Увидеть звёзды 15 страница

Сейчас огнем жгло мои глаза, но слезы не желали литься, не желали его тушить. Сердце заледенело, и кровь все медленнее текла по жилам. Казалось, еще секунда, и она застынет. И в этот самый миг — другое время выбрать не мог! — меня тихонько толкнул изнутри ребенок Кейра, и еще раз, гораздо сильнее.

Жизнь продолжалась, так уж она устроена.

Лето 2007

Глава девятнадцатая

Луиза

Марианна непрерывно источала злобу. Олицетворение застывшей ярости. Такого накала ненависти, порожденной отчаянием, помнится, не случалось даже после гибели Харви. Полное ощущение, будто в доме появилась бомба с часовым механизмом. Даже когда она тихо и мирно передвигалась по квартире, мне мерещилось, что раздается тиканье. Какое счастье, что в доме был Гэрт, иначе на любое мое слово она бы взрывалась, но, если честно, уж лучше бы бедная моя девочка не сдерживала себя. А то ведь совершенно окаменела от горя: ледяное спокойствие, порою казалось, что она вообще не живая. Но под внешней безучастностью таился мощный поток эмоций, скованных до поры до времени холодом — вспомните замерзший водопад.

Она теперь часто сидела на нашем балкончике, слушала пение птиц. Иногда подставляла лицо летнему солнцу. Она попросила Гэрта поставить там столик, я купила еще несколько подвесных кормушек и зернышки всякие. Марианна сказала, что еще нужны сушеные мучные черви. Я подумала, что она окончательно рехнулась. Ни сама она, ни я понятия не имели, где взять этих червяков. Как всегда, выручил Гэрт, нашел в Интернете магазины «Все для сада», где продается и этот корм.

Марианна усаживалась за маленький кованый столик, клала на столешницу раскрытую руку с горсткой этих самых червей. И терпеливо ждала, когда прилетит кто-нибудь поживиться. Иногда, спустя час, а то и больше, подлетала какая-нибудь бесстрашная птичка. Я часто наблюдала за сестрой сквозь балконную дверь, однажды явился дрозд, начал деловито обследовать горстку червей, которую Марианна насыпала на стол, рядом со своей рукой. Марианна склонила голову набок, тоже совсем по-птичьи, казалось, они с дроздом внимательно друг друга слушают. Гость склевал угощение, рассыпанное на столешнице, и улетел. Марианна даже не пошевелилась. Он почти тут же вернулся, поискал червячков на столе, не обнаружив, запрыгнул на ладонь. Сначала долго крутил головкой во все стороны, потом быстренько склевал то, что лежало на ладони, и снова улетел.

Марианна сидела спиной ко мне, и лица ее я не видела. Так хотелось к ней подойти, но я не решалась. Может, она ждала, что дрозд опять вернется? И вдруг я заметила, что плечи ее содрогаются, слегка поднимаясь и опускаясь, в такт беззвучным рыданиям, догадалась я.

Она не знала, что я рядом, и я ничем не выдала своего присутствия. Почему? Наверное, сработала женская чуткость или сестринская. Я как бы охраняла Марианну, без ее ведома, радуясь, что она наконец смогла расплакаться. Став невольной свидетельницей этого приступа горького отчаяния, я в какой-то момент услышала тихий клекот и решила, что вернулся дрозд, разлакомился. Я тихонько приблизилась к приоткрытой двери.

Эти странные звуки издавала Марианна. Она пыталась выговорить имя своего возлюбленного, снова и снова, но это плохо получалось из-за сотрясавших ее рыданий:

— К-кейр… К-к-кейр…

Зажав рукой рот, я на цыпочках отошла от балкона и выбежала из комнаты, чтобы не вторгнуться в ее горе своим собственным плачем.

Марианна

Кейр взял меня за руку и повел в сад.

— Я подумал, тебе стоит попробовать покормить дрозда с ладони. Как тебе такая идея?

— Замечательная! А он захочет?

— Да, почему бы нет? Но тут нужно действовать тонко, иначе не получится. Сзади тебя скамейка. Сядь на самый край, рядом с подлокотником. Теперь дай мне руку.

Он что-то насыпал мне на ладонь.

— Зернышки?

— А я-то надеялся, что ты не спросишь. Прости, но это мучные черви. Не бойся, сушеные. Дрозды их обожают. Пока сожми ладонь. А я сяду рядышком, обниму тебя и положу руку на подлокотник, а ты свою клади сверху. Надо сделать вид, что мы один человек. Ну как? Тебе удобно? Ждать, возможно, придется долго, но ничего, день сегодня теплый. Теперь раскрой ладонь, осторожнее. Держи ее ровно и не шевелись.

Над моим ухом раздался прерывистый свист, и я подскочила от неожиданности.

— Уже тут? — прошептала я, почти не разжимая губ.

— Нет, это я. Сказал ему, что кушать подано. Он тут, недалеко, — добавил Кейр, тоже понизив голос, — изучает нас, чувствует какой-то подвох. Все, замерли…

Кейр умолк. Я не шевелилась, чувствуя спиной, как поднимается и опадает его грудная клетка, но рука его, голова, плечо словно окаменели. Примерно через минуту Кейр выдохнул мне в ухо:

— Сейчас на моих пальцах. Смотрит на твои… Постарайся не вздрогнуть, когда он на них перескочит.

Я почувствовала прикосновение чего-то невесомого, будто пальцы легонечко царапнули, и снова. А потом что-то остренькое стало тыкаться в ладонь. Клевал он не больно, но все равно был легкий страх перед незнакомым ощущением. Возникло инстинктивное желание отдернуть руку, но я приказала себе не двигаться. Дрозд клевал с моей ладони секунд тридцать, и, по-моему, я все это время не дышала. Потом он упорхнул. Всколыхнулся воздух, всколыхнулись недоклеванные червячки на моей ладони.

Когда дрозд улетел, я откинулась назад, в объятия своего живого кресла. Сидела, онемев от восторга, потом у меня вырвалось:

— Он же ничего не весит!

— В среднем восемнадцать граммов. Очень легкий скелет. Это понятно, иначе бы не смог летать. Ты никогда не держала на руке птицу?

— Никогда. Даже волнистого попугайчика. Мама была против животных в доме. Считала, что от них много грязи.

— Надо же, он вернулся, смотрит на тебя, не шевелись.

И я не шевелилась, и время замерло и сжалось, обретя предельную наполненность в ту секунду, которой мне никогда не забыть. Я сама согласна была навеки замереть, обратившись в холодный камень, ради тогдашнего мгновения: дыхание Кейра у самого моего уха, запах его кожи у моих ноздрей, рука его, прильнувшая к моей, и невесомый дрозд, танцующий на моей ладони.

В Эдинбурге, когда мы прощались, стоя на том самом крыльце, где когда-то встретились, Кейр спросил:

— Ты знаешь гэльскую молитву благословения?

— Нет, такой не знаю. Наверное, это молитва про всякие пути-дороги?

— Про них.

Взяв мою руку, он процитировал:

Да будет легкой дорога,

Да будет ветер попутным,

Пусть солнце тебя согреет и дождь напоит твое поле.

И Господа длань да хранит тебя от невзгод, покуда

С тобою буду в разлуке.

Я почувствовала, как к моей ладони прижались его губы. А потом он ушел.

Результаты клеточного исследования пришли на следующий день после гибели Кейра. У моего будущего ребенка не обнаружили никаких отклонений. Кто бы мог подумать!

Живот все сильнее выпячивался, талия исчезала. Тяжело стало наклоняться, неловко было сидеть, гораздо проще стоять или ходить. Не обращать внимания на ребенка, обитавшего во мне, уже не получалось. Стоило лечь, и малыш тут же начинал толкаться.

Физически я чувствовала себя неплохо, но душевное состояние было отвратительным.

Ночи были ужасны: стоило забыться сном, и будто оживали воспоминания о взрыве «Пайпер Альфа» и о наших с Кейром минутах близости. Я просыпалась в немыслимую рань совершенно разбитая. В долгие часы бодрствования я приняла, возможно, самое глупое решение в своей жизни, но теперь уже необратимо окончательное, будто высеченное на каменных скрижалях. (Хотя в моей ситуации уместнее было бы сказать: начертанное огненными буквами.) Ничто и никтоне могли теперь переубедить меня, пусть бы только попробовали.

К счастью, Луиза противиться не будет.

— Лу, ты занята? Можно отвлечь тебя на минутку?

— Конечно. Я просто тупо глазею на экран. Заходи, садись. Как себя чувствуешь?

— Я тут опять думала, как мне жить, что будет с моим ребенком… и вот что надумала. Это в корне изменит наши планы.

— Да? — Голос сестры дрогнул от тайной надежды, но она ничего не сказала, ждала продолжения.

Усевшись в кресло, стоявшее рядом со столом, я произнесла заранее заготовленную речь:

— Вот что. Я решила не отдавать ребенка. Но если ты вдруг передумаешь, не станешь мне помогать, ничего страшного, сама справлюсь. Я понимаю, теперь у тебя есть Гэрт, и надо будет что-то решать с жильем. Мне в любом случае придется переехать. Ты, наверное, могла бы купить мне небольшую квартирку или снять на какое-то время. И если можно, из тех денег, которые дадут за фильм, оплатить приходящую… Это бы здорово облегчило мне жизнь. Но я хочу, чтоб ты знала. Все теперь изменилось, изменилась и я. Ничто и никто теперь не заставит меня отдать моего малыша. Ни за что.

Я перевела дух и стала ждать ответа. Чуть погодя раздался знакомый шорох бумажных платочков. Луиза долго сморкалась и наконец заговорила:

— Марианна, даже не знаю, что сказать… я так рада! И чтобы никаких мне «сама справлюсь»! Только вместе! Уедем из этой тесной квартиры и… расправим крылья!

Присев на подлокотник кресла, она обняла меня и счастливо рассмеялась. А я, на удивление твердым голосом, сказала:

— Когда-то у меня отняли Харви. Сейчас у меня отняли Кейра. И будь я проклята, если по собственной воле лишусь и ребенка. Он будет со мной. Сын Кейра останется со мной.

— Вот и замечательно, дорогая!

— Хочу назвать его Джеймсом. Джеймс Стюарт.

— Чудесно! Джеймс Стюарт… Королевское имя. В честь брата Марии Стюарт?

— Нет. В честь актера. Он сыграл одного чудака, которому привиделся однажды огромный, шести футов, кролик по имени Харви. Кейр купил тебе диск с этим фильмом, разве не помнишь?

— А-ах да! ДжиммиСтюарт! Ну конечно! Так будет даже лучше! Значит, Джеймс Стюарт Фрэйзер? Или Джеймс Стюарт Харви? И то и то звучит превосходно.

— Харви. Пусть у ребенка будет отцовская фамилия. Но если еще и Кейр… Нет, этого я не вынесу.

— Ну и не нужно, хватит фамилии. Я же понимаю. — Она снова стиснула меня в объятиях. — Я сейчас в таком состоянии… не выразишь словами! Вообще-то я начала присматривать новое жилье. Подумала, надо бы завести большой сад, ведь ты так любишь деревья и птиц. А теперь нужно будет вплотную этим заняться. Когда у тебя будет настроение, — торопливо добавила она. — Я понимаю, что пока не время думать о подобных вещах. Но когда ты сочтешь нужным, сразу начнем действовать. Мне не терпится сообщить Гэрту! Вот это новость! Можешь на него рассчитывать, названый дядюшка будет обожать племянника.

— Я рассчитываю на вас обоих. Это здорово, что не только я буду рада этому ребенку.

— Погоди, у нас получится отличная семья! Не хуже, чем в сериале «Уолтоны». Сплошное умиление, до тошноты.

— Лу, ты такая заботливая. Спасибо тебе. Я знаю, будет непросто, но я должна справиться.

— Обязательно справишься, солнышко. Перед настойчивостью и целеустремленностью падут любые преграды. Ты будешь прекрасной матерью, точно тебе говорю.

Я встала с кресла, потерла занемевшую спину.

— Это даже хорошо, что я слепая. Никогда не узнаю, как он похож на своего отца.

— Ну не скажи. Я полагаю, однажды ты это услышишь.

— Это ведь еще нескоро. Возможно, никогда не услышу. Мой сын не будет жить на Скае, откуда у него возьмется отцовский акцент?

— А ты хотела бы, чтобы он рос на Скае?

— Никогда об этом не задумывалась. А Кейр наверняка хотел бы. Он при всякой возможности мчался туда. Уверена, сердце Кейра всегда оставалось на острове, несмотря на бесконечные странствия. Он однажды сказал мне, что сразу начинает скучать, как только позади остается мост, соединяющий Скай с большой землей. Может быть, Кейр и сейчас там, на Скае? Его душа. По крайней мере, мне нравится так думать…

— А теперь я веду тебя в совершенно особое место. Особое для меня. Интересно, догадаешься, где мы?

— Так, мы ушли с ветра, и вдруг стало гораздо теплее.

— Точно.

— И запахи совсем другие. Но очень знакомые. Душный, немного влажный, земляной… так пахнет в оранжерее Ботанического сада!

От внезапного порыва ветра приподнялись края полиэтилена и с хлопком опустились.

— Запахи — существенная подсказка. А вот еще одна.

Он поднес руку Марианны к «подсказке».

— Ой!.. Это же сеянцы, целый лес… Нет, слишком твердые… И высокие. Тут побеги от деревьев, угадала?

— Да.

— Так вот он, твой питомник. В полиэтиленовом туннеле. По-моему, туннель сквозной, открыт с обеих сторон. Во-первых, я не слышала, чтобы ты открывал дверь, и тут сильная тяга. Сюда доносит запахи со стороны моря… и со стороны дома, оттуда пахнет дымом. Ну как тебе мой ответ?

— Потрясающе. Не видишь, а все увидела! Ты очень зоркая, просто зрение у тебя другое.

— И что ты выращиваешь?

— Здешние деревья. Лесной орех. Береза. Падуб. Дуб.

— Сколько тут питомцев?

— Сотни. Тысяча примерно. Разного возраста. Снаружи семена сею, в несколько слоев. Прикрываю металлической сеткой, от мышей. А внутри довожу до кондиции отростки, в горшках и корытцах — сеянцы, двухлетние, их можно уже сажать.

— А когда тебя нет? Они не гибнут без воды?

— Все же обычно я заезжаю сюда каждые две-три недели. Целлофан защищает их от ветра. А летом выручает примитивная система полива, мое изобретение. Ставлю горшки и плоские корытца на коврики, хорошо впитывающие влагу, к коврикам подсоединены фитили, по которым из емкостей стекает дождевая вода. Выглядят все эти сооружения довольно нелепо, что-то вроде подъемников на карикатурах Хита Робинсона, но главное, что система действует. Почти все деревца выживают. Больше пропадает уже после посадки в грунт. Едят их. Олени любят молоденькие березки и падубы.

— А где ты их сажаешь?

— На оголенных участках или по краю леса. Раздаю саженцы всем желающим. Лес тут местами уже состарился, пора обновлять. Взрослое ореховое дерево живет недолго, лет шесть. Дубу еще надо выжить, это уж как повезет, а везет ему не очень. На каждые десять тысяч упавших желудей приходится всего один дуб, которому удалось дорасти до зрелого возраста. Вот и пытаюсь, как могу, помочь природе.

Марианна потрогала тоненькие прутики.

— А эти когда станут взрослыми?

— Эти? Сеянцы ореха. Вырастают до шести метров, за десять лет.

— Значит, когда они повзрослеют, тебе будет… пятьдесят два.

Он сунул ей в руки цветочный горшок:

— А здесь дуб. Когда он достигнет зрелости, меня лет восемь, а то и больше не будет на свете.

— Удивительно все же, что ты этим занимаешься. Сажаешь деревья, которые точно не успеют при тебе как следует вырасти. И ведь знаешь, что они переживут тебя.

— Вот и хорошо! Потому и сажаю, что переживут. Это моя маленькая плата за бессмертие. Лет за пятьсот. Этого мне достаточно…

Марианна

Луиза решила отметить обнадеживающие результаты исследования походом в детский магазин. Я противилась, но все же поддалась уговорам и пошла вместе с ней. Только предупредила, что купим лишь самое необходимое. На двадцати неделях выкидышей обычно не случается, но зачем испытывать судьбу? Луиза предложила компромисс: отправиться просто «на разведку». Мы обследовали детские секции в «Мазеркэр», «Маркс энд Спенсер», «Бутс энд Дженнерс», щупали, мяли, ахали, Луиза даже вскрикивала от восторга. Она дала мне потрогать ползунки, распашонки, спальные костюмчики, подробно все описала. Не цвета, а фасоны, фактуру ткани.

— До чего прелестный комплект! Чепчик, как у эльфа, чувствуешь, какой малюсенький? И рукавички со съемным откидным верхом. Как умно придумано! А эти ползунки с рисунком из мишек, прелесть… Почему таких вещичек не шьют для взрослых, а? Зимой так уютно было бы сидеть в этом за компьютером.

Представив, как Лу в ползунках и в младенческом чепчике восседает за компьютером, я захихикала. Меня распирало от хохота, но я чувствовала, что вот-вот расплачусь, такая вдруг навалилась усталость. Но мы продолжили поход, продолжали щупать и мять одеяльца, пледы, махровые простынки для купания, симпатичные игрушки. Марианна положила на мою ладонь крошечные пинетки.

— Совсем кукольные! — изумилась я.

— Ничего удивительного. На младенческую ножку. Только более плотные и теплые. Теперь пойдем в отдел, где гели для купания и кремы.

Подведя меня к витрине, отвинтила крышечку какого-то флакона и сунула мне под нос.

— Понюхай, как чудесно пахнет! Детский лосьон. Купим потом целую коробку. — Она открыла что-то еще и тоже дала мне понюхать. — Пена для ванны. А вот вещь так вещь. Эту штуковину помещают на дно пластиковой ванночки, вот, потрогай. На нее кладут ребенка, и он оказывается в сидячем положении. То есть не нужно будет поддерживать головку, ты сама сможешь помыть ему волосы. Если они будут. Большинство рождается без волос.

— А какой у детей цвет волос? Или он разный, как у взрослых?

— Да, разный. А глаза у всех новорожденных одинаковые, голубые. Настоящий цвет проявляется позже.

— Ты заметила, что у Кейра глаза были разного цвета?

— Правда? А какого? Он тебе говорил?

— Один голубой, другой зеленый.

— Поразительно! — воскликнула Лу и как-то потерянно умолкла.

Я поняла, что смутила ее, и разозлилась на себя. Испортила человеку настроение, а ведь мы так старались отвлечься от случившегося, хотя бы на время. Но наконец сестра снова подала голос, и он был веселым:

— Сколько теперь всего напридумывали для мамочек. Хотя бы это приспособление для ванны. Можно не беспокоиться, что вода попадет в личико ребенку, можно самой, без всякой помощи, его помыть.

— Ты в этом уверена?

— Абсолютно! Между прочим, ты далеко не первая незрячая мама, лапонька. Мы с Гэртом полазали в Интернете и обнаружили, что теперь существует много разных обществ поддержки женщин с самыми разными физическими проблемами, и среди них очень много матерей-одиночек. Мы не стали рассказывать тебе об этом, ты же собралась отдавать ребенка. Но мне захотелось изучить обстановку, мало ли, вдруг бы ты передумала.

— Ты ведь все равно на это надеялась, да?

— Все равно. Никогда не верила, что ты решишься отдать собственное дитя, не верила, что бы ты ни говорила.

— Ты действительно считаешь, что мы справимся?

Лу обвила рукой мою почти исчезнувшую талию:

— Обязательно. И даже больше тебе скажу: наконец заживем настоящей жизнью!

Я убрала в шкаф детские одежки и подумала, что сейчас самое время переложить те немногие вещи, которые напоминали мне про Кейра. Разумеется, расставаться с ними я не собиралась, но хотела убрать подальше, чтобы не терзаться, случайно на них наткнувшись. Хорошо отработанный трюк. Не впервой мне было припрятывать напоминания о смерти.

Я вытащила из плеера диск Раутаваары и убрала его в футляр, на котором была наклейка с брайлевской надписью. Я сунула его в полку с дисками, между Рахманиновым и Равелем, где ему предстояло покоиться долго-долго, может быть даже вечно.

Открытка, которую Кейр прислал Луизе со Ская. Недели две назад она нашла ее у себя в столе и спросила, не хочу ли я ее забрать. Сказала, что там изображены горы Куиллин, а я сказала, давай буду демонстрировать знакомым, что побывала на Скае. Луиза наверняка поняла, что знакомые тут ни при чем, и молча сунула ее мне в руку.

Еще была кассета с северным сиянием, только на ней сохранился голос Кейра, потому что вторую его «звуковую открытку» я выкинула в корзину, а первую у меня украли вместе с сумкой. Едва ли я когда-нибудь рискну ее поставить; даже когда Кейр был жив, я не могла слушать эту запись без слез. Но я обязана была сохранить ее, драгоценную памятку для моего сына. Единственное живое свидетельство того, каким замечательным человеком был его отец. И кассету, и Луизину открытку я убрала в деревянную шкатулку, где хранились наговоренные на пленку письма Харви.

Еще оставался шарф. Кашемировый шарфик, который я тогда украла на Скае, а потом тайком снова повесила на прежнее место. Понадеялась, что Кейр не заметил пропажу, но Луиза справедливо как-то сказала, что этот человек замечает все.

— Надо же, он вернулся! Прилетел одновременно с ласточками.

— Кто прилетел?

— Шарф. Но ты зря беспокоилась. Оставила бы себе. В Эдинбурге он гораздо нужнее. Там чертовски холодно зимой.

— Издеваешься? Ну да, заслужила, сама знаю.

— Зачем ты его взяла?

— Сам знаешь зачем. А нет, тогда попробуй догадаться.

Сняв шарфик с крючка, прибитого к двери, Кейр прижал его к лицу.

— Но он же ничем не пахнет.

— Это тебе не пахнет, у тебя не такой чувствительный нос.

— У меня? Еще какой чувствительный. Я даже им прославился. Меня запускают первым на платформу. Как канарейку. Ну, знаешь, их запускали горняки в шахту, потому что эти птахи сразу реагировали на метан.

— Может, ты просто принюхался, ты же его все время носишь.

— А запах-то хоть приятный?

— Ну что тебе сказать… мне нравится.

— Еще скажи мне, когда именно мой шарф тебя… тешил?

Она рассмеялась:

— По-твоему, в этом было нечто эротическое?

— А разве нет? Ты меня расстроила. Я-то надеялся, что его держали в ящичке прикроватного столика, вместе с вибратором и «Камасутрой», напечатанной шрифтом Брайля.

— Я действительно держала его в ящичке столика. Иногда доставала. Когда скучала по тебе. Гладила… вдыхала запах. Запахи мгновенно возвращают прошлое, как ничто другое. Я чувствовала, что ты в комнате, рядом со мной.

— Ты спала с ним?

— Иногда, — прошептала она.

Кейр медленно сложил шарф и протянул его Марианне:

— Держи.

— Нет, что ты, не нужно, это я по дурости его утащила…

— Держи, говорю.

— Зачем?

— Мало ли зачем, вдруг пригодится.

Марианна

Я сложила его, запихала в полиэтиленовый пакет и убрала в гардероб, на полку с вещами, которые никогда не ношу. Совершенно вдруг обессилев, рухнула на кровать, и тут назойливо затренькал телефон. Я ждала, что подойдет Луиза, потом вспомнила, что она в парикмахерской. Встав с кровати, я потащилась в гостиную, надеясь, что перестанут звонить. Не перестали. Я сняла трубку.

— Алло.

— Марианна?

Я швырнула трубку на рычажок, меня трясло, я не могла сойти с места, хотя хотела тут же убежать. Ясно было одно: у меня начались галлюцинации, то есть я схожу с ума. Это из-за гормонов. Ложные голоса. Вот что делает с нами горе, проклятые нервы…

Телефон зазвонил снова, я подскочила от ужаса. И долго не снимала трубку, потом решилась, но говорить ничего не стала.

— Марианна? Это я, Кейр, — послышалось из трубки.

Я задохнулась от рыдания, потом зажала рот рукой, чтобы не закричать, голос продолжал:

— Прости, я тебя напугал. Наверное, сообщили, что я погиб. Но я живой. Правда… Хотел тебя успокоить. Подумал, что ты наслушалась новостей. Вероятно, в Шотландии это сейчас главное происшествие… Марианна, алло!

— Кейр?!

— Я.

— Ты жив?!

— Жив.

— И где ты?

— Пока в Казахстане. Завтра лечу домой. Жду, когда мне сделают новый паспорт.

— Кейр, мы думали, что ты погиб!

— Да, я понял. Я и сам иногда так думал. Но это долгая история.

— Погоди… ведь был взрыв… как же тебе удалось спастись?

— Я предвидел, что взрыв неминуем. О-о, только не подумай, что я про то…Я просто сразу просек: ситуация опасная. Почувствовал запах вытекающего из канистр топлива. Или бензиновые пары скопились в трюме, кто знает, но положение было критическим. Я пробовал поговорить с этими ребятами, но у них не тот английский, чтобы понять что-то про подтекающие канистры. Объяснить на пальцах я тоже ничего не мог, поскольку у меня были связаны руки. Ну и мотался по корме, а как только завели мотор, перевалился за борт, подумал, лучше уж утонуть, чем разлететься на мелкие кусочки. Когда всплывал, заметил в воде перевернутую шлюпку, она была единственной на нашей ржавой посудине, под нее и вынырнул.

— Ты спрятался под шлюпку?

— Да. Очень неплохое в тот момент местечко. Под ней было некоторое количество воздуха, она защищала от горящего мазута — а его разнесло ветром — и от горящих же кусочков катера. Потому я под шлюпкой и обосновался. И все ломал голову, как же мне со связанными руками удержаться на плаву. Поэтому мы с лодкой просто плыли по течению. Вероятно, время от времени я отключался. Но когда начинал тонуть, тут же приходил в себя.

— Тебя кто-то нашел?

— Случайно. Я услышал мотор рыбачьей лодки, высунулся из-под шлюпки и начал во всю глотку орать. Старый рыбак подцепил меня багром и втащил в свою лодку. Видимо, он ловил осетров, судя по тому, что бортовые огни были выключены, а их ловить запрещено. Мы не успели друг другу представиться, я сразу вырубился, такая вот незадача. А когда очухался, увидел, что руки мои по-прежнему связаны. Мой спаситель с помощью жестов пояснил, что развяжет меня, если я отдам ему часы. Короче, мы приплыли в какую-то захолустную деревеньку, к нему домой, там я вместе с его семейством поел рыбы. Пиршество получилось даже веселым, поскольку единственным языком общения был язык мимики и жеста. Но потом, позже, все было не так уж весело.

— А что случилось?

— Понимаешь, меня ожидали крупные неприятности, ведь при мне не было никаких документов. Похитители забрали все наши бумаги, заодно и деньги, и телефоны. Поэтому пришлось разыскивать местного полицейского, уговаривать его, чтобы смилостивился и помог, давать ему взятку, так тут принято.

— Взятку полицейскому?!

— Да, представь, у них это неизбежная процедура. Старые советские обычаи, оказывается, весьма живучи. Потому я и прихватывал с собой всегда доллары, в непромокаемом пакетике, в ботинке прятал.

— Он отвез тебя в Посольство Великобритании?

— Отвез, как же! Засадил в камеру и держал там, пока не выманил все доллары. И лишь после этого разрешил мне позвонить. Только тогда я узнал, что уже три дня меня нет в живых, стало быть, предстояло воскреснуть, как Господу нашему всемилостивейшему. Еще один день и мое кольцо с печаткой ушли на то, чтобы связаться с чиновником, которому полагалось мной заняться и выдать необходимые контактные телефоны. В общем, я исхитрился выжить и собираюсь отбыть домой. Как это ни прискорбно, Казахстан произвел на меня не самое лучшее впечатление… Я смогу тебя увидеть? Когда приеду?

Во мне нежно дрогнул ребенок, я инстинктивно прижала руку к животу.

— Погоди, Кейр, дай опомниться… я ведь была уверена, что ты погиб.

— Ну да. Прости. Ты не представляешь, какой скандал мне устроила сестра. Известие о моей смерти чуть не довело ее до выкидыша, так она переживала.

— Как она сейчас?

— К счастью, обошлось. Нормально себя чувствует, и ребенок тоже. Может, запишешь ее телефон? Я остановлюсь у нее. Какое-то время точно пробуду. Но, как только смогу, отправлюсь на Скай. Когда именно, не знаю.

Он умолк, видимо, ждал, что я попрошу продиктовать телефон сестры. Не дождавшись, продолжил:

— Я знаю, мы давно не встречались… но мне очень хочется тебя увидеть. Я много о тебе думал.

Он снова умолк, и разговор наш застопорился. Тишину нарушила я:

— Мне нужно подумать, Кейр… о многом подумать… Я счастлива, что ты жив, камень с души свалился. Но, знаешь, с апреля прошло столько времени, столько воды утекло…

— Это точно. Никаких обязательств — так мы постановили. Стало быть, никакого давления. До свидания, Марианна.

— Кейр, не вешай трубку!

— Тут ждут, когда я освобожу телефон.

— Я только хотела сказать… Ты очень-очень мне дорог, теперь я это поняла… но… но лучше нам не встречаться.

— В твоей жизни кто-то появился?

— Нет!.. Хотя… в принципе… можно сказать, что появился… Его зовут Джеймс.

Кейр долго молчал, так долго, что я подумала: прервалась связь. Потом снова раздался его голос, на этот раз даже веселый:

— Понятно. Спасибо за откровенность, браво. Береги себя. Этому Джеймсу повезло. — И он повесил трубку.

Я даже не успела сказать «до свидания».

Глава двадцатая

Луиза

Не поймите меня превратно. Я люблю свою сестру больше всех на свете. Я ее обожаю и искренне уважаю, я даже перед ней преклоняюсь, но иногда — крайне редко — мне хочется ее побить. И сейчас мне очень этого хотелось.

— Что-что ты ему сказала?

— Я сказала… что лучше нам не встречаться. Вернувшись от парикмахера, Луиза увидела, что Марианна, страшно бледная, лежит на кровати, стоявшая рядом корзина для мусора была полна смятых бумажных платков, один валялся на полу, видимо случайно оброненный. Преодолев оторопь, Луиза продолжила расспросы, пытаясь говорить спокойно:

— Прости, но я не понимаю. Почему ты это ему сказала?

— Потому что не желаю, чтобы он узнал про ребенка. При последней нашей встрече мы договорились, что предоставляем друг другу полную свободу. В частности, в личной жизни.

— У него кто-то появился?

— Не знаю, я не спрашивала. Меня это не касается.

— Ох, что ты несешь, Марианна? Человек чудом остался жив и, как только выпутался из этого кошмара, сразу стал звонить именно тебе, волновался. По-моему, тут все ясно. Более чем ясно, как он к тебе относится.

— И что? От этого я перестану быть беременной? Пузо уже никуда не спрячешь, а в пузе — его сын. Если бы я по-прежнему готова была отдать малыша, может, даже и рискнула бы встретиться. Но теперь — ни за что. Я специально до сих пор ничего ему не говорила, не хочу вешать на него обузу. Он начнет угрызаться, решит, что теперь несет за ребенка ответственность, и моральную, и материальную, что он обязан его любить.

Дата добавления: 2015-11-14