На Северный Афон 6 страница

Так определенно и принципиально решается у святых отцов вопрос о сравнительном достоинстве созерцательной и деятельной жизни монастырей, - вопрос, столько нашумевший года два тому назад и теперь снова вытаскиваемый из архива на сцену жизни противниками "черного клобука". Как известно, сначала все шумели: почему это наше монашество придерживается аскетически-созерцательного идеала? Пусть оно выходит в жизнь, работает среди мира, устраивает у себя богадельни, больницы, школы и прочее! Теперь слышится другое: зачем монашество, это воинство не от мира сего, овладело миром? Зачем они, отрекшиеся от своей воли, господствуют над другими? Зачем, надевши клобук безбрачия, они вершат законы о браке, ничего в них не понимая? Ваше место не здесь, ваше место в пустыне, в диких лесах, вдали от "презираемого вами на словах и любимого на деле мира"!

Как это непоследовательно. А непоследовательно оттого, что и тогда, и теперь рассуждали неверно с принципиальной точки зрения, увлекались через край. Вооружаясь против явных недостатков монашеской жизни, судьи сами пересаливали всегда в противоположную сторону. Правда, в монастырях немало плохих иноков, недостойных носить даже мирского христианского звания; конечно, лучше было, если бы они хоть за больными, что ли, ухаживали. Но зачем притягивать к этому делу всех тех, которые идут в монастырь для духовной жизни, - и особенно тех старцев-молитвенников, кои упокоиваются уже в общении с Богом? Это крайность. Равным образом - может быть, иные монахи слишком переусердствовали в любви к миру и деятельности в нем; - но зачем же гнать в пустыни всех? Ведь большинству из них хотя далеко еще до Антониев, Феодосиев и Сергиев, блаженствовавших о Господе в глуши, но уже нет любви и привязанности к этому суетному миру. Куда же их-то вы денете?

Поэтому самый естественный из этих крайностей выход навязывается сам собой: "против ненормальностей монашества - а их немало, - нужно бороться всеми силами, кому дорого оно. Нужно строже относиться к желанию принять ангельский образ, назначать испытания, отдавать их под руководство опытных старцев, в монастырях вводить строгую дисциплину, сокращать удобства и т.п. Особенно строже нужно относиться к ученому монашеству, где много соблазнов, увлечений. Как-то отец Никита говорил: - вот вашим студентам-монахам годик-другой вперед на Валааме пожить, послушание пройти.

- Все это совершенно верно. Но зачем же гнать всех иноков в пустыню, или привязывать к деятельности в мире против воли? Пусть всякий ищет себе своего места; пусть "одни идут тою, а другие другою стезею, какую кому указывает природа, только бы всякий вступил на тесный путь; не всем равно приятна одна снедь, и христианам - приличен не один образ жизни" (Григорий Богослов. IV, 226). Лишь бы осуществлялся закон любви и смирения, образом которых был Сам Господь Иисус Христос, чему учит сплошь все Евангелие!

Поэтому, - скажу теперь брату-гостиннику, - да не смущается сердце его: общение с приезжими богомольцами больше, чем другое какое послушание, дает возможность проявить христианскую смиренную любовь И это будет молитвой Богу, служением Слову. А когда придет время, Господь укажет иной путь...

22 мая, воскресенье.

Завтра нужно было уезжать в Санкт-Петербург. Поэтому мы решили начать еще ныне прощальные визиты наиболее дорогим людям и еще раз полюбоваться самыми красивыми местами. По благословению отца наместника, мы на лодке отправились опять в остров Иоанна Предтечи в сопровождении двух послушников. Опять одна за другой открывались пред нашими взорами знакомые уже нам картины чудной панорамы. Впрочем, путь был несколько иной: мы заехали на монастырскую ферму, где было до полсотни отличных коров, питавших молоком своим братию. И здесь же рядом находилось помещение для искусственного разведения хорошей рыбы. Все это мы осмотрели, выпили по стакану молока и двинулись далее к Коневскому скиту [38]. Опять - какая чудная природа! Но уже напоминающая более родные мирные картины. Недалеко от церкви находится прудик, где разведено много рыбы. Богомольцы, приезжая сюда для прогулки и осмотра скита, бросают в воду хлеб и до того приучили рыбу, что при приближении людей окуни целыми стаями приплывают к мостику.

Наскоро осмотрев все это, мы отплыли к месту назначения. На островке нас уже ждал брат В. Я тотчас подхватил его под руку, и мы пошли гулять по всему острову. Беседа потекла живо и интересно. Мы чувствовали, что стали родными по духу. Нагулявшись, отправились к отцу Никите. Его келия была "заперта", то есть к двери приставлен небольшой кол, что на скитском языке должно было обозначать: обитателя нет дома. Но брат В., зная характер и привычки отца Никиты, начал стучаться, потому что иногда старец, не желая, чтобы его тревожили, нарочно "запирается". Кто знает, может быть, в этот раз он не хотел принять нас, а скорей всего, его действительно не было дома.

Несколько опечаленные, мы направились к келий, где жил брат В. с двумя другими послушниками. Там готов уже был чай с "ситным" (то есть белым хлебом). За столом мы разговорились о церковном обиходном пении, достали ноты и начали распевать под открытым небом при теплых лучах солнышка, прорезывавшихся чрез иглы сосен.

Затем брат В. скрылся в хижину и воротился оттуда с двумя свертками. Это оказались четки, которые он нам обещал сплесть на память.

- Знаете, я хотел было из деревянных шишечек сделать вам; да они стучат и отвлекают от молитвы, а эти лучше, - ведь для Бога, а не для игрушки - четки-то: тише-то и лучше.

Трудно было не согласиться с этими смиренными и верными словами.

Я ему подарил в ответ Новый Завет, - а он еще дал мне искусный деревянный вечный календарь

После чаепития мы снова отправились гулять... Хорошее время!.. Между тем близилась вечерня; нужно было идти к храму.

Около паперти нас встретил отец Никита. Та же ласковость, теплота, благодатное сияние радости на лице! Заговорили о монашестве, о трудностях его. Он согласился, но потом добавил:

- Нам-то здесь что? Кругом Господь нас обнес водой, народу мало: летом-то еще вот приезжают, а зимой занесет нас снегом, поднимутся вьюги; пароходы ходить перестанут: тишь да гладь, да Божья благодать. Спокойно... только ветер в трубе воет... подпевает... Он задумчиво остановился.

- А вот в миру монашество - иное дело. Кругом соблазны. Враг везде подстерегает... А ведь нужно же и там кому-нибудь быть... Ну что ж, что трудно? Зато если кто блюдет себя, тот наследует прямо мученический венец. А мы что?...

То же самое я слышал и от другого инока.

- Ну, конечно, беречься нужно крепко: плоть немощна, а враг силен и бодр. Главное, нужно беречь уши и глаза, - падать-то меньше пришлось бы. Ну уж если упал, то вставай. Согрешил помыслом - очистись. Все мы слабы. Нужно только не робеть: упал, не тоскуй особо и не тужи через край, а вставай, поднимайся выше. Опять сорвался - карабкайся еще выше. Мы ведь не Ангелы - без падений-то не обойдешься. Только и падения самые обращай себе на пользу.

"Часто падение, - припоминаются мне слова святого Григория Богослова, - поднимало с земли на высоту, а возвращение низлагало на землю" (V,68). "Не робей слишком плоти, как будто она по природе своей неукротима" (там же, 69).

Какой светлый бодрящий голос. "Вся могу о укрепляющем мя Иисусе" (Флп.4:13).

Нам пора была уже возвращаться на Валаам. Отец Никита проводил нас до ограды, трижды перецеловался, и мы с горечью в сердце расстались с этим мирным и радостным земным Ангелом. И до сих пор его образ озаряет мои воспоминания и путь кротким сиянием... Побольше бы таких старцев!

Затем мы простились с хозяином скита, отцом И.; тоже - добрый воин Христов. Смиренный, деятельный, услужливый, сердечный - карел, он оставил в нас симпатичнейшее впечатление.

Подошли к пристаньке. Сняли лодку, расцеловались с грустью с братом В. и отчалили... Поехали по новому пути: вокруг острова по самому озеру. Было сравнительно тихо, - но мягкие волны катились, как всегда, и точно в люльке качали нас. Мы то опускались вниз, то поднимались на гребень волны, попадая иногда веслом в пустое пространство.

Прогулка была великолепнейшая, - но бочка меду отравлялась ложкой дегтя; разлука с полюбившимися людьми сосала сердце... Мы не раз оглядывались на пристаньку, где все еще стоял брат В. Но скоро лодка загнула за угол и "Иоанн Предтеча" скрылся из глаз Когда-то еще придется побыть здесь?!.

Наконец, мы поворотили в залив и были снова в монастыре. Там уже шла вечерня. Я поспешил на клирос...

После трапезы мы очень долго гуляли в последний раз по Валааму с отцом З. Много было поднято вопросов Зашла речь и о "двух течениях".

Из этой беседы для меня выяснилось, почему Немирович обвинял Валаам в борьбе двух направлений.

Дело в том, что до половины XIX века монастырь находился в запущенном состоянии; когда же во главе его стали опытные кормчие, то началось и внешнее "строение", и подъем иноческого духа. Результатом первого явилась организованная община; плодом второго был рост подвижничества. Эти два направления шли параллельно почти до конца столетия. К этому времени "строение", собственно, закончилось; и оставалось обратиться более к внутреннему иноческому деланию. Но строительные идеи жили еще по инерции, иногда даже увлекаясь несколько в крайность. Но понятно само собой, что эти увлечения не могли продолжаться большое время. Скоро "старцы" поняли свое положение, и началась некоторая реакция против крайностей внешнего практического направления; монастырь был поставлен в надлежащие границы своего специального делания. Но и до сих пор в некоторых иноках, преимущественно молодых, остались следы того направления, что вполне понятно и извинительно. Соль же Валаама - за внутреннее делание. В частности, теперешний отец игумен стоит на спасительной средине, ближе к духовному деланию, хотя не забывает и о внешнем "строении", сколько требуют обстоятельства.

Немирович же попал в период, когда сильно было внешнее строительство, которым он и увлекся. Теперь ему приходится разочароваться, что монастырь поворачивает в непонятную и бесцельную для него сторону духовного делания. Православный же человек лишь радуется этому.

23 мая, понедельник. Нужно было собираться к отъезду. Мы отправились в "рухольную"; там совлекли с нас послушнические одежды, и мы снова - студенты. Затем отправились в библиотеку сдавать книги.

Библиотекарь, отец И., опытный старец, "духовный" человек, тихо спрашивает нас:

- Ну, как вам понравился Немирович? - книгу которого "Крестьянское Царство" мы брали для чтения.

Конечно, ответ был отрицательный.

- Да, тяжелый в ней дух, - подтвердил отец Иосиф; - только и видят здесь одно дурное; так что она - вроде иронии.

Конечно, это была чистая правда, а мне особенно понравилось характерное выражение - "тяжелый дух". Действительно, когда я читал эту книгу, на сердце буквально наваливалась какая-то тяжесть, находила тоска. Один раз, возмущенный несправедливостью автора, я просто вышел из себя. Такая была досада. Потом стал анализировать причины своего раздражения и увидел, что не стоило портить крови: очень уж неосновательно было. Но "тяжелый дух" все-таки возникал всякий раз, когда снова начинал читать книгу. Что бы вы испытали, читатель, если несправедливо стали бы бранить мать вашу? Ведь тяжелый дух стал бы давить вас, и вы или ушли бы от таких речей, или чем-нибудь ответили. Ну и мне также не хотелось читать этого автора.

Затем от отца библиотекаря мы направились прощаться к отцу наместнику. Он подарил нам, - как, кажется, и всем вообще паломникам, - по книжечке о Валааме и иконке святых Сергия и Германа и предложил чаю. От нас же он получил только заздравную просфору и искреннюю благодарность. Сидя у него, мы увидели, какое труднейшее послушание берет на себя настоятель: то инок, то богомолец, то работник, то начальствующие монастырские лица постоянно отрывали его от нас. Поистине оправдывается слово Спасителя ученикам: "кто хочет быть между вами большим, да будет вам слугою" (Мф.20:26). И поймешь, почему бывали случаи, когда все старцы отказывались от игуменского жезла, так что приходилось принимать его молодому иноку. Дай, Господи, отцу игумену сил верно пасти словесное стадо!

После обедни мы пошли с прощальным визитом к отцу В. У него готов был чай с лимоном, кажется, и кренделями. За самоваром снова затеяли разговор о монашестве. Отец В. высказал интересные мысли.

- Не тянет ли в мир? - задали мы ему очень нескромный вопрос.

- Нет! - живо и уверенно сказал он.

- Но ведь трудно же бороться с собой?

- Как вам сказать? Пожалуй, было и не особенно трудно. Пришел я сюда лет двадцати восьми. Заставили меня работать по целым суткам. Да еще попал я к хорошему старцу, отцу Никите Бывало, задаст он нам "пятисотницу", - то есть прочитать 500 раз молитву Иисусову, - ну и читаешь ее весь день: счет-то потеряешь за делом, а думаешь, что все не дочитал еще. Вот и работаешь весь денек с молитвой После вечернего правила-то придешь в келию и заснешь замертво. Где тут соблазнам и мыслям каким-нибудь?.. А вот теперь сделали меня самостоятельным хозяином позолотной-то мастерской, дали свободу; ну и хуже стало, - трудней бороться-то с собой; сам себе владыка, иной раз без дела; ну, понятно, соблазны стали увеличиваться.

- Ну а все-таки в мир не хочется возвращаться? Ну, хоть во сне, что ли, иногда вообразите себя там?

- Не-э-т! Наоборот: один раз увидел во сне, будто я оставил Валаам и воротился в мир, так вот какая тоска поднялась, что измучился... Просыпаюсь и вижу себя в келий; и так-то уж обрадовался, что это был сон; ну, - слава Богу! - вздохнул я свободно.

И все это он передавал без малейшей рисовки, просто и скромно. Я теперь окончательно перешел на его сторону. Что же касается его жизнерадостности, то, кроме писанного об отце Е., вспоминаю еще одно место из Григория Богослова: "Все они (иноки) - служители Всемогущего Бога, и каждый из них совершен на особом пути благочестия" (IV,281).

Во время этого визита в келию вошел отец З., приглашая нас к себе. Мы с любовью распрощались с отцом В. и отправились к нашему проводнику. Здесь снова был предложен чай, уже третий по счету. Таков уж обычай установился на святой Руси: встречать ли, или провожать, всегда гудит гостеприимно самоварчик. Отказываться было неловко. В это время в келию вошел ризничий отец И. - тоже хороший валаамлянин, теперь вызванный в Благовещенск "строить" монастырь. Он подарил нам по яблоку: чем богат, тем был и рад потешить нас.

Надавав нам благих пожеланий, они, наконец, отпустили нас. Да уже было время. До отхода парохода оставалось с полчаса. Мы захватили уложенные раньше вещи и пошли к пристани Там служили напутственный молебен пред часовенкой святых валаамских чудотворцев Мы присоединились к певчим в последний раз. После молебна подошли ко кресту, около лежала тарелка для добровольных пожертвований. Я за все те неисчислимые блага, которые собрал на Валааме, положил всего лишь... гривенник...

По трапу народ уже впускали на пароход. Нас пропустили бесплатно. Дело в том, что если какой-либо богомолец, прожив на Валааме, потрудится на пользу монастыря, - то его везут домой даром. А я тоже трудился в пении...

Загудел третий свисток. Трап сняли. Пароход двинулся. Я в это время успел собрать человек пять певцов, и мы вплоть до выхода в открытое озеро пели величания и тропари. Из народа, стоявшего с открытыми головами, кое-кто подтягивал и все молились... Пароход завернул за угол, и монастырь скрылся. Когда мы ехали мимо острова святого Иоанна Предтечи, то я в бинокль все всматривался, - не видно ли было где брата В.; но ничего не разглядел. После, из письма его я узнал, что он выходил; но тоже не разобрал меня.

Пароход бежал быстро. Валаам все удалялся. Скоро на горизонте была лишь синяя полоска. Потом все исчезло. Сзади, спереди и с левого боку было безбрежное пространство...

Так кончилось валаамское житье. На сердце стало тоскливо-тоскливо! Оно заныло, точно кого-то потеряло... Было около двух часов с лишним, а часам к пяти мы были на Коневце.

Переночевав в гостинице, мы отправились часам к восьми утра на пароход. Скоро он тронулся. Шел дождь, начавшийся еще с вечера, поэтому мы сидели в каюте. Но часам к десяти стало теплее, над озером поднялся страшный туман, затем выглянуло солнышко, тучи поредели, и наступила опять хорошая погода. Мы снова выползли на "первоклассную" верхнюю палубу. Там уже сидело несколько человек "из простых".

Скоро я затеял с соседями разговор. Один из них был кучер, красивый и скромный мужчина, Феодор Иванович, другой - рабочий.

Я поднял вопрос о Валааме, потому что у меня явилась мысль: не односторонни ли мои впечатления о нем? Не видел ли я одну лишь показную сторону? И вот захотелось проверить себя мнениями других, людей непосредственных и откровенных. И каково же было приятно чувствовать, когда все оказались согласны со мной. Все были чрезвычайно довольны Валаамом.

- Ну, что же вам, собственно, больше понравилось?

- Вот хорошо, что службы у них часто, почти постоянно; поют хорошо.

- А ведь братия понравилась?

- Да, уж настоящий монастырь, не так, как другие. Очень они уж приветливы, незнакомый человек я, а они все делают и услуживают. Спрашиваю раз я об одном предмете какого-то монаха; он говорит: "Я не знаю; пойду сейчас справлюсь"; и пошел. Хорошие!

- А природа-то на Валааме какая! - говорю я.

- Уж на что лучше!? Красивая!...Немного помолчали.

- Да! - задумчиво произнес рабочий, - на всю жизнь запомнится это богомолье!

Как видите, и им понравилась служба, пение, братия и природа, - и служба прежде всего! Это знаменательно.

Феодор Иванович молчал все, лишь поддакиваниями и взорами соглашаясь с нами. После я расспросил его, как он попал на Валаам.

- Свихнулся с кругу! - как-то деликатно начал он; - стал зашибать, сначала понемногу, а потом рублей пятьдесят пропил. С места прогнали. Я все не унимаюсь. То - ты в гости пойдешь, то к тебе придут. Ну, и трудно удержаться. Вот и думаю, дай, мол, на Валаам поеду; авось, там выдержусь. И поехал.

- Как же ты себя теперь чувствуешь?

- Теперь совсем хорошо. Пить больше не буду. Найду место: тверезому-то враз дадут. Буду опять служить.

От его речей дышало спокойствием и верой в свои силы. Так подействовал Валаам..

На диване около дымовой трубы сидели две женщины и, конечно, уж разговаривали без умолку. Удивляюсь всегда этой способности их; мужчины иной раз молчат, не находя общих тем; женщины же, точно их заведут, - говорят без умолку. Речь шла о мощах. Говорили о Сергии и Германе, о Сергии Радонежском, о киевских Печерских угодниках. Наконец, дело дошло до Иерусалима.

- Одна моя знакомая говорила мне, что в Ерусалиме лежат мощи Господни. Как есть, живые, и пеленой покрыты.

Рабочий недоверчиво посмотрел на рассказчицу, потом стал неуверенно возражать ей, что Иисус Христос воскрес с телом. При сем оглянулся на меня, ища поддержки. Я, разумеется, подтвердил его слова.

Ну, уж не знаю. А так что моя знакомая говорила: лежат, как живые, и пеленой покрыты. - Но авторитет ее был уже сорван: ей не верили.

...Пароход подходил к Шлиссельбургу. Здесь озеро, стесненное берегами, быстро и могуче выливает свои излишки в Неву. От большого напора воды образуется перекрестное течение. Наша знакомая вспомнила при этом, почему здесь вода крестом течет.

- Так что Петр Великий поехал один раз по озеру: поднялась буря. Он осерчал на озеро-то и хлестнул кнутом крест-накрест по воде; с той самой поры крест так и остался.

И такой верой в эту легенду дышало от рассказчицы, что так и хотелось воскликнуть: о, святая простота!

После этих речей я сошел вниз; здесь пришлось выслушать одну грубую и резкую брань "попам". Оратор был, видимо, из босяков.

- У попов самые лихие собаки. Один раз чуть не съели. Сами-то говорят проповеди, а собак знай себе заводят, чтобы нищие не заходили.

И его лживым грубостям долго еще не видно было конца. Я возразил против такого огульного обвинения; но этим лишь подлил масла в огонь: он еще более разошелся и стал браниться, поддерживаемый сочувствием пяти-шести молодых людей, всегда готовых поострить насчет ближнего, а особенно - относительно духовенства. Здесь всякое пятно темнее - всякое лыко в строку пишется. Я счел за лучшее отойти.

В другой группе шла почему-то речь о кладбищах.

- Завсегда первого покойника нужно хоронить арестанта; потому как разбойник первый вошел в Царство Небесное, прямо с креста; так, значит, и нам нужно поступать.

О, sancta simplicitas [39]!.. О мудрость богословская!

Скоро показался Петербург... А вот и пристань... Здесь нас встретила таможенная стража; наскоро осмотрели наши корзинки, не привезли ли мы чего запрещенного из-за границы: ведь Валаам относится к Финляндии [40].

Затем наняли извозчика и снова были в своей академии. Это было уже 24 мая.

Так кончилось наше двенадцатидневное паломничество. Вполне можно сказать: как мало прожито, как много пережито!

Дата добавления: 2015-07-16