Ответственные редакторы. 3 страница

31ГАКО. Ф.582. Оп.1. Д.36. Л.8.

32РГИА ДВ. Ф.1044. Оп.4. Д.57. Л.19; ГАКО. Ф.582. Оп.1. Д.28. Л.26.

33ГАКО. Ф.582. Оп.1. Д.28. Л.27.

34ГАКО. Ф.555. Оп.2. Д.40. Л.38; Слободчиков Ф. Память подвигов священна // Камчатская правда. 1966. 28 янв.

35Сафронов Ф.Г. Русские на северо-востоке Азии … С. 79.

36Там же. С.83, 84.

37Там же. С.80, 83, 84.

38Там же. С.81.

39Сгибнев А. Исторический очерк главнейших событий на Камчатке с 1650 по 1856 годы… Ч.III. С.2; Сафронов Ф.Г. Русские на северо-востоке Азии … С. 81.

40РГИА ДВ. Ф.1. Оп.1. Д.202. Л.1об.-2.

41Чертков А.С. Якутское казачество во второй половине XIX — начале XX вв. … С.33; Сафронов Ф.Г. Русские на северо-востоке Азии… С.81.

42Камчатский листок. 1917. 27 сент.

43РГИА ДВ. Ф.1005. Оп.5. Д.355. Л.224.

44РГИА ДВ. Ф.1382. Оп.1. Д.20. Л.3,5об.; Д.32. Л.2.

_____

* Статья подготовлена при поддержке гранта ДВО РАН № 05-III-А-11-114.

Л.И. Галлямова

Казачество
как фактор становления и развития
дальневосточного рынка труда*

Создание Амурского и Уссурийского казачьих войск, формирование казачьего сословия на Дальнем Востоке было явлением многогранным по своим последствиям, которое оказывало заметное влияние и на демографическую ситуацию в крае, и на военно-политическую обстановку, и на процесс хозяйственного освоения региона в целом. Немаловажный интерес представляет и такой аспект социально-экономических отношений, как роль казачества в становлении и развитии дальневосточного рынка труда.

Основной сферой экономики, в которой находил применение трудовой потенциал казачества, было сельское хозяйство. Рост товарности этой отрасли стимулировал выделение зажиточных предпринимательских хозяйств, все более широко применявших наемный труд, с другой стороны, в продавцов рабочих рук превращались бедневшие казаки и казаки-новоселы. В частности, в конце ХIХ — начале ХХ в. в Амурском казачьем войске нанимали рабочих примерно 12% хозяйств, а отпускали на заработки — до 20%; в Уссурийском — соответственно 18,2% и 25-30%1. В 1907–1910 гг., по данным П.Ф. Ун­тербергера, 50,7% крестьянских хозяйств Приамурья нанимали работников со стороны, у казаков таких хозяйств было 56,5%; годовых рабочих нанимали наиболее зажиточные хозяйства: у крес­тьян — 8,06%, а у казаков — 8,60%2.

Сферой активного притяжения казачьих трудовых ресурсов являлись также неземледельческие промыслы — лесные, рыболовные, извоз, почтовая гоньба и др., возникшие на самом раннем этапе переселения казачества. Ставшие первыми переселенцами казаки, как и солдаты, обязаны были «по первому требованию начальства являться на всевозможные общественные работы: они рубили строевой лес, строили… казенные здания, заготавливали дрова для пароходов… и т.д.»3. Однако уже в 1860-е гг. «лесной промысел», т.е. рубка дров и заготовка леса становится довольно прибыльным занятием. Так, в 1865 г. казакам Уссурийского казачьего батальона и крестьянам Софийского округа было выплачено 6 тыс. руб. за поставку леса для «надобностей Николаевского адмиралтейства»4. В том же году казаки получили около 15 тыс. руб. по подряду, заключенному с управлением строительства Амурского телеграфа на проведение просеки и установку столбов, а поставка дров на плавающие по Амуру и Уссури пароходы принесла приамурским крестьянам и уссурийским казакам 5 790 руб.5.

Не случайно уже в начале 1880-х гг. правитель канцелярии при военном губернаторе Владивостока И.П. Надаров в числе ведущих отраслей промышленности Северо-Уссурийского края называет заготовку и сплав леса, «которым занимаются преимущественно казаки и китайцы»6. В 1886 г. сплав по Амуру заготовленного леса дал амурским казакам 50 тыс. руб., а в 1892 г. только заготовка дров для пароходов товарищества Амурского пароходства доставила казакам свыше 40 тыс. руб.7.

Строительство Уссурийской железной дороги дало ощутимый толчок капитализации лесных промыслов и становлению лесопромышленной отрасли. Заметно возросли масштабы лесозаготовок, производимых казаками. Так, по данным «Обзоров Приморской области», с началом прокладки Уссурийской железной дороги среди казаков и крестьян активизируются «отхожие промыслы», заключавшиеся в вывозке на дорогу шпал, леса и разных строительных материалов. Кроме того, уссурийские казаки успешно занимались поставкой дров на плававшие по Уссури пароходы. Заработок казачьего населения от поставок лесоматериалов и дров, а также от извозного промысла в 1892 г. составил 45 тыс. руб., в 1893 г. — 54 667 руб. и т. д.8. Согласно договорам, заключенным 16 уссурий­скими казаками-предпринимателями с администрацией Ус­сурийской железной дороги в 1900 г., они обязались поставить дров на сумму 124 095 руб.9.

В начале ХХ в. лесные промыслы стали играть заметную роль в экономической жизни сельского населения. В Примор­ской области доходы казачества от лесных промыслов с 1897 г. по 1906 г. выросли с 73 440 руб. до 216 658 руб., доходы амурских казаков в 1906 г. составили около 500 тыс. руб.10. По отзывам заведующих Зейского и Буреинского лесничеств, в 1906 — 1907 гг. в лесном промысле было уже занято 13-14 тыс. чел., значительную часть которых составляли наемные рабочие11. По сведениям Управления водных путей, в 1907 г. по Амуру, Шилке, Аргуни, Зее, Уссури и Иману было сплавлено более 1760 плотов, принадлежавших 1758 хозяевам, из них половина приходилась на крестьян — 880 чел., 489 — на казаков, остальные — на городских обывателей; число рабочих на плотах зарегистрировано 11163, хотя тот же источник отмечал, что часть хозяев попадала при регистрации и в графу «рабочие»12.

Строительство Амурской железной дороги дало новый толчок развитию лесозаготовок и лесосплава. Так, если в 1902 — 1905 гг. весь сплав по рекам Амурского бассейна выражался 4 млн. пуд., то в 1908 г. он достиг цифры 16,3 млн. пуд., увеличившись в 4 раза; в 1911-1912 гг. объем сплава хотя и несколько снизился, но все же составлял примерно 14,5-15,5 млн. пуд, т. е. был выше, чем до строительства дороги, приблизительно вчетверо13. Примерно в такой же пропорции возросло и количество перевозимых на плотах лесных грузов, составлявших в 1911-1912 гг. 0,72-0,74 млн. пуд., и рабочих, занятых сплавом леса, которых насчитывалось от 9,8 до 9,9 тыс.14. Среди 1082 плотовладельцев, зарегистрированных в 1911 г., отме­чено 513 казаков, 286 мещан и 283 крестьян15. В 1911-1913 гг. на лесозаготовках и лесосплаве было занято в Амурской области более 6 тыс. рабочих (в большинстве — русских, из крестьян и казаков), в Приморской — 17,8 тыс., из них на долю русско-подданных рабочих приходилось 8,9 тыс., среди которых было примерно 870 казаков16.

Среди неземледельческих промыслов большую роль в экономике сельского населения играли извоз и почтовая гоньба. Уже в начале 1860-х гг. в губернаторских отчетах отмечалось, что если извозом занимаются и казаки, и крестьяне, то почтовая гоньба была фактически прерогативой казачества17. В «Обзоре Приморской области» за 1892 г. также отмечалось, что «почтовая гоньба… сосредоточена почти исключительно в руках казаков»18. Казаки имели более хорошую обеспеченность лошадьми: в 1880-е гг. в среднем 5,6-5,2 лошади на хозяйство, крестьяне — 3,5 лошади. Согласно отчету губернатора Амур­ской области, в 1886 г. казаки Амурского войска от содержания станций и почтовой гоньбы заработали 155 826 руб., крестьяне — 6 500 руб.19. Развитие извоза стимулировалось наличием богатых золотых месторождений, разработка которых началась в 1860-х гг. О прибыльности этого промысла красноречиво свидетельствуют данные Г.Е. Грум-Гржимайло: возчик с четырьмя лошадьми за доставку груза на прииск (1 поездка туда и обратно) получал примерно 70 руб., за зиму — от 210 до 280 руб. За зиму 1886 г. казаки заработали от извоза на золотые прииски Верхне-Амурской и Зейской компаний 50 тыс. руб., крестьяне — 8 тыс. руб.20.

Роль этих неземледельческих промыслов еще более воз­росла в начале ХХ в. Так, в 1907 г. казаки, по территории которых вдоль берега Амура проходил почтовый тракт, получили в год от казны за содержание почтовых станций и лошадей 238408 руб.; уссурийским казакам в том же году уплачено 247604 руб. (в том числе по Хабаровскому уезду 91354 руб., по Южно-Уссурийскому 43249 руб.)21. По данным П.Ф. Унтербергера, в Амурской области казаки зарабатывали от почтовой гоньбы 250 — 350 тыс. руб. ежегодно, в Приморской области — 250 тыс. руб. в год22. Кроме платы от правительства, примерно столько же денег поступало от провоза частных грузов и пассажиров: должностных лиц, чиновников, обывателей и т.д. Не случайно в начале ХХ в. почтовой гоньбой и извозом были уже заняты тысячи казаков и крестьян.

Однако если на ранних этапах освоения края почтовая гоньба приносила доход всему сельскому обществу, которое выполняло подряды на содержание почтовых станций и перевозку грузов по очереди, то в начале ХХ в. это дело перешло в руки отдельных предпринимателей23. Фактически большинство занятых почтовой гоньбой и извозом казаков и крестьян оказались на положении наемных рабочих.

Достаточно рано в хозяйственных занятиях первопоселенцев Дальнего Востока стал играть рыболовный промысел. Так, генерал-губернатор Восточной Сибири М.С. Корсаков в 1865 г. среди наиболее выгодных занятий населения Приамурского края назвал рыболовство, которым успешно занимались, в част­ности, казаки24. Уже в 1880-е гг. рыболовство приобрело ярко выраженный товарный характер. По данным «обзоров», в Амурской области рыболовством занималось преимущественно казачье население, проживавшее по берегам Амура и его притокам, в меньшей степени — жители Благовещенска и крестьяне деревень, расположенных близ крупных рек. «Доход, по­лучаемый от рыбного промысла крестьянами и мещанами области, — указывалось в «обзоре» за 1893 г., — не превышает 10 тыс. рублей, казачье же население выручает эти путем в среднем за последние 10-15 лет до 25 тыс. рублей в год»25. Ус­сурийские казаки вели рыбный промысел по р. Уссури и ее притокам и в оз. Ханка, их доходы от рыболовства за 1891-1895 гг. выросли с 35 тыс. до 55 тыс. руб.26.

Рыболовный промысел уссурийских казаков развивался более успешно. Так, в 1911-1912 гг. прибыль амурского каза­чества от рыбодобычи составила чуть более 40 тыс. руб., а ус­сурийского — от 134135 руб. до 220896 руб.27.

Выгодность неземледельческих промыслов вела к тому, что казаки все менее охотно занимались земледелием, сдавая землю в аренду и устремляясь на заработки в более выгодные отрасли. В частности, в трудах комиссии по изысканию Амурской железной дороги отмечалось, что казаки «…живут не от земли и ее благ, а существуют на счет отхожих промыслов и побочных заработков, которые по своей величине крайне заманчивы»28.

Втягиванию казачества в процесс продажи рабочей силы препятствовали различные факторы: наличие собственного хозяйства и сохранение тесной связи с землей, необходимость выполнения многочисленных служебных обязанностей и войс­ковых повинностей, сословные ограничения и запреты и пр.Тем не менее, капитализация неземледельческих промыслов создавала предпосылки для все более широкого применения наемного труда. Не случайно, в отчете сотрудников обще­зем­ской организации «Приамурье. Факты. Цифры. Наблюдения» отмечалось, что «в большинстве случаев главные промыслы — рыболовство, поставка дров на пароходы, почтовая гоньба — ведется преимущественно при помощи наемных рабочих»29.

Менее значительным, но все же достаточно заметным было применение казачьего наемного труда в других сферах экономики, например, в промышленности. Самой притягательной в этом плане являлась золотодобывающая отрасль, однако, во второй половине ХIХ в. найму на прииски местных крестьян и казаков препятствовало административное распоряжение генерал-губернатора, запрещавшее такой наем. Поэтому большинство из них занималось извозом, доставляя на прииски различные грузы и съестные припасы. Правда, на прииски попадали так называемые «льготные казаки», т. е. казаки, получившие отпускные разрешения. Но они выполняли главным образом полицейские функции, пополняя чаще всего контингент служащих, а не рабочих. Так, согласно отчету горного исправника Средне-Амурских и Буреинских частных золотых промыслов за 1877 г., на приисках состояло 800 чел., в том числе лишь «12 казаков, выполнявших полицейские обязанности»30.

Постепенно численность казаков на приисках возрастала. Так, в 1890–1892 гг. среди рабочих поисковых партий зарегист­рировано 38 амурских казаков31. В 1894-1897 гг. на приисках Приморской области насчитывалось от 37 до 40 казаков среди рабочих и от 11 до 12 казаков — среди служащих32. По све­дениям горного инженера И.С. Боголюбского, в середине 1890-х гг. среди рабочих отдельных приисков казаки состав­ляли от 0,4 до 9%33. В целом же, по данным середины 1890-х гг., в общей массе приисковых рабочих и служащих доля казаков составляла от 1% до 1,9%, а конкретно среди рабочих — только 0,3%-0,5%34, т.е. была довольно низкой. Однако аб­солютная численность казаков на приисках постепенно росла, например, обследование амурской золотопромышленности, проведенное в 1916 г. и охватившее 116 приисков, выявило 7813 рабочих, из них — 102 казака, составлявших 1,3% всех за­регистрированных старателей35.

В обрабатывающей промышленности применение казачь­его труда ограничивалось металлообработкой, кузнечным делом, мукомольным и деревообрабатывающим производством. В частности, анкетирование промышленных предприятий Приморской области, проведенное Ф.Л. Вильчинским в 1903 г., выявило 20 казаков среди рабочих лесопильных предприятий, 2 — мукомольных, 2 — кузнечных, 5 — полиграфических предприятий и пр.36. В целом среди обследованных приморских рабочих доля казаков составила 0,4% отечественных (т. е. имевших российское подданство) рабочих37.

Тем не менее, в абсолютных размерах представительство казачьего сословия на рынке труда с течением времени возрастало. В частности, способствовало этому появление крупных потребителей рабочей силы, создававших возможности для хороших заработков, например, Уссурийская железная дорога, на которую небольшие партии казаков нанимались в качестве ремонтных рабочих; шли казаки на строительство Амурской железной дороги и т.д. Например, согласно результатам ан­кетирования Ф.Л. Вильчинского, на железнодорожной станции Муравьев-Амурский было занято на работах 17 казаков, в службе тяги Уссурийской железной дороги зафиксировано 4 представителя казачьего сословия и т.д.38.

Обследования речного транспорта установили присутствие казаков и среди рабочих этой отрасли. В частности, по данным переписи судоходцев Амура, проведенной в 1910 г., среди обследованных было около 5% казаков, в том числе среди матросов — 7%, среди горничных и кухонной прислуги — 9,4 -9,5%, среди командиров и их помощников — 6,7-6,2%, среди рулевых, лоцманов, официантов — от 0,8 до 3,9%39. Однако гораздо более высокой была доля казаков среди рабочих гужевого транспорта и на лесосплаве40, о чем уже упоминалось выше.

В целом, во второй половине ХIХ — начале ХХ в. казачество играло двоякую роль в процессе становления и развития дальневосточного рынка труда. С одной стороны, благодаря большой предпринимательской активности из казачьего со­словия выделяется слой крепких хозяев, основывавших собственное дело, широко применявших наемный труд, расширяя тем самым региональный рабочий рынок. С другой стороны, все больше и больше казаков становились продавцами своих рабочих рук, пополняя контингент наемных рабочих. Рабочие из казаков находили себе применение главным образом в тех сферах экономики, занятость в которых имела сезонный характер, где практиковался малоквалифицированный труд и не требо­валось особой профессиональной подготовки. Все это говорит о том, что в составе формирующегося дальневосточного пролетариата представители казачества являли собой социально-переходную категорию, еще сохранявшую тесную связь с землей.

_________________

1Крестьянство Дальнего Востока СССР: Очерки истории. Влади­восток, 1991. С.69-72.

2Унтербергер П.Ф. Приамурский край. 1906 — 1910. СПб., 1912. С.62.

3Приамурье. Факты. Цифры. Наблюдения. М., 1909. С.75.

4Российский государственный исторический архив — РГИА. Ф.1263. Оп.1. Д.3260. Л.290-290 об.

5Там же. Л.290, 290 об.

6Надаров И. Очерк современного состояния Северно-Уссурийского края. Владивосток, 1884. С.6.

7Грум-Гржимайло Г.Е Описание Амурской области. СПб., 1894. С.571 — 572.

8Обзор Приморской области за 1892 год. Б. м., б. г. С. 15; Обзор Приморской области за 1893 год. Владивосток, 1894. С. 13.

9Сергеев О.И., Осипов Ю.Н. Сельскохозяйственное освоение При­амурья и Приморья во второй половине ХIХ в. // Хозяйственное освоение русского Дальнего Востока в эпоху капитализма. Владивосток, 1989. С. 78.

10Слюнин Н.В. Современное положение нашего Дальнего Востока. СПб., 1908. С.104.

11Приамурье. Факты. Цифры. Наблюдения. Собраны на Дальнем Востоке сотрудниками общеземской организации за 1908 год. М., 1909. С.317.

12Там же. С.313.

13Труды Амурской экспедиции. Вып.12. CПб., 1916. С.534-535.

14Там же. С.536.

15Там же. С.531.

16РГИА. Ф.391. Оп.5. Д.2223. Л.96 об. — 123, 222 об. — 237, 412 об. — 416; Обзор Приморской области за 1913 год. Владивосток, 1915. Прилож. 19; Галлямова Л.И. Казачество на дальневосточном рынке труда // Каза­чество Дальнего Востока: проблемы современности и перспективы развития: Материалы научно-практ. конф. Владивосток, 1996. С.73.

17РГИА. Ф.1263. Оп.1. Д.3260. Л.1067 — 1067 об.; Ф.1281. Оп.6. Д.88. Л.13.

18Обзор Приморской области за 1892 год... С.15.

19Грум-Гржимайло Г.Е Описание Амурской области… С.560-563.

20Там же. С.562.

21Приамурье… С.336.

22Унтербергер П.Ф. Приамурский край… С.115.

23Там же.

24РГИА. Ф.1263. Оп.1. Д.3260. Л.1067 — 1067 об.

25Обзор Амурской области за 1893 год. Благовещенск, 18994. С.12.

26Обзор Приморской области за 1891 год. Владивосток, 1892. С.9; Обзор Приморской области за 1893 год. Владивосток, 1894. С.11; Обзор Приморской области за 1895 год. Владивосток, 1896. С.15.

27Обзор Амурской области за 1911 год. Благовещенск, 1912. С.12; Обзор Приморской области за 1911 год. Владивосток, 1912. С.56; Обзор При­морской области за 1912 год. Владивосток, 1913. С.97.

28Цит. по: Слюнин Н.В. Современное положение нашего Дальнего Во­стока... С.62.

29Приамурье… С.606.

30Государственный архив Амурской области — ГААО. Ф.15. Рп.3. Д.27. Л.2.

31Труды III Хабаровского съезда. Обработал Н.А. Крюков. Хабаровка, 1893. С.156; Приамурский край на Всероссийской выставке 1896 года в Нижнем Новгороде. Сост. Н.А. Крюков. Нижний Новгород, 1996. С.161.

32РГИА. Ф.1273. Оп.1. Д.186. Л.204 -205; Тове Л.Л., Рязанов В.Д. Отчет по статистико-экономическому и техническому исследованию золотопромышленности Амурско-Приморского района. Т. I. Приморская область. СПб., 1902. Прилож. С.204 — 206.

33Боголюбский И.С. Описание золотых и горных промыслов Амурско-Приморского края. СПб., 1897. С.57-165.

34 Подсчитано на основании: ГААО. Ф.46. Оп.1. Д.6. Л.11-12, 32об.-33; РГИА. Ф.1273. Оп.1. Д.186. Л.338об.-339; Тове Л.Л., Рязанов В.Д. Указ. соч. Прилож. С.204 — 206; Тове Л.Л., Рязанов В.Д. Отчет по статистико-экономическому и техническому исследованию золотопромышленности Амурско-Приморского района. Т.II. Амурская область. Ч.1. СПб., 1905. Прилож. С.178 — 209.

35РГИА. Ф.391. Оп.6. Д.337. Л.112об.—125; Д.336. Л.6 — 7; Д.338. Л.139 об. — 140.

36Российский государственный исторический архив Дальнего Востока — РГИА ДВ. Ф.5. Оп.1. Д. 496. Л.52, 59 — 60 об., 214 — 216; Вильчинский Ф.Л. Рабочие силы промышленных предприятий Приморской области. Статистич. исследование. Владивосток, 1904. Прилож. 2 — 5.

37РГИА ДВ. Ф.1. Оп.1. Д.1749. Л.19об.-20; Вильчинский Ф.Л. Указ. соч. Прилож. С.18-19.

38РГИА ДВ. Ф.5. Оп.1. Д. 496. Л.52.

39ГААО. Ф.56. Оп.1. Д.38. Л.4, 11 об.-12; Состав и условия труда судоходцев Амурского бассейна. Благовещенск, 1913. С.14.

40Обзор Приморской области за 1899 год… С.29; Обзор Амурской области за 1906 год. Благовещенск, 1908. С.17; Приамурье. Факты. Цифры. Наблюдения... С.313.

___

* Статья подготовлена при поддержке гранта ДВО РАН № 05-III-А-11-024.

Ю.А. Павлов

Казачьи офицеры
и гражданская служба на Дальнем Востоке
(вторая половина XIX — начало XX в.)

Казачество представляло собой особое сословие со своими традициями, обычаями, привилегиями. Главными его зада­чами были военная служба и охрана границ. Участие в войнах, конфликтах и освоении новых земель придали казачеству специфические черты. Казачество стало защитником рубежей страны и опорой государства в борьбе с внешними врагами.

В дореволюционной России привлечение офицеров (в том числе казачьих) к гражданской службе получило повсеместное применение и зачастую являлось особым способом освоения окраинных территорий. Причина предпочтения, которое отдавало центральное правительство войсковому командованию в делах управления, была проста: армейский аппарат, встроенный в жилой массив, гарантировал приникающую си­стему контроля, которая была недоступна гражданским учреждениям. Именно благодаря военной организации власть об­ретала способность к интервенции на «клеточном уровне». Ставка на военный потенциал позволяла максимально при­близить высший слой управляющих к управляемым, вне за­висимости от разделявшей их географической и социальной дистанции. В некотором роде на вооруженные силы ложилась нагрузка коммутатора, соединявшего по линиям дисциплинарной связи удаленные точки подведомственного пространства с глав­ным «диспетчерским пунктом», расположенным в центре. А служилый человек — наладчик линии этой связи — обретал дополнительное качество агента централизации1.

Со времен первоначальной колонизации Дальнего Востока вооруженные силы, расположенные на его территории использовались помимо своего прямого назначения, в самых разнообразных целях, в том числе для организации и осуществления процесса управления. Высшие должностные лица местного управления были встроены в военную иерархию и оказывались в соподчиненном положении не только по линии административных отношений, но и по линии воинской субординации. Вплоть до начала XX в. генерал-губернаторская и губернаторская должности на Дальнем Востоке носили подчерк­нуто военный характер. Назначение военных деятелей в новые пограничные области (Забайкальскую, Амурскую, Примор­скую) во многом было обусловлено тем, что колонизация территорий, вновь присоединенных к России, осуществлялась военно-административными методами.

Личный состав воинских частей, в первую очередь офицерский корпус, непосредственно взаимодействовал с местной администрацией и выступал инструментом государственной политики в регионе. Офицеры регулярных и казачьих частей, даже не замещая гражданских должностей, зачастую оставались единственными представителями власти на огромных просторах Дальнего Востока и были первой инстанцией, куда обращались местные жители. Даже законодательно командирам линейных батальонов и казачьих частей была дарована административно-полицейская власть. Например, командир Амурского пешего казачьего полубатальона, за неимением местной полиции, заведовал в районе своего округа не только военной и хозяйственной, но и административно-полицейской частью, управляя как казачьим, так и не казачьим населением. По полицейской части ему были присвоены права уездного исправника2.

П.А. Кропоткин, служивший в 1860-е гг. в Амурском казачьем войске, отмечал, что «служба офицеров здесь совсем другая, чем где-либо. Недаром крестьянин зовет офицера чиновником; действительно, здесь на офицере лежит множество гражданских обязанностей и различие между чиновником и офицером только в мундире»3. Например, младший штаб-офицер Амурского пешего казачьего полубатальона войсковой старшина Я.Ф. Рубинов с момента перевода на Дальний Восток в 1875 г. почти 15 лет (до 1890 г.) «сверх своих прямых обязанностей исправлял должность советника войскового правления (Амурского) казачьего войска, заведовал Михайло-Семеновским почтовым отделением и исполнял много других обязанностей исключительно по управлению населением»4. Сотник Уссурийского пешего казачьего полубатальона Н.А. Пальчевский в 1886 г. временно заведовал казачьим населением Полтавского округа, а в 1888 и 1889 гг. по распоряжению военного губернатора Приморской области был командирован в Южно-Уссурийский край для обследования болезней культурных злаков5. Зауряд-хорунжий Петропавловской Камчатской казачьей команды Ф.Д. Са­винский в 1886 г. был командирован для производства дознания причин смертности алеутов, для сбора ясака и других повинностей. В 1893 г. ему поручили исполнять обязан­ности начальника Камчатской казачьей команды. С 1897 по 1910 г. он находился в п. Аян, где заведовал полицейской частью и казенным продовольственным складом. За участие в пере­писи населения 1897 г. был награжден темно-бронзовой ме­далью6.

Наличие военных деятелей на гражданских должностях было вполне органичным явлением (особенно на этапе становления системы управления), так как первыми в необжитых и только что занятых районах Дальнего Востока оказались представители вооруженных сил. Именно на них была возложена задача по созданию основ первичной управленческой структуры, из них же происходило рекрутирование кадров на вновь открывшиеся административные вакансии в крае.

Суровые климатические условия, близость границ с азиатскими государствами, недостаточность средств и путей сообщения, наличие каторги, отсутствие земства и объединенного дворянства накладывало значительный отпечаток на гражданскую службу, превращая ее в довольно специфичное явление. Все это заставляло чиновников подстраиваться под своеобразные «военные» стандарты управления. Однако не каждый из них мог отвечать подобным требованиям. Поэтому кадровый вопрос на Дальнем Востоке оставался одним из самых сложных на всем протяжении исследуемого периода7.

Недостаток чиновников вынуждал местные власти прибегать к услугам казачьих офицеров, служивших в регионе. Например, сотник Якутского городового казачьего полка В.З. Говоров дважды в 1848 и 1849 г. был командирован в Охотск главным смотрителем по доставке казенных транспортов. В 1850 г. направлен в помощь начальнику Амурской экспедиции Г.И. Невельскому, при котором находился до 1852 г. В 1853-1854 гг. состоял при Якутской городовой управе квартальным надзирателем, а в 1854 г. отправился контролировать постройку дорог в район Аянского тракта. В 1857-1858 гг. временно исполнял обязанности Верхоянского окружного исправника8.

Казачий офицер Т.М. Поротов в 1851 г. был сотником, исполнял обязанности старшего адъютанта Войскового дежурства Забайкальского казачьего войска. Через шесть лет он стал войсковым старшиной и командиром 11-го пешего батальона Забайкальского казачьего войска. С 1860 по 1865 г. занимал должность Красноярского полицмейстера, в 1865 г. был уволен от службы полковником с мундиром, через три года при­казом генерал-губернатора М.С. Корсакова причислен к Глав­ному управлению Восточной Сибири. В 1868-1870 гг. Поротов исполнял обязанности Управителя Троицкосавского солеваренного завода, в 1870-1873 гг. был Киренским, а в 1873-1875 гг. — Верхнеудинским окружным исправником9.

Его коллега по Забайкальскому казачьему войску войсковой старшина С.Г. Резанов в 1878 г. из-за нехватки гражданских чиновников должен был одновременно исполнять обязан­ности и Троицкосавского полицмейстера, и Троицкосавского окружного исправника. В 1881 г. он был освобожден от должности полицмейстера, сохранив место окружного исправника10.

Казачьи офицеры большей частью были местными уроженцами11, хорошо знали аборигенное население и специфику подведомственной территории. Они не часто достигали вершин иерархической лестницы, хотя и занимали главным образом ее низшие и частично средние этажи. Местным уроженцам было гораздо труднее получить образование и сделать карьеру, особенно тем, чьи отцы не успели выслужить дворянство.

Среди местных уроженцев были редкие исключения — казачьи офицеры, сумевшие самостоятельно достичь высокого положения благодаря способностям и усердию. М.И. Венюков называл их «сибирскими самородками». Они попадали на значительные должности, не имея на то формальных прав — ни высокого сословного статуса, ни образования, но обладали богатым жизненным опытом и достигли всего долгими годами канцелярского труда. Ярким представителем такого служащего был А.М. Бутаков. Он происходил из казачьих детей Забайкальской области. Воспитывался при родителях. В 1862 г., будучи 17 лет от роду, вступил в службу писарем в правление 1-й пешей бригады Забайкальского казачьего войска. В 1867 г. был старшим урядником и столоначальником правления 1-й пешей бригады. В 1872-1874 гг. исполнял должность старшего адъютанта Управления атамана III отдела Забайкальского казачьего войска. В 1877-1883 гг. в чине сотника заведовал Нерчинскими ссыльнокаторжными. В 1883-1884 гг. являлся смотрителем Александровской каторжной тюрьмы на Сахалине. А в 1884-1896 гг. был Тымовским окружным начальником, успев по­трудиться при трех губернаторах12.

Начальник о. Сахалина генерал-майор А.И. Гинце называл сотника Бутакова «самым бдительным и усердным своим помощником»13. А политический заключенный И.П. Миролюбов вспоминал: «Бутаков считался на Сахалине образцовым хозяином и неусыпным деятелем. В самом деле, он знал всех по­селенцев каждого по фамилии, знал, сколько у кого детей, какое хозяйство, сколько скота, его прилежание к работе, поведение. Будучи прекрасным семьянином, Арсений Михайлович напоминал хорошего помещика времен крепостного права. С 7 ча­сов утра он обыкновенно сидел в канцелярии и принимал ежедневно толпу просителей. Каждому он умел помочь не одним только советом. При таких отзывах о нашем начальнике мы довольно успокоительно смотрели на свое будущее»14.

Дата добавления: 2015-07-25