Увидеть звёзды 6 страница

— Точно! Ты знаешь про Нептун?

— Представь. Я коллекционирую открытия, совершенные без помощи глаз. Расскажи, что ты сейчас видишь. Не бойся, что я что-то не пойму. Я просто буду слушать, как сказку. Нет, как музыку. Музыку сфер. — Она тихо рассмеялась. — Как космическую оперу.

Убедившись, что полено разгорелось, Кейр снова забрался в спальный мешок и выглянул в окно. Когда луна выплыла из-за облака, он увидел огромные снежные хлопья, медленно падавшие сверху. Снег скапливался в уголках окна и постепенно, точно украдкой, заметал подоконник. Перевернувшись на спину, Кейр задрал голову повыше, чтобы голос его был направлен точно вверх. Говорил он негромко и довольно монотонно, словно не просто объяснял, но и творил заклинание.

— Если посмотреть на восток, там отыщешь Арктур, он один из самых ярких на небосводе. Свет у него желто-оранжевый. Большинство звезд кажутся холодными. Ледяными. Они звучали бы как… флейты. Точнее, как маленькие флейты, пикколо. Высокие, пронзительные довольнозвуки. Арктур на вид гораздо теплее. Я бы сравнил его с виолончелью… Он как печка, когда она уже не раскаленная, а приятно греет. Арктур яркий, но не жжет и не слепит, как солнце. Он… как чувство, которое испытываешь к старому другу… или к бывшей своей любви, к человеку, который все еще тебе дорог. Спокойная нежность. Страсть отполыхала. Может, даже не виолончель, скорее, альт. Ну и как тебе моя лекция?

— Я на верху блаженства. Хочу, чтобы ты записал для меня все это. Буду слушать, когда вернусь домой. Рассказывай дальше.

Кейр повернулся на бок и, приподнявшись на локте, глянул на печь.

— Если посмотришь на запад, увидишь созвездие Орион, это охотник. Его найти легко. Это великан, и могучий. Мои уважаемые коллеги, досточтимые буровики, наверняка сравнили бы его с криво построенным кирпичным коттеджем. Да, общий контур, по периметру созвездия, местами асимметричен. Но мы мысленно впишем в этот контур фигуру охотника. В правой, поднятой вверх руке Орион держит дубинку. В левой — щит, по некоторым легендам, это не щит, а львиная шкура. У него широкие плечи, на правом плече примостилась огромная яркая звезда Бетельгейзе. В детстве я никак не мог выговорить и запомнить это слово, все время путал с названием фильма «Битлджюс». На ступне левой ноги сияет еще более яркая Ригель, звезда-сверхгигант. А теперь я сражу тебя наповал: Ригель в пятьдесят тысяч раз ярче Солнца, но она дальше от нас на тысячу четыреста световых лет. Но больше всего у Ориона мне нравился пояс дивной красоты. И все же, что бы кто ни говорил, Орион — парень хоть куда! Плечи широкие, талия узкая, на ней сияют три яркие звезды, это и есть так называемый Пояс Ориона. А с него свисает меч, состоящий из очень плотно расположенных звезд. Средняя звезда меча на самом деле представляет собой туманность, из облака пыли и газа, но выглядит она как звезда. Слева от Ориона самая-самая яркая звезда, хватает его за пятки, Сириус. Он же Песья звезда, охотничья собака Ориона. Сириус близко, всего в восьми световых годах от нас, он в сорок раз ослепительней Солнца, потому и кажется таким ярким. Назовем его… кларнетом, который доминирует в хоре прочих инструментов оркестра. Сириус сияет сильнее остальных звезд и сразу притягивает взгляд. У моего деда был пес, овчарка, тоже настоящая звезда. У него и кличка соответствующая была — Астер. Толку от него не было никакого: лентяй и позер. Дед отдал этого бездельника мне, и он постоянно крутился под ногами, требовал внимания. В общем, доставал меня страшно, но я его любил, и он меня тоже. По секрету от всех я придумал ему другую кличку. Сириус. И часто воображал себя охотником Орионом, подпоясывался кожаным ремнем, который отдал мне старший брат, а мечом служила огромная палка. Однажды Сириус приволок убитого зайца и положил этот трофей к моим ногам. У меня даже дух перехватило.

— Но почему?

— Понимаешь, прямо под ногой Ориона находится еще одно созвездие. Лепус. Заяц в переводе с латыни. Я был совершенно уверен, что Сириус знал,что означает его тайная кличка и кого я изображаю, потому и добыл зайца. — Кейр повернулся к окну. Понаблюдав некоторое время за густо падающими снежными хлопьями, он тихо спросил: — Ты не уснула еще? Молчишь все.

— Это я от восторга, правда, нет слов.

Наверху зашуршали простыни, это Марианна перевернулась.

— Спасибо тебе, Кейр. Это было чудесно, все это.

— Постарайся уснуть. Я придумал тебе на завтра обширную программу, устанешь.

— Ну что ты, какой сон! Теперь я буду наблюдать за звездами, мысленным взором, так сказать.

Он ничего ей не ответил, но чуть погодя начал нараспев цитировать:

О Ты, чудеса творящий,

Защити, меня, Всемогущий,

Ты, правитель всей жизни

И звезд…

— Что это?

— Гэльская молитва. Эти молитвы похожи на заклинание, в них есть что-то языческое. Это заклинание против бессонницы.

— Это все или еще слова есть?

— Да, там еще много.

Упаси меня этой ночью,

Сбереги мое тело и душу,

Упаси меня этой ночью.

Будь всемилостив каждую ночь.

Упаси меня, не оставь

Посреди небес и земли,

Перед тайной Твоих законов,

Не доступных очам слепца.

Он услышал приглушенный, судорожный вздох, но продолжил:

Перед тем, что узреть сумел,

И пред тем, что осталось незримым,

Перед тем, что я, слава Тебе,

смог постичь и чего не смог [19].

— Спокойной ночи, Марианна.

— Спокойной ночи… Спасибо, Кейр.

— Не за что.

Она услышала жужжание молнии на спальном мешке и скрип дивана под телом Кейра. Потихоньку, едва дыша, Марианна повторила: «О Ты, чудеса творящий…» Она, улыбаясь, стала думать про Кейра, и в какой-то момент с тревогой обнаружила, что вся дрожит, но совсем не из-за зимней стужи.

Луиза

Через несколько дней после их отъезда Марианна прислала мне открытку, вероятно, она ее надиктовала.

Дорогая Лу!

Разглядывать достопримечательности я, сама понимаешь, не могу и тем не менее Скай изучила неплохо. Куда бы мы ни ходили, везде я слышу чарующие, ласкающие слух звуки. Тут столько разных дождей! Совсем неслышимых не бывает, но они никогда не буйствуют, поэтому не заглушают даже очень тихие звуки. Например, треньканье капель, срывающихся с камней. У меня такое чувство, будто специально для моих ушей устроили спектакль, кто-то взял и навел фокус в мире моих ощущений. Меня тут угостили коктейлем: гарь торфяников, влажный дух разнообразной растительности и моря, и эту терпкую смесь я еще запиваю стаканом отличного виски.

Как говорится, наслаждаюсь жизнью.

Привет,

М..S.Я попросила Кейра выбрать открытку.

Это была «юморная» открытка, абсолютно черная, без всякого изображения, и на ней надпись «Ночной Скай». Сначала я подумала, что шутка довольно безвкусная, но, поразмышляв, решила, что так могла сострить только сама Марианна. Кейр прислал мне свою открытку, они обе сразу пришли. На его открытке имелись живописные горы. Текст был коротким:

Привет, Луиза.

Марианна, по-моему, вполне довольна. Никаких недоразумений, она уже освоила территорию дома. Даже наша кошмарная погода, похоже, ей нравится.

Всего хорошего,

Кейр.

Какие молодцы, знали, что я ужасно волнуюсь, сидя в своих четырех стенах. У меня действительно отлегло от сердца. Но ни он, ни она и словом не обмолвились о том, что интересовало меня больше всего.

Я показала открытки Гэрту, который зашел проверить мой компьютер — что-то с машиной не то. Надо сказать, что, несмотря на свое законченное школьное образование (впрочем, возможно, как раз благодаря ему), Гэрт любит ввернуть крепкое словечко, как какой-нибудь кокни.

Прочитав оба послания, он с ухмылочкой выдал:

— Так ты думаешь, они трахаются?

Глава восьмая

Луиза

Пока Марианна там, на Скае, в моей жизни произошли любопытные перемены. (Может, оттого и произошли, что Марианны нет дома.) Но обо всем по порядку.

Как-то вечером мы с Гэртом отправились на лекцию про Мэри Шелли (по-моему, ее пока недооценили) и на обратном пути схлестнулись по поводу ее знаменитого уродца, Франкенштейна. Был февраль, соответственно шел дождь со снегом, поэтому решили срезать путь, свернули на боковую улочку, потом на аллею. И напрасно мы это сделали. Но ведь я шла не одна, с Гэртом, и было не так уж поздно, в общем, потеряла бдительность. Спорили мы вот о чем: отразилось ли на личности Франкенштейна то, что у него не было матери? То есть он, по сути, продукт неблагополучной семьи. В самый разгар дискуссии из-за кучи мусорных пакетов выскочил жуткий тип. Весь обтрепанный, ну просто Абель Мэгвич[20], выбежавший из-за могильного камня. Пошатываясь, тип направился к нам.

В Эдинбурге тьма нищих, бродяг, полно всякого сброда. Я и не особенно испугалась, уже потом сообразила, что ситуация-то не из лучших: аллея еле освещена, рядом ни души, даже шума машин почти не слышно. Я вцепилась в локоть Гэрта: чувствую, напрягся парень, дрожит.

Оно и понятно: сразу нож увидел, не то что я. Не скажу, что ножище, но по тому, как этот тип его держал, я почувствовала, что он умеет им пользоваться и пустит его в ход без колебаний. «Стоять!» — скомандовал Мэгвич, мог бы и не надрываться, мы и так застыли как вкопанные. Он стал водить ножом перед моим лицом, туда-сюда, но смотрел на Гэрта.

— Кошелек и телефон, парень. И чтобы сразу.

— Отлип-п-пни от нее! — запинаясь, крикнул Гэрт. — Сейчас все по-получишь, п-приятель.

Он полез во внутренний карман своего длиннющего черного пальто и медленно протянул типу сначала мобильник, потом портмоне. Мэгвич сунул их в карман, продолжая наблюдать за Гэртом, но на секунду переключился на меня. Потухший, бессмысленный взгляд — от наркотика, или голода, или от холода. А может, ото всего сразу.

Повернувшись ко мне, он пробурчал:

— Кошелка.

Я решила, что он просто обхамил меня, но потом сообразила, что это он про сумку. Я безропотно протянула ему свою кожаную большую сумку. У нее и ручки есть, и ремень через плечо, туда помещались и записные книжки, и карточки всякие, и ручки, в общем, писательский ассортимент. Мэгвичу определенно не понравилось, что она такая большая и тяжелая. Снова поводив ножиком, он протявкал:

— Открой. Кошелек гони.

Была у моей сумки одна досадная особенность: из нее ни в коем случае не следовало изымать все сразу. Если держишь ее только за одну ручку, расстегивать надо осторожно, иначе пасть ее сильно распахивалась и все вываливалось.

Но кто в такую минуту помнит об осторожности!

Стала открывать замочек, разумеется, одну из ручек упустила, все посыпалось к ногам Мэгвича. Телефон, кошелек, очки, пудреница, лак для ногтей, ручка-самописка, связка ключей — все это с грохотом шмякнулось на землю. Шум грабителя напугал, он нервно оглянулся, потом снова посмотрел на меня. Если бы взглядом можно было прикончить, то я мигом бы очутилась на том свете.

— Старая дура, с-сучка, — прошипел он, растерянно переминаясь с ноги на ногу, притопывая обтерханными башмаками.

Я мысленно уговаривала: «Ну что ты топчешься, беги!»

Но этот негодяй нашел-таки выход:

— Сама поднимай! Кошелек, потом мобильник.

Вцепившись снова в руку Гэрта, я плюхнулась на колени среди своих рассыпанных вещичек, кое-что разбилось. Наверное, Гэрт наклонился, чтобы помочь мне. Потому что Мэгвич, что-то прорычав, предупредил:

— Не суетись, малыш, а то чикну твою мамулю.

«Мамуля» оказалась последней каплей. Я и так уже была насмерть перепугана и не переставая плакала, но это было уже чересчур. Я рассвирепела. Схватив в одну руку телефон, в другую кошелек, я поднялась с колен, но разгибаться не стала. Глядя на ноги Мэгвича, я чуть подвинулась и сгруппировалась, потом сделала глубокий вдох и со всей силы боднула его головой в пах.

Он с воем грохнулся на спину.

— Бежим! — проверещала я и, не оглядываясь на Гэрта, бросилась в ту сторону, где были свет, уличный шум и потоки машин, и при первой же возможности скинула туфли на высоких каблуках.

Только добравшись до оживленной части Лотиан-роуд, я остановилась отдышаться. О радость, Гэрт бежал рядом со мной, хохоча и плача! От подведенных глаз по белым щекам бежали черные ручейки. Стоя на углу улицы, мы хлопали друг друга по плечам, радуясь спасению. Чуть погодя Гэрт сообразил поймать такси. Доковыляв до машины, я забралась внутрь и продиктовала шоферу адрес, Гэрт напомнил, что ключики мои тю-тю, остались на аллее. Я его успокоила: после того как Марианна чуть не посеяла свой ключ, я держу запасной у соседей.

Когда мы ввалились в квартиру, я сказала, что ни за что не буду ночевать одна, ведь у Мэгвича есть и мои ключи, и книжка записная, и даже мотив для убийства. Гэрт жил в несусветном районе, кишевшем Мэгвичами, поэтому я не удивилась, что он согласился остаться.

Так, собственно, все и началось.

Марианна

Проснувшись, я сразу почувствовала: что-то изменилось. Всеизменилось. Звуки, запахи, запах и прикосновение одеяла, холодный почему-то воздух, все незнакомое. Как только вынырнула из сна, сердце бешено застучало, никак не могла сообразить, где ж это я.

Аппетитно пахло жареным беконом. Но Луиза никогда не готовила завтрак, никогда не завтракалав полном смысле этого слова, уступив искушению просто выпить кофе с булочкой и нехитрым бутербродом. Кто-то там, на кухне, пытался не шуметь. То есть сначала что-то лязгало и гремело, потом те же звуки становились более приглушенными и растянутыми. Пахло не только беконом, еще и кофе, горящими дровами, какой-то травкой и мылом. Постепенно в голове моей прорезалось: я в доме Кейра, наверху. А он сам внизу, на кухне, только что принял душ и теперь готовит завтрак, варит кофе, растопил печку.

Я лежала не двигаясь, прислушивалась к пространству. Что-то новое появилось после вчерашнего дня… Ручей. Его не было слышно. Конечно, здесь, в доме, его журчание было еле различимым, но засыпала я точно под этот лепет. А сегодня ручей молчал.

У лестницы нежно затренькала «музыка ветра», потом чуть громче. Я услышала шаги Кейра, медленные, робкие.

— Марианна? Ты проснулась?

Она села, тщательно закутываясь в одеяло, хотя флисовая пижама целиком закрывала тело.

— Да. Ты уже здесь, в комнате?

— Нет, пока на лестнице. Я приготовил тебе поесть. — Пригнув голову, Кейр вошел в спальню, в руках его был поднос. — Или ты из тех худосочных дам, которые позволяют себе утром только йогурт и чай на травках?

— Я запросто могу умять огромный кусище бекона.

— Вот это по-нашему. Тут поднос, ставлю его перед тобой. Кофе справа, сэндвич с кусищем слева. Бекон я тоненько нарезал, так что наслаждайся кулинарными прелестями жизни в медвежьем углу. Кофе есть, захочешь еще — прикажи. Я собрался притащить кофейник, но он тяжелый, принес только кружку.

— Спасибо. Все просто замечательно.

Стоя у кровати, он смотрел, как Марианна откусывает кусочек сэндвича, и думал о том, что она совсем другая сейчас, когда пепельно-белокурые волосы чуть спутаны и взъерошены.

— Когда надумаешь спуститься, на кухне будет полный порядок и совсем тепло. Я научу тебя пользоваться душем.

— Спасибо. — Она махнула сэндвичем в сторону его голоса. — А знаешь, вкусно, очень. — Продолжая есть, добавила: — Кейр, снаружи как-то все иначе звучит. В чем дело?

— Значит, просекла? Что стало тише? — Он улыбнулся. — Просекла, хотя я такой тарарам устроил на кухне…

— Это на кухне, но снаружи действительнотише стало.

— Да.

— Я больше не слышу ручья.

— И вряд ли услышишь. Он теперь еле течет. Из-за льда.

Она вскинула голову, ей все стало ясно.

— Выпал снег?

— Нападал. Уже толстый слой. Вставай, пошли играть в снежки. А чтобы все было по-честному, можешь завязать мне глаза. Как рыцари «Ордена джедаев» в «Звездных войнах». На боевых учениях. «Почувствуй Силу, Люк» [21].

Слегка даже задохнувшись от смеха, она воскликнула:

— Ну и шутки у тебя! Чудовищные…

— Действительно так себе, но ты ведь смеешься.

— Понимаешь, у меня специфическое чувство юмора, люблю страшилки. Садись. Что стоишь, будто старый преданный дворецкий?

Присев на край кровати, Кейр сказал:

— Быть слепым, конечно, ужасно, но, если человек не способен иногда шутить по этому поводу, вот тогда это действительно страшно. Ты согласна? — добавил он не очень уверенно.

— Вполне. Сама я нормально отношусь ко всяким шуточкам. Но слышала бы тебя Луиза, возмутилась бы ужасно. Все ее иллюзии вмиг были бы разбиты.

— У нее есть иллюзии? И какие же?

— Ну, не знаю. Никогда с ней не говорили на эту тему, — сказала Марианна, откусывая очередной кусок. — Ты для нее наверняка личность темная, чужак, который умыкнул бедную сестричку исключительно из любви к авантюрам. Кто знает, что у нее на уме? Едва ли она живет в реальном мире.

— А ты?

Перестав жевать, она отчеканила:

— Мой мир слишком ограничен.

— Я не об этом. Сама ты чувствуешь, что живешь в том жемире? В смысле, в том же, где я? Или Луиза? Ведь твой мир простирается до тех пределов, к которым ты можешь дотянуться тростью. До пределов слышимости, доступной тебе, и еще до пределов интенсивности и определенного количества запахов. Так ведь?

— Так. Он гораздо меньше, чем у всех остальных.

— Зато ты все полнее ощущаешь. И острее, как мне кажется. Разве тебя очень волнует, что приходится многое додумывать? И что-то иногда не совсем совпадает с реальным обликом?

— Например, с обликом кроликов шесть футов ростом?

— Ну да, объективность восприятия значительно ограниченна, если у тебя нет возможности определить параметры на ощупь.

— Не до такой степени, как ты воображаешь. Ты сел, и я сразу определила, как ты говоришь, параметры. Матрас слегка сплющился, я почувствовала это мускулами ног. Даже если бы мне не удалось обследовать тебя на ощупь, я поняла бы, что ты мужчина крупный, по тому, как осел матрас.

— В постели со слоном.Так, говорят, чувствовала себя Шотландия, когда вступил в силу «Акт об унии» [22]. Будто мышь, угодившая в постель слона. Каким бы душкой ни оказался слон, спать рядом с ним страшновато… В мире Луизы обитают мужчины?

— Нет, — ответила Марианна, откидываясь на подушки и облизывая пальцы. — Не знаю даже почему. Но думаю, она была бы не прочь завести кого-нибудь. Я, конечно, не знаю, как она выглядит, тем более с точки зрения мужчин. Но она добра. Богата. И совсем не так глупа, как пытается внушить. Разыгрывает из себя тупую блондинку.

— Зачем?

— Наверное, чтобы как-то уравновесить наши возможности. Вероятно, считает, что мое ощущение неполноценности непременно приглушится уверенностью, что я умнее ее. Придуривается по доброте душевной, но это здорово раздражает.

— Что придуривается? Или доброта?

— И то и то. Наверное, мужчины боятся, что им придется заботиться не только о ней, но и обо мне, потому и держатся на расстоянии. А зря боятся. Я могу жить одна. Многие слепые так живут. Справлялась же, когда училась в университете и когда Харви не было дома. Да, одной труднее, но это преодолимо. У тебя есть платок? Я куда-то положила несколько, но не помню, куда именно.

— На подносе лежат бумажные полотенца.

Нащупывая полотенце, Марианна продолжила:

— А какое впечатление Луиза произвела на тебя? Как женщина?

— Вообще-то она не в моем вкусе. Даже если бы была моложе. Но вполне симпатичная, для тех, кто любит женщин… мм… в теле. Пухленьких. Такие многим нравятся. И потом, когда женщина сама настроена на соответствующие отношения, еще не все потеряно. Мужчин это притягивает. Что старая антенна еще ловит.

— Вот оно что… Старым антеннам требуется заместительная терапия, гормональная, в этом все дело. И тебя они тоже ловили?

— Наверное. Просто я не замечал.

— Тогда, в Ботаническом, ты сказал, что не знаешь, нравишься ты женщинам или нет.

— Я имел в виду незрячих женщин. Луиза никогда не была замужем?

— Никогда. И монашкой тоже не была. Но никаких длительных романов.

— А этот ее Гэрт, который гот?

— Гэрт? Ему не больше двадцати пяти!

— Ну и что? Считается, что у мужчин в сорок лет пик сексуальной активности уже позади, а женщины как раз в этом возрасте его достигают. Возможно, Луиза ценит… мм… молодые крепкие мускулы.

— Но чем сама Луиза может привлечь двадцатипятилетнего парня?

— Добротой, чувством юмора. Да, представь себе. Заботливая, чувственная женщина, которой плевать на целлюлит и которая не помешана на липоксации. И еще — она всегда тебе благодарна.

— Благодарна?!

— Между прочим, это очень важно. Мужчины тоже часто не уверены в себе, даже чаще, чем женщины. Нам сложнее доказывать свою состоятельность. И женщинам, и себе. Бессонными ночами каждый мечтает о той, которая будет всем довольна. Молоденькие женщины порою слишком пугливы и зажаты. В постели они больше напрягают, чем радуют. К тому же вы, душеньки, так сосредоточены на том, как выглядите, и на своем мобильнике, что это здорово охлаждает. Поэтому молодым парням вроде Гэрта иногда проще общаться со зрелыми дамами, такими как Луиза.

Сестра Луиза вдруг предстала перед Марианной в ином, непривычном ракурсе, и она тут же спросила:

— Значит, она все же тебя заинтересовала?

— Луиза? Меня — нет. Но теоретически… Ты же хотела услышать мужское мнение.

— У тебя были романы с женщинами старше тебя?

— В молодости было дело. В Абердине. Дама моя была с амбициями, обожала свою работу и не хотела засесть с детьми, потому их не заводила. Мне, зеленому юнцу, было лестно ее внимание и нисколько тогда не смущало, что я ей нужен только как самец. Я получал удовольствие, обоих все устраивало.

— Ты никогда не был женат?

— Я никогда не искал прочных отношений. Возможно, поэтому они так ни с кем и не завязались.

— Союзы с нефтяниками в принципе не бывают долгими.

— Да, это испытание для обоих. Но женам все же тяжелее. После Харви много было мужчин?

Она ответила не сразу и коротко:

— Немного.

— A-а! Вот мы и подошли к запретной зоне. Я, правда, не заметил предупредительного знака.

— Прости, Кейр, но мне стало как-то неловко… сижу тут в пижаме, обсуждаю с тобой свою интимную жизнь… и твою, и ты совсем рядом, и… какой же ты слон? Не понимаю, что происходит.

— Ничего особенного. Просто сидим с тобой, болтаем. Значит, говоришь, Луиза увидела во мне… гм… брутального героя. Интересно, каким тыменя видишь.

— Я тебя никаким не вижу, это известно.

— Неправда, видишь, но зрение тут ни при чем. Не волнуйся, у меня нет такихпомыслов. Ты само очарование, и я не хотел бы отпугнуть тебя своей настырностью. И я действительно, если угодно, герой, но не брутальный авантюрист, и ни при каких обстоятельствах не воспользуюсь чьей-либо слабостью. Знаешь, нам лучше быть откровенными друг с другом. Хотя бы потому, что я не все понимаю, ведь ты не подаешь привычных, так сказать, сигналов. И не говоришь того, что говорят обычно. Поэтому я вынужден сам до чего-то додумываться.

— Я тоже.

— Надо же, один другого стоит! Хочешь еще кофе?

Она расхохоталась:

— Струсил, решил сменить тему?

— Ничего подобного. Кофе я предложил для передышки, на самом деле у меня в запасе убойный вопрос.

— Это какой же?

Он немного поерзал.

— Услышав от меня про смерть Мака, ты, помнится, сказала, что людям надо так друг к другу относиться, будто жить им совсем недолго. Говорить все, что хочется сказать.

— Что теперь-то об этом вспоминать. Я тогда подумала про несчастную жену Мака. И про Харви.

— Это я понял. Ну а., что бы ты сказала мне, если бы знала, что скоро умрешь? Или что я скоро умру?

— Но это же нечестно!

Он пожал плечами:

— Ты не обязана отвечать.

— Ты же знаешь, что я отвечу.

— Надеюсь, что ответишь.

Помедлив, она спросила:

— С тобой… все нормально?

— В принципе да. Но на свете всякое случается.

Она сердито теребила край одеяла.

— Ты невозможный тип, Кейр. Это не по правилам.

— Что считать правилами? — тихо спросил он. — Лично я люблю хоккей. А это игра не для робких.

— Если бы нам скоро… — Она убрала за уши растрепавшиеся прядки и вздохнула, раздраженно вздохнула.

— До чего дурацкий вопрос!

— Не отвечай.

Она еще раз вздохнула.

— Если бы мы скоро должны были… я… я попросила бы тебя обнять меня… и вероятно… сказала бы, что хочу стать твоей… совсем… — Она прикрыла рот ладонью и покачала головой. — Боже, неужели я это сказала! Что ты подмешал в кофе, а?

— Но сейчас не скажешь? — выждав, спросил он.

Она прижала к губам кончики пальцев умоляющим жестом.

— Нет, сейчас нет.

— Так я принесу кофе?

Он поднялся, и матрас резко выровнялся, у Марианны на миг закружилась голова. Когда он отошел от кровати, она позвала:

— Кейр!

— Да?

— А что бы ты сказал?

Он остановился, чуть сгорбившись, чтобы не удариться о скошенный потолок.

— Примерно то же самое.

Он стал медленно спускаться, но на последней ступеньке забыл пригнуть голову. Раздался перезвон трубочек «музыки ветра».

Марианна

Я одолела лестницу, потом водные процедуры в душе, потом снова лестницу — поднялась. Наверху оделась и опять спустилась, уже более уверенно. В кухню я вошла, когда Кейр мыл посуду. Он перестал оттирать железной мочалкой сковороду и задумчиво поинтересовался:

— Ты всегда носишь черную одежду?

— Нет. Иногда и белую. Так удобнее. Черное и белое всегда хорошо сочетаются.

— Это важно? Я вообще не обращаю внимания на подобные мелочи.

Меня смутил его вопрос, я не знала, что ответить, и спросила:

— А ты в чем сейчас?

— Джинсы, водолазка, флисовая куртка.

— Цвета?

— Водолазка темно-коричневая. Мм… контрабас. А куртка зелено-голубая… арфа.

— Зелено-голубая? Как твои глаза?

— Нет, глаза разных цветов. Один голубой, другой зеленый.

— Хотела бы я их увидеть.

— Мерцающие звезды… Мои глаза… Что-нибудь еще?

— Снег.

Я услышала бульканье воды, спускаемой из раковины. Потом Кейр взял меня за руку.

— Идем.

Кейр провел ее к черному ходу. Распахнул дверь, Марианну окатило волной холода, влажный воздух обволок ее, будто открыли холодильник. Кейр захлопнул за ними дверь, Марианна задрожала от резкого перепада температуры. Обхватив себя за плечи, чтобы согреться, спросила:

— Расскажи, что ты видишь.

— Снег.

— А еще?

— Много снега. Он блестит от солнечных лучей.

— На что это похоже?

— На что-то слепящее. Глазам почти больно от такого сверкания.

— А если бы это был звук?

— Звук?Ч-черт, это невозможно передать.

— Пожалуйста, Кейр, у тебя так изумительно получается, ты и сам знаешь. Порадуй меня.

— Если бы это было звуком… — Он пригляделся к заснеженному ландшафту. — Да-да, ты помнишь струнные в начале увертюры к «Летучему голландцу»? [23]Первые несколько аккордов?

— О да. Они словно пронзают тебя!

— Вот и снег такой же.

— Спасибо! — Она с улыбкой повернулась лицом к сияющему снегу, как будто теперь точно знала, как он выглядит.

Марианна

Кейр сказал, что крокусы совсем запорошило, но нарциссы, пока еще в бутонах, храбро стоят среди снега навытяжку, не поникли. Он поднял мою руку, поднес ее к висевшим на ветке сережкам, и я пропустила сквозь пальцы длинные плотные соцветия, холодившие кожу. Он счистил со скамейки снег, подстелил какую-то клеенку, и мы сидели под еле пригревавшим февральским солнцем. Я подставила лицо лучам. Сзади за нашими спинами мерно тенькали капли: снег на крыше подтаивал. Чуть в стороне, за живой изгородью, зычно покрикивая, копошилась птица. Мы, прекратив разговор, стали слушать: там где-то прятался крапивник. Кейр сказал, что этот парень в куче топлива — из сухих веток и обломков, сорванных бурей.

Еще Кейр сказал, что крапивник крохотный, не больше мыши, и по-мышиному юркий и осторожный, но крик у этого парня был резким и сильным, будто он ничуть не меньше черного дрозда. Кейр заметил, что столь мощный голос, очевидно, в некотором роде компенсация. Это как малорослые мужчины — любят огромные машины и ездят с дикой скоростью.

— А что можно сказать о мужчинах, которые ездят на «лендровере»?

— Они любят практичные машины. С небольшим расходом топлива. Чтобы меньше портить экологию. Была у меня однажды история: ехал по долине Глен-Шил домой и на скорости пятьдесят миль врезался в оленя, машина вдребезги. Вот такой олешек.

— Машина вдребезги, а ты?

— Отделался ушибами и, конечно, перенервничал. Но после этого пропало всякое желание ездить по округе, разве что в танке Шермана. «Лендровер» неплохая ему замена. Удобный, надежный. Увы, природу все-таки порчу, но хоть топливо дизельное, не такое злостное. Ты не замерзла?

— Чуть-чуть.

— Пошли в дом, хорошенько утеплимся — и на прогулку. Снег нападает еще, но позже.

Я встала и тут же почувствовала на локте его руку. Легонечко поддерживая, он повел меня среди кочек и корней.

— Мм… как хорошо пахнет. Погоди, не говори… Волчье лыко? Цветет?

— Вовсю, там у стены. Аромат мне. Ягоды птицам. — Я услышала, как он глубоко вдохнул. — Пьянящий запах, ты согласна?

Дата добавления: 2015-11-14