Читайте также: |
|
В одно прекрасное, свежеё осеннеё утро по степи ехал молодой осетин, лет 23-х. Навестив в горах своих родственников, он возвращался теперь в свой расположенный в степи аул. Наездник был высок ростом, строен и широкоплеч. Открытое лицо его, с немного выдающимися скулами, с большими серыми глазами, обрамленное густыми черными вьющимися волосами, казалось симпатичным. Одеждой ему служил живописный костюм его родины: высокая барашковая шапка-папаха, плотно облегающая фигуру черкеска с рядом серебряных патронов на груди, с чеканным серебряным кинжалом у пояса; на ремне через плечо висело неизбежное дли всякого горца ружье.
Конь под ним – благородной крови, вороной кабардинский жеребец, с блестящей шерстью и тонкими ногами.
Габо – отчаянный малый, полный отваги и жизнерадостности. Во всем его существе сквозит что-то утонченное, рыцарское. Большую силу и известную суровость он унаследовал от своего отца. Кроме своего родного осетинского языка, он также бегло говорит по-ингушски и немного по-русски.
Медленно двигаясь вперед и наслаждаясь бодрящей свежестью утра, он вдруг заметил вдали какого-то всадника. Габо поехал быстреё, чтобы догнать его, потому что по степи не только приятнеё, но и надежнеё ехать вдвоем.
Когда он нагнал незнакомца, то увидел, что это был ингуш, лет тридцати на вид, маленький и крепкий, с чем-то диким, азиатским в наружности, с живыми умными глазами. Он ехал на маленькой взъерошенной лошади с длинными, болтающимися ушами, которые при каждом шаге следовали за движениями головы.
Габо приветствовал его по-ингушски принятым между магометанами – «мир тебе».
̶ И тебе мир! – ответил ингуш.
Затем Габо предложил незнакомцу ехать дальше вдвоем: им, как оказалось, было по пути. Пока они ехали рядом и рассказывали друг другу, откуда они и куда направляются, Габо, оглядывая своего спутника, заметил на нем прекрасную новую бурку; у него же самого не было никакой.
Габо – один из тех, которые охотно представляют «сухие работы» другим: его высшеё удовольствие заключается в удальстве, сводящемся к тому, чтобы ловкостью и хитростью суметь овладеть тем, на что он, в сущности, не имеёт ни малейшего права.
«И на что ингушу бурка, Габо? – подумал он.– Ведь тебе бы она лучше пригодилась. Разве это не позор, что у него такая прекрасная бурка, новая, а у тебя никакой?»
«А что, если силой сорвать с него бурку? Ведь это, – пришел он к заключению, – не так опасно: я сильнеё его, а конь мой выносливеё его коня». План был готов.
Он вдруг, громко хлопая, несколько раз ударил плетью по подпруге своей лошади.
На Кавказе конец плети снабжен широким куском кожи, который при ударе вызывает больше шума, чем боли. Габо делает вид, будто хочет подзадорить своего жеребца к болеё быстрому бегу, потому что горец не любит, чтобы лошадь шла сонно, с развальцем.
Благородное животное встрепенулось и галопом понеслось вперед. Вдруг Габо повернул назад и, сделав круг, проскакал сзади ингуша. Во второй раз он ухитрился проехать вплотную позади своего спутника, и в ту минуту, когда его колено почти задело хвост маленькой лохматой лошади, он нагнулся вперед, схватил бурку ингуша и сильным движением рванул её к себе.
Шнурки, которыми был стянут ворот бурки, оборвались. Прежде чем пораженный ингуш пришел в себя, Габо уже ускакал далеко вперед, держа перед собою поперек седла похищенную бурку. Конь, подгоняемый своим седоком, мощным галопом несся по степи. Габо не выдержал, чтобы не повернуться назад на седле и не посмотреть, следует ли за ним ингуш. Тот сошел на землю и подтягивал подпругу своей лошади. «Ага, дело принимает серьезный оборот! – подумал Габо. – Он собирается меня преследовать».
Габо хлещет плетью и мчится еще быстреё. Когда он опять обернулся, ингуш уже сел на коня; через некоторое время он увидел, как тот заметно приблизился к нему: жалкая на вид лошаденка бежала быстреё его красивого жеребца. И каждый раз, когда Габо оборачивался, он видел, что расстояние между ним и ингушом все больше уменьшается. Наконец он понял, что нечего и думать о бегстве и что он ошибся, когда решил, что ингуш на своей маленькой лошади никогда не догонит его.
Вдруг он заметил перед собою пруд. Такие пруды обычно вырываются в степи, чтобы летом поить скот.
В низине, между двумя земляными насыпями, куда весною стекает много снеговой воды, устраивают поперечную плотину, которая и задерживает воду. Воды скопляется столько, что она держится целое лето.
Габо объехал вокруг пруда так, что он пришелся как между ним и его преследователем, слез с коня и, опершись на ружье, ждал противника.
Когда ингуш добрался до края воды, он также сошел с коня и, держа ружье в руках, крикнул Габо:
̶ Ну, стреляй в меня первым!
̶ Я не буду в тебя стрелять, потому что я виноват перед тобою. Ты первый стреляй в меня.
̶ Так как ты имел смелость сорвать с моих плеч пурку, то имей же теперь смелость и стрелять первым.
̶ Я не буду стрелять первым! – не соглашался Габо. Им руководила осторожность горца: он знал, что по обычаю даже через многие поколения пролитая кровь требует кровной мести.
̶ Тогда, по крайней мере, объясни мне, как мог ты решиться украсть у меня бурку? Давай-ка обсудим этот вопрос. Я давно искал храброго человека. Наконец и его нашел. Будем друзьями.
̶ Ты не купишь меня красивыми словами! – говорит Габо. – Я уже больше не ребенок, чтобы так и померить.
̶ Уверяю тебя, что это мое давнишнеё желание подружиться с таким человеком, как ты. Я поскакал за "Пою не для того, чтобы отнять у тебя бурку, а чтобы сделаться твоим другом. Ты мне нужен.
Но Габо все-таки не хочет ему верить. Тогда ингуш надевает путы на ноги своей лошади,– путы у кавказца всегда висят у седла, – бросает свое ружье и кинжал на землю и обезоруженный отправляется вокруг пруда навстречу к Габо.
Тогда и Габо снимает оружие и кинжал и идет навстречу к ингушу. Когда они встречаются, он взглядывает ему в глаза: глаза честные.
Они протягивают друг другу руку.
̶ Я Саид, сын Теспота из Ксарзана,– говорит ингуш.
̶ А я Габо, сын Явзико из Тагаурска.
Саид дружелюбно и испытующе глядит в глаза Габо и держит его руку, как бы желая узнать его всего по одному взгляду и по выражению лица; он доволен.
Потом он тихо говорит, и мелодичность его голоса поражает Габо:
̶ Нас свел аллах. Все должно совершиться так, как он предназначил. Да будет благословен аллах! Ты тот человек, который мне нужен, которого я искал и которого аллах мне послал сегодня!
Он серьезно взглянул на Габо.
̶ Да, кто так храбр, как ты, тот так же и верен. Мы живем в плохое время! Теперь уже не то, что было раньше... Даже собственному односельчанину нельзя доверять.
И после минутного молчания продолжал многозначительно:
̶ Я иногда выезжаю ночью и охотно кое-что предпринимаю. Это хорошо, что я тебя нашел. Мы будем держаться друг друга.
̶ Я тоже охотно кое-что предпринимаю, – вставил Габо, – и я люблю удаль.
«Да, ты мне это доказал сегодня!» – подумал Саид, но ничего не сказал, а только пригласил Габо ехать с ним в Ксарзан и быть его гостем на эту ночь. Но Габо считает это лишним. И хотя он слывет отчаянным и головорезом, все же осторожен и рассудителен. Он не выказывает недоверие, вежливо благодарит за приглашение и просит, чтобы Саид, если он действительно хочет быть его другом, ехал к «ему в Тагаурск и оказал бы честь своим посещением бедной хижине его отца. Саид из вежливости слабо возражает, затем соглашается, и они едут по направлению к Тагаурску. Когда они, после нескольких часов езды, приближаются к аулу, Габо, мучимый угрызениями совести, просит прощения у Саида и уговаривает его взять отнятую им у него бурку назад.
Но Саид не желает об этом ничего и слышать и принуждает Габо оставить бурку у себя на память о сегодняшнем дне, когда они сделались друзьями. Габо соглашается принять бурку и благодарит. Но дает себе слово доказать в будущем Саиду, что он избрал себе в друзья достойного друга.
Горец чувствует глубоко, ничто никогда не забывается им, ни благодеяние, ни обида, и он, как цельная натура, может быть только другом или врагом.
Тагаурск – широко раскинувшийся степной аул. По обеим сторонам широкой улицы расположены дворы осетин, каждый с жилым домом, садом, конюшней и амбаром.
Габо и Саид едут вдоль по улице и заворачивают в один двор, где их приветствует громкий лай собак. Магамат, младший брат Габо, берет у них лошадей и ведет их в конюшню. Он босой и с непокрытой головой, ему около шестнадцати лет; подросток высок и строен и очень похож на своего брата Габо: те же черные вьющиеся волосы, большие серые глаза, несколько выдающиеся скулы, широкий открытый лоб, чистота и застенчивая приветливость в выражении. Картина юношеской бессознательной красоты.
Отец Габо, Явзико вышел из дома, поклонился гостю и провел его в кунацкую.
Стены комнаты были увешаны коврами, несколько кушеток и диванов служили для приема гостей. Посредине стоял низкий стол с простыми стульями. Хозяин пригласил гостя присесть. Он был удивлен, что сын его пригласил ингуша, так как осетины неохотно общались с ингушами. «Габо знает, что делает», – подумал старик и с вежливостью, обычною в таких случаях на Кавказе, старался занять гостя. При этом он испытывал Саида и в душе одобрял выбор сына.
Саид наполовину дикий. Он не умеёт ей читать, ни писать. Ни в одном из аулов его племени нет шкалы. Мулла руководит юношеством в ежедневной молитве аллаху, в омовениях, которые предписывает им закон пророка, и в посте святого месяца Рамазана. Кроме того, рассказы стариков оказывают большое влияние на подрастающеё поколение.
Ночью около сторожевого огня в степи, на свадьбах и других празднествах старики повествуют о героях, которые были храбры, верны, ловки, и будят в груди молодых чувство восхищения или желание следовать их примеру, У ингушей, как и у других горцев, сильно развито чувство чести: добыча, благословение и жизнь – дар аллаха, но честь дороже их обоих. Быть верным другу – дело чести того, кто верен. Хитрость и ловкость вызывают всеобщеё восхищение.
Потому-то юноши и стремятся совершить что-нибудь достойное, героическое, что будет жить в народе и передаваться из уст в уста. Эти устные предания как бы формируют характер гора. Иногда у отсталой части ингушской молодежи героическое отождествлялось с разбоями и грабежами. Но и тут придерживались определенных «правил». Здесь допускаются обман и хитрость, только не по отношению к родственникам, односельчанам, гостям или друзьям. И тот, кто выдаст или предаст друга, навлекает несмываемый позор на себя и на весь свой род, даже на весь аул; это так низко, виновного так презирают, последствия столь тяжелы, что подобное почти никогда не случается.
Поныне еще с отвращением называют имя Мисоста из Даргавска, который убил скрывавшегося у него r полиции абрека, когда тот спал у костра, с целью добиться денежной премии, назначенной правительством тому, кто доставит его живого или мертвого. Проклятие шло за ним по пятам: братья его пали под пулями кровных мстителей, сын его умер от болезни, и он должен был хоронить его один. На улице никто не кланялся ему. Имущество его таяло и таяло. Но он, подавленный презрением и позором, живет еще и доныне.
Под влиянием таких рассказов вырос Саид, такими традиционными понятиями воспитывался его характер. Герои его народа – образцы, подражать которым была его заветным желанием.
Но нечто и другое еще жила в душе Саида – это горячая любовь к своей родине. И пламенным желанием молодого горца было способствовать чем-нибудь возвышению родного народа. Он смутно сознавал то благоговение, которое могли бы принести хорошие школы. Он охотно вел бы также в аулах своего племени болеё разумное сельское хозяйство, какое он видел у немцев-колонистов, он, не колеблясь, отдал бы кровь своего сердца, чтобы все мужчины его племени были бы верными, честными и смелыми. В нем теплилась надежда, что когда-нибудь настанет время, когда такая работа на пользу целого народа будет возможна. Теперь же об лом пока нечего было и думать.
Саид еще не был женат. Он еще не повстречал той, которой желал бы обладать. Он вырос целомудренным: для порока в его сердце не было места.
Но названого брата ему хотелось бы иметь, как это водится на Кавказе, и он думал, что он его нашел. Габо понравился ему. Его доброе, открытое лицо, его улыбка, его смелость и ловкость, затем пробудившаяся в нем совесть перед тем, «как они добрались до аула – все понравилось ему.
Он думал, что и Габо также согласится на это, несмотря на то, что он осетин, а он, Саид, – ингуш. Но он решил сегодня с ним еще не говорить, а пригласить Габо с его родственниками в Ксарзан и тогда, по обычаю, через старых и почетных людей изложить ему свое желание. Такие мысли мелькают у него в голове, пока он разговаривает с Явзико.
Входит Габо, чтобы накрыть на стол. Он ставит два прибора. Явзико будет есть с гостем, а ему, Габо, не подобает сидеть или есть в присутствии отца. Он будет прислуживать вместе с Магаматом, который также надел черкеску и сапоги. Явзико и Саид садятся за стол. Сыновья соседей, ровесники Габо, входят и становятся у стены в полном вооружении, с папахой на голове. Они так приветствуют гостя Явзико.
Габо наливает отцу темного пива и кладет на тарелку баранью лопатку. Явзико поднимается, почтительно истает и Саид. Хозяин дома, по старому обычаю, держит в левой руке баранью лопатку, а в правой – роге пивом и читает молитву:
̶ О боже, создатель мира!
̶ Аминь! – говорят юноши.
̶ Я молюсь тебе и взываю к тебе сегодня вечером, к тебе, всеведающему, потому что ты сотворил все.
̶ Аминь!
̶ Я благодарю тебя, единый боже, за то, что ты mm мал мне, когда я раньше молился и взывал к тебе.
̶ Аминь!
̶ Мы благодарим тебя и приносим тебе благодарственную жертву за плоды полей, за благословение очага, за здоровье тела, за мир в стране.
̶ Аминь!
̶ О боже, единый, я молю тебя за наше племя, не допусти, чтобы между нами были уроды, пьяницы и бесчестные! Дай нашим детям вырасти на славу нашего племени!
̶ А теперь, великий боже, мы обращаемся к твоим святым. Илья, повелевающий громом, градом и дождем, мы молим тебя и взываем к тебе быть нашим заступником перед господом, чтобы он сохранил наш урожай на полях и лугах от града, непогоды и засухи и чтобы мы, если нам придется собирать жатву, не забыли бы прославлять имя нашего господа.
̶ Аминь!
̶ Не отказывали бы чужеземцу и путнику в хлеб-соли.
̶ Аминь!
̶ Но, чтобы он с миром вошел бы в наш дом и под покровительством бога опять добрался бы до своего местожительства.
̶ Святой Георгий, покровитель воинов и путников, мы просим теперь тебя.
̶ Аминь!
̶ Если кто из этого дома отправляется в путь или едет ради угодного богу предприятия, будь его покровителем и руководителем и сохрани его от всех опасностей, которые могли бы ему угрожать.
̶ Аминь!
̶ И не дай ему совершить ничего бесчестного или грешного.
̶ Аминь!
̶ Христос, сын божий, так как мы верим в тебя и ты будешь нас судить в загробной жизни, то мы просим тебя отпустить нам грехи наши и недостатки, потому что мы темные, неученые люди и стоим перед лицом великого бога.
̶ Аминь!
̶ Мы молим всех святых и ангелов быть нашими заступниками перед богом.
̶ Аминь!
̶ О великий боже на небесах, не умею я молиться» но услышь и внемли тому, что я говорил устами моими от потребности сердца моего.
̶ Аминь!
Явзико, окончив молиться, подал Саиду баранью лопатку. Саид, как того требует обычай, откушал немного мяса и возвратил его Явзико.
Только после этого Явзико и Саид сели, и юноши подали им кушанья. Прежде всего три, величиною с тарелки, пирога с сыром, затем изрубленную вареную баранину, завернутую в блин из теста и, наконец, неизбежный шашлык – изжаренную на вертеле баранину.
После обеда сыновья Явзико убрали со стола, подали гостью курить и ушли в кухню, чтобы поесть самим. Через короткое время Габо возвратился и предложил Саиду пойти к соседу, где уже собралась молодежь, чтобы танцевать.
̶ Смотри только не влюбись, – шутит по дороге Габо, – у нас в Тагаурске девушки славятся своей красотой...
̶ Да и у нас, в Ксарзане, девчата что надо, посмотрят – словно иглою пронзят, – улыбчиво произносит Саид.
̶ Молодежь уже собралась на соседнем дворе.
Месяц стоял высоко на небе и между ветвями двух старых платанов лил свой серебристый свет на живописные фигуры молодых людей, которые в черкесках и папахах толпились на одной стороне двора и, хлопая в ладоши, отбывали, по кавказскому обычаю, такт танца. Лунный свет трепетал на миловидных фигурках девушек, чернооких, с длинными косами, одетых в светлые цвета. Степной воздух был напоен ароматом. Двое черномазых малых сидели и играли танец – один на скрипке, другой – на гармони. Ритм все повторялся, мелодия возвращалась, а очарование степной кавказской ночи веяло над темным аулом, где не один старик сидел перед своею дверью, прислушиваясь к доносящимся до него издали дребезжащим звукам, и переносился думой в прошедшеё время, когда он тоже в теплую летнюю ночь с огнем в крови кружился и вертелся вокруг своей девушки.
Когда сыновья Явзико и Саид вошли во двор, их взор привлекла красавица Куара, дочь соседа, танцевавшая с Мурадом, сыном Эльбисда, аульного старшины.
Видели ли вы, как танцуют осетины? Вот исполняется круговой танец. Он и она танцуют, а все остальные глядят и хлопают в ладоши. Парень кружится вокруг девушки на носках, а она, ускользая от него словно плывет в воздухе...
Габо смотрит на эту пару. Он хмурит брови и стоит, с правой рукой на кинжале, высокий и мрачный. Саид: стоит около Габо. Он заметил Куару и не сводит с неё глаз. Что-то новое происходит в нем. «Вот она, вот юна!» – громко и повелительно звучит в нем голос. Мир сразу показался ему краше. Разве месяц светит ярче? Учащенно бьется его сердце. Он больше никого не видит на дворе кроме этой царственной девушки в светло-розовом атласном платье с тяжелой черной косой. Он ловит каждое её движение.
«Что со мной? – спрашивает он себя. Неужели это любовь с первого взгляда?!»
̶ Как зовут ту девушку, которая сейчас танцует? – тихо спрашивает он Габо.
̶ Куара.
̶ Чья она дочь?
̶ Тселлаго, хозяина этого дома.
Магамат поспешил к юношам через двор, встал около них и громко и усердно отбивает такт. Его чистое юношеское лицо сияет радостью.
Саид пробуждается как ото сна, когда сыновья хозяина, Гассако и Батрбек, подходят к нему и к Габо.
̶ Это Саид, сын Теспота из Ксарзана, наш гость, – говорит Габо.
Молодые люди приветствуют чужеземца, ведут его и Габо в дом, где Саида представляют хозяину как гостя Явзико. После нескольких слов приветствий обоих гостей приглашают отведать чего-нибудь у закусочного стола, на котором в изобилии стоят вино, густое бархатное пиво, простокваша, печенье и сласти. Саид из вежливости берет немного печенья и отпивает глоток пива: как магометанин он не смеёт пить вина. Он рассеян. Ему кажется, как будто он остался на дворе.
Между тем танец продолжается и сменяются пары. Когда тот и другой опять возвращаются на двор, танец как раз только что прекратился, и Гассако, сын хозяина, управляющий танцами, просит Саида согласиться протанцевать следующий танец с его сестрой. Он кивает Куаре, чтобы она танцевала с гостем. Раздается музыка. Куара отделяется от группы девушек. Она красива, как королева, когда на носках, чуть ли не касаясь земли, плавно и грациозно описывает за кругом круг... Толстая черная коса висит у неё за спиной. Танец её полон грации и горделивости. Подруги восхищаются ею, молодые люди смотрят на неё, как зачарованные...
А Саид танцует, он танцует, как никогда прежде. Круги, которые он описывает, – стремление, домогательство; и топот его, когда он отворачивается – настоящеё гневное разочарование. Он держит руки протянутыми и таким образом как бы выдерживает желание, которое наполняет его существо. С ним случилось то, что он слыхал от других, – в его жилах течет огонь. Ему хотелось бы отдать жизнь, чтобы добиться её взгляда; он готов на псе великое, благородное, на всякую жертву, всякое самопожертвование. Он любит, он любит! – мелькает у него в сознании. Как во сне продолжает он выделывать фигуры, но вдруг Куара остановилась, наклонила свою прекрасную голову и отступила несколько шагов назад. Этим она подала знак, что танец окончился.
Саид сумел овладеть собою; он щелкает каблуками п прикладывает правую руку к папахе. Этим он и благодарит и ждет рыцарски, чтобы Куара присоединилась к группе девушек. Потом он оборачивается к молодым людям и, кланяясь, приподнимает папаху, благодаря, по обычаю, за отбивание такта.
Многие пары танцуют еще в этот вечер, но Саид больше не принимает участие в танцах. Он стоит и пристально смотрит на одну из девушек в светлых платьях. Как хороша она! Как гордо держит голову! Как миловидна её улыбка, когда она разговаривает с подругами! Какая сила в огромных глазах под правильными бровями! Когда они возвращаются в дом Явзико, Габо провожает гостя в чистую горницу, помогает ему раздеться и желает ему спокойной ночи и покойного, тихого сна. Но в эту ночь Саид не может уснуть; перед ним мелькает кружащаяся в пляске стройная и грациозная Куара. Он не сомнсвается в своем счастье. «Она моя!» – думает он. Он знает это, как и то, что он, Саид, сын Теспота. Он не сомневается в её взаимной любви. Габо, который долженсделаться его названым братом, поможет ему, доставит ему случай видеться с Куарой. А если родные или братья будут против, тогда он похитит её.
Такие планы и мысли занимают Саида. Лишь к утру он засыпает, но и во сне его не покидает образ гордой девушки в розовом атласном платье с тугой черной косой.
На следующеё утро Саид отправляется в Ксарзан. Но прежде, чем сесть верхом, он любезно приглашает Явзико и Габо пожаловать к нему на третий день со своими друзьями и родными, чтобы почтить его бедную хижину своим посещением.
Явзико и Габо принимают его приглашение с благодарностью.
Габо провожает гостя; Саид еще раз просит его приехать непременно – он будет его ждать. Тот обещает, после получасовой езды прощается с Саидом и возвращается в свой аул.
Через три дня Явзико и Габо с несколькими родственниками и друзьями в лучшей одежде и вооружении отправились верхом в Ксарзан. Саид встретил гостей у ворот двора и провел их в кунацкую, оставив лошадей на попечении двух сыновей своего соседа.
Саидом были приглашены к обеду, который он давал в честь своих гостей, наиболеё почитаемые жители аула. На столе не было ни вина, ни свинины, так как хозяин – магометанин. Пили пиво и домашний квас. Все приехавшие осетины сидят в качестве гостей рядом со старшими ингушами, а молодежь, как правило, стоит и прислуживает им.
Саид как хозяин дома читает застольную молитву и произносит первую речь о могуществе и милосердии «господа на небесах», во славу которого все гости встают и осушают свои стаканы. Затем один старый ингуш предлагает тост за Явзико и Габо, его сына. Явзико встает и пьет за здоровье хозяина дома и его семьи. Ахмет, старший родственник Саида, худощавый, полный достоинства старец, с длинной белой бородой, в черной черкеске, пьет за здоровье всех присутствующих гостей из Тагаурска. Один из родственников Явзико просит поднять стакан и выпить за здоровье всех присутствующих гостей из Ксарзана.
И так следует тост за тостом. Каждый раз все, стоя, выслушивают картинную речь и осушают свои стаканы. Габо ничего не говорит. Для этого он еще слишком молод.
Наконец еще раз поднимается Ахмет, сын Хатшаши.
̶ Да будет прославлено имя аллаха! Всякий благой дар и все, что радует сердце человека, исходит от него. Он дал детям людей землю для жительства и для обработки, своим же любимцам он дал Кавказ!
Горы в глубине своей скрывают драгоценные камни и золото; в лесах немало быстрокрылой дичи, оленей, зубров и пантер; вода для терпеливого ловца таит не одну ценную рыбу, а степь в недрах своих – богатый урожай для того, кто её обрабатывает. Но еще драгоценнеё те сокровища, которые завещали нам отцы наши – да удостоит их аллах райского блаженства – с тем, чтобы мы хранили их в своей груди и передавали бы своим детям. От отцов остался добрый пример о связанных узами клятвы названых братьях.
С тех пор, как стоят эти горы, люди, которые превыше всего ценят честь и верность, соединялись во имя аллаха, чтобы действовать сообща, помогать друг другу в нужде и опасности. Они пили клятвенный бокал. Каждый искал себе брата, на которого он мог бы положиться больше, нежели на самого себя. И если находили такого человека, которого считали достойным Стать братом, то прежде всего спрашивали совета и ходатайства у старейших семьи своей. Так было и сегодня вечером: Саид, сын Теспота, в доме которого мы собрались, поручил мне просить Габо, сына Явзико, чтобы он согласился выпить с ним клятвенный напиток. Смелость и ловкость Габо очень понравились Саиду, и он был убежден, что в груди Габо хранится столько же верности и чести, столько же храбрости и мужества. И все, что мы знаем о Габо, сыне Явзико, заставляет нас думать, что Саид сделал хороший выбор, а потому мы и просим тебя, Габо, сделаться братом Саида!
Все взгляды невольно обратились на Габо, покрасневшего от смущения. Предложение явилось для него полной неожиданностью.
Отец выручает его. Он поднимается и просит простить сыну за смущение. Он гордится, что такой человек, как Саид, желает иметь названым братом его сына, и он сам мог бы только посоветовать сыну принять это, но священная клятва – дело большое и важное, ведь она связывает на всю жизнь, а потому он просит дать его сыну время на размышление до завтрашнего дня.
Так кончился обед. Незаметно подкрались сумерки.
Внесли лампы, и молодые начали танцевать... Два молодых человека играют. Саид не принимает участия. В общем веселье: он больше не хочет танцевать ни с какой другой девушкой и извиняется, ссылаясь на свои обязанности хозяина. Но Габо танцует, хотя и его мысли находятся больше в Тагаурске. Он все раздумывает, должен ли он назвать братом Саида; ведь он охотно был бы его другом. Саид нравится ему; его подкупила рыцарская, открытая манера держать себя, но разделить с ним клятвенный напиток – это дело важное, святое, это большое обязательство и все-таки... если он должен иметь названого брата, он знает, что не найдет лучшего, чем Саид. Да, да, он согласится.
На следующий день, около полудня, опять явился Ахмет в сопровождении родственников и друзей. Снова занимают места у накрытого стола и снова Саид призывает благословение аллаха. Наконец встал Ахмет и спросил Габо, желает ли он иметь названым братом Саида.
Все ждут ответа Габо. Он встает:
̶ Я благодарю вас зато, что вы взяли на себя труд прийти сюда. Я благодарю Саида и горжусь тем, что он хочет иметь меня братом. Я согласен выпить с ним клятвенный бокал и надеюсь, что бог поможет мне «быть, верным клятве и жить так, чтобы Саид мог гордиться своим названым братом. Да поможет мне всевышний ценить честь выше жизни и быть верным до самой смерти!
̶ Аминь! – торжественно отозвались все присутствующие.– Да поможет тебе аллах сдержать твою клятву!
Теперь встал Саид, сын Теспота:
̶ Благодарю тебя, Габо, за то, что ты изъявил согласие быть моим названым братом. Да поможет мне аллах оказать тебе ту верность, в которой я сегодня клянусь. Наши судьбы теперь связаны: твое горе – мое горе, твоя радость – моя радость, мои дом – твой дом, мои братья – твои братья.
̶ Аминь! – было ему ответом всех. – Да поможет тебе аллах сдержать свою клятву.
Тогда поднялся Ахмет, сын Хатшаши, взял бокал, наполненный горским пивом, и протянул его Саиду, который бросил на дно золотую монету. И вознес Ахмет молитву аллаху, прося благословить искреннеё желание двух людей оставаться до могилы верными друг другу. Затем он подает бокал Габо, тот берет его в руки и читает короткую молитву, в которой просит бога помочь ему быть верным братом до конца жизни своей. После молитвы он поднес чашу к губам, отпил немного пива и подал её Саиду, который, держа чашу в правой руке, тоже молил бога, чтобы он поддержал его до могилы в верности сыну Явзико.
̶ И если я, по человеческой слабости, готов был бы изменить, – так молился Саид, – то подкрепи ты меня и помоги мне сдержать клятву, которую я сегодня перед тобою даю!
Саид выпили снова протянул чашу Габо: тот осушил её до дна и спрятал золотую монету. На неё он должен был в следующий раз, когда приедет к нему Саид, купить барана и заколоть его для церемониальной трапезы, которую он должен встретить Саида и его родственников.
Так стали назваными братьями Саид и Габо.
Вечером Саид предложил Габо пройтись с ним в степь. Он хотел идти к грушевому дереву, которое было посвящено пророку, и там помолиться святым, чтобы они даровали ему в жены Куару. Он хотел поделиться с Габо своими переживаниями, вызванными вспыхнувшей в его сердце любовью к Куаре. Габо должен во что бы то ни стало помочь ему сблизиться с Куарой.
Дата добавления: 2015-11-14; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Синтаксический уровень | | | НАЗВАННЫЕ БРАТЬЯ 2 страница |