Увидеть звёзды 7 страница

— Кейр, зачем ты меня сюда привез?

— Имелись три причины. Во-первых, хотел показать тебе Скай.

— Но я не способна видеть.

— Способна. И увидишь. Не меньше, чем другие. А уж как тебе в этом помочь, это моя забота. Еще мне хотелось показать тебе свой дом, как я тут живу, чем занимаюсь.

— Ясно чем, стараешься не впускать двадцать первый век.

— Работенка нелегкая, но должен же кто-то это делать. Треть всех растений и четверть млекопитающих исчезнут в наступившем столетии.

— Боже милостивый!

— Не такой уж и милостивый. В сравнении с другими богами наш Господь довольно безалаберный субъект. Осторожнее, не споткнись о порог.

Мы снова вошли в душное тепло кухни, и Кейр захлопнул дверь.

— Ну а третья причина?

— Абсолютно эгоистическая. Ты для меня как десерт, Марианна. Как коробка с шоколадными конфетами.

— Я думаю! Но все равно спасибо.

— И от этой коробки потерялась карточка, на которой указано, с чем конфеты. Никогда не знаешь, какая попадется, с мягкой сливочной начинкой, с чем-то тягучим, как ириска, или с крепким ликером.

— Мне показалось, ты не любишь сюрпризов от жизни.

— Но люблю конфеты с сюрпризом.

Тепло одевшись, они вышли наружу и остановились у крыльца.

— Местность тут у нас неровная, но мы будем идти медленно. Я не дам тебе упасть, не бойся.

— Спасибо. Падать я привыкла. Это все мелочи.

— Не мелочи, если поблизости нет больницы. Ты когда-нибудь пользовалась трекинговыми палками?

— Нет. Я хожу по тротуару или по тропинке, по бездорожью очень редко.

— Вот, попробуй. Давай сюда руку… — Он накинул ей на запястье петлю, закрепленную на конце палки, потом, округлив легким нажимом ее пальцы, приблизил их к ручке. Ему бросилось в глаза, какие разные у них руки: у нее маленькие, узкие, у него кисть вдвое больше, пальцы толстые, обветренные, но ловкие, привыкшие управляться со снастью, хоть в штормящем Северном море, хоть в песчаную бурю в пустыне. Когда пальцы Марианны наконец обхватили резиновую ручку палки, он сжал их, будто закрепляя, потом убрал свою руку, но явно нехотя.

— Теперь постой спокойно, я отрегулирую длину. Тебе будет удобнее, если я сделаю их повыше. Можешь опираться на палку и на мою руку. Или попробуй идти одна, тогда тебе понадобятся обе палки. Пользоваться ими как тростью невозможно, потому что почти все помехи и препятствия наверняка скрыты под снегом, их не обстукаешь. И сохранять равновесие действительно сложно. Опираясь на палки, даже на одну, устоять на ногах проще. С двумя ты точно не упадешь, но тогда я не смогу тебя поддерживать. Решай сама. Палки легкие, раздвижные, их можно сложить и убрать в рюкзак, если тебе будет неудобно.

— Нет-нет, очень даже удобно. Думаю, я сумею приладиться. Если я пойду за тобой, то это как по тропе, я же смогу понять, где твои следы. Ты будешь королем Венсесласом [24], а я, как его слуга, буду идти по твоим следам. Только предупреди, если захочешь остановиться, иначе столкнемся.

— Договорились, ну, в путь. Если будет трудно, скажи, тогда останемся тут и сразимся в снежки.

— А куда ты собрался меня вести?

— Пройдем вдоль ручья, может, до водопада, если погода не испортится. Посмотрим, как ты приладишься к палкам. Надеюсь, двигаться будем все же не очень медленно, иначе ты замерзнешь.

— Не замерзну, не волнуйся.

— Перед тобой открытое пространство, до деревьев примерно пятьдесят футов. Так что смело шагай, тут есть небольшой подъем, но, когда идешь с палками, он вообще не чувствуется.

Они пошли, сначала медленно, пока Марианна привыкала к тренинговым палкам, потом нормальным шагом. Продвигались достаточно быстро, хотя Кейр, тайком от Марианны, иногда отбегал назад, посмотреть, как она управляется с палками.

— А водопад когда-нибудь замерзает? — громко спросила Марианна.

— Замерзает. Но пока не замерз. Не так уж и холодно.

— Лед ведь безмолвный?

— Ты отстаешь.

— Я задумалась. Думала про ручей и водопад, что они замрут, когда оледенеют. И музыка воды умолкнет. Когда это случится, настанет тишина, наверное, она бывает зловещей. Ведь музыка застынет.

Марианна азартно осваивала снежную целину, стараясь попадать в следы Кейра. Он, отбежав назад и встав на невидимый под снегом узловатый корень, подбадривал ее, говорил, что у нее здорово все получается. Иногда с веток обрушивались комья снега, рассыпаясь, окатывая вдруг холодным душем. Марианна, хохоча, подставляла лицо снежной невесомой пыли, слизывая ее с запорошенных губ. А Кейр смотрел на нее, опершись рукой о ствол.

— Ты, что ли, сзади, Кейр?

— Нет, — отозвался он, слишком поспешно.

— Врешь.

— Как ты узнала?

— Голос твой был впереди. А потом ты вдруг ускорил шаг, будто сбился. Ты не из тех, что могут легко заблудиться. Тем более на знакомой территории.

— Ты отличный следователь, шеф. Ладно, пойду медленнее. А ты расскажи еще про застывшую музыку.

— Иди прямо, не отбегай, тогда расскажу.

Когда они двинулись дальше, Марианна продолжила:

— Кто-то мне сказал, что так называют архитектуру. Застывшая музыка. Я обрадовалась, это сравнение очень помогает. Я ведь никогда не смогу узнать, каковы здания, тем более высокие. Я могу ощутить фактуру каменных плит в соборе, но представить картину в целом — это уж ни-ни. Я не знаю, как выглядят солнечные зайчики от витражей, и эти, ну… контрфорсные арки, и как все это смотрится в целом… пропорции всего этого великолепия.

Кейр брел какое-то время молча, потом замедлил шаг, потом остановился. Когда она приблизилась, он коснулся ее руки.

— Я тут, стою.

— Что-то не так? Я еще не устала.

— Это здорово, нам еще далеко. Ты концерт Пуленка знаешь? Для органа с оркестром?

— В общем, да. Но не особенно хорошо. Он звучит несколько угрожающе, всего очень много, чересчур, если честно. Ой… — Ее голос замер. — Ты хочешь сказать, что он похож на…

— Да-a, по ощущениям очень близко, по-моему. Это первое, что пришло в голову, но я еще подумаю. Что с тобой? — Он увидел, что она стоит с опущенной головой, вся как натянутая струна, такой он ее видел в Ботаническом саду, когда она еще не рассказала ему про гибель мужа. — Марианна? Я тебя чем-то расстроил?

Она обернулась, и Кейр заметил, что глаза ее полны слез.

— Нет-нет, ты… растрогал. Ты так стараешься доходчиво все объяснять. И всегда находишь нужные слова. Спасибо тебе огромное, правда.

— Да ладно… что ж… Я ведь сказал, что в мои годы начинаешь мечтать о благодарной женщине.

Глава девятая

— Тут ручей становится шире, поэтому выложен мостик из камушков. Надо по нему перейти на другую сторону. Давай я тебя перенесу. Или хочешь сама попробовать?

Марианна остановилась на берегу.

— Камни плоские?

— Да.

— Наверное, мокрые?

— Возможно, даже обледеневшие.

— Тогда лучше перенеси. На закорках?

— Зачем? Держи обе палки в правой руке. Я обхвачу тебя за талию и под коленями и потащу, готова?

Когда Кейр ее поднял, она положила левую руку ему на шею, провела пальцами по рюкзаку.

— А что там у тебя?

— Пара клеенок. Все для пикника. Фотоаппарат.

— Пикник на снегу?

— В домике на дереве. Все, прибыли на другой берег. — Поставив Марианну на ноги, он выпрямился и тихонько потянул ее за руку. — Сюда. Иди помедленнее. Тут деревья гуще растут. Держи крепче палки. И лучше закрой глаза, чтобы случайно не поранить их веткой.

Они протаптывали тропку меж деревьев, Марианна спросила:

— Ты говорил, что хочешь показать, чем ты тут занимаешься. Ну и чем?

— В основном сажаю деревья. Присматриваю за ними. Пытаюсь приучить людей любить деревья, знать их.

Марианна на миг остановилась.

— Хочу задать тебе один глупый вопрос.

— Задавай.

— Почему они?

— Почему именно деревья?

— Да, почему деревья? Почему надо знать их, а не птиц или зверей?

— Вопрос совсем не глупый, хороший вопрос. Деревья порождают жизнь, создают условия для существования остальных тварей. Они как многоквартирные высокие дома у нас, у людей. Хотя сам я предпочел бы жить на дереве, а не в обычном доме. В отличие от высотных домов, деревья сами создают условия для жизни. Под корой проживают разные насекомые, на коре лишайники и мхи, в дуплах и на ветках зверьки всякие. Дереву даже не обязательно быть живым, чтобы принести пользу ближним. Мертвое или гибнущее дерево и накормит, и даст кров разным букашкам, пчелам, жукам… я, наверное, уже тебе надоел, но из вежливости ты терпишь мою трепотню.

— Нет-нет, продолжай! Я ведь жертва искусствоведческих лекций, а наука для меня — закрытая книга. Так что просвещай дальше.

— Смеешься надо мной, ну да ладно, сделаю вид, что поверил в твою искренность. Лиственные деревья укрывают, дают тень, сброшенная листва гниет и в свою очередь дает приют слизнякам, улиткам, червякам, мокрицам, паукам, многоножкам, сороконожкам… можно перечислять бесконечно. Эти беспозвоночные служат кормом более высокоразвитым существам, птицам, лягушкам и ежам. Удивительная симбиотическая система. Достаточно срубить одно дерево, и этой системе будет нанесен серьезный урон. — Кейр внезапно остановился. — Вот мы и прибыли.

Он забрал у Марианны палки и сунул ей в руку, обтянутую перчаткой, свисающий канат.

— Это веревочная лестница. Деревянные перекладины, закрепленные поочередно на двух толстых канатах. Прочная и надежная. Но тебе придется лезть первой, потому что я должен буду придерживать ее снизу, чтобы не крутилась и не раскачивалась.

— А до чего я должна добраться?

— До площадки. Она огорожена, там есть перила. Но прислоняться к ним не надо, это тебе ориентир. Просто остановись на этом уровне и стой.

— А сколько на лестнице ступенек?

Кейр молчал, считая про себя:

— Шестнадцать.

— Боже! Это, наверное, очень высоко.

— Да уж. Оттуда лучше не падать.

— Кейр, вряд ли я смогу забраться. Ты не втащишь меня туда в какой-нибудь корзине или в мешке? Что-то подобное проделывали в книге «Швейцарская семья Робинзонов».

— Тут есть подъемник на блоке, но только для вещей.

— А чем я не гожусь? Я же коробка конфет.

— Ты хотя бы попробуй. Считай про себя ступеньки. На десятой голова твоя окажется примерно на уровне площадки. Залезешь на нее и жди, когда я поднимусь.

— А если упаду?

— Постараюсь тебя поймать.

— Вот спасибо!

Нащупав первую ступеньку, Марианна бросила через плечо:

— В хоккее тоже ведь ловят, шайбу, да?

— В основном простуду.

Марианна

Деревянные ступеньки были скользкими от влаги — вот такое коварство. Руки в перчатках то и дело съезжали вбок, зато подошвы ботинок совсем не скользили. Хотя Кейр держал лестницу, она раскачивалась, и вскоре мне пришлось сильно откидываться назад, чтобы подталкивать себя вверх, и запястья ныли от тяжести моего собственного тела. Сначала было страшно, но постепенно страх сменился восторгом. Я вдруг задела головой ветку, и черед секунду снизу раздался вопль.

Я замерла на ступеньке:

— Что там такое?

— Ничего особенного. Мне за шиворот попал снег. Ты задела ветку, он и посыпался.

— Прости.

— Ничего. Очень освежает. Над чем это ты там хихикаешь?

— Вспомнила про снежки. По-моему, мы в них все-таки играем. Ой, я сбилась со счета! Где я?

— Ты на десятой ступеньке. Теперь будет легче. Совсем близко у площадки, где закреплена лестница, а там ее уже не качает.

Вскинув руку вверх, я уткнулась ладонью в деревянную раму, к которой было прилажено что-то более жесткое, чем дерево. Похоже на проволочную клетку для цыплят. Я остановилась, не представляя, как забираться на эту самую площадку. Кейр крикнул:

— Справа, в самом низу, так сказать на уровне пола, есть ручка. Нашла? Ухватись за нее, проще будет лезть.

— Я боюсь выпустить из рук веревку, вдруг упаду?

— Не бойся. Правую руку на эту ручку, и продолжай подниматься по ступенькам. Одна… вторая… все, последняя. Хочешь, подожди меня. Но учти, пока я буду забираться, лестница будет ходить ходуном. Еще вариант: поставь левую ногу на площадку и толчком перенеси туда все тело. Как раз пригодятся дорогостоящие тренировки в спортзале.

Я стала карабкаться на площадку, стараясь не думать о высоте и о том, спасет ли меня снежный сугроб, если грохнусь. Вскоре снова раздался голос Кейра:

— Отлично! Ты там! Можешь встать во весь рост, сверху достаточно места для головы.

— Нет уж, спасибо. Зачем испытывать судьбу? Посижу тут, подожду тебя.

— Жди.

Пока он лез, площадка чуть-чуть накренилась, и я намертво вцепилась в ручку. Я услышала, когда он оказался рядом, он взял меня за руки и помог подняться. Поежившись, я спросила:

— Теперь головы наши оказались среди веток? Я боюсь за свои глаза. Я ими дорожу, хоть от них никакого толку.

— Мы сейчас под навесом из сплетенных веток, под портиком, так сказать. Это часть домика. Тут твоим глазам ничего не грозит. А если подойдешь сюда… — он обнял меня за плечи и слегка подтолкнул вперед, — то окажешься как бы на открытом балконе. Мы на высоте двадцать футов. — Он прижал мою ладонь к ветке толщиной с мою руку. — А над нами шатер, крона дерева.

Обхватив ветку, я слегка ее качнула. Раздался тихий шелест, потом мягкий удар — на площадку упали снежные комья с более высоких ветвей.

— Попала в тебя?

— На этот раз мимо.

— Да, стрелок из меня никакой. Ой, а тут холоднее! Чувствуешь, как дует?

— Мадам, изволите горячего шоколаду? Или бренди?

— Так вот что у тебя в рюкзаке!

— То самое. Фляжка, с бочоночек на ошейнике у сенбернаров, но тяжелая, сволочь.

Послышался тихий лязг поднятого засова, потом жалобный скрип распахиваемой двери. Кейр приобнял меня.

— Прошу сюда, мадам. Сию минуту будет накрыт стол.

— Пространство небольшое. Ты запросто сможешь обследовать его руками. Но тут полно всяких любопытных вещиц и приспособлений.

— Да ну?

— Истинная правда. Дед у меня был замечательный. Строил этот дом для детей и внуков, но и сам любил тут отдохнуть.

Марианна сняла перчатки и, вытянув руки, приступила к обследованию. Посреди комнаты она наткнулась на что-то шершавое и округлое. Она сразу поняла, что это. От изумления она даже отдернула руки, но потом с радостью снова положила их на круглящийся бок.

— Это же ствол дерева! Дерево растет прямо в доме.

— Представь. Точнее, это огромный сук. — Кейр положил руку Марианны на развилку между стволом и суком. — Он делит комнату на две части. Мы с тобой сейчас в столовой, а с другой стороны спальный покой.

— И кровать?

— Ну да. Дед все всегда делал основательно. Тут две кровати и еще приделаны крючки для гамака. Справа от тебя, на полу, стоит деревянный сундучок, набитый старыми пледами и стегаными одеялами. Осторожнее, не споткнись. Я захватил с собой одну из палок, это тебе вместо трости. Держи.

Марианна взяла палку и стала водить ею, постукивая по мебели.

— Что тут еще? Очень даже интересно!

Обернувшись, Кейр посмотрел на нее, улыбнулся:

— Круглый столик и несколько полок с высокими бортиками, чтобы с них ничего не падало, когда налетит буря. Он хотел закрепить полки на шарнирах, но не знал, как это сделать. Ну и хорошо. Это дерево не особенно качается. Ветки — да, а ствол никогда.

— А ты бывал тут в бурю?

— Я тут спал во время бури.

Марианна ахнула и прижала пальцы к губам, как ребенок, услышавший что-то невероятное. У Кейра перехватило вдруг горло, и ему пришлось сглотнуть, прежде чем продолжить рассказ:

— Тут есть тарелки, кружки, ножи и вилки, пластиковые стаканчики. Словом, все необходимое для пикника или полуночного пиршества. Ну что, ты готова испить горячего шоколаду?

— Ты же знаешь, что готова. А стулья есть?

— Навалом. Универсальные стулья, табуреты. Они же деревенский вариант кофейного, журнального и прочих столиков. На табуретке можно сидеть, разложить закуску, задрать на нее ноги или поставить стакан с выпивкой. Компактные, одного размера, легкие, в общем, на все случаи жизни.

Он протянул Марианне прочную, прямоугольной формы табуретку, она села. Вторую он поставил перед ней, водрузил на этот столик две эмалированные кружки, налил из термоса шоколад.

— Пахнет умопомрачительно.

— Кружка прямо перед тобой. Проголодалась?

— Ну что ты! Я же съела огромный сэндвич с беконом.

— Это не в счет. В домике на дереве всегда хочется пожевать. Такое уж тут место.

Он достал с полки жестяную банку и встряхнул ее.

— У тебя тут запас еды?

— Для птиц. И для людей тоже есть, немножко. Что тут на крышке написано? Вполне еще пригодно. Я сюда две недели назад наведывался, провел чистку. Подставляй руку.

Марианна послушно протянула ему руку, и он положил ей на ладонь небольшой плотный кубик.

— Знаешь, в Эдинбурге я ко всяким тянучкам даже не прикасаюсь. Это же кошмар для зубов. — Она кинула тянучку в рот. — Совсем застыла от холода! Но очень вкусно!

— Голод — лучшая из приправ, — изрек Кейр, тоже жуя тянучку.

— Опиши мне этот домик. Как твой дед исхитрился задействовать в устройстве живые ветви, не погубив их?

— Домик расположен близко к стволу. Это вполне надежно, и не потребовалось его намертво прикреплять. Но надо было учесть, что случаются бури и что дерево растет. Поэтому он насажен на каркас, прилаженный кое-где к ветвям, на скользящих болтах, которые позволяют на несколько дюймов изменять наклон крепежных реек, конструкция подвижна.

— Но ствол тоже растет. Наверняка за столько лет он стал толще. А эта ветка в комнате? Она не разворотит со временем стену или крышу?

— И в полу, и в стене, и в крыше отверстия специально были проделаны побольше, на вырост. Теперь зазор стал меньше.

— Так там дыры? Но почему-то не чувствуется сквозняка, совсем.

— В них уложен якорный канат, закрепленный в доме, к дереву он не крепится. Это надежная преграда сквозняку. И смотрится очень неплохо.

— Как остроумно! А если дерево перерастет границы отверстий?

— При моей жизни точно не перерастет.

— А при детях?

— У меня нет детей.

— Я вообще говорю. Какие-нибудь племянники, племянницы.

— Пока не обзавелся.

— Жаль. — Марианна вздохнула. — Дом — настоящая сказка, особенно для детей, столько бы им радости.

— Мне самому он нравится не меньше, чем в детстве. А подростком я вообще сюда не заглядывал. Считал, что это детская забава, недостойная солидного, взрослого человека. Решил тогда, пусть теперь младшая сестра играет тут в куклы. А сестра устроила в домике склад сломанных игрушек. Некоторые и сейчас здесь. Думаю, уже навечно. Надо бы их выбросить, но ведь у них не меньше прав на это жилье, чем у меня.

— Игрушки. Расскажи мне про них.

— Деревянная лошадка, на колесиках. Ее можно было катать. Но больше не покатаешь, колесики отвалились и потерялись. Еще есть всякие деревянные звери, уцелевшие из коллекции «Клуб одиноких сердец».

— Почему ты их так назвал?

— Понимаешь, изначально их было по двое, и жили они в ковчеге. Дед сам их вырезал из дерева и потом раскрашивал. За долгие годы кое-какие фигурки растерялись, и бедные твари остались одни-одинешеньки. А старину Ноя кто-то случайно пустил на растопку костра. Миссис Ной с тех пор мыкается с детьми одна и со всем этим зверинцем.

— Вдова, в общем.

Кейр тихонько произнес:

— Да, получается, что так.

Марианна поставила на стол кружку с шоколадом.

— Прости. Я напомнила тебе про Энни, да?

— А я тебе про Харви.

Помолчав, Марианна, уже веселым голосом, спросила:

— А деревянные кролики есть?

— Этих-то полно.

Марианна рассмеялась:

— Можно мне подержать кого-нибудь из «Клуба одиноких сердец»?

Кейр протянул ей деревянную фигурку:

— Угадаешь, кто это?

Пока Марианна ощупывала деревяшку, Кейр изучал ее широко распахнутые, отрешенные глаза, дымчато-голубые, будто небо перед дождем. Ему было немного неловко, словно он за ней подсматривал, потом вдруг вспомнился олень, за которым он следил из-за деревьев, взгляд у оленя был внимательный, но не гневный. У Марианны еле заметно подрагивало веко и уголок рта, голова была чуть вскинута, как у зверя, нюхающего воздух. Она протянула Кейру сложенную ковшиком ладонь с игрушкой.

— Это не очень трудно. Жираф. Длинная шея, и еще я нашла пятна.

— Все верно. Правда, жираф этот смахивает на пса далматина. Дед был хорошим резчиком, но рисовал средне. Его манеру письма я бы назвал экспрессионистской.

Когда Кейр потянулся за жирафом, его взгляд уперся в жилки на запястье Марианны, ярко-голубые на бледной прозрачно-мраморной коже. Кейр положил пальцы на переплетение жилок, почувствовал, как от неожиданности запястье чуть дрогнуло и как холодная кожа начала теплеть под его пальцами.

— Щупаешь пульс?

— Нет. Но чувствую, как бежит кровь по твоим жилам. Пульсирует. У тебя такое маленькое, такое узкое запястье… захотелось прикоснуться. Прости, я должен был спросить, можно ли. — Он взял из ее ладони фигурку. — Можно? Ячувствую себя так, будто слежу тайком. Я всегда знаю, что ты вот сейчас делаешь или сделаешь, а ты — нет. Это не очень честно.

— Не очень, но иначе у меня не бывает. Я уже привыкла, что мужчины этим пользуются.

— Прости.

— Я не тебя имела в виду. Я говорю о других мужчинах. Это было так давно. На самом деле, я едва ли теперь вспомню о чем-то подобном. Моя жизнь состоит из прикосновений, я постоянно трогаю что-то, но мало что теперь трогает меня. Я о людях.

— Но в каком смысле?

— То есть?

— Ты хочешь сказать, что люди к тебе не прикасаются? — Взяв ее руку, он снова провел большим пальцем по узкому запястью, гладя выступающие жилки. — Или ты имеешь в виду именно то, что сказала: «Но мало что теперь меня трогает»?

Марианна молчала. Не отнимая у него руки, опустив голову, она думала. Наконец произнесла:

— Конечно, трогает музыка. Прогулки по Ботаническому. Твой остров. Сама идея то есть. И… ты.

Он перестал гладить ее запястье. И, собравшись с духом, спросил:

— Хочешь потрогать меня?

Она смущенно опустила ресницы, потом провела кончиком языка по пересохшим губам.

— Постоянно. Не знаю, любопытство это или что-то большее, но мне мало только слышать твой голос… Мои деревья. Я слушаю их. Я многое узнаю про них по шумам, которые они издают или неиздают, но мне хочется знать, что они есть, существуют. Удостовериться в этом я могу, только к ним прикоснувшись. И я делаю это. Когда никого нет рядом, как мне кажется. Я прижимаюсь к ним. Иногда я… я приникаю к ним лицом и вдыхаю их.

— Покажи мне, — еле слышно попросил он. — Покажи мне, что ты с ними делаешь.

Они стояли друг перед другом. Марианна, выставив вперед ладонь, медленно приближала ее к тому месту, откуда прозвучал шепот. Рука ее ощутила холодную металлическую молнию на куртке. Нащупав замочек, Марианна расстегнула молнию, распахнула полы куртки и положила обе ладони на свитер с ребристым узором, чуть повыше диафрагмы, раздвинула пальцы.

— Ты теплый. Ты мягче, чем деревья. Я чувствую ребра на узоре, а поперек них, под ними, твои ребра… получается внахлест, крест-накрест. И все это движется, очень плавно, в такт твоему дыханию… Вдох, выдох.

Проведя ладонями по его бокам, под курткой, она прижала их к мощным мускулам над лопатками, потом прильнула щекой к его груди. Ничего не говоря, она глубоко вдыхала, голова ее чуть приподнималась и опускалась, в такт вдохам и выдохам. Так прошла минута. Она пробормотала:

— Вот так бы взяла и уснула. Стоя. Как лошадь.

— Можно я тебя обниму?

— Да.

Она почувствовала, как напряглись его мышцы и как раздвинулись лопатки под ее ладонями, когда он обхватил ее руками во флисовых рукавах. Почувствовав затылком упругое и нежное прикосновение, она сразу догадалась, что это было. Подавив желание откинуть голову и подставить губы, она спросила:

— Деревья и звери тебе приятнее, чем люди?

— Не то что приятнее… Просто среди деревьев мне уютнее. А со зверями проще.

— Как ты думаешь почему?

— У меня был пес, который умел читать мои мысли, а я его. Едва ли кто-то способен его заменить.

— Исчерпывающий ответ, ничего не скажешь.

Он помолчал, потом выпустил ее из объятий.

— Я плохо схожусь с людьми. Начнем с того, что я предпочитаю не смотреть в глаза, ты не представляешь, как это всех напрягает. Общаться с тобой мне легче еще и поэтому. Не нужно на тебя смотреть. То есть я-то как раз смотрю, но главное, на меня ты точно не смотришь.

— Но почему это так тебя беспокоит? Ты же не урод, и сложение, можно сказать, атлетическое. И по-моему, не из робких. Возможно, несколько замкнутый, и то не особенно, ведь ты горец. По сравнению с некоторыми субъектами ты просто балагур, душа компании.

— Ну, спасибо.

— А почему ты не любишь, когда на тебя смотрят?

— Наверное, причина в моих глазах. Людей они смущают, все чувствуют, что-то в них не то, а что именно — непонятно. И еще… иногда я вижу по глазам больше, чем мне хотелось бы.

— Ты что имеешь в виду?

Марианна услышала, что он отошел, потом как скрипнула табуретка, когда он снова уселся.

— Понимаешь, у меня острый глаз, сразу вижу всякую гадость. Возможно, это следствие наблюдений за птицами и зверями, я всю жизнь их изучаю, научился замечать малейшие изменения в поведении, особенности полета, крики тревоги… я могу подолгу стоять не двигаясь — как цапля — и просто все фиксировать… Когда я смотрю в глаза, у человека, наверное, возникает ощущение, будто его фотографируют. Хуже — будто его просвечивают на рентгене. Вот такая чертовщина.

— Кажется, я понимаю, о чем ты… Луиза после знакомства с тобой вот что мне выдала: «От глаз этого человека ничто не укроется».

— Правда? Готов побиться об заклад, что от ее глаз тоже.

— Намекаешь на ее готовность кого-нибудь заловить? В качестве хорошо сохранившейся антенны? А ты ведь знал, что я потеряла близкого человека. Ты так это тогда сказал, будто точно знал.

— Это было совершенно очевидно.

— Редко кто умеет понимать, какие эмоции отражены на лице слепого. Наша мимика отличается от мимики зрячих. Особенно у тех, кто не видит с самого рождения. Разговариваем мы нормально, нормальным голосом, однако большинству людей противно видеть безжизненные глаза, и они стараются поскорее улизнуть. Те же, кто посмелее и побойчее, начинают так орать, будто разговаривают с умственно отсталыми.

Склонив голову набок, она помолчала.

— Что-то ты притих. Я кажусь тебе ворчливой занудой?

— Ничуть, просто я за тобой наблюдаю. По-моему, это становится одним из любимых моих занятий. У тебя очень выразительные губы.

— Неужели?

— Правда. У тебя прелестный рот. Чертовски соблазнительный. Ты часто трогаешь свои губы. Кончиками пальцев. И кончиком языка. Это очень чувственно и манит. Хочется на них смотреть, как тем хищным типам, про которых ты говорила. Может быть, твои губы посылают некий призыв, непреднамеренно.

Пальцы Марианны тут же вспорхнули к губам.

— Боже! Ты так думаешь?

Кейр, рассмеявшись, легонько прижал пальцы к ее пальцам.

— Видишь? Ты снова это сделала. Я думаю, твои губы отражают эмоции примерно так же, как у других — глаза.

Он опустил руку и стал смотреть, как меж тонко очерченных бровей Марианны то залегают, то исчезают морщинки — она сосредоточенно хмурилась, стараясь осмыслить предположение Кейра.

— Но сегодня утром… когда ты спросил, хочу ли я близости, ты не знал, чего я хотела?

— А ты — знала?

Она молчала, и, выждав секунду, он заключил:

— Минное поле эмоций, вот что это было. И я старался уцелеть, не подорваться. Мне показалось, я понял, чего ты хочешь, но не был уверен, что ты скажешь «да». Ты и не сказала. Вот я и говорю, что не очень-то умею общаться с людьми. Я не силен во всяких играх.

— Но ты силен в хоккее.

— Даже в хоккее я не так чтобы очень! И уж совершенно точно в тех играх, которые приходится всегда вести с женщинами. Мужчины и животные гораздо проще и искренней. С ними мне легче.

— И со слепыми женщинами?

— И со слепыми женщинами.

— Хотя ты и не можешь определить, считают ли они тебя привлекательным.

— Нет, не могу. Но я понятливый ученик. В пределах природных возможностей мужчины, разумеется.

Наморщив губы, Марианна строго произнесла:

— Давай-ка сменим тему. По-моему, я теряю почву под ногами.

— Какая восхитительная искренность!

— Расскажи мне еще про дедушку. И про игрушки.

— С удовольствием. Он любил мастерить из дерева. И на день рождения обязательно что-нибудь нам дарил. Ноев ковчег был мой. А сестра попросила его сделать деревянную книгу, одному Богу известно, зачем такой крохе она понадобилась. В книге было четыре страницы из клееной фанеры, разрисованные и скрепленные петлями из холстины.

Порывшись в ящике с игрушками, Кейр сказал:

— Интересно, ты угадаешь, что это?

Он протянул Марианне плоскую дощечку размером с небольшой чайный поднос неправильной формы — то ли морская звезда, то ли птица с расправленными крыльями. Одна сторона дощечки была совершенно гладкой, другая — сплошь в волнистых бороздках и зазубринах. В середке какая-то цепочка из бугорков, похожая на грубо вырезанную подкову.

Дата добавления: 2015-11-14