Ь iiiiTi 3 страница

Но, может быть, поддержка и наблюдение педагога как условие успеха лучше выдерживают критику? Увы. Слишком многие музы­канты взбирались на Парнас вполне самостоятельно: Берлиоз и Глинка, Бородин и Мусоргский, не говоря уже о композиторах эст­радного жанра, таких как В;Соловьев-Седой в России и Э.Берлин в США, а также многие исполнители, например, пианисты Констан­тин Игумнов и кумир XX века Святослав Рихтер прошли период раннего становления без всяких педагогов, а в ряде случаев обходи­лись без них и позднее. Не говоря уже о том, что далеко не все музы­кальные таланты, если даже и имели учителей, были ими довольны — слишком многие секреты профессии, как, например, И.Менухин или А.Рубинштейн, они открывали для себя сами. Так что утверж­дение «политкорректных психологов» о том, что выдающиеся ком-

специальных способностях

позиторы с детства купались в профессорской любви, более чем преувеличено. Руководство педагога, равно как и поддержка роди­телей, объявленные обязательными условиями успеха, таковыми вовсе не являются.

Не лучше обстоит дело и с вечной дилеммой курицы и яйца. И здесь ахиллесовой пятой демократов от психологии становится их главный тезис — люди, добившиеся выдающихся успехов, выдаю­щиеся трудоголики. Верно. Но почему? Оттого ли человек показы­вает выдающиеся результаты, что трудолюбив, или оттого он трудо­любив, что талантлив? Авторитетный американский психолог и знаток психологии одаренности Э.Виннер часто говорит о том, что одна из самых больших загадок таланта — это загадка сверхвысокой мотивации. Талант заставляет музыканта пробовать десятки вари­антов звучания, математика исписывать горы страниц в поисках на­илучшего доказательства, а художника совершенствовать компози­цию и цветовое решение уже написанной картины. Стремление к идеалу ведет за собой талант, откуда и рождается его гигантское трудолюбие. Тем более, что в демократическом обществе, где детей не принято принуждать к занятиям, нет никакой возможности до­биться от среднего ребенка того же «драйва», той же преданности делу, которые без всяких понуканий выказывает талант. Мотивация и талант связаны столь интимной связью, что демократам от психо­логии не удается разорвать ее — время, потраченное на занятия, ока­зывается в прямой зависимости от силы и устойчивости мотивации, являющейся, в свою очередь, признанным компонентом таланта.

Пока, несмотря на эпатаж, «группе Эрикссона, Слободы и Хау» не удается прорвать оборону традиционной психологии, признающей талант не культурным мифом, а психологической реальностью. Фор­мула «чем больше время тренировок — тем выше результат» не рабо­тает даже в спорте — смотря кто тренируется, возражают специалис­ты в своих публикациях. Поддержка родителей далеко не всегда ока­зывается обязательной для будущего гения, а помощь педагога жиз­ненно необходимой. Нападая на своих «демократических» оппонен­тов, Э.Виннер любит уколоть их явно предвзятым выбором приме­ров. Очень уж привязаны они к классической музыке и спорту... А как же наука, когда на одной и той же университетской скамье и у тех же профессоров учатся Нильс Бор и сельский учитель физики; или поп-и рок-музыка, где одни, играя в гараже на гитароподобных досках, вы­рываются в Beatles и Led Zeppelin, а другие не востребованы далее своего подъезда? Если же обратиться к опыту российских специаль­ных музыкальных школ, то придется убедиться: при равной строгос-

v/ специальных способностях

ти педагогов и родителей, которые Церберами стоят над каждым уча­щимся, успехи учеников этих школ весьма и весьма неравны —- наря­ду с выдающимися солистами, такими как Гидон Кремер или Евге­ний Кисин, там учились средние оркестровые музыканты и рядовые преподавательницы музыки, хотя из сил выбивались практически все — иного в этих школах не дано.

Попытка «демократического прорыва» в психологии конца XX века лишний раз подчеркивает зависимость науки от общественных потребностей, особенно если речь идет о столь чувствительной сфере как психология одаренности — слишком зависит от этой области на­уки психологический комфорт каждого члена общества! Превраща­ясь в общественное мнение, научная психология одаренности способ­на и наносить раны и лечить их, утешая наше самолюбие или тревожа его. Идеология и культура создают научные мифы, под невольным влиянием которых находится и научное сообщество: эпоха Возрожде­ния, барокко и век Просвещения были одержимы идеей воспитания и созидания — эти эпохи культивировали чувство всесилия и богоподо-бия, которые они усматривали в умении человека подчинить себе Природу. Романтический XIX век создал философию сверхчеловека, во многом популярную и в XX веке. На ее волне образ гения вознес­ся высоко над простыми смертными, и высшие достижения человече­ства считались следствием божественной одаренности и изначально­го превосходства одних над другими. На пороге Третьего тысячеле­тия человечество одержимо идеями политкорректное™ — они про­диктованы страхом перед социальными потрясениями, перед бунтом толпы. Но теория «deliberate practice» не выдерживает не только на­учных контраргументов, но и возражений на уровне здравого смыс­ла, и ее создатели, провозгласив талант мифом, желали эпатировать общество, поставив под сомнение едва ли не очевидное. Призыв же Э.Виннер «не путать науку с политикой» всегда актуален, особенно если речь идет о психологии способностей, столь тесно связанной с человеком и обществом.

ГЕНЕАЛОГИЯ И ТАЛАНТ

Способности и талант, как предполагает традиционная психоло­гия, не формируются, а даруются свыше. Врожденность таланта ни­что не может отменить, и рядом с этой истиной совсем уж тривиаль­ной выглядит «гигиена труда», предписанная таланту — много рабо­тать и неустанно совершенствоваться, дабы показать себя в полном

\§у специальных способностях

блеске. Однако означает ли врожденность таланта его наследствен­ную природу? Можно ли сказать, что у талантливых родителей обя­зательно должны быть талантливые дети и что предки таланта непре­менно тоже талантливы?

Статистический анализ, проведенный Дином Симонтоном, сви­детельствует об обратном: понятие «врожденный» не тождественно понятию «унаследованный от родителей». Талант — структура мно­гокомпонентная и многосоставная, и чем больше составляющих в нее входит, тем труднее все их получить при рождении вместе с родитель­скими генами. «Семейная наследственность таланта, - пишет Симон-тон, - снижается по мере того как достижения в данной области тре­буют все большей многосоставности — вероятность унаследовать всю требуемую конфигурацию психических свойств становится все мень­ше»¹. Иными словами, если для таланта адвоката требуется аналити­ческий ум, ораторское дарование, да еще желательно и личное обая­ние, то потомки адвоката скорее унаследуют лишь что-то одно: как при разделе «имущества» между наследниками, сын получит только аналитический ум, а дочь — только вербальные способности. Опира­ясь на это генетическое «наследство» они, конечно, сумеют стать ад­вокатами, но уже не такими блистательными как их отец. Вот почему вполне справедливо народное наблюдение по поводу детей гениаль­ных людей: «На детях природа отдыхает». Так и есть, поскольку унас­ледовать весь блистательный комплекс одаренности своего великого предка статистически почти невозможно.

Но зато в случае, если род накопил некоторое количество способ­ных людей в том или ином направлении, появление выдающегося та­ланта возрастает: он соберет «жатву» с большого наследственного «поля». Исследователи музыкальных способностей Р.Шутер-Дайсон и К.Гэбриэл свидетельствуют: «Вероятность появления очень музы­кального ребенка составит 86%, если оба родителя одарены, 60% — если только один из них наделен музыкальным дарованием и 25% в случае немузыкальности обоих родителей». В последнем случае, предполагают авторы, «способности могли быть унаследованы от бо­лее дальних родственников»².

Многокомпонентность таланта, его принципиальная гетероген­ность (многосоставность, неоднородность) дают возможность это объяснить: например, слуховые данные ребенок мог унаследовать от отца, который, не имея ничего кроме них, вполне музыкален, но та-

¹ Simonton, D. (1999). Talent and its development: An emergenic and epigenetic model. Psy­
chological Review, 106, 3, p.446.

² Shuter-Dyson, R. & Gabriel, С (1981) The psychology of musical ability. London, p.177.

у специальных способностях

лантом все-таки не обладает. Мать может выделяться музыкальным чувством, большой музыкальной интуицией, но и только; материн­ская музыкальная интуиция у ребенка превратится в страсть к музы­ке, питающую его мотивацию к музыкальным занятиям. А, скажем, от двоюродной тети ребенок унаследовал выдающиеся артистические способности — она могла быть самодеятельной певицей со средними музыкальными данными, но иметь природное чувство сцены. И вот ребенок потенциально готов к музыкально-исполнительской дея­тельности, собрав «с миру по нитке». Естественно, вероятность полу­чить в подарок от природы весь музыкальный букет будет тем мень­ше, чем меньше у ребенка музыкальных родственников.

Вместе с тем, в живой природе ничего исключить нельзя: ведь на­следственные признаки могут проявиться и через несколько поколе­ний, и не по прямой линии. В этом случае, глядя на своего сына, выдающегося композитора, его мать — учитель словесности без вся­кого слуха и отец — инженер без какого-либо интереса к музыке мо­гут лишь пожать плечами: они же не помнят своего двоюродного прадедушку, который игрой на балалайке смог пленить двоюрод­ную прабабушку. Именно так обстояло дело в семье пианиста Арту­ра Рубинштейна, где ни один из родственников не интересовался музыкой: мальчика отдали учиться по его собственному настоянию, а музыкальный след рода безнадежно затерялся в глубине веков.

Противоположным, а потому вполне традиционным примером служит род Даргомыжских, где отец великого композитора Сергей Даргомыжский был незаконным отпрыском рода Ладыженских, сре­ди которых значился Николай Николаевич Ладыженский, член бала­киревского кружка, многообещающий композитор-дилетант. Сергей хоть и любил музыку, но особыми способностями не выделялся и выбрал административную карьеру, где его талант менеджера развер­нулся в полную силу: он с огромным успехом трудился в Коммерчес­ком банке, несколько лет управлял императорскими театрами, а в юности состоял по почтовому ведомству, где и был замечен начачьст-вом. Мать композитора была- весьма музыкальна, но в достаточно умеренных пределах, относясь к музыке с уважением, но без фанати­ческой увлеченности.

Природе было угодно, чтобы тлевший в роду ген музыки, как бы пробуя разные варианты дарования, разные его «составы», воплотил­ся в детях: брат Даргомыжского Эраст, умерший в 21 год, был отлич­ным скрипачом; сестры Людмила и Эрминия обе играли на арфе, а Эрминия по моде тех лет еще и сочиняла романсы. И лишь одна из

\0 специальных способностях

генетических «проб» оказалась невероятно плодотворной: Александр Даргомыжский совместил разные компоненты музыкального таланта в наиболее удачной комбинации и стал великим композитором и гор­достью русской музыки. А сестра Софья, единственная из всех сестер и братьев, была вовсе немузыкальна, но зато унаследовала админист­ративные способности отца и вела все хозяйственные, издательские и земельные дела семьи: ее пример лишний раз говорит о том, что на­следуются не только художественные способности, что традиционно признается «народной психологией», но и более прагматичные талан­ты, в данном случае, талант менеджера.

Пример семьи Даргомыжских говорит о том, что наследуются не просто некие общие способности или некая неопределенная склон­ность к творчеству, а вполне конкретные специальные способности, наблюдавшиеся у других членов рода: дети, братья и сестры сильны именно в той области, где были сильны их предки или родители, и при большой концентрации в роду музыкальных способностей в этом роду вряд ли появится гениальный художник, а при большой концен­трации в роду актерского дарования в младших поколениях рода вряд ли обнаружится великий путешественник, что еще раз говорит о том, что всякие способности — это специальные способности. Так и есть: род Бахов — это род музыкантов, род Садовских — род актеров, а род Белотто, самым знаменитым отпрыском которого был кумир Вене­ции XVIII века Каналетто — это род художников.

Наряду с наследственным происхождением легендой психологи­ческой науки, которую не удается ни полностью подтвердить, ни оп­ровергнуть, является утверждение о родстве гениальности и поме-шанности. Идея Ломброзо, именно так назвавшего свою книгу, до сих пор волнует умы людей куда менее романтичных, чем автор гипотезы. Внутренне соглашаясь с еще не высказанной идеей о компонентной структуре таланта, российские психологи 20-х годов XX века в сбор­нике «Клинический архив одаренности и гениальности» высказали следующую мысль: «Гениальный или замечательный человек есть ре­зультат таких двух скрещивающихся биологических родовых линий, из которых одна линия предков, примерно скажем, линия отцовских предков, является носителем потенциальной одаренности, другая же линия предков, материнская, является носителем наследственного психотизма или психической ненормальности»¹. Причем, и психо-тизм и одаренность могли придти к гению с одной и той же наследст­венной стороны. Например, в роду Чайковского дед и дядя по мате-

¹ Клинический архив одаренности и гениальности - Спб., 1925, с.29. 34

\'*у специальных способностях

ринской линии страдали эпилепсией, отец поэта Надсона умер в пси­хиатрической лечебнице, отцом Паганини был страстный любитель музыки и крайне психопатическая личность, а родители астронома Кеплера страдали такими психическими расстройствами, что маль­чик осиротел при живых родителях.

Умножать и взвешивать статистическую значимость подобных наблюдений можно долго, достаточно лишь сказать, что повышенная нервная чувствительность и склонность к стрессам, которую великие люди могут унаследовать, органично вливается в наследственный «коктейль» таланта.

ТЕОРИЯ МУЛЬТИИНТЕЛЛЕКТА ХАУЭРДА ГАРДНЕРА

Человек привык изумляться многообразию окружающей приро­ды: сколько она создала разнообразных растений, птиц и животных, как много вокруг разных камней и минералов, как причудливо соче­тается в природе буйная растительность джунглей и пески пустынь, массивы гор и широкие равнины. Однако сам себе человек удивляет­ся гораздо меньше, хотя главное многообразие человеческой природы заключено вовсе не в том, что среди людей есть великаны и карлики, люди кудрявые и лысые, люди черные, желтые и белые. Гораздо более многообразны человеческие таланты, которым на первый взгляд нет числа — квалификационный перечень профессий составляет не­сколько томов, и для каждой нужны какие-то особые качества.

Поначалу растерявшись от необъятности человеческого ума, пси­хологическая наука попыталась приструнить его и втиснуть в про­крустово ложе IQ: было бы IQ, а остальному научим! Введение креа­тивности или творческих способностей в психологический обиход также не привело все наши таланты к общему знаменателю, посколь­ку креативность столь же бледна, бесцветна и лишена индивидуаль­ности как и ее предшественник IQ: психология была вынуждена при­знать, что человеческие таланты имеют собственное предназначение, не распространяемое на другие сферы деятельности. Например, неко­торые врачи, для которых сложный организм человека — открытая книга, не могут попасть ракеткой по мячу, а многие физики-теорети­ки не в состоянии нарисовать домик с трубой. История подтверждает высокую специфичность наших дарований: друзья-лицеисты вспо­минали, что у великого поэта Пушкина икс всегда был равен нулю, а прекрасный художник Владимир Лебедев не мог сосчитать, сколько же предметов составляют вместе «диван, чемодан, саквояж, картина,

\0 специальных способностях

корзина, картонка и маленькая собачонка».

Исследуя человеческий мозг, психологи заметили, что мозговые травмы, которые случаются с людьми в результате несчастных слу­чаев, ведут к потере тех или иных способностей. При повреждении одного из участков мозга человек может утратить дар речи, а при по­вреждении другого — способность к ориентации в пространстве; если человек теряет, например, способность к логическому рассуж­дению, он сохраняет многие другие дарования — он может при этом отлично петь и танцевать, выращивать цветы и ухаживать за живот­ными. Базовые, фундаментальные способности человека имеют оп­ределенную локализацию в мозгу, и если поражена одна из областей мозга, отвечающая за тот или иной вид деятельности, то другие ви­ды деятельности от этого, как правило, не страдают: собственная «прописка» обеспечивает каждой способности относительную авто­номность. Все эти сведения имеют достаточно позднее происхожде­ние, поскольку приборы, позволяющие наблюдать за мозговыми процессами, усовершенствовались лишь несколько десятилетий на­зад.

Наряду с нейропсихологией, наукой о мозговой деятельности, педагогика тоже давала пищу для размышлений о многообразии фундаментальных мозговых свойств, которыми располагает чело­век. Бич детей и родителей, школьная неуспеваемость отступала, ес­ли какой-нибудь завзятый двоечник мог учиться по картинкам — тексты снабжались образными ассоциациями и параллелями, облег­чая «муки познания». Кого-то другого тяготила неподвижность на уроке, и если ему разрешали прогуливаться по классу, время от вре­мени подпрыгивая, ему удавалось усвоить то, что, сидя за партой, он никак не мог понять. Некоторым была необходима сопровождаю­щая музыка, другим помогало постоянное общение с друзьями, а третьи воспринимали преподносимые сведения, только если могли одновременно играть с любимой кошкой. При современном подходе к ребенку, подразумевающем уважение к ученику и его свободе, раз­ность всех людей, несходство их душевной и умственной жизни не могли остаться незамеченными.

Американский психологи Хауэрд Гарднер волей судьбы оказал­ся и нейропсихологом и педагогом. Изучая деятельность мозга, он убедился в том, что каждый его участок имеет собственную «зону ответственности», обеспечивая функционирование одной из чело­веческих способностей — все это многообразие мозговых функций нельзя было свести ни к 10, ни к другому единственному «факто­ру». Мир мозга многообразен как мир самой природы. Наблюдая за

специальных способностях

детьми в ходе своих психологических экспериментов, Х.Гарднер убедился в том, насколько они разные: уже в детстве, когда влияние жизненного опыта минимально, дети обнаруживали весьма несход­ные природные склонности и склад ума. Систематизировать эти различия, превратить их в систему базовых свойств человеческого сознания, сформировать «психологический спектр», из которого как из цветов радуги рождаются все человеческие способности — эту задачу поставил перед собой Хауэрд Гарднер и решил ее, создав теорию мультиинтеллекта, или по-английски «Multiple Intelligen-cies». Свою теорию он опубликовал в 1983 году в книге «Frames of Mind» — «Рамки сознания».

Вначале было Слово, и потому на первое место Х.Гарднер поста­вил вербальный интеллект, «Verbal intelligence». Человеку, вербаль-но одаренному, легко словесно выразить все, что он видит и чувст­вует, все, что он сумел понять, оценить и заметить — Слово являет­ся для него главной формой связи между его сознанием и окружаю­щим миром. Расстояние между мыслью и словом для него предель­но сокращено: он не ищет слов — они сами приходят к нему, легко и естественно вписываясь в его мысли и ощущения. Всякую законо­мерность, всякую связь он понимает лучше, если она выражена сло­вами, а не условными знаками, визуальными символами или жеста­ми. Вербально одаренный человек привязан к текстам: он всегда их ищет и находит, ему нравится читать, говорить, писать и погружать­ся в тексты, созданные другими — так он совершенствует свое уме­ние складывать слова и придавать им форму. При этом не всякий вербально одаренный человек мог бы стать поэтом или писателем: verbal intelligence — это не профессиональная одаренность и тем бо­лее не талант, а предрасположенность к жизни в мире слов и текс­тов, которая нужна во многих профессиях и реализуется по-разному в зависимости от других талантов и склонностей, которыми наделен человек.

Вторая составляющая «психологического спектра» более всего напоминает IQ, хотя и не сводится к нему. Это логико-математиче­ский интеллект, «Logical-Mathematical Intelligence» — здесь слово «интеллект», «intelligence» наиболее близко своему первоначально­му смыслу. В названии «логико-математический» акцент падает на первую часть: человек, одаренный логико-математически, одарен логически — это мыслитель. Он ничего не принимает на веру, пока выверенная цепочка логических рассуждений не докажет истин­ность обсуждаемого постулата. Он сразу видит причинно-следст­венные связи там, где они есть; что из чего проистекает и что за чем

специальных способностях

последует для него очевидно из его собственных рассуждений, как если бы прошлое, настоящее и будущее одномоментно предстали перед ним.

Логик — мастер отношений между числами, фигурами и прочими абстрактными материями. Отношения отношений, лежащие в основе математического процесса, ему вполне понятны: умножение компо­нентов и участников отношений не слишком усложняет его мысли­тельный процесс, поскольку он всегда может упростить рассуждения, увидев лишние, сокращаемые звенья. Человек, одаренный логико-ма­тематическим умом, всегда готов заметить подобия, симметрию, ана­логии, пропорции и все принципиально вычисляемые комбинации отношений, манипулировать которыми ему совсем нетрудно. Частное он всегда готов обратить в общее, конкретное — в абстрактное, слу­чайное — в закономерное.

Несмотря на то, что всякий процесс обучения, в особенности школьного типа, во многом опирается на логико-математические спо­собности, наделенный ими человек — вовсе не волшебник и не гени­альный математик. Способность логически мыслить может быть эф­фективно использована во многих видах деятельности: во всех техни­ческих и расчетных специальностях (бухгалтерия к ним не относится, а финансы относятся), в конструкторском деле и изобретательстве, в компьютерных специальностях, а также во всех науках, включая гу­манитарные, и в работе детективов и следователей; но, несмотря на кажущуюся универсальность, логико-математическая одаренность не исчерпывает ни один талант, а является только необходимым компо­нентом многих талантов, не отличаясь в этом смысле от других «intel-ligencies», выделенных Хауэрдом Гарднером.

Пространственный интеллект, «Spatial intelligence» можно на­звать родственником логико-математической одаренности — без про­странственных способностей не обходится ни один хороший матема­тик. Пространственный интеллект не менее индивидуален и специ­фичен, чем все прочие. Пространственная одаренность родилась из необходимости ориентироваться на местности: без нее охотник не мог вернуться домой, преследуя зверя в лесу, в горах и в зарослях джунг­лей — не будь у него пространственных способностей, он бы легко за­блудился. Интуиция направления движения и мысленный охват больших расстояний лежат в основе морского дела — без них моряк не мог бы находить путь в океане и ориентироваться по звездам: для этого у него есть психологический внутренний компас.

Пространственно одаренный человек может мысленно манипу­лировать пространственными объектами: он «видит сквозь стены»,

\iy специальных способн

различая внутреннее устройство лишь внешне известных ему пред­метов; дар мысленного видения позволяет ему ощущать все катего­рии пространства как физическую реальность — длина, ширина и высота, площадь и объем и все категории размерности ему совер­шенно ясны. Большое и малое, огромное и миниатюрное, микро и макромир ему равно открыты. Пространственные способности — это один из очень распространенных компонентов, нужный во мно­жестве профессий: в геологии, мореплавании и путешествиях, а так­же в авиации; в архитектуре и строительстве, во всем, относящемся к работе машин и механизмов, то есть в инженерной практике (в от­личие от инженерной теории, где иногда можно обойтись логико-математическими способностями). Кроме того, художественные ра­боты и дизайн, а также многие виды спорта, например, гольф или теннис, нуждаются в значительных пространственных способнос­тях.

Древнейший «intelligence» — телесно-двигательный интеллект или по-английски «Bodily-Kinesthetic». Суть его состоит в эффек­тивности связи между мозгом и телом: тот, кого тело слушается и кому оно подчиняется, двигательно одарен — его движения всегда оптимальны и ловки, они красивы, потому что правильны: такого человека не надо учить технике бега как не учили этому выдающих­ся африканских бегунов, потому что они от природы бегали не хуже антилопы, несущейся прочь от тигра. Двигательно одаренный чело­век силен и вынослив, физическая активность необходима ему как воздух: без нее он чахнет и лишается жизненного тонуса. Ему поня­тен разный смысл и организация видов движения; бег, прыжки, кру­жение, броски наделены для него своей траекторией и своим харак­тером как для художника своим характером наделены все цвета и формы — круг, квадрат, зигзаг и волнистая линия.

Телесно-двигательная одаренность — это телесный «ум», кото­рый не позволяет тратить силы попусту, разумно чередуя напряже­ние и расслабление — то, на что обычный человек тратит свое вооб­ражение и внимание, двигательно одаренному человеку дается само собой — он не промахнется, попадая в цель, не заденет преграду, ее преодолевая. Подобно Цезарю, он сможет организовать много дви­жений сразу, потому что его руки, ноги, шея действуют достаточно автономно. Применение телесно-двигательной способности крайне широко: без нее не обойдутся спортсмены и танцоры, а также все, кому нужна точность движений и глазомер — это врачи-хирурги, ре­месленники, делающие предметы обихода и предметы искусства, и те, кто занят изготовлением и ремонтом любого оборудования.

10 специальных способностях

Музыкальный интеллект, или «musical intelligence» — это при­родное понимание звуковой организации, понимание принципов связи звуков, закономерностей их слияния в более крупные струк­туры: все виды иерархического соподчинения звуков, будь то то­нальность, лад, аккорды, темы и мелодии, гармонические комплек­сы и созвучия музыкальному человеку легко понятны. Он обладает способностью различать звуки и созвучия, при необходимости объ­единяя их друг с другом согласно определенным правилам. Ему да­но усваивать разные способы звукоорганизации, ему ясны разные принципы взаимного притяжения и отталкивания звуковых струк­тур: он знает как составить из разных звеньев музыкально осмыс­ленное целое и на какие элементы это целое может распадаться.

Человек, наделенный высоким музыкальным интеллектом, «про­свечивает» музыку как рентген; он — тот идеальный слушатель, о ко­тором мечтал философ Теодор Адорно. Такой слушатель способен получать удовольствие от перемещений и трансформаций звуковых конструкций, которые обладают для него своеобразной самодоста­точностью. Музыка для него — символ порядка, обустроенности и гармонии, секреты которых ему известны. «Musical intelligence» для музыканта — один из компонентов музыкального таланта, который, как и всякий компонент, распадается на более частные компоненты, и, в свою очередь, является одной из составляющих музыкального та­ланта, действуя совместно с другими его составляющими.

Шестой и седьмой по счету виды интеллекта похожи на разных, непохожих друг на друга братьев, воспитанных в одной семье. Их зовут «Interpersonal» и «Intrapersonal», что можно перевести как ин­терличностный и интраличностный виды интеллекта. «Интер» — слово, обозначающее направленность вовне, в окружающий мир. Человек, наделенный интерличностным даром, умеет объединять людей, этот человек крайне социален, наибольшее удовольствие до­ставляет ему быть в толпе, среди себе подобных, потому что все лю­ди ему очень интересны, они его развлекают, забавляют и возбуж­дают любопытство. В компании знакомых или незнакомых он чув­ствует себя как рыба в воде: о том, нужен ли этим людям он сам, ин­тересен ли, рады ли они проводить с ним время, такой человек не станет думать — положительный ответ на этот вопрос, даже если бы он и возник, для него совершенно очевиден.

Каждый, находясь в обществе обладателя интерличностного да­ра, чувствует себя крайне комфортно и спокойно — не так уж часто встречаются столь милые и располагающие к себе люди! Отсутствие стеснений и комплексов у нашего героя как будто отменяет их у его

ⁱ'"^/ специальных способностях

Дата добавления: 2015-07-25