он вымарывает своей кистью грубияна. Таким путем он получает, наконец, исправленное изда­ние — in usum delphini**, т. е. на благо «немецкому человеку». И после того, как он нарисо­вал «картину республики, и именно определенной республики», он поднимает своего «ма­ленького» непочтительного воспитанника «за коммунистические уши» и огорошивает его вопросом: в состоянии ли тот также «сделать» мир, да еще «наилучший мир»? И он не пере­стает тащить «малыша» за «коммунистические уши» «вверх» до тех пор, пока не «сталкива­ет» его «носом» с гигантской картиной «нового» мира — наилучшей республики. Эту колос­сальную картину проектируемого им мира он своими собственными руками бережно пове­сил на высочайшую вершину швейцарских Альп.

«Cacatum non est pictum»***, — раздается голос «маленького» нераскаявшегося змееныша.

И возмущенный республиканский Аякс сбрасывает на землю коммунистического Терсита, и из его широкой мохнатой груди вырываются ужасные слова:

«Вы доводите смешное до крайности, г-н Энгельс!»

И в самом деле, г-н Энгельс! Разве Вы не считаете, что «американская федеративная сис­тема» есть «наилучшая политическая форма», «которую изыскало существовавшее до сих пор государственное искусство»? Вы качаете головкой! Что? Вы вообще отрицаете, что

«американская федеративная система» изыскана «государственным искусством»? И что in

**** abstracto

Манифест Гейнцена, «Deutsche-Brusseler-Zeitung» № 84.

** — для наследника престола. (Так помечались во второй половине XVII в. предназначенные для наследни­ка французского престола издания латинских сочинений с пропусками мест, считавшихся «безнравственны­ми».) Ред.

— «нагаженное не есть нарисованное». Ред. — в абстрактном виде. Ред.

К. МАРКС_________________________________ 316

существуют «наилучшие политические формы общества»? Но ведь это же неслыханно!

В то же время Вы так «бесстыдны и бессовестны», что даете нам понять, будто просто­душный немец, который хочет воспользоваться для блага дорогой отчизны североамерикан­ской конституцией — к тому же еще приукрашенной и улучшенной, — подобен тому глупо­му купцу, который, скопировав торговые книги своего богатого соперника, вообразил, что, завладев копией, он стал обладателем и вызывавшего у него зависть богатства последнего!

И Вы как будто бы еще грозите нам «топором палача», который Вы держите в ручонках, миниатюрной гильотиной, оставленной Вам в подарок 1794 годом в качестве игрушки? Бар­бару и другие рослые и широкоплечие люди, бормочете Вы, были в те времена, когда играли гильотиной, укорочены на целую голову, потому что стали невзначай кричать об «американ­ской федеративной системе» как о «наилучшей политической форме»¹⁵⁸. И так будет со все­ми другими Голиафами, которые во время какой-либо демократической революции в Европе, и особенно в совсем еще по-феодальному раздробленной Германии, вместо единой недели­мой республики и ее нивелирующей централизации вознамерятся насаждать «американскую федеративную систему».

Но, боже мой! Ведь члены Комитета общественного спасения159 и якобинские кровопий­цы, которые их поддерживали, были бесчеловечными извергами, «наилучшая» же гейнце-новская «республика» есть «наилучшая политическая форма», которую «существовавшее до сих пор государственное искусство» «изыскало» для «людей», для хороших людей, для че­ловечных людей.

Действительно! «Вы доводите смешное до крайности, г-н Энгельс!»

К тому же основывающий государства Геркулес вовсе не копирует точь-в-точь северо­американскую «федеративную республику». Он украшает ее «социальными учреждениями», он обещает «регулировать отношения собственности на разумных основаниях», и те семь великих «мероприятий», при помощи которых он устраняет «пороки» старого буржуазного общества, ни в коем случае не являются ничтожными и жалкими отбросами, собранными как подаяние в современных негодных социалистических и коммунистических кухмистерских. Своими рецептами «гуманизирования общества» великий Карл Гейнцен обязан «инкам» и «сочинениям Кампе для детей»¹⁶⁰, так же как упомянутой глубокомысленной фразой он обя­зан не фило-

_________________ МОРАЛИЗИРУЮЩАЯ КРИТИКА И КРИТИЗИРУЮЩАЯ МОРАЛЬ_____________ 317

софу и померанцу Руге, а, скорее, поседевшему в мудрости «перуанцу». А г-н Энгельс назы­вает все это совершенно произвольно придуманными мещанскими фантазиями об улучше­нии мира!

Да, мы живем в такое время, когда «все более и более исчезают лучшие люди», а «наи­лучшие» вообще остаются совершенно непонятыми.

Возьмите, к примеру, какого-нибудь благомыслящего бюргера и пусть он вам по совести ответит, чем страдают современные «отношения собственности»? Добрый муж приложит указательный палец ко лбу, дважды глубокомысленно вздохнет и потом, «ничего не предре­шая», выскажется в том смысле, что позор, когда многие не имеют «ничего», не имеют даже самого необходимого, а другие, во вред не только неимущим оборванцам, но и почтенным бюргерам, аристократически накопляют в своих руках постыдные миллионы. Aurea medi-ocritas! Золотая середина! — восклицает бравый представитель среднего класса. Лишь бы избежать крайностей! Какое разумное государственное устройство можно было бы сочетать с этими крайностями, с этими крайностями, с этими в высшей степени предосудительными крайностями!

А теперь обратите свой взор на гейнценовскую «федеративную республику» с «социаль­ными учреждениями» и с семью мероприятиями для «гуманизирования общества». Здесь каждому гражданину обеспечен «минимум» имущества — и ниже этого уровня он не может опуститься, и определен максимум имущества — и выше этого уровня он не может поднять­ся.

Не разрешил ли г-н Гейнцен все затруднения, когда он благочестивое пожелание всех че­стных бюргеров, чтобы никто не имел ни слишком мало, ни слишком много, повторил в форме государственных декретов и тем самым уже осуществил его?

И подобным, столь же простым, сколь и великолепным образом г-н Гейнцен разрешил все экономические коллизии. На разумных основаниях, отвечающих чувству справедливости добродетельных мужей, он урегулировал собственность. И не доказывайте ему, что «разум­ное регулирование» собственности именно и есть те «экономические законы», которые с бездушной необходимостью должны обратить в прах все справедливые «мероприятия», хотя бы они были рекомендованы инками и Кампе в его сочинениях для детей и горячо поддер­живались самыми крайними патриотами.

Как несправедливо выдвигать экономические соображения в споре с человеком, который не «хвастается», подобно другим, «изучением политической экономии», а, наоборот, из скромности

К. МАРКС_________________________________ 318

умудрился во всех своих сочинениях до сих пор сохранить вид девственника, будто бы еще только собирающегося сделать первые шаги в изучении политической экономии! Именно примитивности образования этого человека следует поставить в высокую заслугу то обстоя­тельство, что он с важным видом выдвигает против своих коммунистических недругов все то, что через посредство аугсбургской «Allgemeine Zeitung» проникло в гущу немецкой жиз­ни уже с 1842 г.¹⁶¹, вроде опасений за «приобретенную» собственность, «личную свободу и индивидуальность» и т. п. Поистине признаком глубокой деморализации коммунистических писателей является то, что они выбирают себе противников из людей с экономическим и фи­лософским образованием и, напротив, оставляют без ответа «ничего не предрешающие» вы­пады грубиянского здравого человеческого смысла, которому они должны были бы сначала преподать элементарные сведения об экономических отношениях в существующем буржуаз­ном обществе, чтобы иметь затем возможность дискуссировать с ним по этим вопросам.

Так как частная собственность, например, представляет собой не простое отношение и уж совсем не абстрактное понятие или принцип, а всю совокупность буржуазных производ­ственных отношений — речь идет не о подчиненной, пришедшей к гибели, а именно о суще­ствующей теперь, буржуазной частной собственности, — так как все эти буржуазные произ­водственные отношения являются классовыми отношениями, что должно быть известно ка­ждому ученику из Адама Смита или Рикардо, то изменение или вообще уничтожение этих отношений может, конечно, произойти лишь в результате изменения самих классов и их вза­имных отношений; изменение же отношений между классами есть историческое изменение, продукт всей общественной деятельности в целом, одним словом, продукт определенного «исторического движения». Писатель может служить этому историческому движению, явля­ясь его выразителем, но, разумеется, он не может его создать.

Так, например, чтобы объяснить уничтожение феодальных отношений собственности, со­временные историки должны были показать то движение, в ходе которого формирующаяся буржуазия достигла такой ступени, когда жизненные условия ее оказались достаточно разви­тыми для того, чтобы она смогла уничтожить все феодальные сословия и свой собственный прежний феодальный способ существования, а следовательно, и феодальные производствен­ные отношения, в рамках которых вели производство эти феодальные сословия. Таким обра­зом,

_________________ МОРАЛИЗИРУЮЩАЯ КРИТИКА И КРИТИЗИРУЮЩАЯ МОРАЛЬ_____________ 319

упразднение феодальных отношений собственности и создание современного буржуазного общества ни в коем случае не были результатом некоей доктрины, которая исходила из оп­ределенного теоретического принципа, как из своего ядра, и делала отсюда дальнейшие вы­воды. Наоборот, принципы и теории, которые выдвигались буржуазными писателями во время борьбы буржуазии с феодализмом, были не чем иным, как теоретическим выражением практического движения, причем можно с точностью проследить, как это теоретическое вы­ражение бывало в большей или меньшей степени утопическим, догматическим, доктринер­ским, в зависимости от того, относилось ли оно к более или менее развитой фазе действи­тельного движения.

Именно в этом смысле Энгельс и имел неосторожность говорить своему страшному про­тивнику, основывающему государства Геркулесу, о коммунизме, поскольку он является тео­рией, как о теоретическом выражении «движения».

Но, восклицает наш великан в добродетельном возмущении: «я хотел добиться выяснения практических последствий, я хотел довести «представителей» коммунизма до того, чтобы они признали эти последствия», именно те бессмысленные последствия, которые в глазах человека, имеющего лишь фантастические представления о буржуазной частной собственно­сти, неизбежно связаны с ее упразднением. Он хотел вынудить Энгельса «защищать все бес­смыслицы», которые Энгельс, по смелому замыслу г-на Гейнцена, «извлек бы на свет бо­жий». Но Рейнеке-Энгельс так жестоко разочаровал добродетельного Изегрима, что послед­ний не находит уже в коммунизме никакого «ядра», которое можно было бы «раскусить», и удивленно спрашивает себя: «каким образом приводится это явление в съедобный вид?».

И тщетно пытается добрый муж успокоить себя с помощью остроумных оборотов, спра­шивая, например, не является ли историческое движение «движением человеческого чувст­ва» и т. д. и заклиная даже дух великого «Руге», чтобы тот разгадал ему эту загадку приро­ды!

«После того, что случилось», — восклицает разочарованный муж, — «мое сердце охватывает сибирский хо­лод; после того, что случилось, я предчувствую только предательство и мне мерещатся козни»*.

И действительно, в конечном счете он объясняет себе дело тем, что Энгельс «отрекается от своей собственной школы», «совершает столь же трусливое, как и смешное отступничест­во»,

Karl Heinzen. «Steckbrief».

К. МАРКС_________________________________ 320

«компрометирует весь род человеческий, чтобы только не скомпрометировать свою собст­венную персону», «в решающий момент отрекается от своей партии или бросает ее на произ­вол судьбы», и приводит еще всякого рода обвинения в том же стиле морализирующего бе­шенства. Точно так же и различия, проводимые Энгельсом между «истинным социализмом» и «коммунизмом», между утопическими коммунистическими системами и критическим коммунизмом, есть не что иное, как «предательство» и «козни». Да, чисто иезуитские, «зад­ним числом обозначенные» различия, так как до сих пор, по крайней мере, г-ну Гейнцену никто о них еще не сообщал, и даже бурный вихрь гущи жизни ничего не донес о них, пови-димому, до его ушей!

А как тонко умеет г-н Гейнцен обозначать эти противоречия, поскольку они нашли себе литературное выражение!

«Вот Вейтлинг, который, правда, толковее Вас, однако, несомненно, может считаться коммунистом».

Или:

«Что, если бы г-н Грюн пожелал стать коммунистом и исключил бы г-на Энгельса?»

Само собой понятно, что, дойдя до этого пункта, добродетельный муж, который «не смог настолько эмансипироваться, чтобы считать честность и порядочность, как бы старомодны они ни были, совершенно излишними между наделенными разумом существами», начинает угощать нас самой абсурдной ложью, например, будто Энгельс также собирался писать о «социальном движении во Франции и Бельгии», но К. Грюн якобы его «опередил», после че­го Энгельс «не смог найти издателя для своего скучного повторения». Г-н Гейнцен препод­носит также многие другие подобные открытия в качестве «вывода», сделанного им из «оп­ределенного принципа».

Жалкий результат, к которому приходит морализирующая критика, обусловлен самим «характером» этой критики и никоим образом не может быть приписан личным недостаткам Аякса Теламонида. При всех его глупостях и низостях, этот святой грубиян может найти се­бе моральное утешение в том, что глуп и низок он по убеждению, что он, следовательно, действительно цельная натура.

Но что бы там ни говорили «факты», которые сам великий Карл Гейнцен спокойно пре­доставляет «их течению», «я», — восклицает он, трижды бия себя в честную грудь, — «я, между тем, безбоязненно ношу с собой свой принцип и не выбрасываю его за борт, когда меня о нем кто-нибудь спрашивает».

МОРАЛИЗИРУЮЩАЯ КРИТИКА И КРИТИЗИРУЮЩАЯ МОРАЛЬ

Генрих LXXII фон Рейс-Шлейц-Эберсдорф тоже лет двадцать уже ездит верхом на своем «принципе».

N. B. Мы рекомендуем читателям «Deutsche-Brusseler-Zeitung» критику, написанную Сте­фаном: «Государство Гейнцена». Для автора, разумеется, Гейнцен послужил только предло­гом; он с таким же успехом мог бы избрать всякого другого литературного пустомелю Гер­мании, чтобы точке зрения резонерствующего, ругающегося мелкого буржуа противопоста­вить точку зрения действительно революционного рабочего. Г-н Гейнцен не нашел лучшего способа ответить Стефану, чем прежде всего торжественно объявить его статью жалким произведением, и этим исчерпал критику по существу. Так как Стефан для него незнакомая личность, то он облегчает себя тем, что попросту обзывает его уличным мальчишкой и ком­мивояжером. Но не считая это достаточно оскорбительным для своего противника, он в до­вершение всего превращает его еще и в полицейского агента. Впрочем, насколько справед­ливо это последнее обвинение, можно видеть из того, что французская полиция, вероятно в согласии с г-ном Гейнценом, конфисковала 100 экземпляров брошюры Стефана.

Преподав указанным способом практический урок морали рабочему Стефану, г-н Гейнцен обращается к нему со следующей филистерской фразой: «Со своей стороны, я — как бы охотно ни готов я был вступить в дебаты с рабочим — не могу в наглости видеть средство для замены компетентности». Немецкие рабочие почувствуют себя польщенными той пер­спективой, что демократ Карл Гейнцен вступит с ними в дебаты, если они скромно и при­лично будут себя вести по отношению к великому человеку. Г-н Гейнцен старается нагло­стью своего выпада прикрыть свою некомпетентность в споре с г-ном Стефаном.

КМ.

Написано К. Марксом в конце октября 1847 г.

Напечатано в «Deutsche-Brusseler-Zeitung» №№ 86, 87, 90, 92 и 94; 28 и 31 октября, 11,18 и 25 ноября1847г.

Подпись: Карл Маркс

Печатается по тексту газеты Перевод с немецкого

Стефаном Борном. Ред.

Ф. ЭНГЕЛЬС ПРИНЦИПЫ КОММУНИЗМА ⁶²

1-й вопрос: Что такое коммунизм?

Ответ: Коммунизм есть учение об условиях освобождения пролетариата.

2-й вопрос: Что такое пролетариат?

Ответ: Пролетариатом называется тот общественный класс, который добывает средства к жизни исключительно путем продажи своего труда, а не живет за счет прибыли с какого-нибудь капитала, — класс, счастье и горе, жизнь и смерть, все существование которого зави­сит от спроса на труд, т. е. от смены хорошего и плохого состояния дел, от колебаний ничем не сдерживаемой конкуренции. Одним словом, пролетариат, или класс пролетариев, есть трудящийся класс XIX века.

3-й вопрос: Значит, пролетарии существовали не всегда?

Ответ: Нет, не всегда. Бедные и трудящиеся классы существовали всегда, и обычно тру­дящиеся классы пребывали в бедности. Но такие бедняки, такие рабочие, которые жили бы в только что указанных условиях, т. е. пролетарии, существовали не всегда, так же как не все­гда конкуренция была вполне свободной и неограниченной.

4-й вопрос: Как возник пролетариат?

Ответ: Пролетариат возник в результате промышленной революции, которая произошла в Англии во второй половине прошлого века и после этого повторилась во всех цивилизо­ванных странах мира. Эта промышленная революция была вызвана изобретением паровой машины, различных прядильных машин, механического ткацкого станка и целого ряда дру­гих механических приспособлений. Эти машины, которые стоили

ПРИНЦИПЫ КОММУНИЗМА_________________________ 323

очень дорого и поэтому были доступны только крупным капиталистам, изменили весь суще­ствовавший до тех пор способ производства и вытеснили прежних рабочих, ибо машины из­готовляли товары дешевле и лучше, чем могли их сделать рабочие с помощью своих несо­вершенных прялок и ткацких станков. Таким путем эти машины отдали промышленность целиком в руки крупных капиталистов и совершенно обесценили ту ничтожную собствен­ность, которая принадлежала рабочим (инструменты, ткацкие станки и т. д.), так что капита­листы вскоре все захватили в свои руки, а у рабочих не осталось ничего. Тем самым в облас­ти изготовления тканей введена была фабричная система. — Как только был дан толчок к введению машин и фабричной системы, последняя быстро распространилась и во всех ос­тальных отраслях промышленности, особенно в области набивки тканей, в книгопечатании, в гончарном производстве и в производстве металлических изделий. Труд стал все больше и больше разделяться между отдельными рабочими, так что рабочий, который раньше выпол­нял всю работу целиком, теперь стал делать только часть ее. Это разделение труда позволило изготовлять продукты быстрее, а потому и дешевле. Оно свело деятельность каждого рабо­чего к одному какому-нибудь, весьма простому, постоянно повторяющемуся, механическому приему, который с таким же успехом, и даже значительно лучше, мог выполняться машиной. Таким путем все эти отрасли промышленности, одна за другой, подпали под власть пара, машин и фабричной системы, точно так же, как это имело место в прядильном и ткацком производстве. Но тем самым они целиком переходили в руки крупных капиталистов, и рабо­чие также и здесь лишались последних остатков своей самостоятельности. Постепенно фаб­ричная система распространила свое господство не только на мануфактуру в собственном смысле этого слова, но стала все более и более завладевать также и ремеслом, так как и в этой области крупные капиталисты все более вытесняли мелких мастеров, устраивая боль­шие мастерские, в которых можно было достигнуть экономии на многих расходах и также ввести детальное разделение труда. В результате, мы пришли теперь к тому, что в цивилизо­ванных странах почти во всех отраслях труда утвердилось фабричное производство и почти во всех этих отраслях ремесло и мануфактура вытеснены крупной промышленностью. — Вследствие этого прежнее среднее сословие, в особенности мелкие ремесленные мастера, все более разоряется, прежнее положение работника совершенно меняется и создаются два но­вых класса, которые постепенно поглощают все прочие. А именно:

Ф. ЭНГЕЛЬС_______________________________ 324

I. Класс крупных капиталистов, которые во всех цивилизованных странах уже в настоя­
щее время являются почти единственными владельцами всех жизненных средств, а также
сырья и орудий (машин, фабрик и т. п.), необходимых для их производства. Это класс бур­
жуа, или буржуазия.

II. Класс совершенно неимущих, которые вследствие этого вынуждены продавать буржуа
свой труд, чтобы взамен получать необходимые для их существования средства к жизни.
Этот класс называется классом пролетариев, или пролетариатом.

5-й вопрос: При каких условиях совершается эта продажа труда пролетариев буржуа?

Ответ: Труд — такой же товар, как и всякий другой, и цена его определяется теми же за­конами, как и цена всякого другого товара. При господство крупной промышленности или свободной конкуренции, — что, как мы увидим дальше, есть одно и то же, — цена товара в среднем всегда равняется издержкам производства этого товара. Следовательно, цена труда тоже равна издержкам производства труда, а издержки производства труда состоят именно из того количества жизненных средств, которое необходимо, чтобы рабочий был в состоянии сохранять свою трудоспособность и чтобы рабочий класс не вымер. Более, чем нужно для этой цели, рабочий за свой труд не получит; цена труда, или заработная плата, будет, следо­вательно, самой низкой, составит тот минимум, который необходим для поддержания жизни. Но так как в делах бывают то лучшие, то худшие времена, рабочий будет получать то боль­ше, то меньше, совершенно так же, как фабрикант получает то больше, то меньше за свой товар. И как фабрикант в среднем, если взять хорошие и плохие времена, все-таки получает за свой товар не больше и не меньше, чем издержки производства, так и рабочий в среднем получит не больше и не меньше этого минимума. Этот экономический закон заработной пла­ты будет осуществляться тем строже, чем больше крупная промышленность будет овладе­вать всеми отраслями труда.

Дата добавления: 2015-07-20