Символ Веры

Люби, и тогда делай, что хочешь.

Святой Августин.

...И от Сына.

Католический Символ Веры.

1.

Народ ликовал. Стройные ряды священников, облачённых по случаю приёма высокого гостя в парадные одежды, тянулись по пыльной дороге. За ними тянулись учащиеся римских школ с пальмовыми ветвями в руках. От долгого пребывания под палящими лучами солнца ветви увяли и поникли, а лица учеников были унылы. Пение скучных гимнов и торжественные приёмы были явно не по нутру этим пылким юношам, которые с большим удовольствием поплескались бы в реке или повалялись на сеновале со сговорчивыми горожанками. Однако свирепые взгляды наставников, шествовавших рядом, заставляли их прямить спины и слаженно тянуть ноты. Валяться на сеновале с задницей, исполосованной розгами, никто не желал.

Я повернул голову и посмотрел на дорогу. Свита приближалась неспешно, как и подобает свите человека, покорившего значительную часть мира. Ну, насчёт значительной части я, конечно, погорячился, однако для этих людей, для которых мир заканчивался аккурат за оградой виллы, он действительно был великим завоевателем.

- Видишь его, Эле?

Элесса, с невозмутимым видом наблюдавший за сутолокой и как будто не страдавший от невыносимой жары, молча кивнул.

Статный человек, восседавший на гнедом коне, был одет чересчур скромно. В отличие от его предшественников Меровингов, обожавших пышные и дорогие наряды, на нём была простая короткая туника по римскому образцу, и по-римски же он остриг тёмные кудри и бороду. Поскольку я видел куда лучше людей, то уже разглядел красивое лицо, в котором не было никакой надменности, лишь непоколебимая убеждённость в том, что он делает. Такое случается, когда человек ощущает власть, данную ему не людьми и даже не по праву рождения, а самим Создателем. Ощущает глубоко внутри себя, своим Светом, и посему чувствует себя поистине Великим.

- Он бесподобен, Эле, - прошептал я, коснувшись губами уха моего любовника. - Как раз то, что нам нужно.

Элесса вздрогнул и посмотрел на меня.

- Я вижу в твоих глазах огонь нетерпения, Эксайлез.

Я засмеялся тихо.

- О, да! Я предчувствую славную игру, мой мальчик, - и я сжал локоть Эле.

Меж тем кортеж приблизился к собору Святого Петра. Карл Великий всё так же неспешно сошёл с коня и опустился на колени перед собором и стоящим у врат Папой, прижал руки к груди, прошептал молитву. Голоса юных учеников грянули торжественный гимн, и под это пение Карл совершил то, от чего толпа пришла в неистовство. Ход настолько же обезоруживающий людей, насколько искренний. Я даже не сомневался, что это был истинный порыв сердца в сочетании со сметливым разумом, и восхищённо прицокнул языком. Поднимаясь к Папе и продолжая шептать молитвы, Карл целовал и гладил каждую ступень собора, будто муж, вожделеющий жену в первую брачную ночь.

- Фигляр, - хмыкнул Эле рядом со мной.

Похоже, он не оценил красоты жеста. Мой мальчик предпочитал смотреть на подобные вещи менее романтично, оценивая лишь их пользу.

Карл, наконец, добрался до врат и приложился губами к перстню Папы Адриана Первого.

- Будь благословенен, Карл, государь франков, - прогудел на всю площадь Адриан, осеняя его сверкающим на солнце распятием. - Путь Господь сделает твой путь лёгким и успешным. И поможет покорить тебе врагов наших, лангобардов.

Рим долгое время страдал от нападок войск лангобардского государя Дезидерия, не удивительно, что это пожелание Папы народ встретил с воодушевлением. Карл для того и прибыл сюда из ставки своей огромной армии, в это время осаждавшей Дезидерия, который укрылся в собственной столице. По пути Карл захватил понравившийся ему городишко. И это тоже заставляло меня восхищаться столь славным военным стратегом.

Карл улыбнулся Папе.

- Нет, святой отец, я хочу побеждать, но не покорять. Я назовусь «королем франков и лангобардов», чтобы не оскорбить самолюбие народа, который надеюсь победить.

С этими словами Карл вошёл в собор не как смиренный паломник, но как хозяин.

Следом повалила взбудораженная толпа, обтекая нас с Элессой и будто не замечая. Я всё ещё смотрел на выщербленные ступени собора.

- Я должен стать близким лицом для Карла, - сказал я задумчиво. - Более того, он должен верить мне, слушать меня, и думать, что те идеи, какие я ему подскажу, придумал он сам.

- Но как ты сделаешь это, Эксайлез? Будешь являться ему ночами в виде инкуба, соблазнишь и внушишь, что требуется?

Я ухмыльнулся.

- Полагаю, для разума и благочестия Карла это будет слишком большим испытанием. - Мы обменялись с Эле взглядами. - А мне его мозг и, тем более, благочестие нужны в целости и сохранности.

- И что же ты задумал? Надеюсь, ради твоей затеи мне не придётся снова отрубать тебе голову, Рафаэль.

Я расхохотался и подбросил в воздух монетку. Проследил, как она переворачивается и падает в дорожную пыль аверсом вверх.

- Никто из смертных не вечен, мой мальчик. Но, может, мне удастся продлить кое-кому жизнь?

Так и случилось.

Через двадцать пять лет после описанных событий, в 799 году от рождения Айше, учёный и теолог Флакк Альбин, более известный как Алкуин, тихо умирал в Туринском аббатстве от воспаления лёгких. Я стоял у его постели, смиренно ожидая, когда он испустит дух. Мечущийся взгляд старика остановился на мне.

- Ангел Смерти, - прохрипел он и протянул ко мне дрожащую руку со скрюченными пальцами. - Ты пришёл за мной.

- Твоя душа сама определит, куда отправиться ей. Будет ли она столь сильна, чтобы слиться с Господом, или столь отягощена грехами, чтобы низвергнуться в ад - это не я решаю, а ты решил всею своею жизнью. Я лишь обвиняю и выношу окончательный приговор.

- Логично, - произнёс тихо Алкуин, посвятивший себя не только поискам Бога, но и науке логике, и Свет его отделился от тела. Некоторое время я равнодушно наблюдал, как душа этого человека борется с чудовищным притяжением инферно, как рвётся из всех своих сил к Создателю, и как инферно неохотно отпускает её. Потом обратил свой взор на тело.

Нет, я не хотел вселяться в ещё не остывшее тело. Мне нужен был слепок нестабильной материи, какой люди иногда называют призраком - я повешу этот слепок на себя, как маску, и стану в точности как покойный. Вернее, никто даже не будет знать, что Алкуин умер, напротив, он чудесным образом оправится от болезни.

Позже увидев меня в облике дряхлого лысого старика, Эле мрачно пошутил:

- Лучше бы я тебе голову отрубил, Эксайлез. По крайней мере, я мог бы ей любоваться.

- Голова мне ещё пригодится. Собирайся, Эле, пора решать вопрос со Львом.

Так я оказался при дворе Карла Великого, в образе его правой руки и советника, человека мудрого и искусного в плетении дворцовых интриг. Впрочем, интриганские умения Алкуина мне были без надобности, я раскинул собственную сеть, в которую надеялся поймать не только помазанников и наместников Божиих, но самого архангела Михаэля.

Что ж, братец, я попробую развалить твою христианскую империю так, что никогда не сойтись ей и за тысячу лет в своих раздорах. Пусть грехи гордыни и алчности осеняют эту империю во веки веков. И лишь тот, кто сбережёт свой Свет в себе, не поддастся распрям ни той, ни другой стороны. Это и будет моим главным искушением и испытанием. Не будь я Князем Тьмы.

2.

Я шёл полутёмными монастырскими коридорами, чеканя шаг, и монахи разлетались в стороны, будто палые листья от ветра. Объединяла нас только ряса - грубая, подпоясанная верёвкой - и чётки с крестом. Во всём остальном мы были различны как день и ночь.

От них пахло дымом и пылью, и немытым долго человеческим телом, они прятали глаза, мысли и души - даже от себя самих. Я тоже пах резким лошадиным потом, но шёл, гордо подняв голову, и рыцарские шпоры высекали искры из каменных полов. Шёл к тому, кто меня любит и ждёт, к кому я всегда спешу, загоняя лошадей, для кого дорожу собой.

Дни стояли погожие, и Рафаэль сидел на террасе под маской Алкуина, делая вид, что читает замшелый фолиант, а на самом деле глубоко погрузившись в раздумья. Вызванный мной переполох вырвал его из транса, лицо «Алкуина» помрачнело. А в мыслях возникло радостное: «Эле, наконец-то!»

Я почти подбежал к нему, упал на колени и жадно поцеловал руку. Для монахов это жест благословления. Для нас двоих - первая за долгое время возможность прикоснуться друг к другу, ощутить полное мысленное единение.

- Благополучен ли его святейшество? - разносится по террасе уверенный голос, и я отвечаю что-то, сообразное моменту и учтивости. Наша главная беседа - быстрый обмен мыслями - недоступна человеческому слуху.

«Как ты, мальчик мой?».

«Отлично. Привёз самые свежие новости».

«И сколько лошадей ты для этого загнал?».

«Всего одну, Рафаэль. Но это неважно...».

«Важно, - мой принц прервал меня взглядом. - Ты не лошадь, Эле. Ты очень мне нужен, и не можешь... не должен упасть на полдороге».

Я молча кивнул, соглашаясь. В разговоре, который слышали все, речь шла о переписке между Рафаэлем, то есть, советником Карла Алкуином, и Папой Львом III.

- Спасибо за быстроту, друг мой. А сейчас иди отдыхать.

- Я не могу уйти, не передав вам добавленное на словах...

«Прежде всего, ты должен знать, что положение Льва очень шатко. Его политика никого не устраивает, он окружён заговорщиками».

«Дальше».

«Успешными могут быть лишь два. Малатеста готовят отравление, чтобы посадить на папство одного из младших сыновей. Он уже принял постриг и находится сейчас в свите папы. У Довичано тоже есть свой ставленник, но они презирают «подлые методы», хотят свергнуть Папу явно».

«Как это?».

«У них есть великолепный, но пока недоказуемый предлог - содомитство».

Рафаэль хмыкнул.

«Интересно. Иди спать, мой мальчик. Ночью расскажешь мне подробнее».

Я кивнул, ещё раз поцеловал тонкие пальцы, с виду сморщенные, старческие - но я-то ощущал истинную материю ангела, губы закололо, словно от терпкого вина - и вышел с террасы. Монахи продолжали прятаться по углам, украдкой провожая меня взглядами. Я был для них диковинкой, несмотря на сутану.

Грубая власяница была для меня личиной, такой же, как для Рафаэля - облик дряхлого старца Алкуина. Рыцарь, постригшийся в монахи, сменивший пышное родовое имя на скромное прозвище «Альбин», Белый. Словно челнок, я сновал между Римом и двором Карла, находившимся в Падеборне и больше похожем на военную ставку. И там и там я, словно губка, впитывал информацию, слухи и факты, анализировал её и выдавал Рафаэлю «сухой остаток». Оставаясь наедине, мы обсуждали стратегию и тактику нашей интриги, корректируя давно задуманную многоходовку.

Центральными её героями, несомненно, были Лев и Карл.

Король и Папа.

Оба получили власть достаточно поздно, и оба не удовлетворялись делегированной им толикой. Первый хотел стать олицетворением Создателя на Земле, а второй - собрать под свою руку половину христианского мира (понимая, что Византию не одолеть). Мне не удалось выяснить, как начал папа (такие секреты хранились в Риме тщательней дочерней девственности), а Карлу приписывали смерть старшего брата. Но досужие россказни не объясняли, отчего властитель не торопился отбирать трон у соперника. Опасался, что из далёкой Византии ему на голову свалится вразумляющее войско? Вряд ли - Карл отлично понимал, что на его стороне расстояние, равнодушие и спесь византийцев, уверенных, что давно уже на их границах не творится ничего важного и опасного. Ну, а то, что местные князьки дерутся за власть - так пусть. Разделяй и властвуй, этот принцип ещё никто не отменил.

Однако Карл не был князьком и варваром, он был образован и довольно утончён, и очень, очень хотел властвовать миром. Снобизм сыграл с византийцами злую шутку. На границах их империи начала расти другая, молодая и сильная. И как всякой империи, ей требовалась собственная идеология.

Вытянувшись на ложе из досок, я вновь и вновь обдумывал то, что узнал в Риме.

Заговор. Цель - свергнуть Льва Третьего, который в открытую поддерживал Карла. Римские патриции (такие же снобы, как и византийские) считали, что признание франка, хоть и знатного, равным - достаточная благодарность за расширение Папской области и укрощение лангобардов. Воевать на стороне Карла никто не собирался. Римским князькам хватало своих интриг, а Папа мешал. Вот если убить его или заставить подписать отречение, а вместо упорного амбициозного старца посадить на трон покладистого юношу из своей семьи - всё сразу станет легко и просто. С союзником-Папой можно быстрее расправиться с извечными соперниками, припомнить им каждую каплю пролитой некогда крови.

Почуяв лёгкое шевеление воздуха, я вскинулся и сел на кровати.

- Лежи, - махнул рукой Рафаэль. - Отдохни как следует, тебе скоро возвращаться в Рим.

- Ты уже обдумал вести о заговорах?

- Да. - Мой принц сел рядом, вгляделся в полутьме в моё лицо. - Идея с ядом нам не подходит. Всё должно пройти… более шумно.

- Мне помочь организовать переворот?

- Нет. Пусть заговорщики действуют сами, мой мальчик. Твоё дело - появиться в нужный момент и не допустить смерти Льва.

- Ммм… я уже начал распускать слухи, Эксайлез.

- Вечно ты торопишься, Эле. Смотри, не потеряй контроль над событиями.

- Постараюсь. Заговорщикам нужно подписанное отречение. Но это слабая гарантия.

- Именно. А нам нужен живой Лев Третий. Так что отдыхай и отправляйся в Рим. Я усыплю тебя, чтобы ты не геройствовал. - И Рафаэль погрузил меня в сон прежде, чем я начал возмущаться. Наутро меня ждал осёдланный конь и несколько пергаментов в седельной сумке. Эксайлеза в монастыре уже не было - он уехал в Падеборн, к Карлу, выполнять свою часть нашего плана.

Поздним апрельским вечером я въехал в Рим. Всю дорогу меня не отпускало ощущение того, что бесценное время уходит песком сквозь пальцы, и я опаздываю, опаздываю, опаздываю, а маховик событий раскручивается без меня. Рафаэль частенько повторял, что люди делают сами большую часть нашей работы, нужно только успевать за ними. Про себя я добавлял всегда - «и направлять туда, куда требуется нам». Но для этого опять же нужно успевать.

Тишина, повисшая над вечным городом, меня насторожила. В месте, где всегда кипит жизнь, безмолвие говорит о нехороших переменах. И я перестал торопиться в папский дворец, остановился там, где обычно появлялись монахи, не обременявшие себя тщательным соблюдением монастырских уставов. Там я и перехватил одного знакомца. При виде меня лицо его удлинилось, рука дрогнула - и неплохое кипрское пролилось мимо кружки.

- А-альбин?

- В чём дело? У тебя вид такой, словно увидел призрака.

Знакомец икнул, поставил бутыль с вином и перекрестился:

- Почти. Я думал, что после утренних событий ты просто слинял из города.

Я приподнял бровь.

- Ну, как все остальные, кто не захотел пойти на колесо или плаху. Как те, кто поддерживает Карла.

Так вот откуда было ощущение утекающего времени… Я выпрямился на скамье, заглянул в полные страха глаза, подтолкнул немного - и на меня полились видения.

Утро… крестный ход… праздник… звон колоколов… Лев Третий во главе процессии… и вдруг из толпы - вооружённые люди, хватают Папу, волокут в собор… раздаются крики… «Содомит не может быть Папой». И сразу же - паника тёмной холодной волной, из самой глубины естества этого маленького во всех отношениях человека. Я помотал головой, избавляясь от неприятного ощущения.

- Он всё ещё в соборе?

- Я не следил за ним, - возмутился было монах, но тут же стих под тяжёлым взглядом. - Ходят слухи, что его ослепили и вырвали язык, а завтра повесят как содомита.

- Это всего лишь слухи, - я встал и бросил на стол серебряную монету. Знакомец остолбенел: на аверсе чётко виднелся профиль Карла. - Извини, монет нового Папы ещё не отчеканили.

Выйдя из таверны, я набросил капюшон на голову. Рафаэль был прав, обзывая меня торопыгой. Кто знает, когда заговорщики бы решились на нападение - если бы не распущенные мной слухи? Возможно, я был бы уже в городе, и смог бы подстраховать… Усилием воли я прогнал от себя эти мысли. Следовало играть сданными картами. А что у меня есть? Скудная информация от труса? Для начала и этого достаточно.

Собор св. Сильвестра окружала довольно плотная охрана - косвенное свидетельство того, что Лев ещё жив и находится там. Проскользнуть мимо людей мне не составило труда. Оказавшись внутри, я последовал за нитью чистейшего ужаса и паники, которые охватили Папу во время захвата. Эмоции въелись в стены храма, уничтожив намоленный прихожанами Свет.

Люди всё делают сами…

Подвалы собора больше напоминали катакомбы. Когда-то на этом же фундаменте стоял языческий храм, и я ещё ощущал следы тех молитв. Я шёл на запах боли и страха, в самую дальнюю келью, превращённую заговорщиками в пыточный каземат. Обездвижив охранников, я вошёл внутрь. И увидел то, что осталось от Папы.

Нет, ему не выкололи глаза и не вырвали язык, как говорили досужие сплетники. Его просто избили - но так, что он не мог встать. Я смочил окровавленные губы водой из фляги, поправил голову… Лев приоткрыл опухшее веко.

- Альбин? Что ты тут делаешь? Уходи, пока не схватили.

Я улыбнулся:

- Не беспокойтесь, меня им не поймать. И вы тут надолго не задержитесь, обещаю.

- Альбин… ты уже давно монах, а не рыцарь…

- Да, но кротким становиться не собираюсь.

Лев попытался улыбнуться разбитыми губами.

- Лежите спокойно. И не удивляйтесь ничему. - Я отступил в полутьму каземата и потянулся мыслями к Рафаэлю.

«Всё свершилось без меня».

«Лев?», - Эксайлез отозвался сразу, хотя - я чувствовал это даже на расстоянии - был окружён людьми, требовавшими к себе внимания.

«Жив, но в каземате. Его очень сильно избили, и… - я бросил взгляд на вырванные ногти, - и пытали».

Рафаэль выругался.

«Я вытащу его отсюда».

«Только без молодецких наскоков, Эле. Как он?».

«Плохо, Эксайлез. Ему отбили почки, в рёбрах трещины. Учитывая возраст, он долго не протянет».

Томительно долгая пауза.

«Не беспокойся о его здоровье, Эле. Лучше позаботься вытащить его из каземата».

Рафаэль прервал связь. Похоже, у него события тоже набирали обороты. Я вновь шагнул в слабый свет, встал на колени перед Папой. Провёл над ним руками, отдавая малую толику Света. Кончики пальцев закололо. Я сложил руки в замок и склонил голову.

- Не надо, Альбин, - прошептал Лев, - я же не святой.

Я молча приподнял его голову и напоил водой из фляги. Свет, что я сейчас отдал, не исцелил Папу чудесным образом, но живучести, несомненно, прибавил.

- С чего вы решили, что я молился? Я всё ещё рыцарь, хоть и в сутане.

- И моего благословения тебе не надо? - в голосе истерзанного Папы слышалась улыбка. Я преклонил голову.

- И да пребудет с тобой Господь… - услышал я и, усмехнувшись про себя, отозвался привычным «Amen».

Выйдя из собора, превращённого в тюрьму, я с наслаждением вдохнул дымный римский воздух. После спёртой, вонючей атмосферы каземата он казался райским. Охрана всё ещё не замечала меня, и я спокойно отправился по знакомым - знакомым того особого свойства, которые помогают вершить дела не самым честным, но вполне законным способом. Уже через несколько часов у меня в руках был официальный приказ о переводе некоего Льва в отдалённый от Рима монастырь. Формулировки в приказе были резиновые, и это обошлось в приличную сумму золотом - времена, когда продавались за серебро, прошли давным-давно. Оставалось придумать, как довезти Льва Третьего до Падеборна.

3.

Его величество изволили трапезовать под плавно, но заунывно льющиеся звуки флейты, ритм которым задавали тимпаны. В наперсники, как обычно, он взял меня. Я с грустью смотрел на жаркое, понимая, что мне сейчас совсем не до еды. Карл, заметив моё состояние, бросил недоеденную куропатку, ополоснул руки в чаше, стоящей рядом, и внимательно уставился на меня. Его взгляд был цепким, казалось, он мог проникнуть в самую душу, но только не в мою. Он даже не мог проникнуть под мою маску. Я улыбнулся ему.

- Ты чем-то озабочен, друг мой? - спросил Карл. - Твоя еда не тронута… А это пиво? - он лениво повёл рукой. - Разве оно не великолепно? Лучшие падеборнские пивовары варили его.

- Я не голоден, ваше величество, - склонил я голову.

Карл опёрся на спинку кресла, задрапированного пёстрым византийским ковром, смерил меня задумчивым взглядом.

- Тогда не почитаешь ли ты мне, Алкуин?

- Святого Августина, как обычно?

Король кивнул. Остановил музыкантов жестом. И в большой холодной зале воцарилась тишина.

Образованнейший и утончённый человек своего времени, Карл, увы, плохо читал и писал с таким же трудом. Врождённое органическое поражение мозга было тому виной. Но Карл считал, что дело всего лишь в нехватке времени. Он думал, что чтение и письмо поддадутся ему так же, как поддаётся меч, достаточно лишь долго и упорно упражняться. Частенько проходя мимо его опочивальни, я замечал, как он сидит склонённый над пергаментом, пытаясь укротить очередную непослушную букву. На лице его была написана такая мука, что он невольно вызывал у меня уважение и неподдельное восхищение. В этом был весь Карл - в терпении и упорстве, в чувстве, что весь мир преклонится перед ним, лишь нужно трудиться в поте лица своего.

- Отрывок на мой выбор, - я принял книгу из рук слуги.

- Хорошо. Знаю, что ты прочитаешь важное, Алкуин, то, на что я должен обратить своё внимание.

Я перелистал страницы, пытаясь разобраться в почерке переписчика - он был чётким, но некоторые завитки букв ставил весьма своеобразно.

- «Дух Святой отличен, но не отделен, ибо он равным образом прост и всеблаг вечно и неизменно. В этой Троице един Бог, и неотъемлема от Бога его простота. Мы не говорим о Троице вне реального существования лиц; Она есть то, что Она имеет исключительно в отношениях одного лица к другому. Ясно, что Отец имеет Сына, и Он не есть Сын, Сын имеет Отца, и Он не есть Отец».

Я сделал паузу и поднял взгляд на Карла. Он сидел, прикрыв глаза, пытаясь осмыслить выданную ему информацию, потом, медленно расставляя слова, произнёс:

- В Символе Веры говорится, что Дух Святой исходит от Отца. Не будешь ли ты так добр, учёный человек, разъяснить простому воину одну вещь… - Карл открыл глаза, прищурился. - Исходит ли Дух Святой и от Сына, если, как говорит Святой Августин, Дух не отделён ни от Отца, ни от Сына?

Я только и ждал этого вопроса. Ломая голову над поучениями Августина и перекапывая пёстрые человеческие ереси, я зацепился за эту маленькую неувязку, за эту мелочь, которая для меня была очевидна. Я не понимал толком, что люди подразумевают под Святым Духом. Если так они понимали Свет, который пронизывал всё живое на Земле, то он исходил от любого живого существа, включая Создателя, Айше, Карла и самого последнего нищего в мире. Включая даже сидящего в эту минуту перед королём Сатану.

Точно так же, как инферно оплетало любого человека и оплело однажды меня, поглощая Свет.

И эти две субстанции, схватываясь в извечной борьбе, рождали жизнь. Но одно без другого являлось небытиём.

Карл в молчании ждал ответа. Я откашлялся.

- Полагаю, ваше величество, Святой Августин не мог ошибаться, и Святой Дух исходит и от Сына тоже.

Карл резко наклонился ко мне.

- Значит, византийцы не согласны с самим Августином?

Я покачал головой.

- Когда-то он сам добавил это в Символ, дабы бороться против арианской ереси, коя, как вы знаете, не признаёт божественную сущность Христа.

Чувственные губы Карла растянула ухмылка.

- Я так и думал, что все эти напыщенные византийские богословы ни дьявола не смыслят в нашем Господе, - я вздрогнул. - Ох, прости меня, Алкуин. И ты, Господи, прости за грубость, - он торопливо осенил себя крестным знамением.

Я улыбнулся.

- Нам стоит определить правильный Символ Веры, который не обижал бы ни Отца, ни Сына, который бы точнее отражал суть Троицы. И ты, Алкуин, поможешь мне с этим.

- С превеликим удовольствием, ваше величество. Полагаю, опробовать новый Символ можно на монастыре бенедиктинцев, которому вы щедро покровительствуете. Пусть монахи распевают его, добавляя «и от Сына», и пусть мир узнает, как оно должно быть поистине.

«И когда я сделаю тебя повелителем нового мира, Карл, этот мир получит новую религию. Несомненно, византийцы придут в ярость, когда поймут, что кто-то покушается на их власть над душами, что приведёт к расколу христианской империи.

Ибо душами сильных мира сего на самом деле владеют грехи гордыни, гнева и алчности, а не символы веры какими бы они ни были. На этом я играю, и буду играть, пока мир не обратится в прах».

4.

Мелкий, по-весеннему тёплый дождь лил уже третий день. Дороги превратились в месиво из грязи и лошадиного помёта. Люди сидели по домам и гостевым подворьям, пережидая распутицу. На тракт выгоняла только нужда.

Путешествие, на которое верховой тратит несколько дней, растянулось почти на месяц. Караван – я, трое слуг, пятеро нанятых мечников и Папа в закреплённом на крупах лошадей паланкине – двигался очень медленно. На телеге бы вышло гораздо быстрее, но я не хотел, чтобы тайно вывезенный из Рима понтифик был открыт всем ветрам и взглядам. К тому же ничто так не выдаёт беглеца, как несвойственная ему роль. Вельможа в одежде простолюдина бросается в глаза сильнее, чем переодетый в барона король.

Из Папской области караван выехал без препятствий. Побег Льва Третьего попросту не заметили: заговорщики думали, что того, полумёртвого, но ещё не сломленного, везут в отдалённый монастырь, чтобы вырвать там отречение от тиары. К тому же вовсе не заговорщики представляли главную опасность.

Снуя челноком между Римом, Триром и Падеборном, я не раз ощущал направленное на себя внимание: тонкие нити Света, исходящие от Младших. Они сопровождали меня всюду – как тогда, так и сейчас, – и стали бы серьёзным противником, будь у них приказ схватиться в открытую. Главной защитой для Папы сейчас были тайна и постоянное движение. Из Рима в Сполето, оттуда – в Равенну через Пизу, и вверх по берегу По, а уже потом бесчисленные германские марки и герцогства, собранные Карлом под свою руку.

Бавария, Аламания, Австразия… Тут было больше порядка, но и больше внимания. На паланкин не смотрел только ленивый. Для самых любопытных была заготовлена легенда – некий вельможа, больной проказой, путешествует вместе с духовником по святым местам, чтобы очиститься если не плотью, то духом. Такое объяснение мигом отпугивало желающих заглянуть под спущенные занавеси, обеспечивало свободное место на постоялых дворах и снимало большинство вопросов.

Наш караван полз по раскисшей дороге, серая пелена дождя окутывала её, словно безвременье. Лошади недовольно фыркали – вода с неба не нравилась им так же, как и людям. Я шёл рядом с раскрытым паланкином, теребя в руках простые деревянные чётки.

- Сколько нам ещё тащиться, Альбин? – голос Папы был усталым: вынужденная неподвижность в тесном паланкине выматывала не меньше долгой скачки. – Мне кажется, я уже пересёк всю Ойкумену.

- Мы не одолели и трети, монсеньор.

Лев кисло улыбнулся:

- Какое счастье, что мы едем не в Константинополь, а только в Падеборн. Альбин, почему ты уверен, что Карл именно там?

- Месяц назад он был в этом городе, и я не слышал, чтобы он собирался покидать его, – я не стал уточнять, что моим данным нет и часа. Мысленная связь с Рафаэлем была тщательно скрываемой тайной. – Но даже если Карл в отъезде – любое аббатство примет вас с радостью.

- Любое?

- За то, где я останавливался, бывая в Падеборне – ручаюсь.

Лев хмыкнул:

- Всё-таки ты больше рыцарь, чем монах. Уповаешь на себя, а не на силу Божью.

Я улыбнулся, не желая вступать в философский диспут. Понтифик не догадывался, насколько близко представители силы Божьей – в моём лице, и в лице двух Младших, кружащих над нами под прикрытием туч. Один представитель выдаёт себя за духовника смертельно больного патриция, вторые – контролируют людей, стоящих заставой на нашем пути.

Заставу я разглядел намного раньше мечников, и еле дождался предупредительного окрика. Привычно замер у паланкина вместе со слугами, ожидая, пока телохранители и стражники обменяются «любезностями» и пошлиной очередному князьку. Всё было как всегда – только Младшие кружили в небе, невидимые отсюда.

Один из стражников прошёлся вдоль каравана, заглянул в паланкин, бесцеремонно отодвинув занавесь.

- Не такой уж и полумёртвый ваш хозяин, – буркнул он будто себе под нос. – Мог бы и по-простому, в телеге.

- В телеге ты своего сеньора повезёшь, холоп, – процедил я, глядя в оловянно-серые глаза без проблеска разума. – Когда он тебе прикажет.

Человек сморгнул, глаза мигом потеплели – так, словно нечто, только что крепко державшее его разум, убралось восвояси.

- Куда вы едете? – переспросил стражник, будто не слышал ни моих заносчивых слов, ни всего, что было сказано ему телохранителями. – Тут в округе ни одного святого места.

- Мир – не только твоя округа. Мы идём в Кёльн, а оттуда в Аахен.

- Неблизко… А откуда идёте?

- Из Равенны.

Человек усмехнулся:

- Похоже, сеньору вздумалось повидать мир перед смертью.

- Не нам с тобой его судить, – я улыбнулся, ощутив, как Младшие улетают от заставы. Стражник вздохнул и устало махнул рукой – «проезжайте». Наш караван медленно пересёк заставу, снова утонувшую в пелене дождя.

- Странный человек, – сказал Папа немного погодя. – Неужели здесь все такие?

- Вряд ли, монсеньор.

Я бросил взгляд на небо, прикидывая – стоит ли тянуться мыслями к Рафаэлю, или подождать момента, когда связь не выдаст моего нахождения.

- Я очень хочу видеть Карла, – продолжал понтифик. – Тот порядок, что я увидел здесь, укрепление веры христовой среди людей – всё это должно быть распространено по Ойкумене.

- А как же Византия? – спросил я тихо.

- Византия далеко, Альбин. Слишком далеко, чтобы простые смертные принимали её за реальность. А я и Карл тут, рядом, – он загадочно улыбнулся. – Карл может стать равным императору Византии. Для этого нужно совсем немного.

- Короновать его императором, – прошептал я.

- Мне казалось, именно для этого ты и везёшь меня в Падеборн. Не так ли, таинственный рыцарь, выдающий себя за монаха? – Лев тихо рассмеялся.

Я бросил на него быстрый взгляд. Понтифик всего лишь шутил, не понимая, как близок он к истине. Ответив ему ничего не значащей улыбкой, я сосредоточился и послал Рафаэлю всего одну мысль.

«Младшие охраняют подступы к городу, мы вблизи Падеборна, инкогнито хранит нас».

5.

Я осмотрел изувеченного пытками Льва, погрузил в глубокий сон и излечил тяжёлые раны, способные привести к смерти этого хоть и крепкого, но уже довольно старого человека. Элесса на всём пути подпитывал его своим Светом, придавая сил и бодрости. Сегодня мой мальчик, наконец, доставил Папу в резиденцию Карла. Они петляли как зайцы, гонимые охотниками, но смогли вырваться и из-под зоркого ока младших ангелов, и уйти от любопытных людских взглядов. И пока Папа, исцелённый мной, отдыхал, я, приняв свой облик, жадно целовал Элессу, прижимая к гобелену. Мои руки с силой скользили по вздрагивающему телу.

- Если Лев сейчас проснётся, решит, что я одержимый содомит, - смеясь, сказал Эле, обнимая меня. – Позволяю демону овладевать мною.

- Во-первых, не проснётся, - я скользил губами по выгнутой шее моего любовника, лаская часто пульсирующую жилку. – Во-вторых, разве те слухи не были правдой? Так что, пусть сначала вынет бревно из глаза.

- …а под властью демонов он уже давно.

Мы оба засмеялись, а потом смех сменился любовным шёпотом и стонами. За это время мы успели соскучиться, и я даже не подозревал, что очень скоро по меркам ангелов мы расстанемся так надолго, что не сможем позволить даже прикосновения…

Вечером Папу навестил будущий император. Карл и Лев изучали друг друга, и взгляды, которыми они обменивались, нельзя было назвать дружелюбными. Но и неприязненными они тоже не были. Скорее, взгляды торговца и покупателя, где каждый пытается оценить, какие выгоды может поиметь со сделки.

Они разговаривали наедине, но я невидимый стоял рядом, с интересом наблюдая за ними и надеясь, что не ошибся в своём выборе.

- Я хочу знать, ваше святейшество, справедливы ли те обвинения, которые вам предъявляли в Риме?

Дряблые щёки Папы расцветились пунцовыми пятнами, и я ухмыльнулся про себя.

- Ваше величество, не забывайте, с кем говорите! – голос его был полон искреннего гнева, но твёрд.

- Простите, ваше святейшество, - Карл поклонился. – Поживите пока тут, оправьтесь от ран. Позже я дам вам свою охрану, чтобы вы могли вернуться в Рим. Поеду следом, чтобы разобраться с этим делом.

- Вы хотите провести расследование?

Карл улыбнулся, и по этой улыбке я понял, что какими бы ни были результаты следствия, он не отвернётся от понтифика. Ибо цель оправдывает средства. Карлу необходимо было держать Папу на короткой цепи. А что может быть лучше знания чужих маленьких грешков, которые уже в этой жизни могут повергнуть в ад?

- Не переживайте, ваше святейшество, я уверен, что вы невиновны, и вас просто оклеветали.

Так, король и понтифик оказались в тесной связке, где Папа был сильнее зависим от короля, и это, несомненно, печалило его тщеславие.

Примерно через полгода всё разрешилось. Расследование Карла привело к тому, что Малатеста и Довичано были осуждены как клеветники и сосланы во Францию. Карл потребовал ото Льва очиститься от обвинений в разврате и содомитстве, и тот был вынужден клясться на Евангелии публично. Свет, до того мерцавший в Папе ярко, потускнел, приблизив его к инферно ещё ближе.

В образе Алкуина холодным рождественским вечером я стоял в соборе Святого Петра, слушая вместе со всеми праздничную мессу, и чувствовал, как ликует моя душа – всё получается так, как задумывал я. Карл восседал на троне, и лицо его было напряжённым. Я знал, что в душе он торжествовал не меньше моего, но некоторое время ему придётся играть роль недовольного, дабы ублажить византийцев. За день до этого всё было обговорено между понтификом и королём. Карлу оставалось только ждать.

Я осмотрел собор и вдруг увидел Михаэля, не смог удержаться от улыбки. Брат был облачён в монашескую сутану, лицо скрыто капюшоном, но светился так, что мог затмить все храмовые свечи. Однако в суете никто не замечал светлого ангела, почтившего мессу своим присутствием. Я почувствовал, как напрягся Элесса, стоящий в отдалении от меня, среди монахов. Я мысленно обратился к Хелю:

«Пришёл повидаться, братишка?».

«Не надейся, от скуки не томлюсь. Но твоя затея меня определённо забавляет, Сатана. На что ты надеешься?».

«Как всегда, на людей».

«Ты надеешься на их грехи, и поэтому мне уже смешно».

«А ты надеешься на благочестие клятвопреступника?».

«Я надеюсь на Свет в людях, он не поддаётся твоим искушениям».

«Свет – не поддаётся, а люди даже очень».

«Ты не исправим. Посмотрим, чья возьмёт. Прощай».

«До встречи, ангел Света. Привет Габриэлю».

«Не произноси его имя, падший».

«Почему же? Когда мы трахаемся… прости, делаем oum, он очень даже не против слышать своё имя».

«Трахай своего демона, Люцифер, и не зарься на Свет».

Михаэль растворился в толпе, не оставив следа. Я вздохнул – умеет он испортить настроение. Обмениваясь с братом мыслями, я пропустил мгновение, когда Лев подошёл к Карлу. Но увидел, как Папа чуть подрагивающими пальцами водрузил на голову короля императорскую корону, сверкающую самоцветами и золотом.

- Да здравствует и побеждает Карл Август, Богом венчанный великий римский Император! – торжественно произнёс Лев Третий.

И собор грянул в несколько глоток римлян и франков:

- Да здравствует и побеждает Император!

Я тоже воодушевлённо кричал, позабыв о Хеле. Карл чуть склонил голову.

- Если бы я знал, - тихо сказал он, и вокруг тут же наступила давящая тишина. – Если бы я знал, что меня сделают Императором без моего на то позволения… Я не пришёл бы на эту мессу.

Он хорошо играл свою роль, византийские шпионы, несомненно, передадут его слова своим хозяевам. Эта игра, конечно, не обманет тех, кто сам захватывал власть хитростью, коварством и чужой кровью, но будет соблюдено хотя бы подобие нечестолюбивого смирения.

Как и следовало ожидать, властители Византии тут же возненавидели нового императора, но Карлу было не занимать упорства и терпения, которые сломили даже великодержавную гордыню. Однако новый император, этот несносный франкский выскочка, покушался не только на светскую, но и на духовную власть, а этого византийские патриархи точно не могли стерпеть, полагая себя гласом и оком Божьим. Между тем, Карл так же считал себя гласом Бога, внося некоторую смуту в этот благостный божественный диалог.

Мне пришлось пробыть рядом с императором ещё четыре года, поддерживая в нём убеждённость в необходимости изменить Символ Веры. И вот уже монахи-бенедиктинцы распевают новый Символ, а местный патриарх строчит жалобы Льву Третьему, мол, окаянные поют чего-то не то. Лев, желая и угодить своему высокому покровителю, который достаточно рьяно взялся за духовную жизнь подданных, и не отступаться от догмы, пишет в ответ, что в словах нового Символа нет ничего неправильного, но установленные законы, конечно, стоит соблюдать.

Он действительно пытался поговорить с императором, но его попытки не возымели успеха.

- Я считаю, ваше святейшество, что Символ Веры нуждается в исправлении. Ибо Святой Августин ошибаться не может, иначе он не был бы святым. К тому же, это окончательно оградит нас от арианства. – Карл тяжело прохаживался по тронной зале. Остановился и вперил колючий взгляд в Папу. – И вы должны быть на моей стороне, ваше святейшество. На моей стороне и на стороне Господа нашего. Помогите мне донести истину до людей, и Господь отблагодарит вас.

Лев вспыхнул.

- Не много ли вы на себя берёте, ваше величество? Вы даже не богослов, чтобы решать такие вопросы!

Карл усмехнулся.

- Я не богослов, я помазанник Божий, а значит реку истину. – Он подошёл ко мне, я всё это время находился рядом, хлопнул по плечу. – К тому же, у меня есть учёные люди, которые всё разъяснили мне досконально, и я согласен с их выводами.

Лев метнул на меня испепеляющий взгляд и вышел из зала, даже не поклонившись.

Вероятно, он мог бы согласиться с императором, ибо увяз коготок – всей птичке пропасть. Но задетое когда-то тщеславие не позволяло ему так легко смириться хотя бы с этой мелочью. До самой своей смерти Папа не принимал новый Символ Веры, являя собой надежду Михаэля на твёрдость человеческого духа. Однако мнение Льва уже ничего не меняло.

Как и не изменило ничего несогласие вселенского собора в Аахене с нововведением Карла.

Костяшка домино упала и повлекла за собой остальные.

Умирали императоры, понтифики и патриархи, дряхлела спесивая Византия, распадалась и вновь вставала с колен молодая Империя, а запущенное мною искушение катилось дальше по умам человеческим. Новые властители довольно быстро поняли идею: чтобы владеть душами людей, необходима своя религия, и те, кто желал освободиться от влияния византийских патриархов, прибегали к опыту Карла Великого. И первыми из них были не короли, но Папы Римские, мечтающие главенствовать в христианской империи.

Довольно скоро, опять же по меркам ainoo, через двести лет, упомянутая империя раскололась на две непримиримых части – восточную и западную церкви.

То, что могла бы сделать с душами людей единая церковь под чутким руководством Михаэля, никогда не смогут сделать две церкви, которые, более того, будут враждовать друг с другом, бесконечно обвиняя друг друга в ереси. Это значительно затруднит задачу моему брату.

Цель была достигнута.

***

Весенний дождь из моросящего грозил превратиться в ливень, но мы с Михаэлем не замечали этого. Стояли друг против друга на нейтральной территории и разглядывали друг друга. Я чувствовал, в каком раздражении был мой близнец. Мокрые волосы сосульками облепили его лицо, туника и плащ прилипли к телу, но он даже не подумал защититься от влаги.

- Что ж, - процедил Хель сквозь зубы. – На этот раз ты победил, Сатана. Но не радуйся: даже две половины, которые должны быть единым, могут сделать многое.

- Я знаю, Михаэль. Многое, но не столько, сколько задумал ты.

Михаэль скривил губы в усмешке и поднял голову к истекавшему водой небу.

- Ты идёшь против Создателя, Люцифер. Ты знаешь это?

- Я иду против тебя, брат. – Я шагнул к нему ближе, и наши взгляды скрестились. – Ты оглупляешь людей, делаешь их стадом баранов, покорных твоему кнуту. Но, полагаю, идея Айше заключалась вовсе не в этом. Так что, против Создателя идёшь ты, искажая Его идею.

Лицо Михаэля окаменело.

- Я веду этот мир к Порядку, к Свету, а ты ввергаешь его в Хаос и Тьму, Сатана.

- Что ты называешь порядком? Ходить строем, распевая гимны? Быть одинаковыми с лица, думать одинаковые мысли? Ты лишаешь людей индивидуальности, Михаэль. Но у тебя ничего не выйдет. Потому что они грешны, у них есть слабости и страсти, и грех заставляет каждого человека отличаться от других.

- Да, а потом сидеть у тебя в инферно вместе со всей своей индивидуальностью, - он расхохотался. – Воистину сатанинская позиция!

Я покачал головой.

- У людей всегда есть выбор: остаться личностью и оставить себе свой Свет, пройдя через горнило слабостей и страстей. Пройти самим, не держась за чью бы то ни было руку, познавая себя и мир. А ты не даёшь им выбора, Хель, ограничивая догмами. Ты действуешь как плохая нянька, не давая ребёнку даже пукнуть самостоятельно. - Я взял его за грудки, с силой притянув к себе, заглянул в тёмные глаза. – Но повторюсь: не выйдет, брат. Это люди, а не безмозглые заготовки из биомашины.

Оттолкнув Михаэля от себя, я отвернулся и пошёл к открытому уже порталу.

- Ты всё равно проиграешь, падший, - донеслось мне вслед. – Рано или поздно ты сгинешь в аду, и никто не вспомнит о тебе. Ибо тем, кто познает вечный Свет, не нужны ни грехи, ни индивидуальность.

Я махнул рукой, не оборачиваясь, думая: ибо тем, кто познает вечный Свет, уже не нужно ничего.

Портал в инферно клубился тенью среди завесы усилившегося дождя. Там меня никто не ждал, я отлучил от себя Элессу больше сорока лет назад, и только маленькая победа согревала мне душу.

Дата добавления: 2015-07-19