Допризывник. 11 страница

− Да ты что, за свой приезд и не выпьешь? Ляжешь спать, а до утра все пройдет.

− Я не брал водку в рот два года, нужно понемногу привыкнуть.

− Ну, будьмо, −произнес отец свой единственный тост и выпил самогон, вытер рот рукой, понюхал хлеб, и удовлетворенно крякнул.

Видно мое поведение и вправду не вписывалось в общепринятые понятия. Отец снова налил и снова произнес свой единственный тост: «Ну, будьмо», − и мы выпили по второй.

«А ведь мне предстоит побывать в гостях у всех родственников, а там не откажешься, обидятся: не пьешь − не уважаешь». К моему удивлению на этот раз такого как в поезде опьянения не наступило. Организм уже отреагировал, что я в отпуске…Через несколько дней, в воскресенье, на двенадцать часов дня, нас пригласила в гости родственница, баба Елизавета, а на пять вечера, пригласил мой крестный, потомственный сельский кузнец Миколай, не пойти − просто исключено, а другого воскресенья не будет. А я знал, что у зятя бабы Елизаветы, моего дяди Миши, своеобразное понимание гостеприимства: если ему не удалось напоить гостя, значит, он плохо угощал. Пришлось вспомнить старое народное средство. Перед застольем я выпил два сырых яйца и заел их сливочным маслом, этим я избавил себя от необходимости объясняться, выслушивать бесконечные уговоры выпить и нарекания на неуважение. Вижу, что дядя, так старавшийся угощать, стал искоса посматривать в мою сторону. Он не верил своим глазам, он хорошо знал, что я отнюдь не любитель выпить, а тут выпиваю все, что он наливает. Застолье еще не закончилось, а за мной уже пришел крестный. Мы с отцом оставили эту компанию, и пошли в другую. У крестного хоть стаканы были стограммовые… Где-то в час ночи мы пришли домой и сразу легли спать. Утром просыпаемся, отец быстро подошел к столу, налил полстакана самогону и торопливо выпил, удовлетворенно крякнул и несет бутылку со стаканом мне.

− Я не буду пить. Я никогда не похмеляюсь.

− И у тебя голова не болит?

− Нет.

− А-а-а…, − удивился отец.

Столько, как в тот день я не пил никогда за всю свою жизнь. На следующий день меня ждал сюрприз. Вечером в клубе собралась молодежь, и я пошел повидаться со своими друзьями детства. В клуб входит сельский почтальон, подходит ко мне и протягивает перевод. Ничего не понимая, беру перевод. Кто это может мне перевод прислать? Смотрю на адрес, и все становится понятно, это сестра Мария. На обратной стороне приписка: «Ждем тебя в гости к праздникам. Посылаю тебе на дорогу деньги».

Раз сестра прислала деньги на дорогу, значит нельзя не поехать. Придется ехать в гражданской одежде, иначе нарвешься на патруль. Удастся ли мне за три дня до Великой Октябрьской революции купить билет? Разумеется, что без знакомства в вокзальной кассе − это из области фантастики. Мама очень огорчилась, узнав, что уже завтра утром я уезжаю, но согласилась с тем, что мы с сестрой давно не виделись, и стала собирать меня в дорогу. Соседям тут же стало известно о моем отъезде, и мне в попутчики напросилась соседка Пелагея, или баба Палажка, как ее звали в селе. Она приезжала в гости и теперь возвращалась к сыну в Петрозаводск. Ее нужно было довезти до Ленинграда и посадить на поезд до Петрозаводска. Приезжаем на вокзал, сразу стало ясно, что шансов купить билет у нас практически никаких. Пришлось прибегнуть к помощи дяди Коли, у него здесь работала знакомая кассирша. С большим трудом он достал нам два билета. Но мое воинское требование выписано было до Москвы, а не до Ленинграда, поэтому и билет мне выписали до Москвы, но как-нибудь доеду. У бабы Палажки третий вагон, плацкартный, а у меня общий, номер двадцатый, но на станции поезд стоит мало и мы оба сели в третий вагон. Когда уже в вагоне проводница стала проверять наши билеты, обнаружила, что я сел не в свой вагон.

− Сейчас ночь, все спят, свободных мест нет, а если бригадир увидит, что ты едешь не в своем вагоне, то у меня будут неприятности. Придешь утром, когда все проснутся.

Оставляю свои вещи и иду через весь поезд в свой вагон. Утром, когда я возвращался назад, меня в одном из вагонов остановил проводник.

− Стой. Ты куда идешь? − и подозрительно посмотрел на балетку.

Его смутила моя балетка, которую я взял с собой потому, что в ней были туалетные принадлежности. Только сейчас я сообразил, что ее не нужно было брать с собой. Пассажир идущий по вагону без вещей не вызывает никакого подозрения.

− В третьем вагоне едет знакомая старушка, она скоро выходит. Поезд на станции стоит мало, она боится не успеть выйти. Вот и просила меня помочь вынести вещи из вагона. Помогу ей и вернусь, − говорю почти истинную правду.

− Покажи билет, − продолжал наступать проводник.

− Ты что, не знаешь, что в плацкартных вагонах билеты забирает проводник? − нахожу выход из трудной ситуации.

− Какой у тебя вагон? − снова пытается уличить меня проводник.

Прикидываю быстро в уме, какой вагон может быть плацкартным.

− Пятнадцатый, − говорю наугад.

− А у нас нет пятнадцатого вагона, − быстро парирует он.

Тут времени на размышление нет, показать растерянность, значит, не избежать длинных и нудных объяснений с бригадиром, почему с билетом до Москвы я еду в Ленинград.

− Как это нет?! Выходит, что я почти сутки на колесе ехал? − иду я ва-банк.

Проводник усиленно пытается вспомнить, есть ли у них пятнадцатый вагон. Времени нельзя терять ни секунды:

− Ты пока подумай, а я пойду, − потрепал я его по плечу, насмешливо ухмыляясь.

Прихожу в третий вагон, тут меня уже ждет моя старушка, а проводница знает, что мы едем вместе до Ленинграда. Дальнейшая дорога прошла без приключений. К обеду следующего дня, шестого ноября, я был уже у сестры, где мало надеялись, что я смогу достать билет, но все же меня ждали. На следующее утро, седьмого ноября, проснулись и увидели в окно, что ночью выпал первый снег.

− Позавтракаем и пойдем на охоту, разве можно пропустить первую порошу? Ружье мы тебе найдем, − говорит Василий, муж сестры.

Я впервые попал в северный лес, он совсем не похож на лес средней полосы. Казалось, что огромные ели своими густыми конусами крон достают до самого неба, внизу из-за недостатка света нет никакого подлеска. Заслышав наше приближение, в кронах быстро прятались белки, которых звонко облаивала наша собака. Постреляв по белкам, вышли к хутору в два дома, тут живут родственники Василия, они ждут нас. Уже готова финская баня и обед. Это настоящая деревенская финская баня, со всеми ее изначальными атрибутами. Удовольствие от бани после леса неописуемое. Сразу после бани обед прямо во дворе, на свежем воздухе. К вечеру возвращаемся домой. Праздник удался. Отпуск прошел быстро, у меня остался всего один день, нужно возвращаться в часть. Утром девятого уезжаю в Ленинград, чтобы до одиннадцати вечера быть в части. Сажусь в вагон и с нетерпением жду отхода поезда. Нужно еще достать из вещмешка военную форму, чтобы отвиселась, и дорогой переодеться. Напротив, через одно сидение от меня, сидит контр-адмирал. «Этого бояться не нужно, а вон того молоденького лейтенанта, пожалуй. Но не станет же он при адмирале права качать», − оцениваю я ситуацию.

Под Бологое достаю фуражку и вешаю ее на крючок. Несколько человек зашушукались и удивленно переглядываются. Достаю шинель и вешаю туда же. По вагону зашелестело, словно ветер в листьях... Адмирал напротив читает газету и ничего этого не видит. Встаю и иду с вещмешком в туалет, там переодеваюсь в форму и возвращаюсь в вагон, сажусь на свое место. По вагону пронеслась волна цунами… Адмирал опустил газету и оглядел вагон, он быстро определил, в чем причина волнения в вагоне. Мы встретились взглядами, он понимающе улыбнулся и продолжил читать газету. А вагон еще долго обсуждал мое превращение. Вот и Ленинградский вокзал. Сажусь в метро, через несколько минут выхожу на станции «Библиотека им. Ленина». Вот и «родные» кремлевские звезды подмигивают мне рубиновыми огнями. Отпуск кончился. В часть я пришел вовремя, но какое же было мое удивление, когда я увидел, что в роте никого нет, рота уехала на месяц в лагерь. Докладываю об этом дежурному по части, капитану Литовченко.

− Тебя что, в столовой не кормят? Написать записку, чтоб поставили на довольствие?

− Нет, с этим проблемы нет.

− Тогда в чем же проблема? Вот везти тебя в лагерь, это проблема, нужно выписывать командировку. Потом на чем тебя отправить? Нужно караулить, когда кто-то туда поедет. Так что продолжай свой отпуск, − и он углубился снова в книгу, от которой я его оторвал. Так мой отпуск продлился уже в части еще на две недели. Когда вернулась рота, неожиданно я понял, что ждал встречи с сослуживцами.

Новые Черемушки.

Могло сложиться впечатление, что пятая рота, это некое показательное подразделение, специально придуманное начальством. Это не так, в роте служили такие же парни, как и в других ротах, а успехи роты определялись, прежде всего, офицерским составом, который подобрал командир роты. Однако не каждому офицеру удается положительно влиять на своих подчиненных, на дисциплину в подразделении. За первое место по итогам проверки рота была поощрена коллективным увольнением. Решено было, что рота выедет в зону отдыха «Новые Черемушки». Тогда это был район новостроек, широко разрекламированный в печати, как новое слово в социалистическом градостроительстве. Панельные пятиэтажки росли как грибы. Ставилась благородная задача выселить всех москвичей из коммуналок и полуподвалов. Впервые при Советской власти велось массовое строительство жилья для «простых» граждан. А обидный ярлык «хрущеба» не учитывает того факта, что, по меньшей мере, половина москвичей не имела отдельных квартир, требовалось быстро и дешево построить миллионы квартир. Наш выезд выпал на воскресенье, а везти роту должен был замполит роты, майор Ягодкин. На четырех машинах мы выехали утром из Арсенала, несмотря на то, что небо было хмурым и грозило разразиться дождем. На проспекте Вернадского машины надолго остановились, оказалось, что майор Ягодкин пошел домой за женой. В роте Павел Яковлевич не пользовался таким авторитетом, как майор Казаков, возможно потому, что по своей внутренней сути, это был человек невоенного склада. Все в роте именно так его и звали за глаза, Павел Яковлевич, неосознанно подчеркивая эту его невоенную сущность. Он закончил Военно-политическую академию имени Ленина и военным делом интересовался мало. Через два года он станет секретарем парткома полка, получит звание подполковника. Наконец Павел Яковлевич с женой пришел, и мы поехали дальше. Приехали в зону отдыха и остановились возле футбольного поля, машины будут стоять здесь до нашего возвращения. Павел Яковлевич долго инструктировал роту, что можно, а чего нельзя:

− Никому дальше пруда не уходить. В пруду купаться категорически запрещаю. В места общественного питания никому не заходить. По моей команде всем немедленно собраться здесь, на футбольном поле. Кто будет нарушать правила, тот будет строго наказан.

Получив столь строгие инструкции, все быстро разошлись искать развлечений. Оказалось, что на пруду есть лодочная станция, мы с Петей, моим помощником на посту, взяли напрокат лодку и уплыли осматривать окрестности. С Петей мы дружили, он был старше меня на год, окончил ветеринарный техникум. Отплыв подальше с глаз замполита, мы искупались, прямо из лодки ныряя в воду. Разве можно удержаться от этого, если ты почти два года не видел воды, и неважно, что погода вот-вот разразится дождем. Накупавшись и наплававшись по пруду, вышли на противоположный берег. Здесь две девушки играли в волейбол, они с радостью приняли нас в свою компанию. Наигравшись в волейбол, мы решили вернуться и посмотреть, как там остальные. Плывем по пруду, в другой лодке, навстречу нам, плывут два сержанта и каптер Тюрин. Петин сержант Виктор сидит на корме и играет на гитаре, а форма на нем абсолютно мокрая. «Наверное, упал случайно с лодки, или Тюрин так пошутил, с него станет». После купания мы проголодались, поэтому сдали лодку, и пошли искать, где бы купить пирожков. У киоска стояли замкомвзвода. И без бинокля было видно, что все они выпили что-то из тех напитков, которые так строго запрещал употреблять Павел Яковлевич...

− У тебя нет денег, пирожков купить? А то мы проголодались, − спрашивает Юра, мой замкомвзвода.

− Есть немного, по паре пирожков сейчас купим.

Заполучив свои пирожки, компания пошла к стадиону.

− Петя, они где-то уже согрелись, нужно и нам поискать, где тут злачное место.

Возле самого леса круглый стеклянный павильон с зазывной вывеской «Шашлыки». Идем туда и находим то, что искали. К шашлыку тут можно заказать грузинский коньяк. Берем по сто пятьдесят и по паре конфет. Не успели мы выпить коньяк и съесть по конфете, как увидели в окно, что все побежали в сторону стадиона. Значит построение, скоро уезжаем.

− Петя, поспешим, а то рота уже строится; не стоит опаздывать, придется подходить к майору с запахом коньяка.

Еще издалека видим, что рота уже построена. Подбегаем к замполиту спросить разрешения стать в строй, он раздосадовано махнул рукой. Становлюсь в строй и начинаю осматриваться, все ли мои солдаты на месте. Все на месте, но рядом со мной почему-то стоит каптер Тюрина. Он все никак не может надеть сапог и, нагибаясь, теряет равновесие. Похоже, он хорошо выпил с сержантами. Чтобы каптер не падал, его держит сзади за ремень замкомвзвода. А Тюрин никак не может понять, почему не надевается сапог. Пока замкомвзвода докладывают о наличии людей, оставляю строй, чтобы забрать свое полотенце, которое я забыл в павильоне, где мы раздевались, но полотенца там нет. Возвращаюсь в строй, Тюрин все еще не может надеть сапог. Пытаюсь помочь Тюрину надеть сапог, нагибаюсь и вижу, что вместо портянки он намотал мое полотенце, к тому же взял сапог моего замкомвзвода, а у того сапоги на размер меньше...

− Замкомвзводам, доложить о наличии людей, − снова приказывает сильно огорченный Павел Яковлевич.

Замкомвзвода докладывают, что все налицо. Павел Яковлевич уже понял, что добрая половина роты пила спиртное. Вся рота смотрит, как за футбольным полем, шофера забрасывают в кузов пьяных. Туда же смотрят замполит и стоящая рядом с ним жена.

− Доложить еще раз о наличии людей, − приказывает майор.

И снова − все налицо. Ситуация становится комической, Павел Яковлевич понял, что ничего не добьется и не узнает прямо здесь фамилий тех, кто же напился до недопустимого.

− Замкомвзводам отвести людей к машинам.

Он даже не стал вести роту сам, видимо боясь, что по дороге кто-нибудь упадет или случится другая неприятность. Сели в машины, здесь уже замкомвзвода очень тщательно пересчитали личный состав, чтобы убедиться, что все на месте. Как только выехали на шоссе, в машинах дружно запели, и совсем не военные песни… А вот и тот самый дом на Вернадского, где живет Павел Яковлевич, машины останавливаются, из кабины вылезает потрясенная жена замполита:

− Павел Яковлевич, а он пьяный, − дрожащим то ли от страха, то ли от возмущения голосом говорит она и показывает на шофера.

Мы тоже потрясены. Если и шофера выпили… Такого еще не бывало. Ягодкин молчит, только поджатая губа выдает его крайнее раздражение. Приехали в Арсенал, за дорогу все уже почти протрезвели, только мокрого Виктора, сержанта второго отделения пришлось в роту тащить. Мокрая форма так и не просохла, его разули и уложили на койку. От тепла ему стало совсем плохо, кто-то вместо тазика подставил ему его же сапог… Только здесь, в роте мы стали понимать, что совершили нечто из ряда вон. Павел Яковлевич, убедившись, что все налицо, быстро ушел домой, а сержанты стали думать, как завтра оправдаться перед командиром роты, как будем смотреть ему в глаза. Ведь выпили практически все, кроме солдат первого года службы, то есть взвода Гурковского и взвода Травина. Утреннее построение, все ждут выхода из кабинета ротного. Ротный выходит из кабинета и молча идет вдоль строя. Смотрит всем в глаза, возвращается на середину строя:

− Больше никаких коллективных увольнений не будет! Развести роту на занятия, − произносит Казаков и уходит в кабинет.

И ни единого слова больше, но всем стыдно за вчерашнее. Вчера все выразили свой протест против замполита, против его запретов, его ханжеского отношения к нам. Но никто не подумал, что за все командир полка спросит с майора Казакова. Если бы роту вывозил в Черемушки ротный, ничего подобного не произошло бы. Гурковский собрал сержантов взвода в офицерской комнате:

− Вот что, дорогой мой, − объявил он Виктору, сержанту второго отделения, − пока я у тебя командир, ты больше в увольнение не пойдешь.

Не напрасно еще год назад Гурковский забрал у меня ефрейтора и перевел его во второе отделение для подкрепления слабого сержанта. Он уже тогда хорошо представлял себе, кто есть кто. Теперь в коллективные увольнения мы ходили только повзводно, и только в театры или музеи. Занимались организацией таких увольнений сержанты, а чаще те, кому хотелось пойти в театр. Мы звонили в театр и договаривались с администратором, на какой день они выделят нам определенное количество мест. Составлялся список, его подписывал ротный, затем майор в штабе, и мы шли на спектакль. Что до Кремлевского Дворца Съездов, то тут даже не требовалось выписывать увольнительную. Сюда мы могли пойти на любой концерт, это был наш «домашний театр».

Через неделю после Новых Черемушек, Павел Яковлевич с группой солдат уехал в шахтерский городок Ясиноватая, что в Донецкой области. Эта командировка была организована по линии шефских связей с местной школой. Школьники прислали в полк письмо и просили о встрече с солдатами нашего полка. Уезжая, Павел Яковлевич запер свой кабинет, чего ротный никогда не делал. Ротный понимал, что ребятам иногда нужно позвонить, ведь у многих уже завелись знакомые в городе. Открыть кабинет замполита не составляло труда: у старшины хранилась огромная связка ключей. Но каково же было наше удивление, когда мы увидели, что Павел Яковлевич запер телефон в несгораемый шкаф. Телефонный провод, словно мышиный хвост, торчал из шкафа. Мы приняли вызов: звонить мы все равно будем, тем более что к сержанту Десятову приехала девушка. Раньше по срочным делам мы звонили через внутренний телефон Управления. Кто-то случайным образом «вычислил», что если набрать 579, то с нашего внутреннего трехзначного коммутатора попадешь на городской коммутатор, дальше нужно набрать номер городского телефона. Но с поста дневального мы звонили только ночью, после отбоя и после того, как ляжет спать старшина. Такое долго в секрете от Первого отдела не удержишь, и номер выхода в город или сменили, или отключили, а найти новый код нам больше не удалось. Из всех сержантов в роте только я имел техническое образование, поэтому ребята попросили меня что-нибудь придумать. А думать тут особенно было нечего. Иду во взвод связи к своему знакомому:

− Толя, ты не можешь дать мне на время телефонную трубку?

− А что ты хочешь с ней делать?

− Замполит уехал в командировку, и телефон запер в сейф. Когда нужно позвонить по срочному делу, мы звоним по телефону ротного. Но он вечерами время от времени позванивает в роту, чтобы узнать, все ли в порядке, и если долго занят телефон, он недоволен.

− Трубку я тебе дам, но не попадетесь вы на этом?

− Нет, трубка будет у меня. Позвоним и уберем.

В тот же день мы купили батарейку для карманного фонаря. Из пружинящих ее лепестков сделали подобие телеграфного ключа. Понадобилось пару часов тренировки, чтобы научиться набирать нужный номер. А когда поднимают трубку, нужно замкнуть провода и отключить батарейку. Так мы звонили все эти дни, пока не было Павла Яковлевича. А сегодня он должен приехать. Я был дежурным по роте и занят проверкой все ли в порядке к приходу ротного. Подошел Десятов и стал просить трубку:

− Завтра моя девушка уезжает, нужно договориться, где мы встретимся.

− Только трубку не оставляй, сегодня он приезжает. Позвонишь и положишь опять ко мне в тумбочку.

− Ясное дело. Я пять минут поговорю, не больше.

Минут через двадцать после этого разговора в роту пришел Павел Яковлевич. Он прошел в свой кабинет, через минуту вышел с трубкой в руках и направился к ротному. Пошел жаловаться ротному, какие мы плохие парни. Но ротный его жалобу не воспринял, замполит быстро вышел от ротного и вернулся к себе, неся через всю роту вопиющее вещественное доказательство. Мы ждали случая, когда майор выйдет из кабинета, чтобы забрать трубку, но забрать трубку нам не удалось ни в тот день, ни потом. Трубку Павел Яковлевич запер, а потом унес домой. Зачем? Видимо в отместку. Мне было неудобно перед Толей за то, что пропала трубка.

− Не переживай, у нас трубок много.

А вот переживания Павла Яковлевича на этом не закончились. В то же самое время стала действовать первая в СССР автоматическая линия телефонной связи между Москвой и Ленинградом. Дневальный ночью открыл кабинет Павла Яковлевича и наговорил с мамой на 36 рублей. Что потом было − рассказывать не нужно. Взыскать материальный ущерб с рядового было нереально, и Павел Яковлевич добился у командира полка пяти суток гауптвахты для телефонного пирата… С того дня замполит, уходя со службы домой, запирал телефон в несгораемом шкафу. Возможно, он и получал от этого моральное удовлетворение, сознавая, что мы больше не сможем звонить с его телефона, но нашего уважения от этого к Павлу Яковлевичу не прибавилось. Каждый в роте знал, что майор Казаков свой кабинет никогда не запирал, и никогда не прятал телефон.

Награда.

1965 год был для нас дважды юбилейным. Отмечалась двадцатая годовщина Победы в Великой Отечественной войне. В связи с этим, Президиум Верховного Совета издал Указ о награждении Юбилейной медалью всех участников войны, работников тыла, имевших правительственные награды, и всех военнослужащие, находившиеся в тот момент на действительной службе. Нас всех наградили юбилейной медалью «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне». Потом всех, уходивших в увольнение, дежурный по части заставлял надевать полученную ни за что награду. Мы приходили к дежурному по части, что называется при орденах а, выйдя из проходной, тут же снимали медаль и прятали в карман. Как-то не лежала душа носить то, чего ты не заслужил.

Второй юбилей был связан с тридцатилетием полка. Вообще-то фактически полк вел свою историю от полка латышских стрелков, которые приехали в Москву вместе с правительством Ленина и обеспечивали охрану Кремля, в котором поселились многие члены правительства. Но когда в Латвии началось революционное брожение, стрелки уехали домой воевать за установление Советской власти. Правительство стали охранять курсанты пулеметных курсов, организованных в Арсенале. Позже эти курсы были преобразованы в Высшее Военное Общевойсковое училище имени Верховного Совета РСФСР. Училище через некоторое время было выведено из Арсенала и организован Кремлевский полк, или войсковая часть 1005. Но за учащимися училища так и закрепилось: «Кремлевские курсанты». Вот, собственно, с этого момента, с 1935 года и ведет свою историю Кремлевский полк. Многим офицерам по случаю юбилея, присвоили внеочередные звания. Гурковский стал капитаном, мы искренне радовались за него, через полгода его переведут в отдел боевой подготовки Управления. Начальник полковой школы сержантов майор Иванов получил внеочередное звание подполковника, хотя пробыл в звании майора всего год. Он ходил с сияющим лицом, словно невеста. Помню, как он докладывал перед строем полковнику Косолапову и в первый раз назвал себя подполковником Ивановым. Володя Черепанов тут же, мгновенно, устранил эту несправедливость, в нашем курсантском понимании справедливости, и установил для Иванова «персональное» звание:

− «Подполковник-мойор» Иванов, − передразнил окающий говор Иванова Черепанов.

Это было настолько метко и остро, что до конца службы я не слышал, чтобы Иванова кто-то из сержантов нашего выпуска за глаза назвал подполковником: так все и говорили окая: «Подполковник-мойор» Иванов. Вручение полку ордена Боевого Красного Знамени затягивалось. Начальнику Управления, генералу Чекалину хотелось, чтобы награду вручил лично Председатель Президиума Верховного Совета Анастас Микоян. Еще больше этого хотел полковник Конев, командир полка очень хотел записать в историю части, − под его командованием, конечно, − такое историческое событие, как посещение полка членом Политбюро, Председателем Президиума Верховного Совета. Казалось, что сама награда стоит меньше этого посещения. Но Микоян в это время был занят в связи с визитом шахиншаха Ирана Мохаммеда Реза Пехлеви. Да и боязнь, что посещение полка бывшим другом Хрущева истолкуют, как попытку склонить полк на свою сторону, исключали такой посещение полка. Ожидание прихода Микояна тянулось несколько дней, понятно, что в полку была напряженная обстановка. Везде наводился образцовый порядок, хотя он и без того в полку всегда был образцовый. Если Микоян действительно придет в полк, то его обязательно приведут в лучшую роту полка. Ранее никогда этим не беспокоившийся Казаков, на этот раз собрал сержантов и скорее попросил, чем приказал, принести в роту комнатные цветы. Он не хуже нас знал, что рядом с Троицкой башней находится оранжерея, где всего одна женщина выращивает все те цветы, которые мы видели перед президиумами съездов и сессий ВС, многочисленных торжественных собраний. Женщина приходила на работу и еще до восхода солнца ухаживала за своими питомцами. Разнообразие и ухоженность цветов нас поражало. Ночью, идя в дозор, мы взяли хранившиеся в карауле ключи, открыли оранжерею, выбрали подходящий для казармы цветок и унесли его в роту. Почему-то мы выбрали пальму, может потому, что мало кто из нас видел ее в природе, а может и потому, что она больше других цветов. Нам тоже нравилось, когда в роте стояли цветы, но бедное растение больше полугода, лишенное правильного ухода и достаточного количества света, не выдерживало. Тогда мы шли за другим цветком. И ни разу эта чудесная женщина не пожаловалась на то, что мы, в принципе, воруем у нее в оранжерее цветы. Почему-то мне кажется, что ей было приятно, что солдаты хотят, чтобы в казарме у них были цветы.

Меня угораздило быть дежурным по роте именно в день награждения полка, я переживал, что не буду присутствовать при награждении. Еще утром в роту пришел дежурный по части, капитан Чемагин. Капитан прошел по роте, стал осматривать тумбочки. Он быстро нашел то, что искал. Это была тумбочка солдата третьего года службы, в которой зубная щетка, паста, бритва и мыло лежали в полном беспорядке…. Он взял тумбочку и понес через всю роту в кабинет майору Казакову:

− Посмотрите, товарищ майор, какой беспорядок, прикажите навести в роте порядок.

Майор Казаков продолжал смотреть в бумаги на столе, не обращаю никакого внимания на Чемагина. Тот постоял немного и, не дождавшись ответа, вышел. Я стою рядом со злополучной тумбочкой, где мыло, бритва и зубная щетка лежали, по мнению капитана, в полном беспорядке и жду от ротного нарекания.

− Что стоишь? Унеси назад эту дурацкую тумбочку. Делать нечего, вот и ходят тут всякие мудаки, тумбочки по роте таскают.

О Чемагине говорили, что он чеченец, хотя никто из нас точно этого не знал, а такое понятие как лицо кавказской национальности тогда еще не существовало, да и было просто невозможно. Капитан, как и многие, попал в полк из пограничных войск, которые тоже входили в структуру КГБ. Ему дали взвод молодых солдат. Капитан Чемагин был строгим и требовательным офицером. В этом я смог убедится сам, попав однажды с ним в караул: он всю ночь, каждой смене делал тревогу, проверяя, как быстро смена одевается, потом не выспавшимся солдатам подолгу читал мораль за то, что они долго поднимаются по тревоге. Чемагин служил в роте, которую создали недавно, командиром роты назначили замполита одной из рот, майора Алаева. Он тоже был кавказец, но в отличие от Чемагина, был человеком совсем другого, невоенного склада, но он очень старался научиться хорошо управлять ротой. Во время одного из построений, Чемагин обнаружил, что один солдат отсутствует в строю. Через несколько минут солдат пришел, и стал спрашивать разрешения у командира взвода стать в строй.

− Идите и доложите командиру роты, что вы опоздали в строй, − не стал выслушивать объяснений солдата капитан Чемагин.

Солдат первого года службы, пришел в кабинет командира роты.

− Товарищ майор, разрешите обратиться. Командир взвода, капитан Чемагин приказал доложить вам, что я опоздал в строй.

− А почему вы опоздали в строй? − спросил его майор и поправил свои очки-велосипед.

− Я встретил земляка, он получил письмо из дому, я заговорился с ним и опоздал, − привел убедительный, с его точки зрения, довод солдат.

− Я вас не про то спрашиваю. Я вас спрашиваю, почему вы опоздали в строй? − снова повторяет свой вопрос Алаев.

− Ну, я же говорю: встретил земляка, мы разговорились про дом, вот я и опоздал.

− Нет, я вас совсем про другоеспрашиваю. Я вас спрашиваю: почему вы опоздали в строй?! − снова настаивал на своем вопросе майор Алаев.

Дата добавления: 2015-07-25