Допризывник. 8 страница

− Взвод! Равняйсь! Смирно! Представляю вам вашего нового командира взвода, капитана Гурковского. А меня переводят в полковую школу, − объявил нам лейтенант.

Они прошли вдоль строя и подошли к замкомвзвода, лейтенант представляет его, следующим стою я. Гурковский явно сильно волновался, принимая взвод. Только когда лейтенант назвал мою фамилию, крупные глаза Гурковского стали от изумления еще крупнее. Он только сейчас увидел меня, он явно не рассчитывал, что в полку судьба снова сведет нас вместе. Я был благодарен судьбе, что снова свела меня с этим замечательным командиром и человеком, и с улыбкой нескрываемой радости смотрел ему в глаза, но мою радость Гурковский явно не разделял. Солдат отпустили, а сержантов Гурковский пригласил в офицерскую комнату. Свою явную обеспокоенность он пытался не показывать. Почему он так тогда волновался, и почему так неожиданно произошел его перевод из школы в роту, я узнал от своего бывшего командира взвода только через сорок лет, когда к сорокалетию нашей встречи я нашел его и написал письмо, которому он был очень рад. Мы повспоминали нашу молодость, два года нашей совместной службы. Иванов, таки, допек его за то, что он продолжал успешно заниматься в инязе, изучать английский, он считал, что офицеру ни к чему знать английский язык. А мне думается, то была обыкновенная зависть, майор прекрасно понимал, что со знанием английского языка Гуковского ждет блестящая карьера, а он не мог допустить, чтобы его подчиненный перерос его, Иванова. А карьера у Гурковского действительно сложилась. Через год его взвод молодых солдат по итогам проверки стал лучшим в полку. Его перевели в отдел боевой подготовки Управления. А в 1972 году направили на работу в Нью-Йорк, в ООН, в русскую секцию переводов, где он проработал четыре года. По возвращении его направляют в Институт разведки. Здесь он защитил кандидатскую диссертацию, стал заместителем директора института, в звании полковника вышел в отставку. Мне было чрезвычайно приятно узнать о таком служебном пути своего командира.

Но пока все это у Гурковского еще впереди. Сейчас мы сидим друг против друга, и я жду неизбежного разговора, который определит наши дальнейшие отношения.

− Ну, что Гуцко, как будем дальше служить? Забудем все старое и начнем все сначала? Или будем продолжать старую историю?

− Давайте начнем все сначала, товарищ капитан, − и мы испытующе посмотрели друг другу в глаза.

Теперь все зависит от того, каким сержантом я окажусь, не подведу ли своего командира. Наш взвод был укомплектован солдатами первого года службы, их нужно было учить всему с нуля. Пошли полковые будни. Уже через неделю Гурковский забрал у меня ефрейтора и перевел его во второе отделение, где был сержант слабее. А это говорило о том, что он полностью доверял мне, был уверен, что я справлюсь при любом ефрейтором. Это было лучшей похвалой и поддержкой, хотя он не сказал мне по этому поводу ни единого слова.

Насколько же они были все совершенно разные, мои солдаты:

Шаронов − крупный увалень, сибиряк, земляк К.У.Черненко. Старательный, исполнительный, он с трудом заучивал наизусть массу информации. Я предложил ему попробовать свою личную методику: учить вслух. И это помогло.

− Товарищ младший сержант, вы только не думайте, что я ленюсь и не учу, − взволнованно убеждал он меня. − Я обязательно все выучу к сроку.

Этого парня нужно было только вовремя подбодрить, подсказать, поработать чуть больше, чем с другими. Он перекрывал все старанием, а я помогал ему незаметно, деликатно, не нажимая и не торопя. И проблем с ним у меня не было.

Следующим в строю стоит Чеплагин, он из Костромы. Способный, схватывающий все на лету. Особенно легко ему давались гимнастика и стрельба. У меня с ним никаких трений не было, но если он попадал в наряд или караул с другим сержантом, каждый раз возникали проблемы. Однажды вызывает меня Гурковский:

− Как у тебя Чеплагин? Выполняет твои приказы, не спорит?

− Да. У меня к нему претензий нет, один из лучших в отделении.

− Мне пожаловался начальник караула, что он чуть не подрался с сержантом. Не признает других сержантов и все. Разберись с ним, иначе это добром не кончится.

Вечером, перед отбоем, без посторонних спрашиваю:

− Толя, в чем дело, почему на тебя жалуются другие сержанты? Меня это удивило, у нас с тобой никогда не было никаких недоразумений, наоборот, я считаю тебя одним из лучших солдат в отделении.

− А почему они со мной так, таким тоном … Вы никогда на меня не кричите.

Что я мог возразить ему, ведь я был точно таким же: никому не позволял себя оскорблять. К этому разговору я уже выяснил у его земляков, что он дома был лидером в дворовой компании на своей улице. Тут нужны были серьезные козыри, его нужно было чем-то заинтересовать.

− Послушай, Толя. Я буду твоим командиром отделения только год.

− Это почему же? − не понял он.

− Через год я стану или замкомвзвода, или еще куда назначат, но в отделении я точно не останусь. Мне не нужны никакие неприятности из-за тебя. Давай договоримся так: ты служишь этот год без единого замечания, а я гарантирую тебе, что ты поедешь в отпуск. Ты же захочешь через год поехать в отпуск?

− Конечно, захочу, − оживился он. − А это точно?

− Если у тебя будут отличные результаты, а ты способен на это, и не будет замечаний по службе и дисциплине, ты поедешь в отпуск, можешь мне верить. Ну что, договорились?

− Я постараюсь, − мысленно он был уже там, дома.

Может ему, во что бы то ни стало, нужно было увидеться со своей девушкой? Не знаю, но после этого разговора парня словно подменили, он и в отделении стал лидером. Через год он поехал в отпуск, а по возвращении получил звание ефрейтора и стал пулеметчиком отделения. Из него мог бы получиться прекрасный сержант.

Третий в строю Вервекишко. Это − нашего местного, взводного масштаба, солдат Швейк. Эдакий недотепа себе на уме. К нему невозможно было подступиться с обычной логикой. С ним проблем особых тоже не было, но мороки − больше чем хотелось бы. Однако, на общем уровне, который уже сложился в отделении, он не мог позволить себе того, что осудили бы его сослуживцы. В один из караулов, ночью, Гурковский разрешил нам подняться на Спасскую башню, чтобы посмотреть вблизи Куранты.

− Только смотрите, аккуратно, не наделайте звону, − наставлял капитан.

Но наставления эти были напрасны, Вервекишко умудрился-таки зацепиться за один из множества тросов, идущих к колоколам. Это, наверное, был единственный случай за все время существования Курантов, когда они пробили не вовремя…

В другой раз Вервекишко стал причиной большой головной боли для меня лично. Так случилось, что в день отъезда роты из лагеря я остался за командира взвода. Гурковский уехал сдавать экзамен в иняз, а замком взвода с несколькими солдатами уехал на соревнования. Взводный очень просил меня внимательно проследить, чтобы никто ничего не забыл при отъезде. Когда рота уже была построена на плацу в ожидании машин, я пересчитал оружие. У нескольких солдат было по два автомата, они взяли оружие отсутствовавших. Все оружие было на месте, но не хватало одного магазина. Я поднялся в казарму, просмотрел все пирамиды, магазина не нашел, вернулся, снова всех попросил проверить подсумки. Магазин не нашелся, я снова поднялся в казарму, но магазин исчез. Приехали в полк, снова все пересчитываю, одного магазина нет.

В понедельник приходит взводный, я докладываю ему, что недостает одного магазина. Он, видя, как я переживаю из-за того, что не справился с задачей, на меня возложенной, говорит:

− Не переживай, у меня друг работает на оружейном заводе, я позвоню ему, он достанет магазин и выбьет те же номера. Когда я был еще курсантом, на учениях у нас танк переехал через пулемет, ствол в дугу изогнулся. Через неделю нам ребята изготовили новый ствол, и номера набили какие нужно.

На этом и порешили. А через несколько дней, я замещал заболевшего химинструктора роты и проверял состояние противогазов. Достаю каждый противогаз и внимательно его осматриваю. Дохожу до пирамиды своего отделения. Открываю противогаз Вервекишко, и… достаю пропавший магазин. Он ухитрился запихнуть его в противогаз. А я несколько раз весь взвод просил все просмотреть, потому, что не мог магазин никуда деваться. Но, когда имеешь дело с таким солдатом, как Вервекишко, то все возможно…

Следующий Пичугин. Про него могу сказать только, что за весь год к нему не было ни единой претензии. Он был исключительно прилежный и старательный. Через год майор Казаков взял его к себе писарем роты.

Тарасов отличными физическими данными не обладал. Ему трудно давалась гимнастика, но его все время подстегивало собственное самолюбие, он не хотел отставать от всех. Не мог он позволить себе быть слабее других, а я деликатно помогал ему в этом.

Последним в строю стоял Козырев, он из Ленинграда и выделялся своим уровнем кругозора, что было естественно. Вырасти в Ленинграде или в Йошкар-Оле, как говорят одесситы: две большие разницы. Свой невысокий рост Козырев перекрывал еще большим самолюбием, чем Тарасов. Оба они через год были избраны в Комитет комсомола полка.

Прошло не больше месяца, я заметил, что тот уровень требований, который я предъявлял к отделению, стал предметом обсуждения между солдатами. Я собрал отделение и завел такой разговор:

− Если вы считаете, что я хочу выслужиться и поэтому с вас строго спрашиваю, то вы ошибаетесь. Мне в армии карьеру не делать, я пришел, так же как и вы, отслужить свои три года − и домой. Мне, как и вам, служба медом не кажется, я тоже, как и вы, жду дембель. Но раз меня призвали на службу, да еще в такую часть, значит, я должен отслужить честно и добросовестно, отслужить на том уровне, который требует наша служба. Так я служил в школе, об этом говорит мой знак «Отличника», и так буду требовать с вас. Лишнего ничего с вас я не требую, наоборот, там, где можно, я буду беречь вас от ненужной муштры и шагистики. Но сачков в отделении я не потерплю.

Вижу по глазам, что они не ожидали такого откровенного разговора. Молчат, только переглядываются между собой. С этого разговора все мои требования выполнялись не только без ропота, но с охотой и старанием. Они поверили мне, моей искренности. Они поняли, что я один из них, только старше на целый год службы, а потому опытнее; что все, чего я от них хочу, это научить их всему тому, чему научили меня.

В один из дней ротный приказал сержантам надеть рабочие шинели (бушлатов у нас не было) и повез нас, на стрельбище. Мы должны ознакомиться с новыми упражнениями по стрельбе, которые в тот год были введены в полку. Занятия проходили несколько часов, нужно было проработать упражнения для всех трех годов службы. Ведь всему потом сержант должен научить своих солдат. Стрельбы уже закончились, и майор Казаков подводил итоги занятий. К строю подходит полковник Косолапов. Остановился рядом с ротным, послушал немного и, вдруг налетел на меня словно коршун:

− Какой из вас получится командир! Чему вы можете научить своих солдат!?

Я опешил. Ничего не понимаю, вижу − в недоумении и ротный.

− В чем дело, товарищ полковник? − спрашиваю, не придумав, как спросить поделикатнее.

− Как в чем дело! Вы стоите в строю, а у вас эмблемы нет на шинели, − еще выше подняв тон, возмущался полковник.

− Товарищ полковник, мы только что закончили занятия. Во время стрельб эмблема оторвалась, − стараясь быть спокойным, пытаюсь объяснить полковнику.

− Что значит оторвалась?! Вы должны постоянно следить за этим. У вас всегда должны быть запасные эмблемы в кармане. Как только оторвалась, вы тут же должны прикрепить новую. Приведите себя в порядок! − с негодованием приказывает мне полковник.

Напротив меня, позади полковника, стоит ротный. С немым вопросом смотрю ему в глаза, он смотрит на меня, но ни один мускул не дрогнет на его лице. Мне кто-то уже протягивает запасную эмблему; оказывается и на самом деле есть такие, кто носит с собой запасные эмблемы, а я вот не додумался. С непроницаемым лицом, неспешно снимаю с плеча автомат, кладу его на снег перед собой. «Никогда, понимаешь, никогда, ни при каких обстоятельствах не спорь с командиром…». Затем снимаю противогаз, кладу его рядом, расстегиваю ремень с подсумками, кладу сверху и, не торопясь, очень тщательно прикрепляю эмблему на правый лацкан. «Не спорь − что бы он тебе ни приказал…». Краем газа вижу, что полковник уже кипит внутри, но стоит и ждет. «Он все равно заставит тебя выполнить приказание…». Так же неспешно, и очень тщательно, проделываю обратную процедуру, расправляю складки на шинели под ремнем, беру на плечо автомат и, вытянувшись в струнку, громко докладываю:

− Товарищ полковник, ваше приказание выполнено, − и снова бросаю взгляд на ротного. Он по-прежнему стоит с непроницаемым лицом.

− Вот теперь совсем другое дело! − и полковник удовлетворенно и отходит.

− Гы-гы-гы! Как он тебя отчистил! − говорит, стоявший рядом со мной химинструктор и комсорг роты.

− Молчи! Он такой же дурак саратовский, как и ты! − резко дал ему отпор майор Казаков, и продолжил разбор стрельб.

Больше никто не сказал на эту тему ни слова, за всю дорогу, до самой Москвы.

Через несколько дней рота приедет в лагерь, и мы будем проводить стрельбы. На огневом рубеже, в окопе, мои солдаты Тарасов и Пичугин. Они поразили первую мишень и ждали появления второй мишени. Но вместо мишени появляется крупный заяц-русак и бежит поперек поля к лесу. Ротный мгновенно загорелся охотничьим азартом, он метался по огневому рубежу в поисках оружия. Подбегает ко мне:

− Дай, дай автомат! − а в глазах горит огонь азарта.

− Да у меня нет патронов.

Ротный метнулся к солдатам, дожидавшихся своей очереди выхода на огневой рубеж.

А заяц неспешно бежит к лесу, видимо удивленный нашим свистом и гиканьем.

− Что вы смотрите, стреляйте по зайцу, − говорю я своим солдатам. Пичугин давно уже был готов это сделать, но без команды не решался. Он быстро прицелился и дал очередь. Я видел, что пуля взбила фонтанчик снега прямо перед зайцем. «− Значит, вторая пуля должна попасть в зайца» − но заяц добежал несколько метров до леса и скрылся.

− А ну-ка, сбегай посмотри, не может быть, чтобы он не попал, − посылает ротный ефрейтора, который работал на показе мишеней и жил тут же, на стрельбище. Ефрейтор надел лыжи и пошел принести подстреленного, по мнению ротного, зайца. Стрельбы прекратились, пока ефрейтор не вернулся.

− Убежал. Плохо ваши солдаты стреляют, − сказал ефрейтор с издевкой и полез на вышку показывать мишени.

Когда рота была уже в лагере, на посту дневального зазвонил телефон, ефрейтор просил передать майору Казакову, чтоб он приглашает его на жаркое из зайчатины…

− Так все-таки мы его подстрелили?

− Да он за ближайшим кустом лежал…

Я добросовестно передал слова ефрейтора майору.

− Вот раз…ай! Но молодец, сообразил, − оценил ротный солдатскую смекалку.

Мое отделение было на хорошем счету, но иногда случались какие-то мелкие просчеты и у меня. Ротный собрал офицеров и сержантов в офицерской комнате, предполагался разбор полетов…. Сурово глядя исподлобья, он высказывал свои претензии к одному из сержантов первого взвода, там были допущены серьезные упущения. Дошла очередь и до меня. Уже хорошо распалившись, ротный стал распекать меня за какую-то мелочь, его громовой голос заполнял всю комнату. Я сидел на диване рядом с Гурковским, он искоса пристально смотрел на меня, оценивая мою реакцию. Ротный стоял перед нами и продолжал разнос. Во мне вскипал протест: несоразмерность разноса моему упущению, и тона, каким это делалось, были очевидными. Я готов был уже оборвать его, как вдруг, Гурковский, выбрав момент, когда ротный переводил дух, негромко так, говорит Казакову:

− Товарищ майор, с ним не нужно разговаривать таким тоном. С ним нужно говорить спокойно, тогда он все поймет, и все сделает как нужно.

Ротный от неожиданности смотрел то на него, то на меня, то обводил взглядом всех присутствующих, словно призывая их в свидетели. Напряженное молчание повисло в воздухе. «− Сейчас достанется по первое число и взводному, и мне». Я приготовился уже к большой неприятности, но ротный постоял молча, глядя себе под ноги, и… продолжил высказывать свою претензию ко мне негромким, спокойным голосом. Он был хорошим командиром, и понял взводного. Это было единственное недоразумение между нами, я старался не давать повода ротному для выговоров. Мое уважение к майору Казакову после этого случая стало еще больше, а его профессиональный авторитет только укреплял это уважение. Требовательность Казакова определялась исключительно его высоким профессионализмом, и это все в роте понимали. Все роты по очереди на месяц выезжали для занятий по тактической подготовке и стрельбе в тренировочный лагерь в Купавну. Пятая рота была тем подразделением, на котором показывалось всему Управлению, как образцово нужно выполнять то или иное тактическое действие. На этот раз мы должны были сначала отработать сами, а затем показать встречный бой при нападении противника на роту во время марша. Это непростое дело, в секунды развернуть роту в цепь и атаковать противника. Интервал в цепи − десять-двенадцать метров, значит, фронт составит больше километра. Цепь должна быть ровной, немедленно нужно открыть прицельный огонь по противнику, который устроил засаду. Но поначалу никак не получалось слажено все сразу. То те, кто в середине цепи вырывались вперед, не дожидаясь, пока развернуться фланги, то забывали открывать прицельный огонь, дожидаясь дополнительной команды. Ротный терпеливо и доходчиво разъяснял, что встречный бой очень быстротечный, от скорости и слаженности действий всей роты в целом, зависит результат боя. Погода не способствовала занятию, колючий ветер со снегом залеплял глаза, не позволял хорошо слышать команды. Ротный никак не мог добиться от нас того, что ему было нужно. В очередной раз идем вперед, пробивая в глубоком снегу лыжню, косой снег залепляет глаза, уши, снегом забито все. Снова команда:

− Ро−тА−А! Противник справа! Цепью! В атаку, вперед! − гремит над полем голос ротного.

Изо всех сил разбегаемся, чтобы рассредоточиться в цепь. Но и на этот раз цепь снова неровная, кто-то сбился в кучу, кто-то забыл вести огонь. И вдруг, на все огромное поле, как гром небесный:

− Ро-тА-А!!! Отставить!!!

Все мгновенно остановились и удивленно смотрят на ротного. Откуда у него взялся мегафон?! Ведь не было. Но никакого мегафона нет, просто ротный недоволен нами.

− Рота! Строиться, − снова прогремело над полем.

Мы видели, как кипел наш ротный. Он таким же громовым голосом, чтобы все слышали, но без грубостей, еще раз объяснил все наши действия. Нам почему-то стало до чертиков неловко, он был небольшого роста, говорил с ротой не то, чтобы сурово, но строго, четко и кратко. Его всегда надо было слушать в оба уха. Он не любил повторять, а тут пришлось неоднократно…

− Вы все поняли? − спросил он, уже поостыв. − Тогда повторим еще раз.

И удивительное дело, на этот, и последующие разы, все стало получаться слаженно и быстро. Все успевали развернуться, держать равнение в цепи, вести интенсивный прицельный огонь по условному противнику. Показ прошел тоже безукоризненно, рота получила благодарность от начальника Управления генерала Чекалина. А мы поняли тогда, что быть командиром, это не только надеть погоны на звездочку больше, а уметь в любых условиях добиться от подразделения безусловного выполнения поставленной задачи.

На осенней, итоговой за год, проверке, рота заняла первое место в полку. Это значило, что из нашей роты поедут в отпуск двенадцать человек. За второе − десять человек, за третье − восемь. Остальные роты могут предоставить отпуск только четверым. Вот он главный стимул и главная награда для каждого солдата. Какой солдат не мечтает поехать в отпуск?! Пусть даже на эти кроткие десять суток. Штаб уже приготовил все необходимые документы по итогам проверки и в понедельник утром командир полка должен был подписать приказ. В роте уже давно сержанты с командирами взводов определили, кто поедет в отпуск. Взвод Гурковского занял первое место, как лучший взвод полка, а мое отделение стало лучшим во взводе. Поэтому из взвода должны были поехать в отпуск трое. Я, как и обещал Чеплагину, предложил его кандидатуру. Гурковский представил к награждению отпуском и мою кандидатуру. Майор Казаков обычно не вмешивался в эти дела, конечно, если у него не было к кандидату на отпуск никаких претензий. Предполагаемые отпускники уже готовили чемоданы. Но случилось то, чего никто не ожидал.

От роты на стрельбище был командирован рядовой Кочетков. Все завидовали Кочеткову: не жизнь, а малина, приготовил мишени, подмел стрельбище и гуляй себе, где хочешь. Рядом деревня, в пятнадцати минутах ходьбы озеро, кругом сосновый лес. Курорт, да и только, никаких тебе командиров, до утра сам себе хозяин. Только будь к девяти утра, когда начинаются стрельбы, на месте. У Кочеткова в Ногинске жил родной дядя. Это в тридцати километрах от Купавны, и он решил в субботу поехать к нему в гости. На стрельбище оставался ефрейтор, договорились, что к вечеру в воскресенье Кочетков вернется. Но он не вернулся ни вечером, ни в понедельник утром. Приехал старшина, начальник стрельбища, и ефрейтор ему все рассказал. В тот день стрельбы не проводились, и старшина решил подождать еще немного. Вот уже десять, одиннадцать, а Кочеткова все нет, и старшина стал думать, что с парнем случилось что-то плохое. Больше ждать было нельзя, и он доложил командиру полка, что пропал солдат. В двенадцать Кочетков вернулся, а командир полка отозвал уже подписанный утром приказ, и рота, за самовольный уход из расположения части рядового Кочеткова, с первого места переместилась на последнее. Вообще серьезных нарушений в полку было одно два в год, не больше. В этот раз только наша рота имела нарушение. Это значило, что восемь человек не поедут в отпуск. Теперь рота в напряженно ожидала решения командира роты, кого он оставит в списке, а кого исключит. Кочетков был с первого взвода, значит, первый взвод и пострадает в первую очередь. У них в отпуск никто не поедет. В каптерке у старшины собрались сержанты и стали обсуждать сложившуюся ситуацию. Все пришли к единому мнению: идти к майору Казакову и сказать, чтобы Кочеткова не возвращали в роту, и даже в полк.

− Мы не можем поручиться за его безопасность. Предполагавшиеся отпускники ему не простят, а это новые неприятности для роты.

− Хорошо. Я напишу рапорт командиру полка, − как всегда лаконично ответил ротный.

На следующий день он сообщил роте, что рядовому Кочеткову командир полка объявил десять суток гауптвахты. В полку своей гауптвахты не было, поэтому его отвезли в гауптвахту Московского гарнизона. Там наших, чрезвычайно редких, «посетителей» обслуживали особенно радушно… Пока Кочетков сидел на гауптвахте, штаб подготовил документы о переводе его в другую часть, в Кемеровскую область. Оказывается, на самом деле из полка только одна альтернатива − Кемеровская область, охранять ЗэКа. Через десять суток старшина собрал вещи Кочеткова, сложил их в вещмешок и отнес в проходную, в роту его не пустили. Да и не с кем ему здесь было прощаться. Такой ценой заплатила рота и Кочетков за один день самоволки. Мы с Чеплагиным остались в списке отпускников. Не знал я тогда, как тяжело будет возвращаться из отпуска и снова погружаться в армейский быт.

К счастью, не все происшествия в роте заканчивались так печально. Другое происшествие в роте имело совсем другие последствия. Произошло это в октябре, в последние дни правления Хрущева. Напряженная обстановка в Политбюро, атмосфера заговора висела в воздухе, и Хрущев это чувствовал, он стал нервным, быстро уставал. Не раз мы из окна видели, как Генсек выходил в сквер и, заложив руки за спину, быстрой походкой долго прогуливался. Шаг его постепенно становился не таким стремительным, он снова возвращался к себе в кабинет и продолжал работать. Бывали дни, когда такую сцену мы видели по несколько раз в день. Рота была в карауле, день подходил к концу, когда позвонили из Управления в штаб и сделали выговор за плохое несение службы на одном из постов, требовали наказать провинившегося. Оперативный дежурный по Управлению записал замечание по службе в ведомость караула. А это происшествие чрезвычайное, с серьезными последствиями и для провинившегося солдата, и для всей роты. Это значило, что рота уже ни при каких условиях не займет по итогам ближайшей проверки призового места. А случилось вот что. Уже когда доступ в Кремль был прекращен, неожиданно вышел из первого корпуса Хрущев, он вел за руку ребенка лет пяти. Солдат представился, как полагается по инструкции. Но Генсеку хотелось с кем-то поговорить, отвлечься от своих проблем, и он стал расспрашивать постового:

− Как тебя зовут? Ты откуда сам? Как там дома родители, что пишут? − задавал он один вопрос за другим.

Солдат, быстро сориентировавшись, отвечал на все вопросы спокойно, толково, совсем не как Генсеку, а как хорошему собеседнику. Личная охрана стояла в стороне и нервно наблюдала эту «дружескую» беседу, но подойти никто не имел права без ситуации, когда потребовалось бы вмешательство охраны. Хозяин не любил, когда охрана чрезмерно ограничивала его свободу, он не раз делал такие общения в самый неожиданный момент, что создавало для охраны большие трудности. Они нервничали, ведь солдат был при оружии. А личная охрана для того и личная, что она никому не доверяет, даже нам, тоже обеспечивающих охрану тех же лиц. У каждого своя задача и свои обязанности.

− А я вот с внуком вышел погулять. А ты еще не женат? Нет? Ну, еще успеешь. А после службы собираешься учиться? − продолжал расспросы Генсек.

− Да, конечно. Хочу в политехнический поступать.

− Молодец! Учиться обязательно нужно.

Подъехала «Чайка», Хрущев сел в машину и уехал. А дежурного с поста тут же сняли.

− Ты что себе позволил!? Ты с кем разговаривал, он тебе ровня?! − стал резко выговаривать ему оперативный дежурный.

− А как я должен был разговаривать? Он спрашивал − я отвечал.

− Ты должен все делать по Уставу. Отвечать «Никак нет», и «Так точно».

Утром вся рота в напряжении ждала прихода ротного. Как мы будем смотреть ему в глаза? Снова такой срыв. Прямо черная полоса какая-то... За несколько минут до построения − звонок в штаб по «вертушке»:

− С вами говорит старший референт Никиты Сергеевича. Вчера во время прогулки он разговаривал с солдатом...

− Да, да, мы уже знаем, мы в курсе...

− Ему очень понравился парень: токовый, хорошо отвечал на все вопросы, Никите Сергеевичу было приятно с ним пообщаться. Так вот, он просит, чтобы парня поощрили отпуском домой, на десять суток.

− Есть предоставить отпуск на десять суток!

Разговор этот, через писарей, мгновенно стал известен в роте. Невероятное напряжение сменилось таким же невероятным хохотом. А солдат уже на второй день поехал домой. Неисповедимы пути твои, Господи…

Служба.

Незадолго до окончания школы нас повезли в Кремль, чтобы мы в качестве стажеров, постояли на посту вместе с опытными дежурными (часовой у нас для благозвучности назывался дежурным поста), и получили минимальное представление, что же такое служба. Словом служба мы определяли именно караульную службу. Все остальное предполагалось только обеспечивающим надежность и безупречность этой службы. Солдатам третьего года делались снисхождения: при уборке расположения роты, их не посылали в наряды на кухню, старшина не требовал, чтобы у них в тумбочке туалетные принадлежности лежали в строго определенном им порядке. Но за службу с солдат третьего года службы спрос был еще строже, чем с остальных. Именно они обязаны передавать опыт молодым и прививать им лучшие традиции полка.

Мне выпал пост под аркой входа в спецкухню ЦК и Совмина. Пост совсем не сложный и работы тут немного. Утром пропустить несколько поваров, днем пропустить машины, приезжающие за обедами, а вечером − уходящих домой поваров. Старшим на посту был ефрейтор третьего года службы, он кратко комментировал в течение дня ситуации, возникавшие на посту, рассказывал, на что нужно обращать особое внимание. Главное, что я вынес полезного за тот день службы, это то, что на посту не нужно суетиться. На посту − ты полный хозяин, кто бы перед тобой ни стоял. Об этом надо помнить всегда, но нужно все делать быстро, но быть деликатным, и не оскорблять никого излишней подозрительностью.

− Какие есть вопросы? − спросил Гурковский, когда я, придя с поста, доложил ему, что пост сдал, и что на посту за время несения службы никаких происшествий не было.

− Есть один вопрос, товарищ капитан.

− Какой? Докладывайте.

− Все повара, когда идут домой, несут по две тяжеленные сумки. Что тут делать?

− Ничего не делать, − Гурковский усмехнулся моей наивности. − Если несут уверенно, то ничего не говори. Ну, а если нагрузились так, что несут с трудом, то останови, и очень вежливо скажи, чтобы в следующий раз так много не нагружались, − продолжая усмехаться, закончил он.

Дата добавления: 2015-07-25