Читайте также: |
|
Наутро погода испортилась. Море, как базарная баба, орало, ругалось, разгоняло народ, а тех, кто имел неосторожность высунуть нос на палубу, в сердцах хлестало по морде мокрой тряпкой. Ничто не убедило бы Машу, что это были всего лишь брызги.
Она добежала до кают-компании, успев вымокнуть насквозь, и с благодарностью приняла от лоснящегося Нафани чашку с горячим чаем. Возле иллюминатора пристроились режиссер с женой, остальные несли вахту или отсиживались по каютам.
– Наладится, Афанасий Петрович, как думаете? – Маша кивнула за окно. Там бесились мелкие злые волны, швыряя друг другу обломки веток, пустые бутылки, сандалии и прочее похищенное у берега.
Нафаня милостиво кивнул. Если бы не колпак, его можно было бы принять за маленького морского божка, толстенького, коротконого и очень недоброго.
– Наладится, куда оно денется!
– А через три дня обещали шторм! – заметил Аркадий Бур.
– Это еще вилами на воде писано, – буркнул Нафаня и отвернулся.
Маша села за столик, грея руки о теплую чашку.
– Аркадий, не каркайте. Пускай погода пожалеет нас и станет солнечной. Хотя бы к вечеру!
Бур приосанился. Маша уже знала, что это означает: сейчас последует какая-нибудь цитата.
– «Море не знает милосердия. Не знает иной власти, кроме своей собственной!» – объявил он.
– Кто это пугает нас белыми китами?! – раздался от входа хриплый голос. Маша и Кира с Аркадием дружно обернулись к Якову Семенычу.
С него текло так, будто он не только искупался сам, но и набрал в карманы запас воды на случай засухи. Однако голову по-прежнему украшал, словно бросая вызов стихии, светлый пробковый шлем.
Режиссер обрадовался как ребенок.
– Вы читали «Моби Дика»!
– И даже ловил! – Боцман снял шлем и подмигнул Маше. – На свое счастье, не поймал.
– Вам приходилось работать на китобойном судне?
– Где я только не работал! Как-нибудь расскажу пару историй. – Он поежился. – Бр-р-р, ух и холодрыга!
– Замерзли, Яков Семеныч? – посочувствовала Кира.
Боцман подмигнул:
– Моряки не мерзнут, они просто синеют!
Маша, ободренная его улыбкой, решилась высказать тайное опасение:
– Яков Семенович, нас эта ужасная качка не утопит?
– Ни в коем случае, – очень убедительно заверил Боцман. – Четыре балла для нас – это тьфу! Так, самым хилым за борт потравить…
Он осекся, углядев перед Машей бутерброд, и тут же извинился.
– Я бы попросил насчет хилых! – с достоинством заметил режиссер. – Мы, сухопутные крысы, может, и слабы желудками, но сильны духом!
В этот момент корабль ощутимо качнуло, и Аркадий стал неумолимо зеленеть.
– Яичницу… зря… – выдавил он и бросился к выходу. Жена проводила его сочувственным взглядом.
– Что же, Яков Семеныч, нас так и будет болтать весь день?
– Упаси Посейдон! Мы взяли курс на Энею. Занятный островок! С южной стороны у него скалы, причем опасные – острые, как ножи. Натурально, торчат из моря эдакие тесаки, волну рубят в пену! Ну и все, что она принесет.
– И мы туда идем? – поразилась Маша.
– Почти, да не совсем. Идем мы на северную сторону. Там тишайшая гавань, пологий берег.
– А не может случиться так, что нас вынесет на скалы? – опасливо поинтересовалась Кира.
– На скале стоит маяк. Один из самых ярких на сотню миль вокруг. Не заметить его невозможно.
Кок подкрался беззвучно, как кот, и водрузил перед Боцманом чашку с какао. Старик отхлебнул и расплылся в блаженной улыбке.
– Спасибо, Нафаня! Знаешь мою слабость.
– Ты про смотрителя маяка расскажи, Яков Семеныч! Слышал, он аэроглиссер завел? Рассекает по волнам!
Боцман щелкнул пальцами:
– А и верно! Хотел ведь да забыл. Сюда бы, конечно, Ваню Козулина, он у нас за главного рассказчика на корабле.
«Это с Козулиным они говорили о двух смертях», – вспомнила Маша. Ей отчего-то расхотелось слушать про смотрителя маяка.
– Странный он человек, – задумчиво начал Боцман. – Живет на своем маяке постоянно, без всяких сменщиков, а история его появления довольно невеселая…
Стукнула дверь, в щель просунулось курносое лицо Антоши. За ним внутрь ворвалось облако мелкой водяной пыли.
– Яков Семеныч, там Аркадию нехорошо!
Как ни стремительно бросилась Кира наружу, боцман все равно опередил ее. Дверь хлопнула раз, другой – и Маша осталась за столом одна в окружении трех кружек.
Кок проковылял к двери, выглянул и вернулся обратно. Встревоженной Маше снисходительно бросил:
– Да все в порядке! И чего побежали…
– А что с ним?
– Палуба скользкая. Плюхнулся на задницу, чугунком о борт приложился. Ниче, осторожнее будет!
Нафаня сокрушенно поцокал языком, глядя на брошенные тарелки с едой. «Готовишь им, готовишь, – было написано на его лице, – а они берут и головами трескаются, кретины!»
Маша задумчиво откусила от бутерброда. Кок слегка просветлел и отошел.
Но сидеть и завтракать, когда где-то неподалеку интеллигентный Аркадий, возможно, лежит с разбитой головой, было как-то неправильно. Она с сожалением отодвинула горячий бутерброд, истекавший расплавленным сыром, одним махом допила вкуснейший сладкий чай, коря себя за черствость, и встала.
В иллюминатор, по которому расползались дождевые капли, была видна часть палубы. По ней спокойно, вразвалочку, не хватаясь за ванты и не размахивая руками, шагал Аркадий Бур. Маша успела быстро удивиться тому, какое поразительное а, главное, молниеносное воздействие на вестибулярный аппарат оказывает удар головой, когда до нее дошло, что она видит вовсе не Аркадия. Это матрос Антоша быстро шел к рубке. Хвост на его затылке подпрыгивал в такт шагам.
А где же Бур?
Но тут и режиссер проковылял следом за матросом. Он потирал затылок, морщился и чуть не брякнулся второй раз, когда, заметив в окне Машу, решил помахать ей рукой. Кира поймала его за шиворот и что-то сурово выговаривала, пока они не исчезли из виду.
– Всыпать Антохе двадцать горячих за паникерство, – пробормотали за Машиным плечом.
Нафаня поставил на стол вторую чашку чая, метнул пронзительный взгляд на обкусанный бутерброд, и Маша поняла, что, если она не хочет заработать себе смертельного врага, надо доесть.
Когда она подошла к стойке с пустой тарелкой, Нафаня ничего не сказал. Но Маша видела, что он доволен.
– Очень вкусно, спасибо!
«Разумеется, вкусно! – отразилось в маленьких глазках кока. – С какой стати могло быть иначе?!»
Он поблагодарил ее не слишком дружелюбной улыбкой, и Маша вдруг решилась. Должно быть, именно из-за того, что кок выглядел тихим ненавистником человечества. Будь это человек, симпатизирующий ей, Маше было бы неприятно потерять его расположение. Но с Афанасием терять было попросту нечего.
– Афанасий Петрович, а кто погиб на корабле?
Улыбка сползла с лица кока.
– Это вы о чем?
– Яков Семеныч говорил, что кто-то упал с корабля и умер.
– Тогда вам, наверное, лучше у него спросить, – криво усмехнулся кок.
Маша вскинула брови.
– А что, это какая-то страшная тайна?
Как она и предполагала, Афанасий смутился.
– Ничего такого… – пробурчал он.
– Тогда почему все молчат?
Кок закатил глаза:
– Да кто молчит-то! Никто не молчит! Просто неприятная это тема, тяжелая для нас.
Маша быстро придвинула стул и села, обозначив тем самым, что утвердилась здесь надолго.
– Кто-то из туристов, да? – понимающе спросила она, понизив голос. – И теперь вы боитесь, что у вас клиентов не будет?
– Лучше бы из туристов! – в сердцах бухнул Нафаня. – Один черт вы сюда слетаетесь, как мухи на… варенье. Даже если кто и отбросит коньки, остальным это по бороде. «Мечта» для вас – как рамка, в которую можно вставить свою физиономию и фоткаться.
Маша предпочла не заметить оскорбительности его слов.
– Неужели кто-то из команды?
– Галина Антоновна умерла, светлая ей память, – строго сказал кок и перекрестился. – Могучая была женщина. Кто б мог подумать, что капитан ее переживет.
Маша осмыслила сказанное и ахнула:
– Жена капитана? Господи, бедный Илья Ильич! Как это случилось?
– За борт упала. Ночь была, ветрено. Тревогу быстро подняли, да толку-то…
– Упала… – повторила побледневшая Маша.
– Может, и сама спрыгнула, – пожал плечами кок. – Выпивши была. – И добавил с нескрываемым уважением: – Пила-то она, как грузчик, любого могла переплюнуть. Эх, Галина Антоновна, Галина Антоновна…
Он сдернул с крюка полотенце и, вздыхая, принялся протирать чашки. Маша, не отрываясь, следила за его пухлыми ручками. «Но ведь Козулин говорил не только про жену капитана. Он сказал: «Сначала – Галя, теперь вот Ирина».
Она помолчала немного и решилась:
– А Ирина?
– Что Ирина?
– Отчего она погибла?
Кок яростно бухнул чашку об стол и обернулся.
– Вы яснее выражайтесь! Что еще за Ирина? И с чего это я должен ее знать, по-вашему?
– А… Разве не было такой женщины на корабле?
Нафаня, кажется, с трудом удерживался, чтобы не стукнуть ей кружкой по лбу. Маша на всякий случай отодвинулась вместе со стулом.
– Баб у нас перебывало немерено, – сквозь зубы процедил кок. – Даже чересчур много! Кое-кто был и лишний!
Маша сразу подумала, что кое-кто лишний – это она сама. Но дело надо было довести до конца.
– И среди них – Ирина, – деликатно подсказала она.
Кок раздулся и покраснел, как напившийся комар. Маленькие глазки, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит.
– Или нет, – быстро сориентировалась Маша. – Откуда же мне знать, Афанасий Петрович! Мы, женщины, такой народ, понимаете ли…
Она идиотски хихикнула и покрутила пальцем у виска.
Судя по тому, что глаза кока приняли нормальное положение, смешок получился как нельзя более убедительным. Нафане пришлась по душе ее самокритичность. Он твердо знал: все бабы – дуры, но те из них, которые понимают, что они дуры, чуть меньше дуры, чем остальные.
Маша наконец сообразила, что самое главное – не умничать. Сводить глаза к носу она посчитала излишним, но продолжала глуповато улыбаться.
– Значит, не было у вас Ирины?
– Всех не упомнишь, – буркнул Нафаня. – Может, и была.
– Но не погибла? – по-прежнему лучась дуростью, уточнила Маша.
– Мне-то откуда знать?! Может, сошла на берег, а ее собака бешеная укусила. Или бежала через дорогу – и бамс под «КамАЗ»! А то отравилась паленой водкой! Или…
Маша прервала этот вдохновенный поток воображения:
– То есть при вас на «Мечте» ничего такого не случалось?
– А у меня, по-вашему, паленая водка в хозяйстве имеется?! – мигом взъярился кок.
Она примирительно подняла руки:
– Я поняла! Ни водки, ни «КамАЗа», ни бешеной собаки!
Кок сощурился, пытаясь понять, уж не насмехаются ли над ним.
– Значит, все Ирины на борту «Мечты» остались живы, – весело говорила Маша. – Вот и чудненько! Вот и хорошо! – Она поднялась и стала медленно отступать к двери. – Счастья им, здоровья и сибирского долголетия!
На сибирском долголетии она пулей вылетела за дверь. И так же быстро помчалась в каюту, время от времени оглядываясь, не догоняет ли ее рассвирепевший кок.
Но Нафаня, поглядев ей вслед, только покачал головой и взялся за новый стакан:
– От’бабы дуры, а?!
«К тому времени, когда мы пришвартовались, наши бедные салаги уже не чаяли ступить на твердую землю. Казалось бы, ерундовая качка, а вымотала их хуже некуда. Был бы шторм, они б и то повеселее смотрели, хлопчики мои.
Кстати, это и в жизни так же. Сколько раз замечал: начнет иного человека злая судьба трясти и кидать об скалы, так он зубы стиснет, кулаки сожмет и выстоит. А если его же мурыжить потихоньку, то так качнуть, то эдак, да все чуть-чуть, все помалу – глядишь, уже и спекся наш человечишко. А чтобы героизм проявлять, нужны героические обстоятельства.
На суше распогодилось. Небо стало ну чисто затасканная рваная простыня: тут серое, там грязное, а вот тут через дырку вдруг нежный голубой ситчик проглянет. И ветер поднялся – красота!
Салаги изъявили желание пообедать в порту. Рыбки свежей жареной отведать, супчику в хлебной горбушке… А больше всего, конечно, им захотелось винца. Капитан на корабле строго ограничивает выпивку: не больше бокала за ужином, а за обедом – ни-ни! Оно и понятно почему.
Но четверо в таверну не пожелали идти.
Во-первых, чета Бабкиных. Рыжая Маша, вспомнив о том, что на другой стороне острова есть маяк, вцепилась в меня клещом. Оказывается, ей всю жизнь нравились маяки, но она ни одного не видела. Не могу, говорит, упустить такую возможность.
Честно говоря, тащиться на маяк мне не хотелось. В машину все не уберемся, а пылить по дороге полтора часа… Лень. Если б она настаивала, я бы отказался. Но так вышло, что настаивать она не стала: попросила – и молчит, ждет ответа. А лицо у нее прозрачное, беззащитное, глаза, как у ребенка.
Я в детстве думал, что у людей много слоев кожи. И у всех разное количество. У кого-то слой на слое лежит в сто рядов – получается броня, как у носорога. Таких ничем не пробьешь. А кто-то нарастит всего парочку: чуть ткнул – и сразу дырка. Будь я мальчишкой, сказал бы, что Яна Руденко самая непробиваемая, и кожа у нее крепкая, как ореховая скорлупа. А с другой стороны линейки этой – Маша: у нее кожица толщиной с новорожденный тополиный листик, все прожилочки можно разглядеть.
Жалко мне таких. Уж больно они уязвимые.
В общем, покочевряжился я, но согласился.
А вторая пара – мальчишка Зеленский со своей странной подругой. От нее я с некоторых пор ждал чего-нибудь заковыристого. Черт знает, каких винтиков ей в голову не доложили, но держится там все не то в невесомости, не то на честном слове.
Хотя тоже бабка надвое сказала. Иной раз послушаешь – нормальный человек, и говорит дельно. А другой раз хоть беги от нее прочь.
С транспортом нам неожиданно повезло. Нашелся тарантас, водитель которого готов был везти нас к черту на кулички, лишь бы платили. Расселись мы кое-как, притиснулись друг к другу – и покатили.
Режиссер с женой нам платочком помахали и отправились бродить по городу. Я им вслед смотрел, как они идут рядышком, близко друг к другу, и думал: до чего дружные пары подобрались у нас в этот раз! Никто между собой не ссорился! Душа радуется, честное слово.
На «Мечте» так сложилось, что нормальной семейной жизни никому из нас не выпало. Антоха еще молодой совсем. У Козулина в каждом порту по бабе, а за каждой бабой очередь на него, волосатого черта. Старпом разводится. Нафаня, если вздумает жениться, первую ночь еще вытерпит, а на вторую порубит молодую в люля-кебаб. Со мной все ясно – я на «Мечте» давно женат, ее из моего сердца ничем и никем не вытеснить.
Кто у нас остался? Капитан. У него жена была бой-баба. Из тех, кто коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. Но лошади все по стойлам, дома стоят – не шатаются, и что же тогда делать? Правильно: избу поджечь, коня стегнуть, и потом с чистой совестью одного останавливать, другую тушить, и главное – не перепутать.
Тяжело с такими людьми. А нашу затею с «Мечтой» Галина осуждала, говорила, что дурью маемся. У нее был нюх на прибыльные и провальные дела, и, надо сказать, тут она не ошиблась. К тому же она, хоть и жена моряка, самого моря боялась, как черт ладана. Единственный раз нам удалось уговорить ее взойти на корабль, и тут вот такое получилось…
Как ни крути, выходит, и с нелюбовью к морю Галина была права. Не нужно было ей тогда идти с нами. Да что уж теперь говорить…
Единственный из всех, кто пристроен, – это Темир Гиреев. Он мягкий, ласковый, женщины таких любят. Его невеста ждет в Ленинграде (никак не привыкну называть город на новый лад!) Но и Темир женится не по большой любви, а потому что время пришло, пора семьей обзаводиться.
Обо всем этом я раздумывал, пока ехали к маяку. Каждый раз в этом месте на меня накатывает. Все из-за смотрителя, ясное дело.
Наш тарантас поднялся на скалу, обернув вокруг нее бессчетное количество витков. Ехали, как будто пряжу на веретено наматывали. Но когда все четверо моих подопечных увидели маяк, поняли, что оно того стоило.
Белая башня вырастала из золотого облака. Как он ухитряется на скале выращивать столько цветов, ума не приложу. Но цветут они у него с ранней весны до поздней осени. Я слышал, землю сюда ему завозили аж с материка, местная не подходила. Может и так. От этого паренька всего можно ожидать.
А вот чего нельзя было ожидать, так это того, что случилось, когда мы вышли из машины.
Мы шли друг за другом по дорожке, выложенной декоративным камнем. Впереди Бабкин, за ним Маша, затем я, а за мной, тихо шелестя о своем, Стефан с Наташей. Смотрителя я заметил, когда мы подошли почти вплотную. Он стоял на своем любимом месте, на площадке, спиной к нам. Обычный такой парень, волосы русые, плечи худые, лопатки из-под футболки выпирают.
Бабкин встал. Маша врезалась в него, но этот медведь даже не обернулся.
– Макар… – тихо сказал он, будто самому себе. И вдруг заорал, да так, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки:
– МАКАР!
Господи, я чуть не обделался от его крика. А уж я-то, поверьте, наслышался разных воплей за долгую жизнь. Мне почудилось, что даже башня маяка содрогнулась. В ту секунду я бы не удивился, если б она рухнула.
Смотритель вздрогнул, обернулся и озадаченно уставился на нашего медведя.
– День добрый, – говорит. – Меня вообще-то Матвей зовут!
Читал я в детстве про сказочных существ, которые обращаются в камень, если на них упадет луч солнца. А наш Бабкин окаменел, когда увидел лицо смотрителя. И если бы вы, как я, увидели выражение его глаз, вы бы тоже отвернулись».
…На обратном пути Сергей был молчалив и погружен в себя. Маша не дергала его – понимала, что мужу хватило утренней встречи с призраком Илюшина.
Нет, вблизи он оказался вовсе не похож на Макара. Сходство проявлялось только в том, что Матвей тоже выглядел младше своего возраста. Серьезный молодой человек, сдержанный, неулыбчивый. Несмотря на это, он все равно казался приветливым.
Маша внимательно наблюдала за ним, пока хозяин маяка, рассказывая им о себе, разливал чай из чайника с отколотым носиком.
– Туристы редко сюда добираются. Пару недель назад забрели двое итальянцев, которые путешествовали по островам. А еще раньше, где-то в конце прошлого мая, приезжал фотограф, делал снимки для календаря. Обещал прислать готовый, да что-то никак.
Он намазал медом пористый белый хлеб, источавший умопомрачительный аромат, и разложил перед ними на блюдцах.
– Угощайтесь, пожалуйста.
Кажется, вкуснее хлеба с медом Маша не ела в своей жизни.
Обстановка комнаты была очень простая: деревянный стол, стулья, плита, топчан у побеленной стены. Сбоку вверх уходила крутая лестница с перилами.
– Там второй этаж, – поймав ее взгляд, пояснил Матвей. – Есть еще третий, технический.
– Шума волн почти не слышно, – заметила Наташа.
На маяке и впрямь было удивительно тихо, Маша только сейчас осознала это.
– Специальное остекление в окнах. Тройное, защищает от ветра и шума.
– А что внизу? – спросил Бабкин. – Я заметил лестницу и какие-то постройки…
– У меня там лодка! – с готовностью отозвался Матвей. Маша заметила, что на все, что говорил Сергей, хозяин маяка реагировал особенно внимательно. С ними Матвей был вежлив, не более. К Бабкину он, кажется, отнесся с теплотой, после того как тот признался, что смотритель напомнил ему погибшего друга.
– Лодка?
– Три, если точно. Столетний катер, которым меня снабдили местные власти, за что им большое спасибо. Деревянная развалюха, годная только для рыбалки. И глиссер.
– Глиссер? – переспросил Сергей, встрепенувшись.
– Аэроглиссер. Знаете, такое судно, которое как бы скользит по поверхности…
– Знаю! – Бабкин даже привстал от возбуждения. – А можно посмотреть?
Наташа со Стефаном отправились изучать окрестности, боцман заявил, что с любезного позволения хозяина будет наслаждаться горячим чаем, медом и отсутствием качки. Маша осталась наверху, на смотровой площадке, и оттуда наблюдала, как остроносая лодка, похожая на дельфина, несется над водой.
Матвей управлял своим глиссером виртуозно, это было понятно даже ей, никогда прежде не видевшей подобных судов. Дождавшись большой волны, он мчался вдоль нее, а затем поворачивал навстречу зеленому валу. В самый последний момент каким-то чудом серебристый «дельфин» избегал столкновения и пролетал над гребнем.
Когда Бабкин выбрался на берег, лицо у него было ошеломленное.
– Как ты это делаешь?
– Усовершенствовал кое-что, – скромно сказал Матвей и похлопал лодку по корпусу, словно она была живой. – Списывался с конструктором из Германии. Он утверждал, что для сильного волнения эта малютка не годится. Ха! Как бы не так!
Они вернулись на смотровую площадку. Перед прощанием Маша все-таки не удержалась:
– Вам здесь не одиноко, Матвей?
Он улыбнулся – первый раз за все время.
– Иногда одиночество – это лучшее, что может быть.
Когда их подпрыгивающая таратайка, съехав с горы, остановилась у причала, Сергей вдруг спросил у Боцмана, осталось ли у них еще время.
– Погулять хотите? – с пониманием кивнул тот. – Минут сорок точно есть. А то и час.
К удивлению Маши, муж не стал бродить бесцельно по берегу, а потащил ее прямиком к тавернам на главной площади городка.
– Ты проголодался? На корабле можно было пообедать.
– Не проголодался. Мысль!.. – отрывисто отвечал муж и продолжал тащить ее за собой.
Они обошли пять ресторанчиков, прежде чем заметили через окно чету Руденко.
– Нам сюда!
– Никогда бы не подумала, что ты собираешься обедать в их компании… – пробормотала Маша. – Мог бы меня предупредить. Я бы осталась на «Мечте».
– Никак нет, – отвечал слегка запыхавшийся Бабкин. – Ты мне нужна.
– Зачем?
– На роль Маты Хари.
– На столах голой танцевать?!
Сергей укоризненно глянул на нее.
– Информацию добывать у противника! А вам, Марья Ивановна, лишь бы нагишом поплясать.
Он направился ко входу, но Маша ухватила его за рукав.
– Ну-ка стой! Какую еще информацию?
– Машка, пошли быстрее, все разговоры после. Этих надо брать тепленькими! Главное – спроси, как им вчерашний остров. С тобой они охотнее поделятся. Руденко перед женщинами хвост пушит и раздувается.
– Да он презирает женщин!
– Одно другого не исключает. Презирает, но при этом пушит.
– Но…
– Потом, все потом!
Яна и Владимир были уже навеселе. Они встретили Машу с Бабкиным распростертыми объятиями и опрокинули бутыль с оливковым маслом, что вызвало у Яны приступ хохота. Подсев к ним, Сергей сразу оживленно заговорил о какой-то ерунде. Маша не узнавала мужа. Сама она помалкивала до поры до времени, пока не поймала его выразительный взгляд.
– Владимир, у вас получились вчерашние фотографии с развалин храма? У меня что-то ничего интересного…
– Снимать надо с выдумкой! – свысока пояснил Руденко. – Все получилось. Хотя я в этом проклятом месте чуть камеру не посеял.
– Почему проклятом?
– Почему посеял?
Вопросы Сергея и Маши прозвучали одновременно.
– А вы не знаете? – удивился Руденко. – Я там попал под камнепад. Прикиньте? Чуть заживо не засыпало.
Бабкин непроизвольно стиснул пальцы вокруг горлышка бутылки с маслом. Маша поймала это движение и сообразила, что снова ее очередь подкидывать поленья в костер.
– Под камнепад?! – ужаснулась она. – Боже мой. Вы не рассказывали!
Владимир признал, что это серьезное упущение и его нужно немедленно исправить. К тому моменту, когда они вчетвером вывалились из таверны, Сергей с Машей знали об обвалах и камнепадах все и даже больше, чем хотели.
– А я все пропустила! – сокрушалась Яна.
– Зато козу сфоткала!
– С попы!
– Ты ж моя зая!
– А все-таки, отчего обвал-то вышел? – успел вклиниться Бабкин в их нежный диалог.
Владимир уставился на него покрасневшими глазами:
– Слышь, а я знаю? Мож, Гефест пернул где-то, а тут покатилось.
Он приобнял жену и повел ее вперед, нашептывая что-то на ухо. Маша заметила, какими взглядами провожали Яну встреченные рыбаки, и тихо вздохнула: вот что значит быть ослепительно красивой женщиной.
Байки Владимира она не приняла всерьез. Подумаешь, осыпалась со склона горсть камней и парочка попала ему за шиворот! А Руденко раздул из этого сценарий для блокбастера-катастрофы. Уж кому-кому, а Маше было не занимать умения делать то же самое.
Бригантина стояла у причала, внизу под ней скользили лодчонки рыбаков – точно птенцы под крылом матери. С борта им уже махали Стефан и Аркадий Бур с женой.
Сергей нарочно приотстал, чтобы его не услышали Яна с Владимиром, и спросил вполголоса:
– Ты заметила, что сегодня ничего не случилось?
Маша так и встала.
– Ничего не случилось? – медленно повторила она. – О, конечно! Не считая того, что на маяке мы встретили парня, со спины неотличимого от Илюшина, и ты решил, что это он. И еще не считая того, что этот парень рассказал историю, от которой мне до сих пор хочется рыдать в голос! И еще того, что мы двадцать минут провели в компании самодовольного идиота и его жены, слушая плохо выдуманный бред!
– Почему плохо выдуманный?
Маша запнулась на полуслове.
– Потому что можно было и позанимательнее что-нибудь сочинить! – сердито бросила она.
– Руденко вовсе не болтун. Он не умеет фантазировать.
– Хочешь сказать, его действительно чуть не убило?
Бабкин остановился и в задумчивости посмотрел на нее.
– Ключевое слово здесь – «чуть».
И снова двинулся вперед.
Маша постояла, осмысливая сказанное, и бросилась за ним.
– Ты о чем? Ну-ка стой!
– На корабле, на корабле! – пообещал Сергей, подхватив ее под локоть и увлекая быстрее к бригантине. – Шевелим щупальцами, моя прелесть. Опаздывать нехорошо!
Полчаса спустя бригантина вышла из порта, разрезая высокие волны. Маяк на макушке скалы был виден еще очень долго, даже тогда, когда сам остров исчез в голубом свечении моря.
Матвей сам рассказал им о себе. Яков Семеныч потом признался, что парень впервые на его памяти так разоткровенничался.
«Это ты, Серега, его испугал», – пошутил боцман. Однако Маша видела, что ему не особенно смешно. Кажется, на языке у старика вертелся вопрос, за кого все-таки принял Бабкин смотрителя маяка. Но столь прямолинейно проявлять любопытство было ниже его достоинства.
Десять лет назад Матвей Ушаков приехал в эту страну вместе с компаньоном: налаживать бизнес. Русские тогда активно скупали дома по всему побережью. Матвей с партнером, у которого уже были здесь связи, открыли свое агентство. Оба говорили на нескольких языках, хорошо изучили местность, не обманывали покупателей и работали с полной отдачей. Дела у них сразу пошли хорошо. Как говорили тогда – «раскрутились».
Но он невзлюбил эту страну. Это было странно, ведь ему всегда нравились места с теплым климатом, чистым ласковым морем, простой и вкусной едой, радушными жителями. А здесь шагни в сторону от туристической тропы – и попадешь в воронку концентрированной истории, в плотный замес из прошлого и будущего, из легенд, обернувшихся реальностью, и реальности, ставшей легендами. Нигде больше, кроме Камбоджи, он не ловил этого смешения временных пластов. Из кустов скалились фавны, на развалинах достопримечательностей по ночам пировали боги, спускаясь в облике смертных, и светляки освещали их трапезу. Матвею, любителю истории, не могло здесь не понравиться!
Но показывая взыскательным клиентам очередную виллу, из окон которой открывался вид на безмятежно синеющее море, он подавлял в себе желание схватиться за сердце от острого укола. Необъяснимое желание, потому что сердце-то у него никогда не болело, и вообще он был здоров, как бык. Матвей как-то прочитал о фантомных болях у инвалидов и сразу узнал собственные симптомы. Только у него ныла не отрезанная конечность. Саднила душа, которой болеть было не с чего.
Одно время он серьезно озаботился этим. Читал разнообразную эзотерическую муть, навещал некоего святого старца, сидевшего в горах… Старец оказался вонюч и надоедливо глуп, эзотерика ничего не проясняла, а только больше все запутывала. Тогда Матвей целенаправленно объехал все проданные им виллы, узнавая о судьбе владельцев. Но никакие несчастья с ними не случались. Значит, дело было не в предчувствиях.
«Ты здесь когда-то жил, – полушутя, полусерьезно поведал ему компаньон. – Пару тысячелетий назад. Воровал, был пойман, бит не до смерти, осужден, отправлен с партией рабов на продажу и подох в каменоломне. Такие дела! Сочувствую, брат!»
Матвей смеялся. Черт его знает, может, и правда в учении о переселении душ что-то есть. Для себя он остановился на этом объяснении. Пепел прошлого стучит в его сердце, вот оно и сжимается от страха без всяких видимых причин.
А потом он встретил Эрику, и все это стало не важно.
После свадьбы он изредка вспоминал, что когда-то хотел уехать отсюда. Жена каждый раз спрашивала, отчего он смеется. Но как объяснить, что смеешься над тем идиотом, которым был прежде? Он отмахивался и дразнил ее: «Полтора метра кудряшек!» Эрика сердилась, топала ногами и кричала, что не полтора, а метр шестьдесят три, сколько раз ему говорить, и как вообще она могла выйти замуж за этого русского дурня, тэн каталавэно! Он ловил ее и целовал всю, с ног до головы, каждый сантиметр, от пушистой макушки до узеньких, совсем детских ступней, а она отбивалась, но наконец, так уж и быть, прощала его, негодяя.
Иногда он просыпался среди ночи, выходил, смотрел на звезды. В груди становилось тесно от счастья. Мириады звезд светили ему, и каждая звалась ее именем.
Они купили яхту, небольшую и быстроходную. Эрика вставала на носу, раскидывала руки и летела над синей гладью, а волосы развевались за ее спиной, как плащ. Полтора метра кудряшек, звонкого хохота, вспыльчивости и любви к одуванчикам и ужасным греческим песням (она могла расплакаться над какой-нибудь заунывной балладой об измене и любви, а сама подпевала, пылко и до ужаса фальшиво).
Когда по всему побережью прошло штормовое предупреждение, они были в море. Погода ухудшалась на глазах, и Матвей решил идти к берегу.
Они не успели совсем чуть-чуть. Только что были море и небо – и вдруг все растворилось в бешеной мутной волне. Яхту швыряло и подкидывало. Вода билась в иллюминатор, сжимала кораблик в тисках, выла и свистела, и не разобрать уже было, куда их несет.
А потом был удар – и темнота.
…Много позже, уже после выхода из госпиталя, Матвей восстановил картину бедствия. И понял, что шансов у них не было. Яхта шла прямиком на скалы, а свет маленького маяка, поставленного много лет назад, оказался слишком слаб, чтобы они могли заметить его сквозь шторм.
Местные знали о том, что здесь опасно. Но Матвей с Эрикой были не из местных.
Он похоронил ее на старом кладбище за городом. Долго и сосредоточенно выбирал памятник на могилу. Это казалось очень важным, и он едва не сошел с ума, пытаясь найти единственный подходящий. В конце концов остановился на простом белом камне. Но в глубине души понимал, что это не то, и мучился.
Компаньон раскопал ему психотерапевта, кормил какими-то таблетками, выхаживал. Матвей молча ел все, что ему давали. Мало двигался и в основном сидел, глядя в одну точку. Теперь он знал, что означала боль в сердце. Она была лишь предвестницей того, что отныне заполнило его целиком.
Однажды он просто купил обратный билет в Россию. Билет в один конец – ведь он больше никогда не собирался возвращаться сюда. Ни вещей, ни фотографий брать не стал. В аэропорту, стоя в очереди на паспортный контроль с единственной сумкой через плечо, он отстраненно размышлял о том, что ему нужно как-то провести следующие сорок лет, чем-то занять их… Если повезет, то тридцать. Но все равно много.
Газета в руках соседки оказалась открыта на разделе «происшествия». После Матвей даже не мог воспроизвести, о чем там говорилось. Кажется, что-то о разбившихся рыбаках, но он не был уверен. Перед глазами блеснули вспышки, будто стоп-кадры из фильма. Яхта. Скалы. Тусклый маяк, захлестываемый волнами.
Он выбрался из очереди и пошел куда глаза глядят.
Очнулся на высоком берегу моря.
Как он добрался до этого места, Матвей не смог вспомнить ни тогда, ни позже. Этот путь стерся из его памяти, как и содержание заметки в газете. Он сидел на нагревшихся под солнцем черных камнях, сумка его куда-то пропала, на рубашке расплывались бензиновые разводы (как? откуда?). Пахло соляркой и морем. Внизу протянулась долгая белая полоса песка, по которой бегал босиком маленький ребенок, и мать, широко расставив руки, ловила его, смеялась и подбрасывала в воздух.
– …Компаньон мой, кажется, решил, что я окончательно свихнулся, – улыбаясь, сказал Матвей. – Грозил признать по суду недееспособным.
– И что? – спросил Бабкин. – Правда, пошел в суд?
– К чиновникам он со мной пошел. Ругался, но пошел.
…В конце концов, они получили все необходимые бумаги. Бюрократических препон оказалось не так много, как он опасался. Разумеется, его считали психом. Но если псих хочет за свой счет строить новый маяк, почему бы и нет!
Матвей потратил все, что у него было. Но полгода спустя на мрачных скалах Энеи зажегся свет, такой яркий, что его было видно даже днем.
Сначала его называли чокнутым. Бомба в одну воронку два раза не падает, говорили местные, и одна трагедия не повод сторожить там, наверху, целую вечность. Здесь тихие воды, твердили они, а этот сумасшедший отгрохал такую башню, будто у нас тут мыс Горн!
Но всего полтора месяца спустя после того, как маяк заработал, бомба все-таки снова упала в воронку. Две яхты попали в шторм и держали курс на скалы, пока не увидели свет маяка.
Они потом приходили к нему: двое братьев с семьями, в компании веселого пшеничного терьера, путешествовавшего с ними по всему свету. Матвей не особенно удивился, узнав в жене одного из братьев ту самую женщину, которая ловила малыша на песчаном пляже. Не то чтобы он ожидал чего-то в этом роде… Но с первого дня жизни на маяке он чувствовал, что все это имеет смысл.
Наконец-то его существование снова имеет смысл.
Он остался и жил на своей скале в одиночестве. Выпадали недели, когда он не видел ни единого человеческого лица. Только море и небо, и он между небом и морем. Знакомый летчик сказал, что с большой высоты его маяк кажется ярким, как звезда. После этого Матвей привез с материка специальной земли, удобрил ее и засадил одуванчиками. Наверное, он был единственным человеком во всей стране, который вложил столько души в выращивание обычного сорняка. Но когда одуванчики взошли и распустились, он улыбнулся в первый раз со дня ее смерти.
Есть же парень, который ловит детей над пропастью во ржи, думал Матвей. Значит, должен быть и тот, кто ловит их над морем. И не только детей – всех. Как говорил Холден Колфилд: «Знаю, это глупости, но это единственное, что мне хочется делать по-настоящему».
– Теперь рассказывай! – потребовала Маша, как только они оказались в каюте. – Сейчас же, без отговорок!
Бабкин сел на кровать и вытащил из кармана изрядно помятый листок. Маша узнала в нем те записи, которые он делал накануне до прихода Стефана. Сейчас, присмотревшись, она поняла, что рисунков добавилось, хотя разобраться в них мог только сам автор.
– Что это?
– Расклад по покушениям.
– Что?!
– Расклад по покушениям, – терпеливо повторил Бабкин. – Смотри, вот здесь – первый день. То есть на самом деле второй. По-настоящему первый в расчет не берем, потому что мы не выходили в открытое море.
Маша склонилась над рисунком и прочитала подпись под человечком, висевшим вниз головой.
– Аркадий Бур… Ну да, правильно. Его чуть не столкнули с палубы. Если, конечно, мы ему верим.
– Мы ему верим, – кивнул Бабкин. – Теперь гляди сюда.
– Дырка.
– Да не на дырку, а на рисунок.
В луже, обозначенной волнистыми червячками, болталась условная человеческая голова.
– Кого-то гильотинировали, – констатировала Маша.
– А кого-то сейчас придушат, – пообещал ей муж. – Ты убиваешь во мне художника.
– И мир еще скажет мне за это спасибо! – огрызнулась она. – Я и без твоих кракозябр знаю, что Стефана пытались утопить. Опять-таки, если он говорит правду.
– И снова у нас нет причин не верить юному Стефану! – подхватил Сергей. – И, наконец, день вчерашний…
Маша замолчала. Собственно говоря, все это она могла бы сообразить и сама. Но сейчас, когда перед ее глазам болтался помятый листок, на оборотной стороне которого был изображен толстопузый человечек под кружочками, явно символизировавшими камни, вся картина внезапно обрела объем.
– Три покушения… – медленно произнесла она. До сих пор в ее голове рассказ Руденко отчего-то не связывался с предыдущими событиями.
– А я о чем говорю! Бур, Зеленский, Руденко, один за другим. Но интересно не это.
– Есть еще что-то более интересное?! – Маша с ужасом уставилась на него, пытаясь представить, что в представлении мужа может быть занимательнее трех покушений на пассажиров судна.
Бабкин пожал плечами:
– Стал бы я рисовать эту картину, чтобы показать очевидное! Любопытно другое. Возвращаемся к тому, что я сказал тебе на берегу: сегодня никто не пострадал. Мы уже побывали на Энее и вернулись без приключений.
– У нас впереди еще один остров, – сказала Маша, думая о другом.
– Только в четыре. Но мы уже знаем достаточно, чтобы сделать кое-какие выводы.
За окном мелькнула какая-то тень. Бабкин быстро подался вперед и увидел чайку, тяжело машущую крыльями.
– Вот так подкрадывается паранойя… – пробормотал он.
Маша дернула его за руку, и он чуть не свалился на жену.
– Ой! Ты что?
– Выводы! – потребовала она. В глазах у нее загорелся недобрый огонь.
– Вот сейчас возьму и ничего не скажу.
– А и не надо, – внезапно согласилась Маша. – И без тебя все понятно.
– Неужели?
Она поднялась и принялась мерить каюту шагами – привычка, позаимствованная у Илюшина. Пышные тонкие волосы растрепались, и выглядела Маша так, будто ее несколько раз несильно ударило током.
– Какая-то ты наэлектризованная, – неосторожно пошутил Бабкин.
– Потому что эта игра в «найди закономерность» мне не нравится! – резко парировала Маша.
– Закономерность?
– А что, по-твоему? Это и ежу понятно! Я бы сообразила раньше, если бы приняла всерьез рассказ Руденко, но он мне до того не нравился, что я не хотела верить вообще ничему, что он говорит. Но если принять его слова на веру, то вся картинка складывается. На борту четверо мужчин-пассажиров. На троих из них уже было совершено покушение. Остался четвертый, и это ты. Дальше продолжать?
Бабкин улыбнулся. Увидев эту улыбку, Маша едва не заискрилась от злости.
– И ты еще смеешься?!
– Это улыбка гордости за жену! – попытался выкрутиться он, но было поздно: Маша рассердилась всерьез.
– Здесь происходит черт знает что! – тихим яростным шепотом начала она. – Я понятия не имею, чего ожидать! Я хотела отвлечь тебя от мыслей об Илюшине, а вместо этого мы встречаем его двойника!
– Не двойника, просто…
– Я надеялась на увлекательное путешествие, – не останавливалась Маша, – и что вместо этого?! Мы как будто ходим по лезвию! Того гляди, кого-нибудь убьют! А ты…
Она осеклась. Вместо того чтобы оседать под тяжестью ее обвинений, муж выпрямился. И в целом выглядел как человек, тщетно пытающийся скрыть удовлетворение.
Маша несколько секунд смотрела на него, а затем начала прозревать.
– Тебе же все это нравится… – ошеломленно протянула она. – Господи, да ты в своей стихии!
– Ну, вода никогда не была моей стихией, – скромно признался Бабкин. – Я куда грациознее на суше.
– Я не о море!
– Все происходящее довольно забавно, – уклончиво согласился он.
– Забавно?! Ты понимаешь, что, возможно, какой-то псих наметил тебя четвертой жертвой?
– Жертвой – да. Псих – нет.
Маша внимательно посмотрела на мужа и решила, что ей лучше сесть. В глазах его горел азарт. Он напоминал мальчишку, получившего в подарок конструктор своей мечты. Детальками были люди, но Сергея это не очень смущало.
– Ты что-то знаешь, – утвердительно сказала она.
– То же, что и ты. – Он сел напротив и сцепил пальцы в замок. – Три человека стали жертвами условных покушений.
– Почему условных?
– Подожди, не перебивай. Я понял это сегодня, когда мы поднимались на маяк. Но тогда, как ты верно предположила, должно было последовать четвертое. Почему его не было?
Маша пожала плечами:
– Потому что мы не захотели гулять по городу, а отправились на маяк.
– Да, но кроме этого есть еще кое-что. То, что отличает сегодняшнюю вылазку от предыдущих.
Маша задумалась. Перебрала в памяти острова, вспомнила всех, кто спускался с корабля, и внезапно сообразила:
– С нами сегодня был боцман.
– Бинго! – Сергей щелкнул пальцами. – Ты умнее меня. Я ведь начертил на своем плане, кто где находился, но догадался сопоставить факты только после визита на маяк. Яков Семеныч не хотел ехать с нами. Он согласился только потому, что ты попросила.
– Хочешь сказать, это Яков Семеныч толкал в спину Аркадия и топил Стефана? – недоверчиво спросила Маша.
– Не совсем. Даже более того, уверен, что это не он. Но я предполагаю, что команда в этом замешана.
– С ума сошел?! – ахнула Маша.
– Может, не вся команда. Двое-трое. Они придумали постановку, игру в попытку убийства. Потому что это ведь игра, Маш! Если бы Аркадия в самом деле хотели сбросить, его подтолкнули бы второй раз. Утопить Стефана было проще простого. А Руденко можно было бы без затей приложить камнем по башке, а уже потом устроить обвал для маскировки следов. Но это не было сделано. Почему? Потому что никто не собирался убивать их по-настоящему.
– Ты так говоришь, как будто тебя это огорчает, – съязвила Маша.
– Не огорчает. Но мне не по душе и нынешнее развлечение. Кто-то хочет заставить пассажиров испытать острые эмоции. Съем пиджак, если это не так!
– У тебя нет пиджака…
– Брюки есть, старые. Честное слово, это похоже на подпитку адреналином. Вспомни, какой Руденко был счастливый, когда рассказывал, как спасся от камнепада.
– А теперь вспомни, какой Стефан был несчастный, когда выполз на берег, – парировала Маша.
– Я не спорю, это работает не со всеми. Но с кем-то – работает!
Маша тщательно обдумала его слова. Кто-то из команды устраивает им «американские горки», чтобы плавание на «Мечте» воспринималось ярче? Добавляет в пресное блюдо жгучего красного перца?
– Сережа, прости меня, но это глупость, – решительно сказала она. – Задача команды – обеспечивать нам комфорт. А глобально – сделать так, чтобы мы вернулись на бригантину второй раз, да еще всем знакомым разрекламировали. Людей, которые ловят кайф от осознания того, что избежали встречи со смертью, в действительности очень немного. Среди нас, например, один только Владимир. А прочие от близости гибели, пусть даже иллюзорной, шарахаются, как черт от ладана. Спорим, Стефан Зеленский не пойдет на «Мечте» снова? Воспоминания о том, что случилось в бухте, вытеснят все приятные впечатления. Значит, твоя версия в корне неверна. Команда не будет устраивать спектакль из этих соображений.
Бабкин вовсе не выглядел обескураженным.
– Значит, все еще проще. Меняем знак с плюса на минус!
– В каком смысле?
– Если кто-то из команды жестоко пугает пассажиров, чего он хочет добиться?
– Портит репутацию нашему паруснику!
– Угу. Отваживает народ.
– Слишком изобретательно, – усомнилась Маша. – Не проще ли подсыпать всем в суп слабительное?
– А одно другого не исключает. Плавание только началось.
– Спасибо, что обнадежил!
Бабкин ухмыльнулся, но промолчал.
– Допустим, что кто-то из команды имеет зуб на капитана, – вслух начала рассуждать Маша. – Он хочет подпортить Муромцеву все предприятие. И для этой цели выбивает нас из душевного равновесия. Так?
– Для начала – выбивает. Потом, возможно, станет пакостить откровеннее. Начал с мужчин, перейдет к женщинам.
– Но тогда, – возразила Маша, – у предыдущих групп должна быть та же картина. Я читала отзывы в интернете. Никто из туристов не писал, что чудом избежал смерти на этом богом проклятом паруснике.
Сергей развел руками:
– Возможно, с нас все началось. Значит, у человека только сейчас появились причины желать Муромцеву провала.
Маша потерла лоб. Что ж, в этом есть какой-то смысл. Если только они не наворотили слишком много вокруг обычных совпадений или простого хулиганства.
Последними сомнениями она поделилась с Бабкиным.
– И кто же у нас так хулиганит? – усмехнулся он. – До вчерашнего дня я бы поверил, что это Яна Руденко. Но Владимир стал третьим в списке. А Яна, если ты не заметила, мужа обожает.
Маша заметила. «Конечно, такой женщине, как Яна, хотелось бы отказать в праве на чистую бескорыстную любовь, – с иронией думала она. – Только расчет, только жажда наживы. Но справедливости ради: если бы Яна желала обручиться с деньгами, она выбрала бы кого-то побогаче Владимира».
– Монстра из нее вышиваешь?
– Не очень получается, – с сожалением признала Маша. – Она о нем заботится, это видно.
– …и, следовательно, не стала бы сбрасывать ему на голову полтора центнера дробленой скалы. Нет, похоже, это кто-то из команды. Отлично плавает, знает рельеф дна на островах, достаточно ловок, чтобы вскарабкаться по склону горы.
– Может, Симонова? – со слабой надеждой предположила Маша.
Бабкин фыркнул.
– Неуклюжа. Плавает паршиво, по словам Стефана. Ей не под силу все это устроить.
– Хорошо, – сдалась Маша. – И что мы будем делать с нашими предположениями?
Сергей потянулся, словно разминаясь перед боем. Потер предплечья, покрутил головой.
– Так, пожалуйста, без мордобоя! – встревожилась Маша, наблюдая эти приготовления. – Мы даже не знаем, с кем имеем дело!
– Зато у меня есть план. Как ты помнишь, я всегда составляю планы.
– И если мы будем следовать ему… – осторожно начала Маша.
– То сегодня вечером узнаем, кто это.
Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 54 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Глава 8 | | | Глава 10 |