Глава двадцать первая

– Четырнадцать человек утонуло, ещё десять ранено и двенадцать пока что считаются пропавшими без вести, включая центуриона, – подвёл итог Фусций, мешком рухнув на свою кровать в комнате их секции. Он помотал головой. – У ребят никаких шансов не было, когда нас ударило волной… – Опцион закрыл глаза и закончил почти шёпотом: – Я и сам был уверен, что погиб, когда меня водой накрыло…

Катон сидел на своей кровати напротив него. Он наклонился вперёд:

– Мы все тогда так подумали. В нашей боевой подготовке такого ведь никогда не предусматривалось и не учитывалось, не так ли?

Его попытка смягчить обстановку была встречена гробовым молчанием. Фусций тупо смотрел на пол перед собой. Потом всё же заговорил:

– В пятой центурии потери ещё больше, чем у нас… Я‑то был уверен, что служба в преторианской гвардии – это роскошная жизнь. А тут – нате вам. Сперва этот проклятый кровавый бунт, а теперь ещё и это… Проклятье какое‑то.

Макрон сухо рассмеялся:

– И что? Ты полагал, что солдатская служба не таит в себе никаких опасностей? Парень, тебе бы неплохо было поглядеть на кое‑какие штучки, каких мы с Капитоном досыта насмотрелись за свою жизнь. Гораздо хуже и опаснее, чем всё это. И мы пока что живы, сидим тут и толкуем о том о сём. И ничего это не имеет общего ни с какими проклятиями. Так что надо просто выпить за наших товарищей, которых мы потеряли, почтить их память и продолжать службу. Это всё, что ты сейчас можешь сделать. И должен делать. Так что хватит сидеть, скулить и предаваться печальным размышлениям. И вякать про всякие проклятия. Особенно теперь, когда ты стал опционом. Пока не вернётся Тигеллин или пока ему не найдут замену, центурией командуешь ты. Так что давай, бери себя в руки и действуй.

Фусций поднял взгляд и уставился на Макрона. Сперва его лицо ничего не выражало, потом он подозрительно прищурился:

– Всё это произошло после того, как вы к нам поступили.

– Мы?

– Да, вы. До вас всё было тихо и мирно. А тут нас сперва потрепала эта толпа, а потом половина шестой центурии утопла в этом траханом потопе. – Он сделал паузу. – С моей точки зрения, это не просто совпадение. А отсюда возникает вопрос, что вы двое такого натворили, что вызвало гнев богов, обрушившийся на головы ваших товарищей, а?

– Вздор городишь, парень. Катон и я всего лишь выполняли свой долг. И ничего, кроме этого. Точно так же, как остальные ребята. И боги не имеют к случившемуся никакого отношения.

– И плотина, значит, рухнула сама по себе? Гнусный несчастный случай? Согласись, Калид, это ведь был гнев богов, это он на нас обрушился!

– Гнев богов, как же, чтоб мне сдохнуть! Какой‑то ублюдок…

– Калид! – рявкнул Катон. – Хватит! Опцион и без того в напряжении. Если ему предстоит командовать центурией, то сейчас ему неплохо бы отдохнуть. Так что оставь его в покое.

Макрон обернулся к Катону. Он был разъярён.

– Ты ж слышал, что он несёт! Этот щенок считает, что всё произошло из‑за нас!

Катон выразительно поднял брови.

– Ну, ладно… Да, я понял… – Макрон пригасил свою ярость и, обернувшись к Фусцию, прокашлялся: – Ты… э‑э‑э извини, опцион. Я, кажется, палку перегнул.

– Ладно, проехали. – Фусций медленно кивнул. – Оставим это, ладно? Мне и впрямь надо отдохнуть. Может, Тигеллин объявится. Если нет, мне к утру надо быть готовым.

– Точно, опцион, – кивнул Катон. – Мы присмотрим, чтоб тебя не беспокоили. А ещё лучше, мы с Калидом свалим отсюда, чтоб ты спокойно поспал.

Макрон метнул на Катона гневный взгляд, но его друг ответил ему таким же и резко ткнул большим пальцем в сторону двери. Они поднялись с коек и тихонько вышли из комнаты, а молодой опцион растянулся на постели, на грубом матрасе, повернулся на бок и свернулся клубком. Катон прикрыл за ними дверь, и тут Макрон яростно прошипел:

– Этого сопляка неплохо бы поставить на место! И как он только смеет так с нами разговаривать?!

– Думай лучше о нашем деле, – тихо и спокойно ответил Катон. – Ты только что чуть нас не выдал. Насколько всем известно, плотина обрушилась сама по себе, это был несчастный случай, понятно? Пока Нарцисс не скажет иначе.

– Ты что, действительно считаешь, что такое объяснение долго продержится?

– Да нет, конечно, – устало ответил Катон. – Но это поможет нам выиграть немного времени, пока противная сторона не успела предпринять никаких мер, чтобы скрыть следы своего преступления. Сейчас нам нужна любая помощь и поддержка, какую только можно получить. – Катон кивнул в сторону двери. – Ладно, нам надо поговорить. Но не здесь. Пошли в столовую.

Столовая, большое помещение в конце казармы, была почти пуста. Кроме Катона с Макроном здесь разместилось ещё несколько человек, они сидели в углу и неспешно и не слишком увлечённо играли в кости. Они посмотрели на пришедших, покивали в знак приветствия и вернулись к своей игре. Выбрав себе стол в противоположном конце залы, двое друзей сели. Макрон нетерпеливо вздохнул.

– Ну вот, пришли. И о чём ты хотел поговорить?

Катон ответил не сразу. Он некоторое время смотрел на сильно исцарапанную поверхность столешницы, потом медленно провёл пальцем по глубоким выемкам – какой‑то томимый скукой гвардеец несколько лет назад вырезал здесь свои инициалы.

– Я всё пытаюсь определить, до чего мы со всем этим добрались.

– Желаю удачи, приятель. Должен сознаться, для моей башки это становится всё более сложным и непонятным. Эти проклятые Освободители, кажется, успели нагадить буквально повсюду. У них имеются свои люди на ключевых постах даже в преторианской гвардии. Они использовали свои связи и контакты среди поставщиков зерна, чтобы закупить все поступающие партии зерна, а теперь ещё и умудрились повалить эту плотину. Они повсюду, вот что я тебе скажу, Катон. Прямо как сраные крысы из Большой Клоаки.

При последних словах друга Катон чуть нахмурился, словно пытаясь что‑то припомнить, потом бросил это дело и лишь покачал головой.

– Ты прав, но мне это кажется совершенно неправильным. Как это Освободители ухитрились заставить работать на себя столько людей и при этом оставаться в тени? Это противоречит здравому смыслу. Чем больше людей втянуто в игру, тем труднее становится держать всё это в секрете. И если кто‑то смог бы проникнуть в подобный заговор и разрушить его, так это Нарцисс. И тем не менее, как мне кажется, он знает не больше нас. Это первое, что мы должны помнить, имея с ним дело.

Макрон значительно крякнул.

– Есть и ещё кое‑что, что, мне кажется, не укладывается в цельную картинку, – продолжал Катон. – Почему ни императрицы, ни Палласа не было среди приехавших сегодня на озеро?

– Ну, я полагаю, мы уже отлично знаем ответ на этот вопрос. – Макрон широко улыбнулся. – У них были другие занятия, поинтереснее.

– Оставим это в стороне. Не находишь ли ты это слишком удачным, что их не оказалось рядом с Клавдием, когда он чуть не погиб?

– Несомненно, для них это счастливый случай, – согласно кивнул Макрон. – Но что ты хочешь этим сказать? Ты считаешь, что их отсутствие имеет какую‑то связь с нашим сегодняшним приключением? Это не имеет смысла, мой друг. Перед этим ты утверждал, что в этом замешан Тигеллин. Нам известно, что он входит в число заговорщиков. В таком случае, как такое может быть, что он также работает на Палласа и императрицу? Только если они все вместе в этом замешаны. Но как такое вообще может сработать? От Освободителей вряд ли можно ожидать, что они затеют общее дело с женой императора. Они желают убрать её со сцены, точно так же, как и самого Клавдия. И не только её, но и всю императорскую семью и всех их наиболее доверенных советников вроде Палласа и нашего милого Нарцисса. – Макрон помотал головой. – То, что Палласа и Агриппины сегодня с нами не было, это, должно быть, просто совпадение.

– Может, ты и прав, – сказал Катон. – Но если бы ты оказался на месте Освободителей, разве тебе не хотелось бы избавиться от всей императорской фамилии одним ударом? Зачем рисковать Тигеллином и теми, кто подпиливал подпорки плотины, а потом повторять всё это с остальными членами императорской семьи? Если бы император погиб, кордон телохранителей вокруг оставшихся в живых стал бы ещё плотнее и Освободителям пришлось бы гораздо труднее завершить начатое дело.

Макрон с минуту раздумывал, потом сказал:

– Возможно, они просто оказались в безвыходном положении. Одна попытка уничтожить императорскую семью у них уже провалилась. И теперь они, вероятно, решили использовать любой шанс, любой случай, какой только подвернётся.

– Это возможно, – согласился с другом Катон. – Но имеется и другая вероятность. Что, если мы имеем дело не с одним заговором? Что, если Освободители планируют уничтожить императорскую фамилию, а в это же самое время Паллас и Агриппина разрабатывают собственные планы убрать Клавдия, чтобы расчистить Нерону путь к трону?

Макрон покачал головой:

– Но это всё же никак не разъясняет события сегодняшнего дня. Если это Паллас затеял, то как объяснить роль Тигеллина?

Катон раздражённо засопел.

– Этого я объяснить не могу. Пока что. Если только он не что‑то вроде двойного агента… А что, если так? – Его мысли внезапно стремительно понеслись вперёд, захваченные этим предположением. – Да‑да, это вполне разумное объяснение. И тогда возникает вопрос, на чьей стороне он действует на самом деле и какую сторону обманывает? – Он старался припомнить всё, что ему известно о недавно получившем повышение центурионе. – Он вернулся в Рим из изгнания в то же время, что и Агриппина. Может, он действует в её интересах. Он вполне может выдавать себя за слугу Освободителей, чтобы использовать их для содействия замыслам Агриппины и Палласа… – Тут Катона внезапно осенило: – Да! Тогда всё сегодняшнее происшествие легко объясняется! Императрица и Паллас намерены дождаться, когда Освободители уберут с дороги Клавдия, а потом захватить власть. А когда она получит то, чего добивается, и усадит Нерона на императорский трон, тогда она сможет использовать информацию, собранную Тигеллином, чтобы начать действовать против Освободителей. – Он помолчал и заулыбался. – Умно, очень умно!

– Ты, кажется, очень доволен собой, – сухо заметил Макрон. – Может, ты и прав, но это ничуть не помогает нам понять, каким образом Освободители теперь намерены избавиться от Клавдия.

– Я знаю. – Лицо Катона снова приобрело выражение бесконечной усталости. – И тем не менее мне необходимо как можно скорее уведомить Нарцисса о своих подозрениях. Если я прав, то угрожающая Клавдию опасность гораздо больше, чем думает Нарцисс.

– После сегодняшнего потопа, думаю, Нарцисс уже наверняка пришёл к той же мысли.

Катон рассмеялся. У него было такое ощущение, словно с плеч свалилась тяжеленная ноша. И только сейчас он понял, насколько устал и вымотался. Помимо изматывающей борьбы с мощными потоками воды, что несли его прочь от плотины к реке, Катон был весь покрыт царапинами и ссадинами от столкновений со всякими плавучими предметами и прочим мусором. Ему был крайне необходим хороший отдых, а глядя на Макрона, он понял, что тот нуждается точно в том же.

– Уже поздно. Надо хоть немного поспать.

Макрон кивнул, и они, с трудом поднявшись на ноги, пошли к выходу из столовой. Обменялись кивками с парнями, всё ещё бросавшими кости, после чего затворили за собой дверь. И вышли в галерею под длинной колоннадой, что вела к лестнице на второй этаж. Прошли мимо квартиры центуриона, потом миновали комнату первой секции, и тут заметили у подножия лестницы чью‑то фигуру, медленно бредущую в их сторону. Лица этого человека было не разглядеть. Он остановился шагах в десяти от них, загородив им дорогу. Катон напряг зрение, но рассмотрел только, что человек этот с головы до ног покрыт грязью. На нём были туника и калиги, а ножны его кинжала болтались пустыми. Меч висел на левом бедре, как и положено командиру. Катон тихо выругался и встал по стойке «смирно».

– Центурион Тигеллин, я уж думал, ты пропал.

– Тигеллин? – переспросил Макрон и тоже вытянулся.

Человек тяжело дышал и некоторое время молчал, глядя на них. Потом его губы растянулись в слабой улыбке:

– Вернулся из царства мёртвых, вот какое дело. Эта клятая река унесла меня на несколько миль вниз, пока мне удалось выбраться на берег, и в итоге я попал в какое‑то вонючее болото. И когда наконец выбрался оттуда и добрался обратно до озера, было уже совсем темно и все вы оттуда уже смотались. Ну, я и пошёл обратно в город, пешочком. – Он сделал шаг вперёд и уставился на Катона: – Ну, так что произошло?

– Извини, господин?

– Как император? Он спасся?

– Да, господин.

Вымазанное грязью лицо центуриона ничего не выражало. С минуту он молчал. А когда заговорил снова, его голос звучал неестественно спокойно и взвешенно:

– Это следует понимать так, что вы спасли жизнь императору?

– Нет, мой господин. Это трибун Бурр его спас. – Катон понизил голос и сказал со значением: – Хотя ты сам мог легко добраться до императора первым. Если бы не споткнулся.

– Да, я бы первым до него добрался, – ровным тоном ответил Тигеллин. – Император не пострадал?

– Нет, господин. Но в шоке после этого происшествия. Те из его эскорта, кто выжил, переправили его во дворец, а сами вернулись в лагерь.

– Понятно. – Тигеллин молчал ещё минуту, и разобрать выражение его лица было невозможно.

– Какие у нас потери? – наконец спросил он.

– Более трети центурии погибло, господин. Хотя некоторые, вроде тебя, пока что считаются пропавшими без вести.

– Значит, командует Фусций?

– Да, господин.

– Где он?

– Спит, господин. Отсыпается. Если хочешь, мы его разбудим и пришлём к тебе.

Тигеллин некоторое время думал, потом отрицательно качнул головой:

– Нет, не надо. Просто скажи ему, что я вернулся, так что, когда утром труба сыграет побудку, пусть он возвращается к своим обычным обязанностям.

– Есть, господин.

Центурион молча смотрел на них, пока Макрон не покашлял.

– Что‑нибудь ещё, господин?

– Не знаю, не уверен… Вам мне больше нечего сообщить?

– Не понял, господин? – невинным тоном осведомился Макрон.

– Меня интересует, есть ли у вас какие‑то конкретные приказания на сегодня?

– Приказания, господин? – вмешался Катон. – Не понимаю.

– Перестань валять дурака, Капитон. Ты, Калид и я достаточно хорошо знакомы с центурионом Синием и его друзьями, чтобы понимать, что мы намеревались сделать. Так что не стоит притворяться, что вы не в курсе дела. Ещё раз спрашиваю: Синий отдавал вам какие‑нибудь приказания на сегодняшний день? – Тигеллин чуть подался вперёд, пристально изучая взглядом то Макрона, то Катона. – Ну?

Катон почувствовал, как быстро забилось у него сердце, и даже испугался, что эта внутренняя дрожь может как‑то проявиться в выражении лица. Он постарался сохранить спокойное, нейтральное выражение, глядя на центуриона немигающими глазами. Было искушение отрицать всё и вся и вообще сыграть тупого недоумка. Но было понятно, что Тигеллину известно об их связи с Освободителями, видимо, из разговоров с центурионом Синием или, возможно, с каким‑то другим заговорщиком, более высокого ранга в их иерархической цепочке. Также понятно, что он подозревает, что их приказы от него самого скрыли.

И внезапно его осенило. Катон понял, что Тигеллин боится точно так же, как и он сам. Если его хозяева и впрямь отдали какие‑то специфические приказы либо Катону, либо Макрону, либо им обоим, то становится ясно, что ему они не до конца доверяют и не желают делиться с ним подобной информацией. Хуже того, они вообще могут разувериться в Тигеллине, не доверять ему теперь до такой степени, что вполне способны организовать ещё одно, отдельное покушение на императора, если Тигеллину ничего не удастся сделать. Катон чувствовал, что отвечать нужно быстро, прежде чем центурион не навалился на Макрона. И он принял решение. Если Освободители намерены в самое ближайшее время попытаться свергнуть императора, значит, необходимо разрушить их планы.

– Да, господин, – осторожно ответил он. – Синий сообщил мне о данном тебе приказе и сказал также, что именно мне нужно будет довершить дело с убийством, если у тебя это по какой‑то причине не получится.

Тигеллин глубоко вдохнул и выпустил воздух сквозь сжатые зубы.

– Понятно. И ты не хотел мне об этом сообщать?

– Центурион Синий велел мне наблюдать за тобой и действовать по обстановке. Но он не сказал, что мне следует сообщить тебе об этом приказе. Я так понял, что либо ты уже в курсе дела, либо тебе про это знать не положено, про моё участие в покушении.

Тигеллин некоторое время пристально смотрел на Катона, потом перевёл взгляд на Макрона:

– А ты? Что тебе известно об этом, Калид?

– Ничего, мой господин, – правдиво ответил Макрон.

Тигеллин повернулся обратно к Катону:

– Как это так, интересно?

Катон пожал плечами:

– Если тайной с кем‑то поделиться, это удваивает риск, господин. Может быть, именно поэтому Синий велел мне наблюдать за тобой.

– Может быть, – задумчиво сказал Тигеллин. – По крайней мере, теперь я знаю, как ко мне относятся наши добрые друзья, Освободители.

– Господин, я не уверен, что мне следовало сообщать тебе всё это. Синий не указал конкретно и чётко, как мне себя вести с тобой. Однако, возможно, самое лучшее в такой ситуации, это чтобы он и не узнал о нашем разговоре.

На лице Тигеллина появилась хитрая улыбочка.

– Я ничего ему не скажу, Капитон. Пока что. Но в будущем, если Синий что‑то тебе сообщит, немедленно информируй меня. Это понятно?

– Не уверен, что это разумное решение, мой господин.

– Уверен, что не самое разумное. Однако, если я скажу Синию, что ты так легко проболтался, сомневаюсь, что он будет и впредь считать тебя надёжным или незаменимым участником заговора. Тебе всё понятно? В будущем, если он что‑то скажет тебе, ты тут же передашь это мне. Если не передашь, я тебе устрою разные неприятности, и весьма опасные. Понял?

– Да, господин, – ответил Катон. – Как прикажешь.

– Отлично. А теперь ступайте. Мне надо вымыться и почиститься.

Катон с Макроном отступили в сторону, и Тигеллин прошёл между ними, оставив за собой шлейф отвратительной вони. Они смотрели ему вслед, пока он не дошёл до конца колоннады и не убрался в свою квартиру, закрыв за собой дверь.

Макрон повернулся к Катону с ледяным выражением на лице:

– В чём дело? Мне ты почему‑то никогда не говорил о приказаниях Синия.

– А это потому, что он никогда мне ничего не приказывал.

– Что?! – Макрон нахмурился, потом ткнул пальцем в сторону квартиры центуриона. – А ему ты зачем так сказал?

Катон посмотрел по сторонам, удостоверился, что их никто не может услышать, и ответил:

– А что ещё я мог сделать? Если бы я сказал «нет», Тигеллин мог подумать, что я вовсе не старался убить императора, а, наоборот, пытался его спасти. Мне нужно было убедить его, что мы в одной лодке. – Катон помолчал, давая другу возможность обдумать это его объяснение, потом продолжил: – В любом случае, это должно нам помочь, если Тигеллин станет теперь подозревать, что центурион Синий и остальные Освободители ведут с ним двойную игру. Так сказать, разделяют и властвуют. И ещё это поможет, если он станет считать, что имеет над нами какую‑то власть. Такие люди очень склонны слишком много болтать, если слишком многое принимают на веру, как данность.

– А я в таком случае выгляжу чем‑то вроде тупицы, – кисло заметил Макрон. – Вроде как мне не до конца доверяют.

– Да вовсе нет. Освободители начали опасную игру. И им нужно действовать, соблюдая полную секретность. Для них самое разумное – это держать в курсе как можно меньше людей, да и тем сообщать как можно меньше информации, ровно столько, сколько тем требуется для выполнения данных им приказов. Неужели непонятно?

– Да уж, конечно, понятно, будь я проклят, – недовольно буркнул Макрон. – Просто мне не нравится, что меня поставили в такое положение.

– Это часть твоей работы пока что. Нам следует соблюдать особую осторожность, даже думать шёпотом. – Катон посмотрел на лицо друга, ища признаки понимания. – Дело дошло до критической точки. И как только мы со всем этим покончим, сразу вернёмся к своей обычной солдатской службе.

– При условии, что Нарцисс сдержит данное нам слово.

– Именно так, – согласно кивнул Катон.

– И ещё при условии, что мы выживем в этих игрищах в роли секретных агентов.

– Пока мы прикрываем друг другу спину и не болтаем лишнего, у нас есть все шансы выжить.

– Хочешь что‑нибудь поставить на такой исход дела? – насмешливо спросил Макрон.

– Сколько угодно. – Катон улыбнулся и протянул другу руку: – И куда пойдут денежки, если ты выиграешь?

– Фу ты! – воскликнул Макрон и хлопнул ладонью по руке Катона. – Отвали. Хватит с меня на сегодня всех этих игр. Я – на боковую.

Он направился к лестнице и начал подниматься. Катон, помедлив, последовал за ним. Вернувшись в комнату своей секции, они увидели, что Фусций успел перевернуться на спину и крепко спит, слегка посапывая. Они стянули калиги и улеглись на свои койки, не произнеся больше ни единого слова. Как обычно, Макрон заснул сразу же, прибавив свой более низкий утробный храп к сопению Фусция. Катон заложил руки за голову и уставился в потолок, пытаясь не обращать внимания на эти звуки. Он старался сосредоточиться на тонкостях и неожиданных поворотах в осуществлении заговора, который они с Макроном в течение двух месяцев, но пока что тщетно пытались раскрыть. Успехов у них было явно маловато.

Немного погодя его мысли стали разбегаться, прыгая с одного аспекта заговора к другому. Потом, совершенно внезапно, перед его мысленным взором предстало искажённое гнусной злобой лицо Цестия, когда он отшвырнул в сторону Британика во время голодного бунта на Форуме и рванулся к Нерону. Катон нахмурился при этом воспоминании. Что‑то в поведении бандита никак не вязалось с прочими деталями заговора. Катон напрягал мозги, пытаясь связать всё это воедино, но он слишком устал и никак не мог толком сконцентрироваться. В конце концов он зажмурился, и перед глазами, как живая, тут же встала картина потопа, гигантской волны. Он тогда был уверен, что непременно погибнет. Что все они погибнут, смытые волной и захлебнувшиеся. Но боги были милостивы к ним. Он остался жив, и Макрон тоже, и император, и большинство тех, кого захватил этот потоп. Заговорщикам не удалось погубить Клавдия, точно так же, как им это не удалось на Форуме. Но они попытаются снова, и скоро.

Дата добавления: 2015-11-16