Зиновьев Михаил Трофимович

Опубликовано 25 марта 2007 года

Зиновьев меня зовут Михаил Трофимович Зиновьев, родился я в 1922 году в городе Рядовый, Вологодской области.

Семья наша жила под Питером. Отец 48 лет работал на железной дороге - был мастером, строил железнодорожные пути.
Денег у нас было мало, и мать вела сельское хозяйство, как говорится. «подножный корм». Была корова, был поросенок Мать очень хозяйственная была, носила молоко в город продавать.
Жили мы, в общем-то, неплохо, - только 32-й год был тяжелый. Тогда карточки опять завели.
В 37-м году отец погиб на путях - несчастный случай… Мать нашла себе другого мужа, - но он оказался «слизняк-слизняком».
После школы я работал в МКПС №5 - спецподразделеннии, которым командовал Зубков. Мы начинали метрополитен строить.
Зубков уже генерал-майором, разбился на Ли-2. Самолёт взлетел, а сесть-то и не смог: не сняли защелки, струбцины с закрылков, и элероны не работали. Самолет трахнулся на Ладоге, разбился полностью! Зубкова похоронили на бывшей Красной площади, сейчас - Александро-Невская Лавра. (см{1}) Зубкова заменил Кузнецов.
До призыва в 42-м году я работал связистом на железной дороге - на ветке, которая шла от станции Навалочной до станции Ижоровской. Там строили вторую линию обороны, и я работал монтером. Налаживал связь коменданта со станциями, на которых стояли бронепоезда 55-й армии.
Железнодорожную ветку, которая шла от Пулковского кладбища строили дальше - на Витебскую. Там я и надорвался - получил грыжу. В железнодорожной поликлинике мне сделали операцию. Оперировал меня очень хороший хирург, его фамилию запомнил - Зидойц. Очень он хорошо сделал!
На всю жизнь мне запомнилось, как я голодал в Питере. «Хлебнул соли», как говорят... И покойников видел, и хоронить их приходилось, и сидеть на покойниках...
У меня трасса большая была, и пройти надо посты. Пограничники посмотрят на мебя, посмотрят на гербовую печать, и вызывают патруль - чтобы через речку перейти. Пока этот патруль переведет через мост... Посты охраны везде были... Начиная с Мурзилки не пропускали к переднему краю. Пройдешь через пограничный отряд, и дальше начинаются минные поля.
Помню, вблизи Пушкина была большая финская деревня, называлась Гары, - после войны ее не восстановили. Я видел, как она горела, как пылали пожары, и как шел бой. Особенно красиво, когда в ночное время видишь пламя и как летят трассирующие пули Лупили из зениток, но сбитых немецких самолетов я не видел.
А вот наши я видел. Помню остатки одного сбитого, воронка метра полтора, и только ШКАСодин торчал, и больше ничего не было уже.

- О.К.,К.Ч.: А у Вас остались координаты этого места?

Да, приблизительно знаю. У развилки Обухово и кольцевой дороги на Рыбацкое и Рушкино было лесонасаждение, и там был большой аэродром. До самой войны там и планеристов готовили, и летчиков. Я и сам хотел поступить в летное училище, хотя ничего об авиации, и о лётных училищах не знал. А вот моя сестра окончила Академию гражданского воздушного флота в Ленинграде, и сразу была направлена в Московское училище...
Под Лугой я строил надолбы и ДОТы, еще мы возили туда хлеб, такой серый, буханками. Туда направляля гоняли студентов и всех прочих, - даже воров выгоняли строить. Я такого ни раньше, ни позже, в жизни не видел. Война…
Я помню, как на меня наган наставляли, как по мне стреляли как «свои», так и «наши». Одни по обиде, другие - потому что язык длинный.
Ну, вот, к примеру: траншеи рыли. Этот было второй эшелон - там бойцы были старослужащие, - свыше 50-ти лет. Им кушать хотелось, а рядом - поля совхоза «Большевик», (это в Славянске), и росла кормовая свекла, и они эту свеклу на костре варили... А тут приехал старший лейтенант на машине, погасил костер, и всех разогнал. Я ему говорю: «Ну и что, что ребята кушают?» А он мне револьвер показывает: «Я тебя пристрелю!» - Я ему: «Ну, стреляй! А я правильно говорю: ну пусть люди кушают. Пусть варят и картошку, ещё много всего на полях». Но там всё потом заминировано было, не подойти.
В те дни я часто ходил, как говорится, на острие ножа. То ли это было обусловлено моим характером, то ли ситуацией… К примеру: решил сократить путь, и попал на минное поле. Мне кричат: «Куда идешь? Там мины!» Нигде не было написано, что здесь заминировано. Смотрю, а на земле - один лежит красноармеец, второй. Увидел я убитых, повернулся, и как пришел, так и вышел. И таких случаев со мной было очень много...
Я помню, как вышли из окружения наши бойцы. С одним из них Вадимом Васильевичем Кузенковвм я познакомился. Он сейчас на Черноморье. Он с немецким оружием вышел и расказал мне: «Я целый полк организовал, и с трофейным немецким оружием вывел сюда, в Вырицу. Нас пограничники встретили, и всех отправили на расследование: виноват или не виноват. А мы ведь могли пойти воевать...»
Вообще многое было не обдуманно. Мне до сих пор не ясно, почему вдруг происходили такие события на 8-й ГЭС, - это тот пятачок через Неву. Попытка прорыва Блокады была в 42-м году зимой. Очень морозная была зима, и кровь там рекой текла... Армия Власова оттуда, с Любани, с той стороны шла, и отсюда была попытка ударить, но слабая попытка. Легче пройти по суше, чем через реку, танки на плотах и, конечно их пустили ко дну. Там до сих пор танки поднимают.
Может быть, я не соображаю в военном строительстве? Но приезда Жукова, в командовании был полный развал. Вот только когда Жуков приехал и стал командовать, и готов был расстреливать, то своими строгими мерами задержал немцев…
И помню я, как в толпу у завода прилетел снаряд... Громадная толпа людей, возвращается домой. И снаряд прямо в толпу… Кругом мясо лежит... Наверное «сигнализаторы» были свои, на другой стороне Невы была Новосаратовская колония, там жили немцы. И часто оттуда пускали ракеты, - и в 41-м году (я не помню, в каком месяце) немцев всех в 24 часа выселили. Они раскрыли свои подвалы и картошку заморозили, чтоб она нам не досталась.

- О.К.,К.Ч.: Вспомните, пожалуйста, как Вы узнали о том, что война началась?

Для меня война началась… Был яркий солнечный день. Часов в 12 мы сидели, грелись на крылечке. И вот мы услышали это сообщение по радио... Матери не было - она уехала с новым мужем гулять куда-то в парк, а когда узнали, то вернулись обратно домой. Война…
В те дни у всех людей был общий настрой: мы все встанем на защиту своей Родины. Был большой патриотизм! Я ходил в военкомат, но меня не взяли в армию. Не знаю, что за причины, но так видимо нужно было…
Конечно, сразу же стали скупать продукты в магазинах, - а продуктов было очень много. Магазин был в Рыбацком, в нём красивые витрины были - крабами украшены, по 50 копеек банка. И все это было: пожалуйста, бери. А какая сухая колбаса была - такой сейчас колбасы не найдете! Пиво давали по карточкам, и селёдка была... В общем, все было, но получал народ мало денег, - оклады были небольшие. Рабочие получали по 200 рублей, Ну ели стхановец - то до 500. Ну, стахановцы и начальники получали больше, - но все равно ограничены были. А высокие оклады тогда получали в основном генералы, военные чины. Ещё ученые более-менее хорошо получали. А вот рабочий класс не много - «не до жира - быть бы живы». В Рыбацком население занималось в основном рыбой, и ещё многие работали на «Заводе Ворошилова», это филиал Кировского завода, где делались танки.

В магазинах всё быстро раскупили, и стали получать кто иждевенческие, кто рабочие, служащие, - я был рабочий. Я долго потом хранил один уцелевший с тех дней кусочек хлеба, и сестра его хранила, но потом его выбросили...
Лошадей не стало, съели всех их сразу. С осени электричества не стало. Ну, что ещё можно сказать? Кто жил в городе, тому было тяжело - и трудностей становилось всё больше.
Немцы знали, что делали, у них все разыграно было. Я часто видел, как ракеты зеленые с Новосаратовской колонии кто-то пустит, - и они начинают обстрел точно в нужную цель. Был случай, когда из трамвая пустили ракету, - и немецкий снаряд попал в толпу. Значит, кто-то предупреждал, раз наводка такая точная.
Начали летать самолеты - бомбить. Иногда самолеты попадали в лучи прожектора и в ночное небо пули летели очень красиво... С холмов, с Пушкино, Пулково немцы в ночное время бросали ракеты-«прожекторы» на парашютах. Они долго светили, освещали местность, и всё было видно как днем. Со стороны смотреть очень красиво!

- О.К.,К.Ч.: А видели Вы воздушные бои над городом? Видели, как немцев сбивали?

Я видел, как наших сбивали, а как немцев - не приходилось видеть. Видел, как «мессер» поИ-153 шарахнул. Я шёл по насыпи, и вдруг «мессер» подлетает, - и прямой наводкой, бьёт его! Я аж лег скорей, чтобы самому в прицел не попасть. Перед насыпью минное поле было, туда садиться было нельзя, поэтому наш лётчик на Металлострое сел. И вот он бежит от своего самолёта без гимнастерки, - и тут вспыхнуло. Кстати говоря, когда самолет падает, то сразу же взрыв, - очень большой факел, потом быстро идёт черный дым, и все проходит.

- О.К.,К.Ч.: Не помните какого числа? Хотя бы приблизительно? И где это было?

Август или сентябрь 1941 года. А произошло это как раз над насыпью, между Октябрьской железной дорогой, которая идет на Москву и другой веткой. Там две насыпи: одна насыпь идет в порт, а вторая на Обухово. Раньше до войны в Рыбацком начиналась Кировская железная дорога на Север, на Мурманск. Тогда поезда, которые шли в порт напрямую, формировались в Чудове. От Петрославянки была ветка мимо Рыбацкого, и не заходя в Рыбацкое, она примыкала к этой линии. Как она идет с севера, так и шла на Шушары... Везли коров на мясокомбинат от Кирова, везли в порт лес, иногда продукты, фрукты в ледниках. А когда составу было не взять гору, сзади его толкал «погоняло», «овечка». Раз толкнул так, что абрикосы полетели!...
Так вот, лётчик сбитого И-153 прибежал: «Где тут медсанбат?» А медсанбат располагался в палатках, - туда привозили раненых. И вот он туда обожженный бежит, пистолет у него болтается...
А позже, это где-то в ноябре месяце, на моих глазах сбили И-16.

- О.К.,К.Ч.: А этот где?

Одна железнодорожная магистраль идет от Обухово на Петрославянку, - и ещё основная магистраль на Москву. И вот между двумя ветками, в треугольнике, был аэродром ОСОАВИАХИМа. Так вот прямо у аэродрома, не доходя насыпи, его сбили. Насыпь метров так двести, и от железной дороги на юг метров пятьдесят. И-16 упал, вспыхнул, - и всё.
Ещё у Преображенского кладбища, я такую же картину видел - самолет, ударился у кладбища, вспыхнул и… Я туда не ходил, - потому что и наших покойничков, которых я на себе носил было много.
Там полегло много железнодорожников Северной железной дороги. С Малой Охты пришел немец, - и оттуда мало кто вышел. С Тосно немцы пошли на Шапки, а оттуда на Мгу, и там сопки захватили. В болото немцы не лезли. Немцы заняли все высоты, а наши сидели в болотах. Немцы дошли до самой Ладоги, вышли к её берегу.

- О.К.,К.Ч.: Когда Вы покинули Ленинград?

Летом 42-го года. Нас везли на баржах. Ясная, хорошая погода.
Немцы не обстреливали, не нападали. Как раз в этот период, когда я эвакуировался, ничего не было… В Кобонах нас очень хорошо покормили, да ещё с собой дали сухой паек. Нам дали справку - «эваколист», и по нему везде кормили, - в Бабаево, в Вологде, и по ходу езды - везде была обеспечена кормежка. С этой стороны все очень хорошо было сделано. Правда, многие погибли, когда сразу же накушались. От переедания, возникали такие желудочные боли, что многие выбрасывались из вагонов - смерть лицом встретить! Но у меня никаких болезней не было, я всё перенес хорошо…
От «эвакуатора» я откололся, и поехал к сестре. Это в Тушино, Красногорский район, теперь это уже стало Москвой. Там располагалась 2-я Московская военная школа, у Химкинского водохранилища построили аэродром Захарково, - большой аэродром. Потом Василий Сталин там построил коттеджи с садиками - для летчиков...
А я тогда еще думал, куда мне надо поехать, в Урус-Лан, либо в Чкаловск, в Оренбург, или в Омск, там где училища есть. Я хотел быть летчиком. Да я хотел этого всю жизнь. Попрятал все свои болячки от врачей, чтобы думали, что я здоров, - так мне хотелось. Но мало ли что хочется! Не всегда всё сбывается. Вот сын у меня летчиком стал, и в 72-м году погиб, - такая судьба...
Значит, поступил я училище, одел военную форму, и меня направили во 2-й батальон. Командовал училищем полковник Бирюков. Это был спец! Училище было образовано на базе техникума воздушного флота. Туда прислали и военных специалистов, и гражданских, и развернули техникум в военное училище.
В октябре они эвакуировались из Москвы в этот город - Абдуллино. Во время Сталинградского сражения всех хотели под Сталинград бросить, - сильная нужда была. Но почему-то это училище пожалели, - оно единственное такое было. 1-е Московское авиационное - готовило радистов и «ветродуев» - метеорологов. А здесь готовили прибористов, кислородчиков готовили, электриков. Я шел по электрической части. Попал в роту, где ребята уже закончили школу Аэрофлота, ОСОАВИАХИМа, аэроклубы, какие раньше были. В моём наборе попались одни украинцы, и мне пришлось с ними вместе петь и разговаривать по-украински. Многие считали, что и я хохол!
В училище я немножко голодал. Мало было кормежки. Иногда, когда пойдешь дежурным, - отщипешь от буханки кусочек, спрячешь, потом придешь в казарму спрячешься где-то и съешь. И мне не попадало за это дело, я не знаю почему.

- О.К.,К.Ч.: Может быть, как ленинградцу?

Для них было одинаково - ленинградцы или не ленинградцы, а они служаки. А я был очень плохой служака: мне всегда попадало, - потому что я всегда правду говорил. Правду никто не любит! А я непутевый: «язык мой - враг мой»... В училище, я написал Сталину письмо: это был 43-й год. И вот я написал Сталину, что кормят нас плохо, обворовывают, - а я хочу летать! Конечно, к Сталину моё письмо не попало, попало в аппарат Поскребышева, да и пришло обратно сюда. Мне никто его не показывал, но меня освободили от занятий, и преподаватели мне сказали: «тебя хотят завалить». Не выпустить, а завалить.

- О.К.,К.Ч.: А на чем учились-то вообще? Техника какая была?

Техника была такая: прицелы для бомбометания, - расчеты, механизмы, генераторы, регуляторы, самодельные аппараты,.. Питание электростанции: там РСИ приемники стояли и РСБ. Это на больших самолетах, на «Пешках». Учились следить за аккумуляторами - самолеты летают и пробки должны автоматически закрываться. Все это надо проверять…

После того как в училище меня завалили, меня отправили на распределение в Раменское. В Раменском был распределительный пункт. Ну, я с курсантскими погонами приезжаю, и командир - полковник, говорит: «Картошку мне окучь». Это было лето. «Окучь, я тебе солдат дам. Я тебя направлю в военное училище». А когда я всё сделал, он говорит мне: «Там характеристика не очень хорошая. Не могу». Тогда приезжает капитан-авиатор, и забирает меня.

- О.К.,К.Ч.: Это какой год и месяц?

Июнь 1943-го, - это можно посмотреть и по моей красноармейской книжке. Тогда было очень жарко. И вот меня везут на станцию«Отдых», это Жуковское. Это был очень хороший аэродром, несколько взлётных полос. И стояли разные самолеты, всех типов. КП, военный городок, там ещё рядом станция «Сосновые рощи», правительственные дачи. Там стоял 4-й гвардейский авиакорпус, в который входили «Дугласа» - авиация дальнего действия Голованова. Сам Голованов сидел в Академии Жуковского, на Ленинградском проспекте. Летали они далеко на Кенигсберг, на Берлин, бомбили Тарту и Хельсинки... Там Гризодубова поработала на «Дугласах». Она командовала дивизией Ли-2…
И меня снова послали на учебу, в город Ступино. Там немцы построили большой авиационный ремзавод, и на этот завод в Ступино свозили все сбитые самолеты, и моторы… И наши и немецкие, все в кучу! Кое-что исправляли, ну допустим винты. Нагревали, «градус» вымеряли, выставляли, снова вымеряли, снова под «градус» делали, и ставили. Там и готовили специалистов по винтам для авиачастей. У «Мессеров» были винты «Гамильтон», - сложные. И особенно сложные винты были американские. Механики не знали как к ним подойти, с какой стороны.
Я в своей дивизии их научил, и больше они ко мне не приставали. Школьную физику нужно знать: резинка на холоде сжимается, деформируется и пропускает масло. Масло брызгает в узкую щелку под давлением, и стекло забрызгивает, и летчик ничего не видит. Разбирать всё сложно, а надо просто поступить: резинку промыть, прокипятить, она восстановит эластичность, приобретёт упругость. Поставишь и все нормально. Все довольны. Но это нужно очень осторожно делать! Ещё один очень сложный винт был на самолётах Б-29. Он легко переводился в неправильное положение, в неверное положение, - а это не дай бог!

- О.К.,К.Ч.: Б-29?

Б-29. Их гнали наши ребята. Четырехмоторные. Они заводились так: на разгоне ручкой крутит механик, набирает обороты стартер, а потом включается трамблер проворота. Они хуже, чем наши заводились. Яки воздухом заводились, а к этим были специальные машины. Специально для заводки, - запускают, крутят. Стартер. Такая машина разъезжала, где нужно, и холодный мотор и крутит. Вроде всё правильно, а мотор работать не хочет.
Меня направили в 5-ю гвардейскую дивизию, которая стояла в Астафьево, около Подольска. Ныне там кольцо МПС, где испытываются железнодорожные новинки - тепловозы, рельсы, пути, - ну, в общем, всё железнодорожное хозяйство. Километрах в двух от станции Черминка стоит аэродром Астафьево. Стояли там самолеты Б-29, и жизнь там была прекрасная! Это был 43-й год.

- О.К.,К.Ч.: А не Б-24?

Нет, Б-29, я Вам говорю! Дальше, в стороне, стояла эскадрилья новых самолетов Ермолаева. Ер-2, да. Я слышал, что министр авиации Яковлев не дал развитие этим самолётам. С двухкилевым управлением, чего не было раньше - горизонтальное оперение стояло вверх-вниз, и рулевое для поворота. Они были оснащены всем. Но в полете я ни разу не видел ни одного, - они были все законсервированы.
Механики жили здесь при штабе, а я жил в той команде, которая была в землянке. Рядом были птицеводческие совхозы, знаменитое Астафьево. Я пешком ходил туда. А в Щербенке был лагерь для бывших военнопленных - освобожденных из плена. Их проверяли на их причастность каким-то событиям, и если не находили, то их отправляли на фронт. А если находили, то в тюрьму сажали. Кого-то и расстреливали, и тогда отвозили в Бутово - это было через дорогу, и там было большое кладбище. Расстреливали и возили машинами в Бутово на кладбище.
В общем, там мы служили и обслуживали самолеты - запчастей было мало. Кормили нас очень хорошо, и начальство относилось очень хорошо. И как раз в это время моя сестра из своей школы ГВФ переехала в Ленинград. Она стала инженером связи в полку, который стоял на Красных курсантов, - сейчас там Академия Можайского. Тогда академия куда-то была эвакуирована, и там стоял полк, который использовался для связи авиации с фронтом. У них в основном были девушки. И вот она прислала мне письмо: «Хочешь в Ленинград?» - «Конечно хочу!» И тогда она прислала мне вызов. Пришел вызов командующему авиацией Новикову, который переслали ко мне в часть. Командир говорит мне: «Как хочешь, решай!» Я говорю: «Домой хочу». А потом я очень сожалел. Там мы подпеваючи всю работу делали. А тут...
Тут наши как раз стали перелетать с Щербинки в Нарофоминск. А я уехал в Питер. Мне оформили командировку, но добрался я с трудом. Да потому что тип командировки другой должен быть оформлен. Пограничники не пускали! Я пошел к коменданту Тихвина, поставил гербовую печать, но все равно, пограничники пытались меня снять с поезда. Но я все дороги знал, так что добрался до своего дома. По дороге мне попадались знакомые милиционеры, которые говорили: «Это свой парень!», - и тогда пограничники меня отпускали. Тогда шло снятие Блокады, и когда я шёл пешком с Обухово, то видел как в день её прорыва летели наши самолёты, как били ракетами из этих самоходных «Катюш». Вот грохоту было!.. Переночевал я дома, и в часть. И вот я пешком пошёл в Пушкино - я ж дороги знал, на лыжах там ходил, катался на велосипеде. Кругом было не убрано, валялись тела... Немцев я не видел, а наши солдаты кругом валялись.
В Пушкин я пришел, и и послали меня в 5-ю Гвардейскую дивизию 13-й Воздушной армии. Они стояли в Сосновке. Прибыл туда, а мне «поезжай в Гатчину». Какая-то военная машина меня довезла до Гатчины. Со стороны Балтийского вокзала, - прямо у платформы начинался аэродром. Сейчас это место застроено. Там сидел 29-й гвардейский полк. Их штатный электромеханик болел, и меня поставили обслуживать самолёты вместо него. Здесь я окунулся и в холод, и мороз. Знаете, кто раньше всех встает? Петухи и техники, техники-механики! Потому что надо же подготовить самолёт рано, особенно в летнее время. В два часа надо встать, самолет чтобы готов был! Летчики все на КП спят, ждут, - когда ракеты будут, сразу они выскачат, - и полетели. А механик должен уйти раньше, особенно в белые ночи. Только что ушел спать, - а через два часа снова уже должен готовить самолёт. Стоило уходить!? Ну, у электромехаников, конечно, жизнь была полегче. Их звали «сачками». А что такое «сачок»? Это - советский авиационный человек отдыхающий культурно! Ну а механики, - они все грязные, с маслом. Мотор менять - весь перемажешься. Привозили новые моторы. Палатку натянут, - и рбтают…

- О.К.,К.Ч.: А что за самолеты были?

Были самолеты Як. Як-7, по-моему. Командовал у нас Дворник, это фамилия. Я уже не помню какой эскадрильей, - по-моему 2-й. Хороший был человек! Там мы простояли долго, воевали. Там много ребят погибло - я запомнил лётчиков Пилютова, Синдорчука - при мне он появился в части, и при мне его сбили. Хорошие ребята были! Ещё там были английские самолеты, с передними шасси. И назывались… Да, «Кобры». Из-под Гатчины мы перелетели на Лосковицы, и там аэродром располагался буквально в поле. Я помню, как в полк приходили летчики. И сразу же, первые два дня пятьдесят процентов этих людей погибало. И даже не в боях! Потому что такой аэродром, такая погода: плохая, нелетная. А они на учебках там летали, а снег на аэродроме укатан катками.
Когда электромеханик оправился от болезни и вернулся, то меня поставили радистом. Наводить каждый самолет своей эскадрильи… Я сижу у радиостанции и говорю: «Орел, Орел, я - Канада. Даю счет: Раз, Два, Три. Как Вы меня слышите? Перехожу на прием». Это настройка такая. Дело в том, что радист тогда был в штрафной роте, - он позже вернулся. Меня поставили на букву «Т», дали радиостанцию и я занимался трансляцией, и самолётам махал. С Молосковиц мы перелетели в деревню, которая тогда называлась Яблонька. Там деревни это в районе Веймарна. Оттуда мы перелетели под озеро Бабинское. Это выше Капорье. В Капорье сидели моряки…Там был большой аэродром рядом с железной дорогой. Тудак нам приезжали артисты давать концерт - воодушевлять нас на ратные подвиги. И вот оттуда ребята летали бомбить… Там хорошие места, красивые, много сосен кругом, много озер, - они все объединяются и уходят в Финский залив. Ребята тогда рыбы наглушили бомбами, и устроили для артистов праздник.

- О.К.,К.Ч.: А не помните, кто приезжал?

Кто из артистов, я не помню. Их же много было! Кстати, они все были с заводов. И они рассказывали, что им командировочные платят. А потом они пробивали себе справки, что как бы служили в армии. Все, кто выступал на концертах! Так и моя жена в ветераны попала.
Ну вот, значит, с Бабино меня послали в Питер в командировку, по нуждам полка. А в это время полк снова перелетел под Гатчину, в село Никольское. Там раньше был областной дурдом, Кстати, немцы этот дурдом разогнали, и казарму там сделали, и в этом дурдоме жили летчики, - а технари в частных домах. Там и сейчас аэродром. Малая авиация летает, сельхозавиация. У меня и сынишка там летал на Ан-2. И вот мне в командировку, и приходит предписание - меня переводят в 159-й полк. Так я попал в Левашово. Там стоянки были земляные, расположенные далеко друг от друга, и там было много разных самолетов. Вот там я встретился с лётчиком который был Дважды Герой Советского Союза. Он был осетин, с Северной Осетии, и очень девушек любил. Сам он вышел из 29-го Гвардейского полка, и я видел, что на самолете у него было отмечено 23 сбитых. Через восемь лет я прочитал в газете «Ленинградская правда», что всего у него было сбито 38 самолетов. Что он провёл таран, мы тоже знали, ну - герой, это правда.
Сложно определять было кто сколько на самом деле сбил. Это потом стали требовать в командовании, чтоб воинские части, кто видел, посылали туда специального человека, чтобы он привозил подтверждения. Еще позже стали ставить в самолеты фотоаппараты, их соединяли с оружием, чтоб момент попадания был виден. Так что тут уже никуда не денешься!
И ещё один из их «главарей» мне запомнился, - Серов.

- О.К.,К.Ч.: Это не тот, который на парадах маневры показывал, на пилотаже выступал?

Нет, это Серов, который получил звания Героя, только когда погиб. Ему памятник на Черной Речке стоит, у поста ГАИ. Женился он, кстати, в Левашово - на официантке. Серов очень хорошо дрался, но был большой пьяница. Ребята ему отдавали свои порции в зимнее время. А он многих ребят выручал. Некоторые ребята (я не буду говорить кто) перекрывали себе жалюзи. Горело, выбивало масло, и стекла были забрызганы, ничего не видно. Они возвращались, говорят: «Вот! Самолет неисправен!» Моторы проверяли, - а там все нормально.

- О.К.,К.Ч.: Ну, он мотор сварил, чтоб в бой не ходить?

А Серов брал всё на себя и выручал их, говорил после боёв: «Это он сбил, а не я». Понимаете? Ещё была история, как пришёл командир полка, а он выпил, и потом за ним с пистолетом гонялся! За командиром полка... Да! Поэтому на него представление на Героя напишут, и тут же снимают: «Какой он герой?» Да, вот такие пироги!
А летчик он был, конечно, незаурядный: не хуже Покрышкина или Кожедуба. Очень с «мессерами» умело дрался, а самая трудная цель была - называлась «рама», вот за ними он гонялся. «Фокке-Вульф»..., за ними гонялись, но они плохо поддавались. И вот одну такую «неподдававшуюся» он и убрал.
Оттуда, с Левашово, мы перелетели в Яппелево. Там был городской пионерский лагерь, и вот там был полевой аэродром. Когда мы базировались, там было лето, и мы все в палатках спали. Стояли белые ночи, так что «все воры были видны»! Когда я ночью дежурил, видел, как один баловался. В одном месте консервы хранились, которые должны быть на столе. Ну, их «заготавливали», - родные-то у всех есть. Но что интересно, - спрятали консервы, а они через палатку внизу торчат. Ну, я одну банку такую взял, съел бекон американский - вкусно! Кстати говоря, когда самолеты от союзников приходили, то они не пустые были. Они имели бачки, в которых было по 18 литров спирту, галеты были, сухие пайки там, шоколад… НЗ такой был. Они полностью их заполняли. Эти самолеты мы очень любили. Была специальная группа, которая перегоняла самолёты по маршруту Америка-Россия. Я с ними встречался, разговаривал. Они рассказывали про американскую жизнь, как там живут. Ну, многое в свое время не рассказывали, конечно. Последний раз я с теми лётчиками встречался потом в Астрахани.
С Яппелево мы как-то под вечер перелетели в Подолесье, в место, где ныне город Высоцк. Я запомнил, потому, что у меня там было хорошее кресло-качалка, я в нем часто рассиживался. И место было красивое, на самом деле, - и сады там были хорошие, богатые. Оттуда летный состав перебросили своим ходом в Гдов.
Там мы с моряками стояли. Они очень дружные, веселые, форма красивая, всегда с аккордеоном, - жили весело. И девушки у них были хорошие, младшие оружейники. У них была даже такая традиция: за сбитый самолет - они большую звездочку ставят. А за девушек - стали маленькие звездочки ставить! Многие забеременели, уехали. Потом командир по политчасти, это дело… «придушил». Да, был там такой грех!

- О.К.,К.Ч.: А Вы на «Яковлевых» были?

Нет. У Покрышева уже были «Лавочкины», Ла-7, - это самолёты с моторами воздушного охлаждения, вооружены хорошо. Одни летчики любили «Яки», а другие любили самолеты «Лавочкина». Обслуживать их бл очень неудобно - генератор там был труднодоступен. Я много ран на себе поставил, отвинчивая генератор. Подбираться очень тяжело было, чтобы снять его. Вечно руки оцарапаешь, так неудобно.

А оттуда мы перелетели в Тарту. В Тарту, на Чудском озере, был хороший аэродром. Перелетели мы на «Дугласе». Механики летают со своими самолетами, «в багажнике», над натянутыми проводами. Ну, закрепят там, - перетерпеть там двадцать минут можно. А без механика же нельзя! После посадки что-нибудь поправить. Летчик-то не будет это делать!
Там рядом с нами там стояло много штурмовиков Ил-2. Они пользовались очень большим спросом, солдаты их любили. Погибали в основном у них стрелки, потому что спина летчика прикрыта стрелком. Работали они здорово конечно. Солдаты мне говорили, что очень хорошо работали!
Старые солдаты к нам в часть попадали - бывшие раненые после госпиталей. Они «группу» получали и приходили в нашу воинскую часть простыми сержантами. И очень они это не любили. Хотели в штрафную идти - только бы не быть здесь. Почему? Их сажали на хвост вместо груза.

- О.К.,К.Ч.: Чтобы хвост не взлетал?

Да, что бы хвост не задирался, потому что самолёт застрянет, - и носом вниз. А винт 2500 рублей стоит!

- О.К.,К.Ч.: А за что не любили на хвосте кататься?

А вот в зимнее время мороз же! И особенно, там же с продувкой. И мало того, что мороз, там винт тянет, сила то большая, давление-то большое, от винта-то! Да и с самолетом можно было улететь…

- О.К.,К.Ч.: А вы сами на хвостах не летали?

Я не летал ни разу. Слышал про такое, и видел как упал человек. Это в 42-м году было. А на тех машинах, где винты ВИШ стояли, там груз не нужен был. Винт ВИШ сам переводился, - сколько оборотов надо, он сам захватывал столько, сколько нужно.
Потом наш 2-й Белорусский фронт отрезал Курляндскую группировку и из Тарту мы пошли на Курляндию, перелетели в Хапсоло. Там от Хапсоло километров пять, есть порт и остров Муха. И вот там, в самом дальнем углу этого острова базировался наш полк, полк Покрышева. В самом дальнем углу, вот как нас загнали! Там и другие самолеты стояли тоже. А потом меня перевели в Свитенко, в 14-й Гвардейский, это 2-й Белорусский. Там была такая грязь! Непомерные поля, крестьянские хуторки, - и грязи по колено. Это оттуда у меня медаль самая дорогая, - я пятьдесят процентов доплаты за неё получал. Оклад у меня небольшой получался: 400 рублей, полевые 50 в месяц, - ну это всем. Ну, а за гвардейскую пятьдесят процентов сразу, вот как.
Уже из Свитенко нас послали в Керавери или Раквери, - была такая деревня, километров, наверное, тридцать от Хапсолы. Там такой случай был - по мне стреляли свои. Я бездельничал, делать тогда было нечего. Автомат взял и пошел на охоту! Я же не знал, что там в лесу склад ГСМ, что там бомбы разгружают. Мне говорят: «Стой!» А я не стою, ходу обратно, - и тогда по мне начинали стрелять. Вижу, трассирующие пули летят. В общем, убежал я от них, спрятался в землянку. Я был раскрасневшийся, запыхавшийся, - бегал в летной меховой куртке. Немедленно переоделся, шинель одел. Но они все равно нашли меня. Посадили меня на гауптвахту, и я там недельку просидел. Дознание запустили, но видят - дурак!, и никаких выводов в отношении меня не сделали.

- О.К.,К.Ч.: Какие были взаимоотношения между техниками и летчиками? Между техническим и летным персоналом?

Очень хорошие. Но всё же один нехороший случай я помню. Опять в меня свой стрелял. Вместе с другим полком мы сидели на одном аэродроме, и там была девушка - тоже призывная, одесситка. Один парень стал приставать к ней. И вот я ему за это «уши ему натер», причём сильно. И на другой день ещё раз! Он решил отомстить. Он стоял на посту, и выстрелил в хату, где я сидел - он знал, что я там. Но пуля пролетела мимо меня, вышибла окошко... Но я не понял этого намёка. Он ко мне много раз подходил со своим другом. Я говорю: «Ну, давай! Хочешь подраться, - давай!» Но его оттаскивали друзья. А вот между летным составом и техниками вопросов не было!

- О.К.,К.Ч.: А не было у летчиков такого чувства превосходства?

У них было превосходство определено своей должности. Вот, пожалуйста, возьмем чин майора. Там положено командовать, - и командир командует!

- О.К.,К.Ч.: А национальные отношения?

Что такое национальный вопрос - я вообще не знал. Какие бы ни были национальности, - в войну этих вопросов не возникало. Ни грузин, ни армянин, ни еврей, ни кто угодно! Вопросов не было таких, я точно говорю. Нет, ну не было! Среди детишек было, я помню. Раньше евреи калоши продавали, там скупали что-то, бутылки собирали, шили перчатки. Ну, мы и говорили: «Жид по веревочке бежит». Но это все без злобы, никогда не было такого, чтобы был какой-то антагонизм. Я помню, как лётчик Серов однажды защитил одного парня еврейской национальности, который движок посадил, Я уж не помню фамилию его, но этот факт прекрасно показывает, как у нас там было…

- О.К.,К.Ч.: А кого из летчиков Вы лучше всего можете вспомнить? Ну, вот кроме Серова, Покрышева?

В 29-м много хороших летчиков было. Был такой летчик Чибуков. Ефимов, летчик очень был хороший! Но я ведь не летал вместе с ним…В 159-м Лихолетов был, Герой Советского Союза. Многие Героев получили, - хотя я с ними не очень был знаком.
Любили они поддавать, все любили. Это узаконено было: в зимнее время давали всем спирт. Не водку, а спирт. В смысле снабжения, все очень хорошо было.
Я как-то шел по дороге, а они где-то машину достали и катались на этой машине, и она заглохла. Они крутили, крутили, а тут я попался навстречу. И вот я «покрутил» ее, она завелась у меня, И... опять заглохла! Я плюнул и ушел! Все они пьяные, все подвыпившие, поддатые.
Я только могу сказать что-то, суждения свои вынести, и то «со стороны», по тому, как иногда ордена получали. Вон у нас был в 159-й один старшина, Юганов была его фамилия. Он ходил с орденом Отечественной Войны, потому что он был заместитель командира полка по партийной организации. Доблестные офицеры тоже носили ордена, и немало. Летчикам сразу давали! Прилетел, сбил, получил. А не прилетел, погиб, - и не спросят почему. Погодные условия плохие, идет снег, садиться на аэродром, а машины тяжелые... Которые продержались уже недельку - те будут летать долго.

- О.К.,К.Ч.: Вы видели наши подбитые машины, которые возвращались из боев?

Я видел те, которые сели на вынужденную посадку. Стреляли в них, или не стреляли… Помню, мы были в Бабино,. В том районе наш самолет приземлился на вынужденную. И нас с тем парнем-штрафником который был радистом и вернулся в полк, - нас послали снять часы и рацию, снять УФОрмер. Это сейчас это ничего не стоит - а тогда это дорогие приборы были! Система отлажена была: всё это возили на Комендантский аэродром, - нам не разрешали ремонтировать. Вот привезешь эти передатчики, приемники, пломбу поставят. Что-нибудь нам самим делать - это не разрешалось. Когда мы на место вынужденной посадки поехали, он с собой винтовку взял. И как начал у меня над ухом по уткам стрелять - совсем оглушил! А утки умные - улетают. Потом заправил запал в гранату, и под лодку бросает, - а рыба не всплывает. - какая там рыба там же сколько бомбили!
Много было самых разных ситуаций… Всех, сразу не вспомнишь. Вот с этого полка, у меня все болячки, все мои осколки. У меня их было много. Нахватал...

- О.К.,К.Ч.: При бомбежках, в 1941-м году?

Да, и в 41-м, и в 42-м, вот такое дело. Я про них комиссиям и не рассказывал. «Откуда?» - «Да это давно…»
После войны я закончил железнодорожный техникум и институт в вечернее время. Женился, привез московскую, - была симпатичная, молодая, красивая. Вот пожалуй и всё!

{1} Зубков Иван Георгиевич, начальник ленинградского метростроя. Герой Социалистического Труда. 28.6.1944 на самолете осматривал разрушенный мост через р.Свирь близ Лодейного поля. Изношенная машина над самым аэродромом с 200 м рухнула на землю…

Дата добавления: 2015-07-16