Смерть Нани, бабушки Раджниша

7 октября 1970 года Раджниш мчится к смертному одру Нани. Он в последний раз приехал в Гадарвару. Раджниш перевозит свою библиотеку из Джабалпура в Бомбей.

Моя бабушка была права, когда говорила, что у меня не будет друзей... но только до того момента, как я начал посвящать людей в саньясу. Она пережила на не­сколько дней знаменательную дату, когда я дал саньясу первой группе в Гималаях. Я старательно выбрал самое красивое место в Гималаях, Кулу Манали, которое переводится как долина богов. Разумеется, это долина богов. Она столь прекрасна, что в это трудно поверить, даже когда стоишь в самой долине. Она неправдопо­добно красива. Я выбрал Кулу Манали для того, чтобы дать посвящение своим первым саньясинам, которых было двадцать один человек.

Я сделал это всего лишь за несколько дней до смерти своей бабушки. Вообще-то, мне хочется называть своей матерью. А что я могу поделать? Всю жизнь я называл ее матерью и пытался исправиться, но так и не смог...

Я хотел дать посвящение и своей бабушке, но она жила в деревне Гадарвара. Я даже пытался связаться с ней, но от Кулу Манали до Гадарвары примерно две ты­сячи миль.

Моя бабушка дожила до восьмидесяти лет и пребывала в отменном здоровье. И даже тогда никто не ожидал, что она умрет. Я обещал ей приехать на ее похороны и больше никогда не показываться в семье. Она умерла, и я выполнил свое обеща­ние.

Я впервые рассказываю о своей бабушке. Моя Нани стала моей первой ученицей. Я преподал ей простой урок. Я научил свою бабушку быть безмолвной, пережи­вать в себе то, что всегда исследовало, но никогда не исследовалось, познавать по­знающего и забывать известное.

Мой метод так же прост, как методы Лао-Цзы, Чжуан-Цзы, Христа, Моисея, Заратустры... потому что только различаются лишь имена, а способ один. Различа­ются только странники, а странствие одно. Истина, процесс очень прост.

Мне повезло, поскольку моей первой ученицей стала моя бабушка. Я больше ни­когда не встречал таких простых людей. Я видел очень много простых людей, ко­торые почти достигали ее уровня простоты, но глубина ее простоты была столь велика, что никто не смог превзойти ее, даже мой отец. Он был простым, совер­шенно простым и глубоким человеком, но с ней ему не сравниться. Простите за такие слова, но ему далеко до моей бабушки, а моя мать еще дальше. У нее нет простоты даже моего отца.

Вы удивитесь, узнав о том, что моя Нани была не только моим первым учеником, но и моим первым просветленным учеником. Она достигла просветления задолго до того, как я начал посвящать людей в саньясу. Она никогда не была саньясинкой.

Бабушка Нани умерла в 1970 году, в тот год, когда я начал посвящать людей в саньясу. Она услышала о моем движении, когда лежала на смертном одре. Сам я не слышал ее отзывы, но мой брат сказал, что она сказала кое-что, и ей казалось, буд­то она говорит со мной. Вот ее слова: «Раджа, ты основал движение саньясы, но уже слишком поздно. Я не могу быть твоей саньясинкой, потому что еще прежде, чем ты успеешь доехать до меня, я уже оставлю это тело, но пусть тебе передадут, что я хотела стать твоей саньясинкой».

Она умерла прежде, чем я приехал к ней, на двенадцать часов раньше. Мне при­шлось долго добираться из Бомбея в ее маленькую деревню, но она настаивала на том, что никто не должен касаться ее тела до моего приезда, что следует поступить так, как я скажу. Если я распоряжусь сжечь ее тело, так и нужно поступить, а если я хочу сделать что-то другое, значит так тому и быть.

И я не поверили своим глазам. Ей было восемьдесят лет, но она казалась моло­дой. Она умерла двенадцать часов назад, но на ее теле еще не было никаких при­знаков разложения. «Нани, я приехал, — сказал я. — Мне известно, что на этот раз ты не сможешь ответить мне. Я говорю это тебе только для того, чтобы ты слыша­ла меня. Тебе не нужно ничего отвечать».

И неожиданно случилось чудо! В комнате присутствовал не только я, но и мой отец, вся моя родня. Туда набились соседи. И все люди увидели, как из ее левого глаза скатилась слеза, и это спустя двенадцать часов!

Врачи объявили ее мертвой, а мертвецы не плачут. Даже живой человек редко плачет, что же говорить о мертвеце? Но из ее глаза скатилась слеза. Я воспринял ее как ответ. Чего же еще мне было ожидать? Я развел для нее погребальный костер, согласно ее последней воле. Я не хотел делать это даже для тела отца.

В Индии есть жесткое правило, согласно которому зажигать погребальный костер отца должен самый старший сын. Я не стал зажигать его. Что касается тела моего отца, то я даже не пошел на церемонию погребения. В последний раз я ходил на погребение, когда умерла моя бабушка Нани.

В тот день я сказал отцу: «Послушай, отец, я не смогу пойти на твое погребение».

«Что за чушь ты несешь? — возмутился он. — Я еще жив!»

«Я и сам понимаю это, — согласился я. — Но сколько еще лет ты проживешь? Еще несколько дней назад была жива бабушка Нани, а завтра ты также можешь уме­реть. Я не хочу ходить на похороны. И я торжественно заявляю, что решил больше никогда не посещать ничьи похороны после погребения моей Нани. Прости же ме­ня. Я не приду на твое погребение. Разумеется, тогда тебя уже не будет, поэтому я прошу у тебя прощения сегодня».

Он понял меня, хотя и был, конечно же, слегка потрясен. И все же он сказал: «Ладно, это твое решение. Но кто в таком случае подожжет мой костер?»

В Индии это очень важный вопрос. Погребальный костер отца поджигает стар­ший сын. «Ты же знаешь, что я бродяга, — сказал я. — У меня ничего нет».

Я не мог пойти на погребение отца, но я заранее попросил у него прощение, за­долго до его смерти, на погребении моей Нани. Она не была саньясинкой, но все равно была духовным человеком, просто я не дал ей имя. Она умерла в оранжевой робе. Я не просил ее носить оранжевую робу, но в тот день, когда Нани достигла просветления, она перестала носить одежду белого цвета.

В Индии вдова носит одежду белого цвета. Почему только вдова? Чтобы она не казалась красивой — вот простая логика. И ей приходится брить голову! Поглядите, какие гады! Чтобы придать женщине отталкивающий вид, священники позволяют ей носить одежду только белого цвета. Они отнимают у вдовы всю радугу. Она не имеет права появляться на праздниках, даже на свадьбе сына или дочери! Для нее запрещен любой праздник.

В тот день, когда моя Нани стала просветленной, я сделал запись. Эта дата — 16 января 1967 года. Я решительно заявляю, что она стала моей первой саньясинкой. Мало того, она стала моей первой просветленной саньясинкой.

Я больше не видел такой красивой женщины, как Нани. Я сам влюбился в нее и любил ее всю жизнь. Когда она умерла в возрасте восьмидесяти лет, я бросился домой и нашел ее бездыханной на смертном одре. Родственники ждали меня, по­скольку она велела сжечь ее тело только после того, как я приеду. Она настояла на том, чтобы именно я поднес пылающий факел к ее костру. Поэтому все ждали ме­ня. Я подошел к ней и открыл ее лицо. Она была поистине прекрасной, даже более прекрасной, чем когда-либо, потому что она была безмятежна. В ней не было даже суеты дыхания, жизни. Она стала просто присутствием.

Поднести факел к костру оказалось самым трудным делом моей жизни. Мне ка­залось, что я поджигаю одну из самых красивых картин Леонардо или Ван Гога. Разумеется, для меня она была ценнее Мона Лизы и Клеопатры. И это не преуве­личение.

Все, что я считаю прекрасным, как-то связано с ней. Она помогла мне стать кем, кого вы видите перед собой.

Даже в смерти она была прекрасна. Я не мог поверить в то, что она мертва. Не­ожиданно все статуи Каджурахо ожили для меня. В ее безжизненном теле я увидел всю философию Каджурахо. После ее погребения я снова поехал в Каджурахо. Это был единственный способ засвидетельствовать ей свое почтение. На этот раз Кад­журахо стал еще более прекрасным, чем прежде, потому что во всех его статуях я видел только Нани...

Одно только слово «Каджурахо» вызывает во мне радость. Мне кажется, что этот город спустился с небес на землю. Если вы увидели Каджурахо в ночь полнолуния, значит увидели все, что только стоит увидеть. Моя бабушка родилась там. Неуди­вительно, что она была красивой женщиной, мужественной и одновременно опас­ной. У нее была смелость. Моя мать не напоминает ее, и очень жаль. В моей мате­ри вы не найдете моей бабушки. Нани была очень мужественной женщиной, и она вселяла в меня мужество на все мои поступки, на абсолютно все мои поступки.

Дата добавления: 2015-07-25