ТУРГЕНЕВ И.С.

Сей старец дорог нам;

он жив среди народа

Священной памятью...

Шестьдесят второго года.

Стиха не выходит, но верно. (Жемчужникову А.М., 22.06.1870).

Герои Тургенева не кончают своего дела: они исчезают в воздухе. Критику нельзя их уловить, потому что их нельзя держать в руках, как героев Писемского. Поэтому-то хоть о Тургеневе много писали, но не прямо о нём, а лишь по поводу его. Можно написать много чепухи о лишнем человеке, можно коснуться русского человека на rendez-vous, но о самом Тургеневе писать невозможно. Сочинения его можно характеризовать его же словами, которыми он заключает свой роман: на них можно только указать и пройти мимо. (Анненкову П.В., 03.02.1859).

Тургенев, эта официальная посаженная мать литературно-меняльных превращений. Увы! Он, кажется, уж под себя /- - - -/, и хотя грозится новым романом, но больше для того, чтобы сделать рекламу сыну Коробочки и Галахова* (Суворину А.С., 26.02.1876).

оформить как подстраничное примечание *Стасюлевич Михаил. — По рождении Андрея (Краевского) Коробочка снова была в охоте, и к ней, заблудившись в хрестоматии, попал Алексей Галахов. После чего родился сын Михаил, который соединил тупоумие отца с бестолковостью матери.

Тургенев — писатель субъективный, и то, что не выливается прямо, выходит у него плохо... Нет никого, кто бы вызывал его на споры и будил его мысль. В этом отношении разрыв с «Современником» и убил его. Последнее, что он написал, «Отцы и дети» было плодом общения с «Современником». Там были озорники неприятные, но которые заставляли мыслить, негодовать, возвращаться и перерабатывать себя самого. (Анненкову П.В. 15.02.1876)

Есть в Тургеневе и малодушие и скрытность. Вся дрянь, всё отрёбье человечества, вроде Соллогуба, так к нему и льнет. И он как будто бы в своей тарелке тут, и что всего хуже, хочет показать, что они ему в тягость, что они навязываются и он не знает, как отделаться от них. Такое нравственное двоегласие не свойственно истинно передовым людям. (Анненкову П.В., 09.03.1876)

Это какой-то необыкновенный человек: лгун и лицемер, и в то же время нахал. Он сам себе в Париже овации устраивает. (Некрасову Н.А., 11.05.1876).

Чем дальше в лес, тем больше дров, говорит пословица, а у нас именно дров-то и нет: одни пеньки остались. Между прочим, один такой пенёк, И.С. Тургенев, написал роман «Новь», который не производит даже сенсации, а просто изумление, до такой степени он глуп. (Энгельгардту А.Н., 20.01.1877). Роман этот показался мне в высшей степени противным и неприятным. Я совершенно искренне думаю, что человек, писавший эту вещь, во-первых, выжил из ума, во-вторых, потерял всякую потребность какого-либо нравственного контроля над самим собой. (Анненкову П.В., 17.02.1877). Это не роман, а бесконечная, случайная болтовня, которую можно начать с какого угодно места и где хотите кончить. (Анненкову П.В., 17.11.1877).

Вообще я совершенно потерял уваженье к этому старцу, у которого чем больше волос вылезает из носу, тем больше нарождается малодушия. Он напоминает мне тех старинных наших помещиков, которые, бывало, всё по Герольдиям хлопотали, как бы герб позабористее получить. Так и он: всё о рукоплесканиях и почестях хлопочет и какую массу хитростей и уловок для этого употребляет — это вообразить невозможно. И никак, по-видимому, не думает, что сегодняшний день не есть последний, что сегодня рукоплескания и Оксфордский колпак²⁰, а завтра — суд. Не думает о том, что уловки его шиты белыми нитками. (Анненкову П.В., 10.12.1879).

Видел в Париже Тургенева и хотел писать статью под названием: «Кто истинно счастливый человек?», но больно уж коротко выходит: Тургенев. Соблюдает все правила общежития, как-то: встречаясь с незнакомой женщиной (разумеется, дамой) на лестнице, поклонится (не бойся! не /- - - -/), встречаясь с знакомой дамой на улице, не поклонится (может быть, она к любовнику идет и не желает, чтобы её узнали) и т.д. Слегка пописывает, слегка /- - - -/, ездит в посольство, но не прочь поддерживать отношения и с рефюжье²¹. Одним словом, умирать не надо. И Вы увидите, всех он переживет, и когда Виардо последние деньги из него высосет, то примет звание наставника при будущем наследнике престола. (Островскому А.Н., 22.10.1880).

Разница между покойным Тургеневым и прочими пошехонскими литераторами следующая: если б литературного собрата постигла бы такая непостижимость, какая, например, меня постигла, Тургенев непременно отозвался же. Прочие же пошехонские литераторы (наприм. Гончаров, Кавелин, Островский, гр. Толстой) читают небылицы в лицах и распахнув рот думают: как это ещё нас Бог спас! (Кавелину К.Д. 04.05.1884).

Я отлично понимаю, что Тургенев имел свои недостатки, но в то же время не могу не согласиться с словами Михайловского (по поводу смерти Тургенева), что если бы он даже ничего больше не написал, то и в таком случае он был нужен для литературы, имя его нужно было, присутствие. (Анненкову П.В., 26.05.1884).

ФЕТ А.А. В семье второстепенных поэтов г. Фету, бесспорно, принадлежит одно из видных мест. (05.383).

Что значат стихи Фета («Библ. для чтения» № 2)

Храни плоды ты для свиней,

А красоту для человека...?

(Анненкову П.В., 02.03.1865).

ЩЕДРИН И «ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ»

ЩЕДРИН — ЛИТЕРАТОР, ИЗДАТЕЛЬ, РЕДАКТОР.

Пробуждение стыда есть самая в настоящее время благодарная тема для литературной разработки, и я стараюсь, по возможности, трогать её. (19(I).033; 25.11.1876).

Я только собиратель материалов, а не созидатель той общественной драмы, формы которой, по моему мнению, не достаточно ещё определились. (10.682).

Издан, например, закон, разрешающий губернаторам издавать обязательные постановления или, попросту говоря, законы же. Это невероятно, но это правда. Когда я представлял в «Истории одного города» градоначальника, который любил писать законы, то и сам не ожидал, что это так скоро осуществится. Вообще делается почти странным жить на свете. (19(I).027; 13.10.1876).

Наиболее талантливые люди шли в «Отеч(ественные) зап(иски)», как в свой дом, несмотря на мою нелюдимость и отсутствие обворожительных манер. Мне — доверяли, моему такту и смыслу, и никто не роптал, ежели я изменял и исправлял. (20.029; 26.04.1884).

ЩЕДРИН О ЧИТАТЕЛЕ.

О читателе скажу Вам, что хотя я страстно его люблю, но это не мешает мне понимать, что он великий подлец. (20.067; 11.08.1884).

Живу я совершенным нелюдимом... никуда не выезжаю, чувствуя, что я везде буду в тягость. Один ресурс оставался — это читатель. Признаться сказать, едва ли не его одного я искренне и горячо любил, с ним одним не стеснялся. И мне казалось, что эта отвлеченная персона тоже меня любит... Я даже убеждён, что если бы меня запереть наглухо, оставив в моем распоряжении только «читателя», я был бы вполне счастлив, даже счастливее, нежели в обществе людей. (20.022; 12.05.1884).

В отношении «Отечественных записок» принято совершенно особенное правило: не давать предостережений, а прямо арестовать номер и предавать сожжению. Понятно, сколько змеиной мудрости требуется, чтобы издавать журнал при наличности постоянной угрозы в этом духе. (19(I).039; 20.01.1877).

Боюсь быть пророком, но как-то невольно сдаётся, что едва ли не близок конец. Очевидно, что «От. зап.» существуют единственно по неизречённому милосердию начальства. Но ведь и милосердию бывает конец. (19(I).137; 29.02.1880).

Обидно следующее: человека со связанными руками бьют, а Пошехонцы разиня рот смотрят и думают: однако, как же его не бить! ведь он — вон какой! (20.014; 03.05.1884).

Нельзя не пожалеть и об «Отеч. зап.» Поистине, это был единственный журнал, имевший физиономию журнала, насколько это в Пошехонье возможно... Во всяком случае, беллетристика, со смертью «Отеч. зап.», окончательно замерла. В «Отеч. зап.» бывали слабые вещи, но глупых — не бывало. (20.029; 26.05.1884).

Дата добавления: 2015-07-19