Славьте Господа, ибо вовек милость Его!

Истомилось сердце без храма. После страшных бараков лагеря, после тоскливых стен психбольниц – сколь же бесконечно родными, теплыми, милыми показались ей иконы и все убранство церкви! Душа целовала каждый камень. Райские ароматы детства и благодать Божия радостью переполнили сердце, горящее благодарностью.

Всю оставшуюся жизнь решает она отдать Церкви.

Чем послужить Богу? Конечно же, пением! Забыть ли ей, что именно через дивный дар Божий – необыкновенно прекрасный голос – было подано ей Господом спасение от верной смерти на каменоломне? На струнах своего сердца будет она всю жизнь славить Бога!

Именно это торжественное слово изойдет из ее сердца в воспоминаниях: «...Двадцать шесть лет стояла на клиросе – славила Господа, двадцать шесть лет славила Господа!» (видеозапись 1994 года). В записи на аудиокассете тот же глагол: «шестьдесят три года славила Господа». Здесь матушка имеет в виду общий «стаж» не только регентования, но и просто церковного пения, начиная от детства в селе Долгом, за вычетом лет каторги, психушек и последних лет жизни, когда она уже не могла петь по возрасту (из матушкиного подсчета следует, что не оставляла она церковного пения и по переезде в Москву, но тогда эти возможности были крайне ограничены).

Дала она обет Господу – десять лет петь в храме бесплатно.

Пела, позже и регентовала Анастасия в разных храмах – где только было возможно. Такие широкие возможности неожиданно появились после войны.

На 1942 год, последний год «безбожной пятилетки», было определено закрыть все действующие церкви страны. Господь посмеялся над богоборцами – открылись храмы, закрытые ранее. В первый же день нападения Германии Церковь решительно призвала народ к священной войне. Какой контраст растерявшемуся руководству страны! Но и ему стало ясно: без подъема веры немцев не победить.

Ныне духовно-мистический смысл войны очевиден, неоспорим. Ее многократно предсказывали святые как неизбежное следствие предательства великого призвания России – хранить жемчужину православной веры. В подтверждение пророчеств и само начало войны, 22 июня, пало на переходящий праздник всех святых, в земле Российской просиявших. Ни тени сомнений не должно было остаться у людей относительно смысла попущенного тяжкого испытания: было оно в напоминание о преступлениях народа против веры, о государственно-магической кампании осквернения мощей, – но и об истинном источнике мощи страны!

Пресвятая Богородица, явившись будущему митрополиту Гор Ливанских Илие, ушедшему с началом войны в каменный затвор для молитвы о России, определила условия победы – в их числе было и возобновление богослужений в храмах! Храмы вернули верующим, богослужения транслировались по радио. Радиоприемники были отобраны у населения, зато всюду стояли столбы с громкоговорителями. Изголодавшиеся по вере люди жгли костры вокруг столбов, слушая трансляцию богослужений. Когда условия победы, определенные свыше, были исполнены Сталиным, наступил перелом в войне. Знаменательно закончилась она в ликующие Пасхальные дни! В 1945 году Пасха (6 мая нового стиля) многозначительно совместилась с днем святого Геор­гия Победоносца, стратега-воина по мирской профессии. Победу возглавил православный маршал Георгий Жуков, которого еще юношей благословил на военную профессию св. Нектарий Оптинский, предсказав ему великие свершения на этом поприще. 8 мая он от имени Верховного Главнокомандования принимает капитуляцию Германии. Что это за день? Вторник Пасхальной седмицы – празднование Иверской иконы Божией Матери, значение которой Сама Пречистая в 830 году определила афонским монахам как силу охранения («Я имею желание дать вам Мою икону в помощь и покров... Сама сохраню вас, и не только в сей жизни, но и в будущей»). В великий двунадесятый праздник Святой Троицы, 24 июня нового стиля, Георгий Жуков, выехав на белом коне из ворот Спасской башни, открывает на Красной площади Парад Победы. Конь, которого готовили для Сталина, неожиданно взбрыкнул, сбросил «вождя народов», ибо Господу было угодно вручить честь открытия парада православному маршалу-победоносцу. В беседе с Патриархом Алексием Сталин говорит о сооружении в Москве Православного центра с дворцом, духовными учебными заведениями, типографией и др.

Множество действующих храмов – духовный плод победы – дало возможность матушке петь в них. А потребность в певцах и регентах была острейшей.

Ведь их никто не готовил! Духовная высота и красота церковного пения стали предметом ненависти большевиков. Страшили их даже следы богослужебного пения в музыке светской. Чувствовали великую подъемную силу веры в музыке Рахманинова, однако не ликовали, а злобно поставили на ней клеймо – «фашизм в поповской рясе».

Все хоровое дело в стране было переориентировано на прославление партии. Как славить ее богоборцам? Ведь не существует в мире языка прославления неправды. Язык истинной хвалы, ликования Божьего чувства в сердце, дарован Церкви, а от нее проливался в христианское общество и государство (наши гимны были молитвенными!). Богопротивникам же оставалось только подворовывать приемы, прилагая их к лживым ценностям. Однако и терпеть узнаваемые приемы богослужебного пения было им невмоготу. Неразрешимое противоречие! В бессильной ярости будут издавать они книжонки вроде брошюры А. Копосова «Против церковщины в хоровом пении». Первым в числе ненавистных приемов стоит псалмодия («читок»), которую автор брошюры называет «дьячковым топтанием» (как будто церковное пение воспринимается ногами, а не молящимся сердцем!).

С болью пишет об антицерковной переориентации хорового дела православный композитор Георгий Свиридов (в записных книжках, которые он вел с 70-х годов): «Наша духовная хоровая музыка – некогда гордость и самобытность нашего духовного сознания, объявлена уже десятки лет вне закона, оскорбляется и истребляется повсеместно... Музыка Русского православия истребляется, унижается, третируется». «Уничтожено великое, гениальное искусство Русского православного хора, как попросту уничтожены десятки тысяч церквей и монастырей, икон и других бесценных сокровищ, творений Русского гения, саму память о котором стараются уничтожить. Мы и сейчас видим много посильных помощников сатаны (который имеет, конечно, вполне земное свое воплощение!) в деле уничтожения Русской культуры».

Отражение дьявольского переворота в хоровом искусстве Свиридов усматривает в романе Булгакова «Мастер и Маргарита»: «Любопытно также, что Коровьев выдает себя за бывшего регента и руководит хоровым кружком. Здесь, несомненно, очень многозначительный намек на то, в чьи руки попало хоровое искусство... Главные же пласты хоровой музыки, накопленные за века существования русской хоровой культуры, исчезли из жизни, казалось – навсегда. Вот что такое образ бывшего регента в пенсне». «Бывший регент Коровьев организует хоровой кружок...…Многозначительный намек на новые функции хорового искусства, на его дьявольское перерождение...…Подлинного имени этого главного после Воланда демона мы не знаем, знаем лишь его имя в миру – Коровьев – и дьявольскую кличку Фагот, свидетельствующую о его несомненном отношении к музыке. Но не только это роднит его с музыкой. Он и по профессии музыкант – бывший регент, а ныне руководитель хорового кружка. В этом факте находит отражение эволюция целого жанра русской музыки». Заметим, что и Шариков – в «Собачьем сердце» М. Булгакова – тоже пел в хоровом кружке.

Задача сохранения церковно-певческой традиции легла теперь на самих верующих людей. Вот когда пригодились навыки церковного пения, привитые Анастасии с младенчества.

Где только ни приходилось ей петь! Трепетно любила она Богоявленский (Елоховский) собор – в него она пришла ранее всего после приезда в Москву и пела там в левом хоре (по свидетельству Марии О.). Пела также в Николо-Архангельском храме села Никольское. Смеялись здесь над ней певчие, что поет она бесплатно, но было ей утешение от Казанской иконы Божией Матери в нижнем храме – видение, в котором Богородица щедро одарила ее именно за бескорыстный певческий труд. Пела в церкви «Всех скорбящих Радости» на Калитниковском кладбище, в храме св. апостолов Петра и Павла в Лефортове, в церкви «Всех скорбящих Радости» на Ордынке, в церкви Архангела Гавриила (в трехстах метрах от храма, в Потаповском переулке, был прописан одно время ее сын Михаил – и она жила в его комнатке), в храме святителя Николая в Кузнецах, в храме Спаса Преображения в Богородском.…

И не только сама пела, но и, собирая хор, руководила им, ревнуя как о духовной красоте пения, так и о сохранении богатств церковно-певческого репертуара в стране.

«И вот я стала иметь себе таких девушек, собирала хор. Когда я узнаю: в другом храме поют какую песню интересную, хорошую (ну, песни – это молитва), – и я приходила в свой хор и разучивала этот напев, который мне понравился. Часто ездила в Загорск. 13 лет я ездила в Почаев, там молитвенники были, – очень нравился мне этот монастырь».

В записных книжках матушки мы находим названия некоторых интересовавших ее песнопений. Например, для Херувимской песни – напевы Скитский, Дворецкий (Греческого роспева в изложении Дворецкого), Старо-Симоновский, Софрониевский, Малиновка... Это сейчас все ноты опубликованы, а тогда за возвышенными мелодиями приходилось охотиться и перенимать слухом.

К чему она стремилась в пении и руководстве хором? Какие наставления оставит нынешним певцам и регентам? В последние годы жизни скажет она во время долгой ночной беседы одной из посетительниц, чудом оказавшейся в ее келье:

«Ты сегодня с нами на службе стояла. Ты слышала этот знаменный распев? Да разве это знаменный распев?! Это же вой, а не знаменный распев!... Когда душа поет, и ангелы помогают… Но бывают клиросные искушения. Враг сильно искушает певцов. Они должны петь как один человек. А когда идет искушение и нет между ними такого доброго отношения друг ко другу, получается сбой и в пении… Когда я пела, я старалась, чтобы всех нас покрывала любовь, чтоб мы могли Бога сладко славить».

Благодаря живому, доброжелательному характеру Анастасии Яковлевны сложился обширный круг духовного общения. От него разгоралось ее сердце желанием встреч с людьми великой веры не только в Москве, но и по всей России.

Дата добавления: 2015-07-19