Алексеев Дмитрий Дмитриевич

Опубликовано 14 сентября 2007 года

Алексеев Дмитрий Дмитриевич: Я родился в 1914 году, 25 декабря. В Вологодской области, Кирилловском районе, в деревушке Курьяново, недалеко от села Никольский Торжок.

В 1914 году отец ушел в армию, и, поскольку вестей от него не было, подумали, что он погиб, меня назвали в его честь. А он, оказывается, служил моряком-минером на Балтике, в первой минно-торпедной роте, и попал в плен, сидел в Польше. Вернулся он после войны, в 1919 году, уже Советская власть была. Это я уже помню, мне тогда пять лет было.

Мы, в общем, неплохо жили, четыре коровы было, огород свой был. Свои были и грибы, и ягоды, и мясо, поросята, овцы. В семье шесть человек детей было, и отец всех кормил, одевал, обувал. Мой старший брат Анатолий 1912 года рождения, я вторым родился, и после 1919 года еще четыре сестрички появились. После возвращения отец стал работать на лесозаготовках и одновременно строил себе жилье. Уезжал на лесозаготовки на лошади, на неделю или на десять дней. Жили очень хорошо.

Это уже было при социализме. Капитализм раньше был, я про него знаю, в школу ходил, и бабушка мне рассказывала… Потом пришла коллективизация…

- А в каком году стали колхозы организовываться?

По-моему, колхозы пошли с 1930 года. Запомнился такой эпизод, мне тогда лет четырнадцать было: мамин брат прислал нам коляску. Вся полированная, не нужно зеркало с собой брать: посмотрел - все видно. И на резиновом ходу, без стука по камням идет. В Данилове выпускались такие коляски в большом количестве, так теперь штампуют автомашины. Приехали мы с отцом в Кириллов. К нам милиция пристала:

- Отец, продай эту коляску нам? Вместе с лошадью. Мы тебе большие деньги дадим. Не продашь, колхозы организуются, отберут бесплатно. Отец задумался, взял, да и продал коляску. И правильно сделал.

- А учились Вы где?

Учился я в селе Никольский Торжок, там и церковь была, два с половиной километра от нашей деревни. Четыре класса кончил, потом в профтехшколу поступил, в селе Никольское, от нас - десять километров. Там я три года отучился. Хорошие дали знания, по специальности "слесарь" с четвертым разрядом выпустили. И мой брат там учился, а потом уехал к дяде в Москву. Кончил я профтехшколу в 1933 году, меня и еще семь человек направили в Ленинград. Было это в феврале или марте месяце. Около театра Пушкина было управление, там распределили нас на работу - попал я вместе с друзьями в Кингисепп. Приехали в Кингисепп, в «Доме крестьянина» остановились. Он представлял собой общественный дом, где всем приезжающим ночлег предоставляли и питание, за деньги, конечно. А работать начали в мастерских - финские ножи для армии делали. Очки одевали и на наждаках точили заготовки. И чего нам такое в голову пришло - буквально через неделю решили мы на эстонскую границу пойти посмотреть. Идем, а за нами увязался пограничник:

- Вы куда?

- Посмотреть границу…

Привел нас в штаб, составили акт, сообщили на работу. Дали нам расчет и отправили обратно в Ленинград. Пять человек уехали домой, а я и еще один парень, с которым я успел поближе познакомиться, остались в Ленинграде. У него был родственник, я не помню его фамилию, четыре ромба носил, в «Большом доме» работал. (Здание НКВД на Литейном проспекте «Большим» называют потому, что «из его подвалов Колыму видно») Он достал нам на месяц талоны на обед, завтрак и ужин, и оставил нас жить у себя. Он вместе с женой и маленьким ребенком, жил в трехкомнатной квартире. Одну комнату отдал нам. А кровать наша была как у Екатерины II, огромная, квадратная. Мы с приятелем месяц у него прожили. Адрес помню: Гороховая улица, дом шесть. Гороховая, она потом «Дзержинского» стала, а сейчас снова - Гороховая. Месяц искали работу. Денег не было, и ездили по городу на «колбасе»…

- А «колбаса» это что?

Это трамвайная сцепка, соединяла два трамвая. Называли ее «колбасой», она такая гофрированная… Прошло время и пришлось нам ночевать на вокзалах. Насмотрелся я, как в люках ребята живут… Короче беспризорная жизнь была. Ну что делать? Домой ехать не хочется, там такая жизнь… Беспризорничал, примерно, май месяц. В это время, а был 1933 год, случился голод на Украине, и украинцы заполонили весь Московский вокзал, на панели спали. На биржу (это где «Сытной рынок», проспект Максима Горького) приезжаю отмечаться, но никуда не берут. Паспорт есть, но я - не прописанный и жить мне негде. Наконец послали нас в совхоз «Приютино», это за Ржевку четыре километра в сторону Всеволожска. Место в общежитии дали, устроили слесарями по ремонту автомашин. Там было шесть тракторов «форзон-путиловец», на резиновом ходу. Шипы сняли, колеса резиновые поставили, и использовали для перевозок грузов. Колхоз богатый был - даже полуторка была! Организовали шоферские курсы, так туда попасть было сложнее чем сейчас в космонавты! У нас в Приютино своя электростанция была. И вот однажды, как раз в ноябрьские праздники, вдруг свет медленно гаснет. Прибежали на станцию, и увидели мертвого человека. По-видимому, холодно было, он плащ одел, а болтавшиеся рукава попали под шкив, его раздавило… И что делать? Стали искать кто пограмотнее. Выбрали меня, поставили машинистом, пришлось мне запускать этот двигатель. Ну, запустил с приключениями, ночь отработал нормально. Потом машиниста прислали, специалиста… И кем я там только не работал… Баки из-под бензина мыл и однажды так надышался парами, что едва успел вылезти. Накануне смерти был, но смерть отказалась от меня. Все специальности, какие есть в совхозе, все прошел. Вплоть до кассира, из-за чего и в «Большом доме» побывал… Ну, мальчишка был, что с него возьмешь… Думаю: «В отпуске не был. Ну, поеду, а там такая нищета». В колхозе у моих все отобрали, одну корову оставили... «Нет, - думаю - просто так не стоит ехать, нужно денег прикопить…» Короче, я был связан с кассой - продавал талоны на обед и прочее. Совхоз кормил, копейки стоило все. Какой богатый совхоз был! Мед, поросята там, мясо сколько хочешь, все было. Мы кормили и «Большой дом», и артиллерийскую школу… Именно в эту школу я хотел поступать, но тут как раз такую характеристику заработал, что не приняли бы - попался я на «махинации» с казенными деньгами. Я должен был за вырученные деньги отчитываться перед кассиром, а он мне выписывал квитанции о получении. А он взял и выписал мне аванс, с такими деньгами можно было бы и в отпуск в деревню, проведать родителей… А тут вдруг срочно надо было зарплату платитьработнкам… И задержка вышла. Слух пошел, что денег нет, потому, что их украли. И как раз в это время мы с другом во Всеволожске подвыпили, как следует, и вернулись пьяные под утро… Нас заподозревали. А парень тот, что со мной был, рассказал, что видел у меня много денег. Денег действительно у меня было больше нормы, и зарплата была, и к отпуску прикопил. Ну, нет, чтобы мне, дураку, в сберкассу их положить, я их с собой носил. И на другой же день после ресторана, отобрали у меня все деньги. Мало того, что отпуск у меня накрылся, у меня и паспорт изъяли, и из общежития выгнали. И попал я в «Большой дом», на третий этаж, к следователю Кожевникову. Допросил… Я думал - хана, посадит… А он только посмеялся моему рассказу, и все, никакого наказания не последовало.

- Деньги-то Вам вернули?

Какое там - «вернули», чуть в тюрьму не посадили… С работы выгнали…Хоть выпустили, и то хорошо! У меня знакомый был, он культработником был. Вот, вспомнил его фамилию - Коган. Я к нему обратился за помощью:

- Слушай, как мне быть? На работу-то теперь меня не берут.

Он меня направил на курсы, учиться на киномеханика. Учился я по адресу Фонтанка, дом 3, а жил в общежитии Лиговский, дом 93. Это все 1934 тянулся, ой тяжелый год был... Обучение окончил и стал работать на кинопередвижке. Ездил по округе, по клубам колхозным. Уже звуковые фильмы появились, а я так на немой киноустановке и работал. Киномехаником работал 1935 год и начало 1936-го, до тех пор, пока в клубе в помещении церкви на станции Александровская не сжег шестую часть кинокартины «Ночной извозчик». У меня помощники были, среди них и такие, что «ревновали» - я у них кусок хлеба отбил. Я же был государственный служащий, а раньше они были частники. Приедет, такой частник в деревню, кино покажет, и вся выручка его… И этот бывший частник-киномеханик специально подложил кинопленку под реостат. И стоимость ста двенадцати метров сгоревшей и испорченной пленки, стали у меня «по метру» вычитать из зарплаты. Метр - рубль, а зарплата 65-80 рублей. Меня армия спасла - настал мой призывной 1936 год, май месяц. Призвали меня на флот. Помню: Балтийский флотский экипаж, Герцена, 69. Всем призванным выдали все необходимое, очень много всяких вещей, начиная с расчески… И послали меня в «ШМАС» (школа младших авиационных специалистов) на Васильевский остров. Школа была в районе Кожевенной улицы. Обедать ходили в столовую завода «Севкабель». Со второго этажа залив хорошо было видно, и однажды в полете в залив упал «ТБ-1», но там не глубоко было, и хвост торчал над водой, а на руле поворота мы номер «восемь» разглядели… Я четыре месяца отучился, получил звание авиационного моториста. И направили меня в Ораниенбаум, в двадцатую эскадрилью. Командир эскадрильи был Кузнецов, знаменитый летчик, хороший человек. Самолеты в эскадрилье в то время были «Р-6» - разведчики на поплавках. Можно их было на колеса поставить, можно - на поплавки и «Р-5». Несколько эпизодов того времени запомнилось. Помню, нужно было на самолете, который я обслуживал, магнето менять. В шлюпку сел с магнето, со мной еще два человека были. Прошел мимо нас катер, волна от него как шурунет по борту, и мы вылетели из шлюпки. Я едва на берег выбрался - плавать-то плохо умел, а магнето утопил… И еще: во время учений Балтийского флота у нас из вылета не вернулось сразу шесть бомбардировщиков «Р-6». Раньше об этом случае не писали. Но теперь можно и рассказать. Почему не вернулись? Слух прошел, что техник и моторист ходили по самолетам, и откручивали тендера, и оставляли на одну-две нитки. Тендер - это соединение на тягах. Такие были на рулях поворота, и руле глубины, на элеронах и т.п. На взлет прочности хватало. А потом соединения свинчивались, разрывались и самолеты падали в воду. Причину выявили, когда выловили один самолет и тщательно осмотрели. Официально нам результаты расследования не докладывали. Но факт - вредительство было. В 1937 году в Беззаботном, где был колхоз «Роте Фане» организовался первый минноторпедный полк (1 МТАП). Туда и меня перевели. Деревушка небольшая, рядом аэродром. Шесть километров от Стрельны пешком ходили. Большинство тогда холостяки были… В 1-м МТАП было много знаменитостей. Там, так называемые, интернациональные экипажи были. К примеру, летчик - цыган, штурман - украинец, русский - радист. Вот такой экипаж «интернациональным» называли.

- А «трений» на национальной почве не было?

Трений? Не было, дружно жили, как одна семья.

- А жили где?

А в казармах. Но для семей офицеров построили дома. В то время как раз ко мне отец приезжал, он лечился в Военно-медицинской больнице. Я устроил его туда… В 1938 году он умер, похоронил я его…

- Какая техника была в 1-м МТАП на момент формирования?

В начале те же «Р-6», «Р-5», и маленькие самолеты «У-2» и «УТ». «Р-6» были на поплавках, зимой их переставляли на лыжи. Тогда авиация только зарождалась. Аэродромы: Ропша, Клопицы, Копорье, Котлы, Александровка на моих глазах росли. Я авиамехаником в звене управления был и обслуживал те самолеты, на которых парашютистов сбрасывали, и пилоты тренировались. Полеты типа «взлет-посадка». К примеру, летчик из отпуска вернулся, месяц не летал, ему надо вывозные давать.

Я так привык к своим обязанностям, что не считал их работой. А забот хватало, не только по обслуживанию техники, но и по организации полетов. Например, самолет с полосы убрать и тому подобное…

На моем «У-2» Преображенский летал, Бабушкин… Это не тот Бабушкин, который «челюскинцев» спасал. Наш пошел на повышение - командиром эскадрильи стал. Но однажды, когда начальство в Эстонии начало что-то против русских затевать, взял и провел над Эстонией, над Таллинном бреющим полетом несколько десятков самолетов.

Его спрашивали:

- Зачем ты это сделал?

- Я хотел показать, на что мы способны, что у нас есть авиация.

- Вы своим полетом напугали простой народ, мирных жителей….

И уволили его из армии. Помню, как он в гражданском костюме ходил, с беленькой собачкой. Его все жалели, хороший человек был Бабушкин, душа-человек был. Его жена врачом работала. Потом его восстановили. Каждый день что-нибудь случалось. То самолет не дотянет до аэродрома, сядет за пределы поля, то еще чего... Интересно, понимаете, служить было. И много всяких случаев было.

В Ригу, например, на самолетах САБы возили, так как самолет сядет и мужики начинают разгружаться местные девки к забору прибегали, подол задерут, и давай крутиться! То так повернутся, то эдак, чтоб получше видно было, ладошкой по срамному месту хлопают, и кричат:

- Эй Русский, хочешь?

Какая уж тут работа? Командир их по матери - мы сюда работать прилетели или сношаться?

- Самолетов били много?

Не так, чтобы уж много, но бывали случаи. Или по неаккуратности, по неопытности…

- А лихачество?

Лихачество? Я бы сказал так: ребята хотели летать, быть лихими летчиками, но и сами удерживались, и их начальство «ущемляло» - не давало лихачить.

- А наказания за то, что летчик разбил самолет, бывали?

Конечно бывали. Но причину выясняли. Вот, например, с Курзенковым случай был уже во время войны. Тогда «Хоукеры» (имеются в виду харрикейны) были. А у них была передняя центровка, и если летчик нарулит на камни, или брус какой попадется, или бугорок, самолет клюнет, и винтом в землю, а если не достанет, то на обратном ходу костыль ломал. И вот ситуация: летчик в бою был, стрелял, живой остался, самолет сохранил, а во время посадки уже при рулежке сломал костыль. Что делать? Пишите объяснительную! Вот Курзенков и написал, что «дал оплошность, и поэтому вывел из строя самолет». А мы ему подсказываем:

- Напиши: «поломка из-за усталости металла».

Он написал: «костыль не выдержал эксплуатации и сломался». И ему ничего не было. Его объяснительную прикололи к делу и все. Их три брата Курзенковых было. Снимок был в «Правде», все три брата сняты. И их мать, по-моему, там была сфотографирована. Курзенков у нас в первой эскадрильи летал на «Хоукерах», второй брат на «Пешках» летал. И еще третий брат в то время учился еще в авиашколе.

- Давайте вернемся. Когда «ДБ-3» получили? И что Вы о нем можете рассказать?

Не помню точно, в 1938 году мы осваивали новую технику. ДБ-3 тогда новинкой были, появились как-то секретно. Скорость не записывали, мощность двигателя - нельзя. Все нельзя. Инженер говорил:

- Ради Бога, не записывайте, а то утеряете, найдет враг, шпион.Экипаж: летчик был, штурман, стрелок радист, и просто стрелок. Четыре человека.

- Стрелок появился в экипаже уже в войну. До этого три человека экипаж был.

Нет, у нас даже и не по одному стрелку было. И у нас стрелки тренировались: стреляли по конусу, и если конус сбил, фал перебит, так всему экипажу отлично ставят. Уже в Финскую войну летчики требовали стрелков. Стрелок-радист занят: связь держать с землей и с самолетами нужно. И если стрелка нет, летчики отказывались лететь.

- Я, - говорит, - не полечу на убой. Нас сразу рубанут.

Сначала вообще сажали кого попало, лишь бы стрелять умели. Когда в хвост истребитель пристраивается, штурман не в состоянии его сбить. Правда был случай, что штурман ракетой стрелял и истребителей испугал, и они ушли, думали, что пушка стреляет. Иногда только стрелки и погибали. В декабре 1939 году или в январе 1940-го, не помню точно, мы стояли в Беззаботное. Прилетел самолет с задания, а в нем и радист, и стрелок мертвые. Жены воют… Видел я жен этих… Они видят - самолет садится, и бегут встречать, а мужья мертвые…

- А как ДБ-3 в предполетной подготовке?

Для обслуживания самолет нормальный был, но дело в том, что еще не было приспособлений.

- А Финскую войну как встретили? Где?

Кажется, мы тогда стояли в Клопицах. Незадолго до Финской войны у меня кончился срок службы. Нам предложили сверхсрочную службу, как теперь говорят «по найму». Я с удовольствием записался на три года. Я до армии на гражданке хватанул неустроенной жизни, и она меня не очень интересовала, гражданка эта, а вот армия понравилась: поят, кормят, одевают, обувают. И работа интересная. И жил я уже не в казарме, мне комнату дали.

- Звание у Вас тогда какое было?

Старшина. Четыре узких нашивки на рукаве и «летный трафаретик» - «курица». Форма - морская, черная. Красивая. А мы еще клинья вставляли в брюки. Называли такую моду - клеш. У комендантского патруля для обладателей таких брюк всегда бритва была. Подзовет, проверит и режет. Клинья перестали вставлять. Достали фанеру, сделали конус. Намочишь брюки и на конус растягивать. Любой размер растягивали до 32 сантиметров. Потом брюки под матрац клали, они высыхали там. И получался клеш настоящий… Со временем брюки осядут и опять узкие становятся. И опять растягиваешь… Еще белые кителя выдавались. У меня и теперь есть такой белый китель. В музей сдать его, что ли?

- А номер Вашего самолета Вы не помните? Бортовой номер?

Я не помню… «Девятый» был у нас, еще «третий» номер был… Вот «тринадцатого» номера, у нас не было точно.

-А какой по цвету?

Красного цвета.

- Первая эскадрилья получается?

У нас в 1-м МТАП было четыре эскадрильи.

- А не пять?

Нет. Помню: в 1938 году четыре эскадрильи сделали. Звено управления исчезло. И Бабушкин стал руководителем эскадрильи. Вообще у меня много летчиков проходило… Потом Ефремов у меня летал, Зелинский, он, кстати, ни разу не прыгал с парашютом не прыгал. Его пытались заставить, а он говорил:

- Пусть лучше меня трусом назовут, чем инвалидом стану!

Зелинский, помню, на партсобрании удивил: меня обсуждали, а он вдруг говорит:

- Нет, он в партию не дозрелЕго нельзя принимать в партию, он еще «зеленый». Вот пусть дозреет…

И ведь не приняли! Один против - и все! Я тогда подумал: «Я для тебя стараюсь, а ты… Гад!». Я позже уже на Севере в полку у Сафонова в партию вступил.

- А Разгонина не помните?

Фамилию помню, но он на моем самолете не летал.

- А какие потери были в полку за Финскую войну?

Было у нас в 1 Минно-торпедном полку при вступлении в войну шестьдесят самолетов, четыре эскадрильи, по пятнадцать самолетов в эскадрилье. Итогов официально не было, но знаю, между собой говорили. После Финской войны осталось сорок самолетов…

- А пополнение самолетами и летчиками было?

Нам не сообщали…

- Но Вы же видите, на аэродроме новый самолет появился?

Так аэродромы-то разные, разбросанные… Потери большие вообще были. За Финскую войну, 1-й Минно-торпедный авиаполк потерял двадцать самолетов. Но это все потери, а не только сбитые в боях. Я вот расскажу про один случай, пока не забыл. Как же его фамилия-то не помню, экипаж четыре человека. Мой самолет уже в воздухе был, и многие уже взлетели. А этот самолет, с тремя пятисотками, взлетал почти последним, и... А меня не посадят за этот рассказ?

- Нет, конечно. Срок давности кончился.

А тогда бы посадили. …когда дорулил до старта, развернулся и… прямо на склад боеприпасов. А там…

- Так он уже оторвался от земли, или он так?

Нет, он хвост даже не поднял, на лыжах скользит, и прямо на бомбосклад. Сильнейший взрыв… Я за Отечественную войну такого взрыва больше не слышал. Точнее не один, а несколько взрывов было. Тринадцать истребителей, которые на аэродроме в тот момент находились, повредило. Штук 8 вообще в куски порвало, остальные просто осколками посекло. Погиб механик, оказавшийся у склада. Новые дома, что были построены в лесу, повредило. Не только стекло окон, но и косяки вылетели все. На станции Волосово, что в пятнадцати километрах, была школа, и к нам учеников привезли перевязывать - их осколками окон ранило. Еще палатка сгорела, где хранили летное обмундирование и все парашюты. Пришлось новые выдавать…

- А разве бомбосклад не был обнесен обваловкой?

Там ничего не было. Вот потом и сделали.

- В принципе «ДБ-3» мог поднять полторы тонны?

Он мог поднять, если горючего почти не брать. Может, и мог бы поднять, но опыта для взлета и посадок на лыжах не хватало - мало тренировались.

- А летчика Вы не помните?

Внешность летчика хорошо помню, невысокого роста… А вот фамилию не помню. Помню, его жена, врачом работала, дежурила на скорой помощи, прибежала к нам на стоянку:

- Вы не знаете, мой муж взлетел?

Мы говорим:

- Взлетел.

Как же его фамилия-то? Должна быть в истории. А ведь в печати про этот случай ничего нет. Большой был ущерб полку. А тогда разговоров никаких не было. Боялись, наказания. Попробуй тогда сказать лишнего…

В Финскую войну нам досталось… Мороз пятьдесят градусов. А куртки малискановые были.

- Какие?

Малискановые их называли. Они на вате, а это не то, что шуба. Воротник был как колом, и рукава не согнешь. Не грела абсолютно, ходишь, как в сугробе. Сушили у круглой печки, набили гвоздей, и каждый вешал свою куртку. Однажды эти куртки загорелись, это мы стояли уже в Копорье…

- А чем Вы двигатели подогревали?

У Пети Кузнецова был моторчик от мотоциклетки. Его смонтировали на санках, и использовали для разогрева двигателей. Но самоделка ненадежная была: пока довезешь до самолета, он работает, как только трубу поставил подогретый воздух подавать, глох. Опять его в тепло вези, отогревай, заводи. Это нудно было. Нечем было подогревать двигатели, и это было единственное приспособление. Потом где-то, кто-то достал лампу «АПЛ». Она большого диаметра, высокая такая, ее подставишь, чехол опустил, и тепло идет прямо на двигатель… Но все равно проблемы были большие…

К Финской войне мы не были готовы. Про нее потом ничего не писали, и не говорили, как будто ее и не было.

Мороз сильнейший был. Ой, как досталось нам. Начальник штаба ходил, с чайником. А в нем спирт разведенный, и наливает спирта, столько сколько попросишь. Вот так грелись.

Вот такой ответ на вопрос: готовы ли мы были к войне…

- А Вы не помните, какие двигатели стояли «М 85» или «М 86»?

Да те и те стояли.

- Вы записывали, сколько времени гоняли двигатель на земле?

Журнал был, вели записи. В журнале все написано: «когда, какой ресурс, сколько отработал, сколько предстоит». Но одно дело писать, а другое - реальность, и бывало: ресурс у моторов просрочен, уже надо менять, а менять не на что. В Беззаботном у нас были мастерские. Там моторы меняли…

- А кстати, сколько ресурс был?

Шестьсот часов был ресурс.

- Везде пишут, что ресурс составлял двести-двести пятьдесят часов?

Это сначала может так и было - двести, а потом довели до шестьсот часов. Но и с тысячей часов еще можно было летать. Финская война короткая была, поэтому вопрос о пределе ресурса позже возник. В августе 1941-го это было. Я докладываю:

- Я не могу выпускать самолет с моторами, отслужившими свой срок.

Мы стояли в Котлах и для смены двигателей нужно было с Котлов вылететь в Беззаботное. Надо было взлететь, отбомбиться на линии фронта, а потом уже на ремонт. Так и было сделано. Десять соток повесили. По одну сторону фюзеляжа пять, и по другую. А мне сидеть негде было. Только над бомболюками. Я доску приготовил, положил ее поперек фюзеляжа. И сел на нее. Над бомбами. Веревочку за пояс только привязал.

Смирнов, по-моему, был летчик. Взлетели, пошли на линию фронта. Люки открыли, ветер ворвался - сквозняк.ысота метров триста. Летим над шоссе. Лес вырублен по обе стороны. Видно как «на блюдечке». Немцы бегают, кто обнимает березу, чуть ли не целует. Там внизу их части, бронемашины, танки, чего там только нет. Дорога вся забита. И не надо целиться, только сбрасывай… Зенитки бьют, в самолете порохом запахло, самолет подскакивает. Бомбим. Самолет подпрыгивает, как попало… И так много раз… Отбомбились. Развернулись и пошли. Самолет освободился от груза и вроде быстрее полетел…

- А как сбрасывали? С одной стороны, потом с другой? Или по очереди?

По очереди, но симметрично. Вправо, влево. Но если одновременно кучно упадут, нехорошо будет. Нельзя так, что бы все сразу, часть пропадет бесцельно.

- Вы видели, куда бомбы падают?

А как же! Как в кино… Попали в цель. И вдруг… И откуда они взялись? Три истребителя, «109-е».

Догнали, и как дали по одному мотору, он загорелся. На одном, да и ресурс просроченный, тянет плохо. Со снижением идем. Еле-еле дотянули до Пулкова, сели вблизи деревни Воронино на еще не скошенную пшеницу. Когда шасси у этого самолета убраны, то колеса на пятнадцать сантиметров выступают. Летчик Смирнов сбил пламя пикированием, аккуратно притер к земле и сел. Пыль поднялась… Стрелок открыл свой блистер, выскочил, и бежать, не оглядываясь. От радости, что живой остался, и в предчувствии, что сейчас взрываться самолет будет - двигатель-то горит. Не было у экипажа опыта, сработанности не было. Ему ведь надо было людей спасать, люди-то живые - штурман, летчик. И я там остался…

- А Вы как выбрались? Вы как выбирались вот тогда?

Нашел выход. Между лонжеронами, и стрингерами там еле-еле пролезешь, но я пролез в комбинезоне… Рация работала, связались со своими. Пришла машина, забрала экипаж, и остался я один. На другой день, утром пришла еще машина, привезли подъемники, моторы, и целую бригаду техников. Самолет подняли, поставили моторы. Но на это ушло почти две недели полностью. Я там жил. Парным молоком питался.

- А кто вылетел на этом самолете, когда Вы его восстановили?

Приехал летчик Семенов. Без экипажа.

- Вы с ним улетали? Или Вы на машине ехали?

На машине. Он никого не взял. Один сел, взлетел, и прилетел в Беззаботное, на базу…

- Давайте вернемся в Финскую. Как у Вас красили самолеты?

Нет, нам некогда было. Так и оставались серебристыми. Но мы пытались делать маскировку - наверх деревья клали. Помню, в Котлах, тоже во время Отечественной, нужно было самолет, севший на брюхо поднять на шасси. Копали траншеи под колесами на конус, чтобы выкатить на шасси. И пока работали, прикрывали самолет березками. Пришел их разведчик, и мы, не доверяя своей маскировки стали ждать бомбежку. И эту ночь мы ночевали не в своих палатках, а в лесу, в Котлах, за кладбищем. Утром я иду и вдруг:

- Стой!

Человек семь ко мне подошли, отобрали пистолет, две гранаты и противогаз. Спрашивают:

- Кто Ваш командир?

А я по уставу не имею права сказать, кто мой командир. Я говорю:

- Пойдемте, я Вас познакомлю, тут недалеко.

- Мы никуда не пойдем.

- А чего с ним беседовать, это шпион, расстрелять его и все!

«Ой, - думаю, - Меня!» У меня даже волосы дыбом встали. Думаю: «И за что я погибну? Если действительно эти мудаки расстреляют, так зачем я вообще жил? И война-то только-только начинается».

Ну, один командир толковый у них был. Пошли со мной один или два человека. Разобрались.

- Вы были механиком конкретного самолета или обслуживали разные самолеты, в зависимости от потребности?

Специальный приказ вышел о том, чтобы кроме механиков самолета, никого в самолет не пускать.

- А когда этот приказ вышел?

Приказ этот перед Финской войной вышел. Механик самолета пломбу повесил, сдал часовому, никто не имеет право зайти. А что до этого было? Самолет исправный оставляешь, приходишь через некоторое время, а на нем, ну, например, колеса нет. Кому-то очень нужно было, пришел, снял и переставил на свой. Вот это категорически было запрещено.

- В Финскую войну, какая номенклатура бомб была? Что в основном сбрасывали?

Я не знаю. Этим командовали оружейники.

- Они же подвешивали под Ваш самолет? Вы же наблюдали за подвеской?

Некогда мне наблюдать, у меня другая работа. Каждый за свое отвечает. Разные специальности. Мы как грачи налетали на самолет. И одни делают одно, те другое. Каждый по своей специальности.

- А Вы разве не контролировали их работу?

Их контролировал свой начальник. И про взрыватели мне некогда было. На сколько там оборотов повернуть взрыватель, это нам не доверяли, это не наше дело. На это есть группа специальная - вооруженцы.

- Скажите, а мины возили?

Мины под мой самолет не вешали, ни разу. Мин не видел. Мины круглые, я знаю. У меня отец минером был…

- Они в обтекателе, обтекатель спереди и хвостовик как у бомбы?

Нет, таких не видал.

- Вы помните, как Финская война закончилась?

Мы не заметили, когда она закончилась. Нам после Финской войны, отпуска никому в полку не дали. Собрали уже поздней весной в дом отдыха на неделю в Разлив, и все.

- Как же не заметили, а парад в Ленинграде, в связи с окончанием войны? Встречали победителей.

После Финской? Неверно! Я первый раз слышу от Вас! Парад был после Отечественной…

- В межвоенный период, между Финской и Отечественной войной, что творилось? Было ощущение, что война будет или как?

Сомнения не было, и бдительность была кругом. Шпионаж, чуть ли не на каждом шагу… Летный состав, у кого деньги были, из ресторана приходили и рассказывали:

- Просто одолели любопытствующие: Где служишь? Какой командир? Кто служит? И прочее.

Они поэтому в увольнение в военной форме уже не ходили… Я думаю, что если бы не шпионаж, и Ленинград, быстрее бы был разблокирован.

- За это время, может быть, технику новуполучили, самолеты другого типа? Вот «Сигары» может быть пришли?

Техника поступала к нам, но получилось так: на чем тренировались летать, на этом и воевать пришлось. Самолеты с коротким носом и с «сигарой» отличались только внешним видом, но не отличались мощностью, и по скорости. И что тупые кабины, что «сигарой», штурман так же по лесенке залазил туда. И численность экипажа такая же.

- Возможно, летчики говорили, какой тип им был более приятен? С длинным носом? Вот Разгонин, говорил, наоборот - не любил их. Говорил, двигатели слабые, и самолет тяжелый.

Я на «Сигаре» не работал, я только на «Букашках» работал. И мне нравилось.

- Как Вы узнали, о том, что Отечественная война началась?

В это время мы были всем полком в лагере, в Котлах, это сто двадцать километров от Ленинграда. Молотов выступал и прочее… Первая бомбежка была 5 июля.

- Вы бомбили, или вас бомбили?

Нас бомбили. Наши летали на разведку. Вернутся, мы все бежим узнать, что они видели. Однажды как раз в такой момент пролетал вражеский разведчик. Раз! И всех на пленку. Ну, завтра жди. Самолеты были рассредоточены во временных укрытиях. Не капониры, а так, «на скорую руку»… Аэродром большой, в любом направлении взлетать можно. Я считаю, что в Котлах самый лучший аэродром был. Всегда места хватало, и взлету и посадке. Ну, который, «спотыкнется», того, конечно, убирали с взлетной полосы. А на других аэродромах препятствия были. Бомбежка была, по-моему, с четвертого на пятое. Первая жертва - официантка, она шла в столовую, и ее убило.

- То есть за всю бомбежку погибла только одна официантка?

Возможно, еще были потери, но убита, по-моему, она одна… Утром рано встали. Самолеты были уже рассредоточены по всему аэродрому. Началась бомбежка. То ли пыль поднялась, то ли дым… И не поймешь где, что. На моем самолете в это время работал техник Галицкий и два моториста. Около самолета упала бомба, и Галицкому вдоль спины два осколка попало. Я полез в самолет, достал бинты, и быстро сделал ему перевязку.

- Аптечки в самолете были?

А как же самолет и без аптечки, и без НЗ? А перед вылетом летному составу еще и шоколад давали. Идет специальный человек и подает в самолет на весь экипаж… Бомбежка кончилась, пыль осела, появилась санитарная машина, раненых забрала. Моторист Морошкин волной был подброшен вверх метра на два, если не выше, и упал носом в землю. Кровь как из фонтана… Он сам утерся, я ему перевязку не делал. Его тоже в санитарную машину взяли. Собрали всех. Умерших я не видел, и про убитых не говорили… И, по-моему, кроме официантки, больше не было… После войны мы как-то собирались, и Галицкий вспоминал про первую бомбежку… Он сам из Таганрога, и, по-моему, там и сейчас живет…

- А самолетов побито много было?

Мой самолет остался в строю. Незначительные повреждения были, но ничего серьезного. Про другие самолеты не знаю - каждый заботился о своем.

- А вот как Вы пробоины заделывали?

Смотря какие. В металле - это дело мастерских. А в перкале приходилось. Тряпочку вырезали, потом эмалит… И наклеивал, чтобы дождь не тек снаружи внутрь. А изнутри? Если бензин не течет и так хорошо…

- А бензобаки были протектированные?

Металлические, а потом появились с резиновым покрытием.

- Противообледенительные системы на «Илах» и «ДБ-3» были?

Борьбе с обледеневанием у американцев научились. Спирт тратили только на винты. И еще на лобовое стекло через шприц, порция - сто грамм. Бачок был на пятьдесят литров. А на плоскостях - система «Гудрич» была, воздух подадут под резиновое покрытие. Она вспучивается, лед лопается и опадает. Еще спирт в гидравлике использовался. Смесь глицерина со спиртом. Шасси выпускались гидравликой.

- Эта смесь, в случае чего сильно горела?

Спирт горел, пламенем синим. Нальешь на бумагу или на что-нибудь, горит. А с водой и в смеси так гореть не будет. Это видел я, испытывал. Я еще сосунок был насчет выпивки, а более опытные техники те вокруг банки со спиртом ходят, выясняют, как бы «чекушку» сэкономить…

- А как Вы с 1 Минно-торпедного полка попали на Север? Как это произошло?

Мы стали безлошадными, и я был выведен из 1-го МТАП. Но перед этим из всех самолетов, что в полку было, собрали пятнадцать штук. Подготовили вылет на Берлин - «ответ за Москву и за Ленинград». В ночь, с седьмого на восьмое августа. Преображенский их повел… Кстати, про Преображенского, мне не понятно. Он был морской летчик, а я его и в сухопутной форме встречал.

- А откуда вылетали? С Саарема или там только дозаправлялись?

Я не могу аэродром назвать, настолько было в секрете, что «комар носа не подточит»… Куда, зачем летят - мы не знали. Спецзадание правительства - и все.

- Вы говорите, «собрали пятнадцать самолетов». Это как? То есть если у какого-то самолета двигатель новый, с него снимали и ставили на эти, да?

Еле-еле «наскоблили» пятнадцать штук. Не на чем летать было. Считай полк, уже кончил свое существование, и собрал последние силы… Я выразился не точно. Полк, потом продолжал воевать… Вот на эти пятнадцать самолетов, подвезли зажигалки. И никто не знал, с какого они аэродрома взлетали. Но факт тот, что долетели. Ясная погода, Берлин был освещен. Они выбрали военные объекты, каждый свою цель, отбомбились.

- И какое Ваше осталось впечатление?

Прилетели, все, благополучно, нормально. То, что они Берлин бомбили, мы узнали, когда они отбомбились. Настолько секретно было, и нам не говорили… Слухи-то проходили, но это… Мы торжествовали, что не зря потрудились.

- Вы самолет-то где готовили? На Большой земле? Или на Саарема? Или как этот остров еще называли Эзель?

На Большой земле.

- Везде пишут, что они летали с Эзеля?

Они подвесили бомбы, прилетели на Эзель, дозаправились бензином, и пошли дальше. Надо было несколько тыс километров лететь на сухопутной машине над морем, это опасно. Надо что бы были безотказные моторы. А ресурс уже выработанный был. Рисковали. Но факт остается фактом, что Геббельс говорил:

- Нас бомбили англичане! Их было сто пятьдесят штук. И пятнадцать штук прорвались, и бомбили Берлин. А русская авиация уничтожена, летать им не на чем, у них не хватает бензину, что бы долететь до Берлина. Вот так Геббельс заверял немцев.

- На Берлин слетали, вернулись машины. Что с ними дальше было?

А я даже не помню, куда пошли машины эти. «Безлошадными» мы стали. Когда стал безлошадным, списали меня в тыл, в город Саранск - столицу Мордовии. В Саранске летчиков-моряков собрали и с Тихоокеанского флота, и с Черного, со всего Советского Союза. И не только моряков, а запасной полк морских летчиков сделали. Такой случай был в Саранске. Какой-то высокий чин остановил меня:

- А ну стой!

Я говорю:

- В чем дело?

- А почему не приветствуешь?

- Да я, - говорю, - просто не заметил, - О фронте думал, - говорю.

Так он три раза заставил пройти мимо него и поприветствовать.

И, наконец:

- Солдат, расслабься. А все же нужно поприветствовать, когда перед вами полковник идет. Орел, - письма-то пишешь?

Город был грязный. Особенно если дождь пройдет. Жидкая грязь, как торф разведенный, без галош нельзя.

Я за всю жизнь, столько в театрах не бывал в Ленинграде, сколько в Саранске. Почти каждый день. Это и «Кармен» - опера и… Все новинки смотрел, и не я один, а там зрителей много было. Иногда нас посылали на разгрузку. Ну, например - огурцы в бочках. А хочется огурца попробовать, а открывать нельзя, интенданты были строгие... Мы выгружаем, а попробовать не дают! И вот бочка по доске катится, вдруг сваливается - грузчики «помогут». И у нее или дно вылетает, или бок развалится. Тут:

- Ребята, давайте пробу снимать.

И вот тебе закуска есть. А вечером в ресторане питались. Не плохо, но пива не было, водка тоже с ограничением, но брага была… От нее вот такой живот, хотя градус крепости хороший… В Саранске мы в клубе жили. Я на третьем этаже жил, однажды встаю утром, а галош нет, украли. И решили мы, семь человек перебраться на частную квартиру. Красная улица, дом 1. Там у хозяйки и жили. Питались в столовой, но ночевать ходили на квартиру. И вдруг приказ - в Москву на фронт, и я в том списке, но меня не нашли. Гоняли мы в футбол и заигрались… Короче, получилось так, что не явился я на платформу. Спрашивают:

- Где был? Почему?

Вроде, как и дезертировал. Я оправдываюсь:

- Да я с удовольствием…

И рассказал, что мы семь человек жили отдельно и не были вовремя оповещены.

- Ну ладно, пару недель жди, - английский шоколад покушаешь.

И точно, через две недели появился новый приказ, и собирали нас, двадцать два человека, в том числе и Петра Сгибнева. Он летчик, ленинградец. У него отец и мать тут. Он после Сафонова командир полка был. Дали нам паек хороший с собой… Холодно, выдали нам теплые куртки, пистолет, противогаз…

- А на чем? как туда добирались?

А в течение месяца на железной дороге. Один раз, поезд с рельсов сошел, ждали… Нас, военных, старались в первую очередь отправить.

И на новый 1942 год, приехал я на Север, в 78 полк. Когда отправляли меня в Саранск я говорил:

- У меня мать погибает в блокаду Ленинграда, и четыре сестры. Мне нужно надо опять вернуться на Балтику.

Они:

- Вы нам пригодитесь здесь.

И вот попал на Север. И приехал в тот момент, когда 78 полк расформировали. Сделали 9 гвардейский и 2 гвардейский. 9 гвардейский остался на большом аэродроме. Там два аэродрома, они недалеко Ваенга-1 и Ваенга-2. Я к Сафонову попал, во 2 гвардейский. Это значит, на малый аэродром, против губы Грязной, там Морской аэродром был. Летать в то время было не на чем. Всего было в почти исправности два «Харрикейна», в строю. Два «Харрикейна».

- Вы приехали, и уже были «Харрикейны»?

«Харрикейны» уже были на аэродроме.

- Вы с летчиками общались. Как летчики к «Харрикейнам» относились?

«Харрикейны»? Мотор хороший, «Мерлин 20»… Мотор надежный, мотор хороший. Запускался от сжатого воздуха, баллон поднесешь…

- Многие жалуются, что мотор был нежный и капризный?

Неверно. Вот фюзеляж у него капризный, горел - как факел. …Летать не на чем. Что делать? Выделили несколько человек собирать по сопкам сбитые самолеты. Немцы сбивали, а мы подбирали. «МиГи» были хорошие истребители, но их было мало. И потому только «Харрикейны» подбирали. Летчики-то знали, где примерно сбитый самолет. Координаты дадут, и туда направляли трактор с розвальнями. Мы плоскости отнимали от фюзеляжа. На розвальни клали, а тракторист возил в мастерские.

- А фюзеляж на розвальни или волокли?

А фюзеляж трактор на дорогу вытаскивал волоком, а потом он на своих колесах шел.

- А на колеса, тогда как ставили?

Выбирали те самолеты, которые можно было ремонтировать.

- А много вообще самолетов вы так разобрали, отвезли?

А не знаю, счета не было. До десяти… Я не помню. Помню, что все время дорога занята, и наш трактор все время останавливали, чтобы не задерживал машины.

- Как в ремонте «Харрикейн» был?

У кого как. У нас хорошо ремонтировали, поддавался. Он был перкалевой конструкции, как наши «По-2». Клеили эмалитом заплаты.

Ко мне как на экскурсию приходили - из Молотовска кадры посылали технические. У меня был случай весной 1942 года, ближе к маю. Я в готовности номер «раз»: с прогретым мотором, от самолета никуда, и жду зеленую ракету. Как дадут, то летчик бегом, парашют наготове… И в это время ко мне один «экскурсант» пришел:

- Ну, расскажи мне…

- Да вот, - я говорю, - смотри, все на виду.

И он залез и смотрю, вынул ракетницу, ему интесно. И крутил, крутил в руке… Я говорю:

- Смотри, не выстрели!

Ракетница была заряжена. А там ракета здоровая, двойная, зеленый и красный. Он в руках держал и нажал на крючок. Произошел выстрел, и ракета «загуляла» по самолету, и, в конце концов, свалилась к ножному управлению. И в районе тормозной трубки застряла. Температура горения высокая и трубка медная прогорела. Пожара не было, мы его потушили, как я не помню. Но факт тот, что, снегу не было.

Я говорю:

- Ну, натворил… А сейчас может ракету дадут…

Как быть? Недалеко была свалка, я говорю:

- Спросят, скажи, что сейчас придет. А пока, молчи.

Я принес со свалки трубку, старую прогоревшую отсоединил, выбросил, поставил новую трубку. Все зашурупил.

Я говорю:

- Постарайся не болтать, а то взыскание получишь. А еще у тебя все впереди.

Хорошо тревоги не было, и все обошлось. Забыл фамилию этого техника, он из Молотова.

- А скажите, свалка, которую Вы упомянули, туда списанные самолеты стаскивали? А много самолетов приходило с боев, которые потом списывались?

Нет, таких не приходило. Их чаще не списывали, а сбивали. Списывать мне не приходилось.

- Ну а вот Вы снимали, с какого самолета? Со списанного?

Со списанного.

- По какой причине его списали?

Да я не знаю его истории. А лежит просто на свалке…

- А вообще много там самолетов лежало?

Нет, не много, я не считал.

- Вы не помните, какое вооружение было на «Харрикейнах»?

На «Харрикейне» было по шесть пулеметов плоскостных. Шесть, и с другой стороны шесть. Но наши снимали их, пробовали ставить две пушки ШВАК в плоскостях. Сначала в мастерских попробовали, а потом стали на месте.

- Пушки откуда брали?

Вот это я не могу сказать. Это наши, отечественные. А вы знаете, это вооружение, уже у них имелась база, где, откуда, что можно взять в пополнение.

- Скажите, пока были пулеметные, перкалью заклеивали крылья перед полетом? Что б пыль не летела.

Делали такое… Ребята из какой-то тонкой бумагой заклеивали стволы. И одевали как колпачки. На ствол пулемета одевали.

- А на пушки тоже одевали? Нет? Не помните.

Да это не требовалось, их только попробовали ставить.

- Мотор «Мерлин 20» водяного охлаждения и после «М 85», «М 86» воздушного, не тяжело было обслуживать его? И новый мотор, Вы его не знаете…

Нет, но мы были обязаны. Когда приехал, знал только два слова: «ON» - включен, «OFF» - выключен. И вот тебе - принимай машину. И принял, и тихонько освоил все.

- А до каких пор «Харрикейны» были?

Да все время, пока их всех не посбивали.

- Когда формировали эти гвардейские полки, Вы сразу гвардейцем стали?

Я стал гвардейцем позже, но в этом же году.

- А за гвардию доплачивали?

А за гвардию, по-моему, триста рублей платили.

- А Вы вообще сколько получали?

А не помню, сколько получал, не могу точно сказать.

- Вот Вы нам дали руководство по эксплуатации «Киттихаука», ну «Р-40». Там «Томагавк», «Киттихаук». А когда они к Вам пришли, Вы не помните?

«Киттихауки» приходили в ящиках, их собирали, и лётом приводили с Ягодника и… Ящики в которых приходили самолеты огромные, специальные, в них самолет в море не тонул, а мы потом в них жили. На Новой Земле мы в таких ящиках жили, и они сгорели. Нам несколько недель пришлось в снегу спать - ставили флажок, чтоб утром откопали, и спали. Я тогда себе лицо поморозил. А что делать? Материалов строительных нет, палатки сдувает… Это 44 год был.

- А когда они к Вам пришли в полк?

Да, вот в мае месяце уже на них летали. Они пришли вот примерно в 1942 году.

- Вы механиком, авиатехником «Киттихаука» когда стали?

Да сразу, как приехал на Север и мне вручили два «Харрикейна», тогда к нам начиная с января месяца поступали и «Киттихауки».

- «Киттихауки» или «Томагавки»?

Да они одинаковые их звали «Киттихауки».

- То есть это в мае 1942 года, они уже были?

Были… Расскажу как Сафонов погиб. В 1942 году, 30 мая вылетели четыре самолета: Кухнаренко, Покровский, Орлов, и сам командир. У него только звездочка была на руле поворота. И без номера. Покровский летал на «двойке», на «единице» - Кухнаренко, у Орлова - «тройка». Цвет? Я бы сказал, вроде коричневый, что ли. Номера писались красной краской. Как и звезды.

- А Вы чей самолет обслуживали?

Я обслуживал самолет капитана Орлова. Это лучший друг Покровского. Они были друзья, неразлучные.

- Вы были из какой эскадрильи?

Да там всего одна эскадрилья была.

- Они на «Томагавках» полетели или на «Киттихауках»?

Вот, я их сам путаю, «Томагавк» или «Киттихаук». Ну, мы привыкли называть их «Киттихаук». Утром, часов с восьми подготовили самолет. И они взлетели… Они должны были найти транспорты, десятка полтора вымпелов, и в нашей зоне ответственности их охранять. Вдруг Кухнаренко передает, что-то плохо себя чувствует, да и мотор барахлит. Ему Сафонов приказал возвращаться на свою базу. Кухнаренко ушел. Их осталось трое. Мы потом самолет проверили - все нормально было, никаких неполадок не выявили. Они караван встретили, все нормально. И вдруг видят, как черная точка увеличивается и оказывается это бомбардировщики немецкие. Вроде «Юнкерс-88». Около пяти самолетов летят, в направлении на конвой. Они эти самолеты атаковали, и Сафонов ведущего группы рубанул. Ведущего не стало, но оставшиеся вроде бы и растерялись, но курсом идут на караван. Орлову и Покровскому удалось по одному ить. Осталось еще два… И вот Борис Феоктистович сбивает второго, и погнался за третьим. И слышно было, про мотор он что-то сказал, но не ясно что. Это было в пятнадцати милях от каравана. С кораблей видели воздушный бой, и видели, что один наш самолет упал в воду.

- А Орлов и Покровский этого не видели?

Когда они прилетели, я у Орлова спрашиваю:

- А командир где?

Он:

- А разве не прилетел?

И стало видно, что он испугался. Такое дело…. Потеряли командира. Покровский подошел:

- Паша, пойдем! - говорит, - Паша, пойдем.

Взялись под руки, и пошли на командный пункт. Через десять минут быстро построили полк:

- Командир не вернулся. С кораблей видели, что один истребитель упал в воду… Может быть, его подобрала подводная лодка.

- Что Сафонов сбил два самолета, а Покровский и Орлов, по одному, это с каравана видели?

Вот этого я не знаю…

- А Вы не помните, какие двигатели стояли на «Киттихауках»?

На «Киттихауках»? Я точно не знаю, «Алиссоны»…

- А с «Мерлинами-20» «Киттихауки» были у Вас?

Я точно не знаю, но у меня не было…

- Покровский говорил, были.

Да? «Киттихауки»? Странно…

- Вы не помните случаи, что бы на «Киттихауке» поменяли двигатель, потому, что он испортился?

Чтобы в мастерские отправляли именно из-за ресурса двигателя? Нет, этого не было. Только из-за повреждений. Их большинство сбивали.

- А как летчики относились к «Киттихаукам»? Ну, к «Харрикейнам» я понял не очень, да?

К «Харрикейнам» не очень. «Харрикейн» тихоходная машина. Но мотор мощный у нее, «Мерлин», двух степеней нагнетатель. Можно форсаж включать. Но форсаж, положено пять минут, свыше уже летчик не имел права давать. Вот у американских «Каталин», у них на форсаже, так минут до пятнадцати можно идти.

- А качество «Алиссонов»?

«Алиссоны» хорошие двигатели.

- Говорят на «Алиссонах» на «Кобрах» выбивало крышку блока цилиндров? Такое Вы помните?

Нет, такого не было случая, не помню я. Но я «Алиссон», на «Кобре» недолго обслуживал. Бокий у меня летал, командир. Парашют всегда наготове. На гвоздике в капонире. Он сунет руку, одну-вторую оденет, и уже в готовности. Был случай, прилетает на аэродром самолет, видно номер - мой. Не выпускаются шасси. Три круга сделал, что бы выпустить шасси, аварийно вручную. Сел, вспотел, конечно, - физзарядка хорошая была. И мне объявляет: «Шесть суток ареста». Я хотел сказать: «Ну, спасибо», но воздержался. Стали искать причину, оказалось, что был выключен тумблер аккумулятора. Аккумулятор не подзаряжался, а шел на разрядку. Стреляли в воздухе, аккумулятор и сел. И он, и я не могли понять, кто виновен. Двигатель-то без аккумулятора не запустишь, и оружейники «искали щелчки» - так называли регулировку синхронизатора, что бы не пробить лопасть. Регулировку перед каждым полетом проверяют. На «Кобре» мотор за спиной летчика стоит, между ног проходит трансмиссия прямо на пушку, и два синхронных пулемета. Пушка тридцать семь или тридцать девять миллиметров, я забыл.

- У Вас было только два пулемета? А в крыльях не было?

В крыльях не было. Они не были поставлены… Я пошел на гауптвахту, ночевал там. А на утро прибежали:

- Иди, готовь самолет.

Бокий сбил немецкого «аса». На его счету было девяносто шесть самолетов, включая Испанскую войну. В общем - всего…

Рассказывали, что у Гитлера в то время было всего девять таких «асов». Они уже в особом положении были. Их никто не посылал в бой, они сами решали, когда летать. Хочет-летит, не хочет, его и Гитлер не мог заставить. Понимаешь? Они как добровольцы. Считалось, что таких особых всего девять. И вот на «МиГе» одного такого сбили, на озере сел… Название озера не помню. Но других озер поблизости не было. Это было зимой.

- Это около Ваенги?

- Нет, это там, где-то в «Норвегии».

И этот «ас» немецкий летал с собакой. Наш на вынужденной посадке видит, что собака мчится к нему, он - в кабину, и щелку оставил. Собака к нему на плоскость, зубами клацает, грызет фонарь. Он приоткрыл щелку побольше, и собаку застрелил. У немцев в самолете лыжи были и бортпаек, и этот «ас» ушел на лыжах. На оставшемся парашюте было написано: «Мюллер». Дали приказ, во чтобы то ни стало, живого или мертвого найти и доставить. И пограничники нашли его, отловили. Тридцать два километра от самолета отшагал. Сел на пенек, и видно от усталости вздремнул. И в этот момент его взяли. И привели на аэродром в штаб, в Ваенгу-1.

Он попросил:

- Покажите мне летчика, который меня сбил.

Ему показали первого попавшегося. Так он ему пожал руку:

- Меня, - говорит, - два раза сбивали, я уходил. А вот в этот раз не смог. Если сохраните мне жизнь, я вам могу про тактику боя рассказать и еще всякое полезное.

Конечно, его не расстреляли, а увезли, кажется, в Куйбышев.

- Наш летчик, который Мюллера сбил, был на «МиГе», а Бокий кого сбил?

А я и сам не пойму этот рассказ. Пишут, что летчик, который сбил этого аса, на «МиГе» летал. Потом отморозил пятку, долго лечился, вернулся к полетам. Забыл, как его фамилия, Захаров вроде. Но эту историю, мне кажется, можно и Бокию приписать.

- Вы и на Новой земле были, да?

А для Новой земли, на «Ягоднике» тренировался.

- А вот каким образом Вы попали на Новую землю? И когда это было?

Это было ввгусте, в 1944 году. 1944 год. Но я до этого, расскажу что было после смерти Сафонова.Техническому составу дали отдых, на Ягодник прилетели. Там, я стал жаловался на желудок. Меня послали в госпиталь, я месяц там отлежал, операций не делали. Полк с Ягодника улетел в Америку за самолетами, а технический состав пока жил на Ягоднике. Тут были мастерские, где ремонт самолетов производился, тренировались летать летчики.

Я после госпиталя на Ягоднике один обслуживал два самолета. Это тоже были «Киттихауки». Помню, фамилия Ершов… или Ерошкин… Летчики молодые были, они должны жить и сейчас. Когда летный состав летал за самолетами, фамилия старшего была, по-моему, полковник Саенко…

Ребята рассказывали. Они заходили в Кремль, Сталин их принимал. Видно устроил им, вроде пирушки или что-то такое. А вот когда обратно добирались, то попали в переплет, погоды нет, и слышали команду, что действуйте самостоятельно. И один самолет, я знаю, упал в тайгу. Ему сбросили пилу, топор и т.д., Мол, там обживайся, друг. Как его выручить? Там нет аэродромов. И как вообще он там, нашел местечко, приземлился и, слава Богу, жив оставался. Я вот все хотел узнать, достали того летчика или нет?

И, наконец и летный состав, который тоже не уехал в Америку, и технический, все вернулись опять в Ваенга-1 и Ваенга-2.

- Когда это примерно было?

Осенью 1943 года, да?

- А англичане прилетали, четырехмоторные бомбардировщики в Ягодное садились, Вы помните?

Я был на Новой земле в это время.

- Не помните?

Двадцать четыре штуки помню. Это в 1943 году было, прилетали «Хамдены», двадцать четыре штуки. И помню, наши истребители в воздухе, а эти садятся, вдоль, поперек, кто как хочет. Такая история… У меня даже фото где-то есть. Я вообще был «штатный нештатный фотограф», так сказать. Я и на документы фотографировал, и для души… К нам корреспонденты приезжали, так иной раз у меня фотографии брали для публикаций… Я их вам дать дам, но опознать лица не смогу - где помню только, глаза уже ничего не видят…

- Попали на Новую землю с эскадрильей?

Немцы хотели занять Архангельск и Мурманск. И готовились занять Новую землю. С эскадрильей истребителей нас туда привезли. И еще одну нашу эскадрилью бомбардировщиков туда, на Новую землю, перебросили. Базировались наши самолеты на аэродроме Рогачево. Я истребители обслуживал. Там такие шторма, чтобы крепить самолеты мы штопора вкручивали в снег. А Белужье - это незамерзающий порт. Там иногда волна метров двадцать высоты приходит в залив и все выбрасывает на поверхность. А то, что на поверхности, все опять уносит в море. У нас там стояло четыре «Каталины», морские. Крепления - чугунные со скобами опускались на глубину и привязывались к ним… так их все повыбрасывало, понимаете? И «Каталины» друг об дружку... Из четырех, только две смогли потом собрать, остальные - в лом.

- Так это были наши «Каталины» или английские?

Наши.

- Англичане прилетали, базировались. Вы не помните такого?

Этого не было. На «Хамденах» прилетали, но не на «Каталинах». Это совершенно разные самолеты.… «Каталина» трехреданная, только на воду садится.

- Нет, а как называли амфибии?

Тоже «Каталина» Вот можем тут найти. Снимок Вы не видели? Вот. Ну-ка покажи. Во, во, во, во, во. Она как-то называлась «PBN».

- «PBN 6 Y» - игрек.

Во во, во. У них система Гудрич была. Допустим обледенение, они давали теплый воздух и этот лед свалится.

- А скажите, пожалуйста, у Вас вот эти «Каталины», они с радарами были? Локатор был на нем?

Радары? Локатор? Они были, но ими наши не умели пользоваться. Экипаж семь человек был: два летчика, штурман, радист, и локаторщик, и два стрелка, в… В блистерах, там два пулемета, на правом и левом… Борттехник.

- Давайте, вернемся на Новую землю. А долго там были?

Я войну там закончил. По радио объявили, что война кончилась, и мы расстроились - считай год в тылу просидели. Так, митинг там какой-то был, да и все. В июне-июле собрались на Большую Землю. Я все свое барахло в самолет сложил и отправил. И больше ничего и не видел. Самолет оказывается пошел не на Ягодник, а в Мурманск. Для возвращения американцам. Да не нужны они были американцам, «Киттихавки» эти…

А нас вывезли на транспортном судне. И по пути у минеров работа нашлась. Уничтожали морские мины в ручную: они садятся в шлюпку, плывут к мине, шнур присоединяют, отплывают метров на сто, а потом подрывают… Три мины, по-моему, взорвали по пути.

- А в чем Вы ходили? Как Вы были одеты?

Были куртки малискановые с воротником. Это без меха, на вате. А меховых не было.

- А штаны, какие? Теплые были?

Вот штаны не помню. Теплые кальсоны были и все. Вот у летного состава куртка меховая, комбинезоны были.

- А вот как кормили? Ну нормально или впроголодь?

Кормили? Столовая была. Нормально кормили. Там на счет питания хорошо было. И дополнительное питание было - добровольцы с винтовкой ходили на охоту. Гусей диких много было.

- А как досуг организовывали, ну например, концерты устраивали. Артисты приезжали?

Мы ездили в Белужье, там был клуб. Но ездили туда редко. Восемнадцать километров от Рогачева до Белужья. Никто из артистов туда не приезжал, а была самодеятельность со своего полка. Много талантливых ребят было. У нас был в эскадрилье летчик Коля Троилин, на баяне играл…

- А фильмы показывали? Газеты присылали?

Не было. А газеты и почта очень редко.

- Я так понял, что Вы в итоге перешли «Каталину» обслуживать? Или Вы так и остались с истребителями?

Я обслуживал истребители. И только после войны перешел на эту машину борттехником. Я тогда добровольно остался в армии. Демобилизовался в 1956 году. У меня календарных двадцать лет набралось. Поставили на очередь на жилье… Семнадцать лет стоял, а когда очередь дошла мне отказали:

- Второе жилье не даем.

А я и первого не получал. Жить где-то надо было. Деньжонки были у меня, тысяч десять на книжке собрано. Вот я и купил этот одноквартирный, трехкомнатный домик и поставил его.

- Так все-таки, какой самолет самый удобный для Вас был? Который легче было ремонтировать и обслуживать?

Мы их не ремонтировали. «ДБ-3» хорошие самолеты были… Но других-то и не было. Сравнивать не с чем. Не были мы подготовлены к войне. Особенно зимой, нечем подогревать было, нечем. Мне нравится «PBN-6». Я летал борттехником. Он садится и на суше, и на море.

А «Кобра», «Киттихаук», «Харрикейн»?

«Кобра» тоже хороший, мотор безотказный. Вот этот «Харрикейн» - «Мерлин 20» мотор, очень безотказный мотор, запускается сжатым воздухом… Хороший… За ним только внимательно ухаживать надо было. А сам самолет - полная дрянь.

А «Кобра»?

Тоже сжатым, но ее можно от аккумулятора запустить. А «Харрикейн», тот нельзя. У нас заправочный пост был. Утром, если баллон пустой, то едешь туда, берешь пустой, сдаешь, а заряженный берешь.
А вот Борис Феоктистович Сафонов едет - проверяет аэродром. Останавливается. Я с баллоном. Он никогда не сядет в кабину - меня посадит, а сам в кузове. Стучит в кабину, значит поехали… Хороший мужик был. Да… Веселая жизнь получилась, интересная. Могу сказать - не зря прожил.

---

Дата добавления: 2015-07-16