ПРИЛОЖЕНИЯ. Но я могу лишь предлагать, советовать

Но я могу лишь предлагать, советовать. Ты вышел из-под моей опеки, вообще превзошел меня в этом вопросе, и потому я предоставляю решение тебе самому.

Сюжет, о котором я говорил, имел бы то большое преиму­щество, что его можно было бы разработать очень быстро и к случаю — в связи с очередной годовщиной 18 июня. Расходы невелики, и, если понадобится, я готов их нести. — Мне очень хотелось бы, чтобы милая Женни была спокойной и могла высоко держать голову. Нельзя, чтобы милая девочка изводила себя. Если бы тебе удалось осуществить свой замысел — а это тебе вполне по силам, — то ты будешь обеспечен и сможешь в какой-то степени отказаться от тепличной жизни.

К тому же, эта тема не может не вызвать вдохновения, ибо поражение в этой битве навсегда ввергло бы в оковы челове­чество, в особенности же дух его. Только нынешние двуличные либералы могут боготворить Наполеона. Конечно, при нем никто не смел и подумать вслух о том, о чем сейчас ежедневно и беспрепятственно пишут во всей Германии и особенно в Прус­сии. Тот, кто изучал историю Наполеона и то, что тот понимал под нелепым выражением «идеология», может со спокойной совестью ликовать по поводу его свержения и победы Пруссии.

Передай от меня сердечный привет другу Мёйрину. Скажи ему, что я до сих пор пе смог выполнить данного мне поручения: восемь дней я лежал с гриппом и после этого решаюсь бывать только на заседаниях суда.

Твой преданный отец

Маркс

Впервые опубликовано в Печатается по рукописи,

Marx — Engels Getamtausgabe. „.

Ente Abteilung, Bd. 1, Перевод с немецкого

Hlbd. 2, 1929 ц_а русском языке публикуется «первые

ГЕНРИХ МАРКС — КАРЛУ МАРКСУ В БЕРЛИН =°°

Бад Эмс, 12 августа 1837 г.

Милый Карл!

Мое письмо, написанное в состоянии сильного возбуждения, возможно, очень обидело тебя, и я от всей души сожалею, если это так. Не думаю, однако, чтобы я был неправ. Предо­ставляю тебе самому судить, имелись ли у меня веские причины вспылить. Ты же знаешь, ты должен знать, как я тебя люблю.

ГЕНРИХ МАРКС — КАРЛУ МАРКСУ, 12 АВГУСТА 163t Г. 625

Твои письма (поскольку я не нахожу в них следов болезненной чувствительности и фантастических черных мыслей) стали для нас подлинной потребностью: этим летом они были бы бес­ценны для меня и для твоей любящей матери. Эдуард * уже полгода как прихварывает и очень изможден. Как знать, по­правится ли он. К тому же, — что столь редко наблюдается у детей и что так угнетающе действует, — он охвачен глубокой тоской, в сущности, страхом перед смертью. Ты ведь знаешь маму. Она не отходит от него, мучаясь и днем и ночью, и меня вечно терзает страх, что она не выдержит такого напряжения.

Меня самого уже 7—8 месяцев мучает сильный кашель, который обостряется из-за необходимости часто выступать. Софи также не совсем здорова, лекарства не помогают. И в этих условиях твои отношения с Женни, ее длительное нездоровье, ее глубокая тревога, мое двусмысленное положепие по отно­шению к Вестфаленам, хотя я всегда действовал только самым прямым путем, — все это очень влияло на меня и порою приводило в такое уныние, что я сам себя пе узнавал. Поэтому я спрашиваю тебя, не был ли я слишком уж суров под влиянием этого глубочайшего уныния?

Любя тебя больше всех на свете, за исключением мамы, я тем не менее не слепой и меньше всего хочу быть слепым. Я отдаю тебе должное во многом, по я не могу полностью отогнать от себя мысль, что ты не лишен эгоизма и что его в тебе, быть может, больше, чем это необходимо для самосохранения. Я не могу избавиться от мысли, что я в твоем положении больше щадил бы родителей и проявлял бы больше самопожертвования по отношению к ним. Если я ничем не обязан своим родителям, кроме появления на свет, — хотя справедливости ради следует сказать о материнской любви, — то как я боролся и страдал, лишь бы возможно дольше не огорчать их.

Не оправдывай себя ссылками па свой характер. Не обвиняй природу. Она поступила с тобой как любящая мать. Она дала тебе достаточно сил, к тому же человек наделен волей. Но при малейшей буре всецело отдаваться во власть горя, при каждом страдании обнажать свое разбитое сердце и этим самым раз­бивать сердца любимых людей — это ты называешь поэзией? Избави нас бог от этого прекраспейшего из всех даров природы, если таково его непосредственное действие. Нот,только слабость, изнеженность, себялюбие и самомнение побуждают всё сводить к самому себе и заслоняют самые дорогие образы!

Эдуард Маркс. Рев.

ПРИЛОЖЕНИЙ

Первейшая из человеческих добродетелей — это способность и воля к самопожертвованию, к тому, чтобы отодвинуть на задний план свое «я», если этого требует долг, требует любовь. Речь идет не о блистательном, романтическом или героическом самопожертвовании — плоде минутного героизма или мечта­тельности. На это способен и величайший эгоист, так как именно в этих случаях «я» проявляется с особым блеском. Нет, речь идет о ежедневно и ежечасно повторяющихся жертвах, которые идут от чистого сердца хорошего человека, любящего отца, нежной матери, любящего супруга, благодарного сына, о тех жертвах, которые придают жизни неповторимую прелесть и делают ее краше вопреки всем превратностям.

Ты сам так прекрасно описал жизнь своей превосходной матери, так глубоко прочувствованно сказал о том, что вся ее жизнь — непрерывная жертва на алтарь любви и верности, и ты не преувеличил. Но зачем нужны прекрасные образцы, если они не вызывают подражания? Можешь ли ты, положа руку на сердце, похвалиться, что поступал так до сих пор?

Я не хочу задеть тебя и уж, конечно, не имею желания огор­чать, так как я, в сущности, достаточно слаб, чтобы не раскаи­ваться в том, что я обидел тебя. Но дело не только в том, что из-за этого страдаю я, страдает твоя добрая мать. Это я, быть может, и стерпел бы. Нет людей менее себялюбивых, чем хорошие родители. Но ради собственного твоего блага я не могу перестать и не перестану говорить на эту тему, пока не уверюсь, что ты избавился от этого пятна в твоем в остальном столь благородном характере. Вскоре ты станешь отцом семейства и должен им стать. Но ни честь, ни богатство, ни слава не осчастливят жену и детей. Это можешь сделать только ты, твое лучшее «я», твоя любовь, твоя нежность, способность подав­лять бурные стороны твоего характера, вспышки, болезненную чувствительность и т. д., и т. п. Я уже говорю не о себе, а об­ращаю твое внимание на те узы, которыми тебе предстоит свя­зать себя.

Ты сам говоришь, что ты баловень счастья. Да хранит тебя всевышний всегда на твоем пути, насколько это позволяют слабости человеческой природы. Но и счастливейший знает горькие часы; ни для одного из смертных солнце не сияет вечно. Но от счастливца можно по праву требовать, что он противо­поставит буре свое мужество, твердость, смирение, бодрость. Мы имеем право требовать, чтобы прошедшее счастье стало броней, защищающей нас от преходящих страданий. Сердце счастливого человека широко и мощно, и его не так-то легко разбить.

Дата добавления: 2015-07-20