10 страница

- Ну как ты там, милая? Как Рождество? – мамины каблуки процокали в направлении кабинета отца. Я перевернулась на бок и закрыла глаза.

- Да, мы чудесно провели время. Ты пропустила ежевичный пирог, но мысленно ты была с нами. Знаешь, это было совсем по-другому без тебя. – Пауз, затем я услышала ее шепот: «Джек, это Кассандра! Возьми трубку».

- Как там погода? – поинтересовался отец, затем замолчал, слушая ответ Кэсс. – Ну да, именно так и выглядит январский Нью-Йорк.

- А здесь очень мило, - добавила мама. Видимо, отец уже решил закончить диалог. – Что? О, с ней все в порядке, она так занята. Чирлидинг продвигается прекрасно, да еще все эти школьные дела и ее новый парень, Роджерсон. Она занята чем-нибудь каждый вечер, с ней все замечательно!

Я изучала взглядом синяки на руках. Замечательно. Верно.

- Я уверена, она будет рада поговорить с тобой! – мамины шаги раздались в коридоре совсем рядом с моей комнатой. – Не знаю, может быть, она еще спит, но я могу…

Я вытянулась на кровати и закрыла глаза в тот момент, когда она открыла дверь и заглянула в комнату.

- Кейтлин? – прошептала она. – Милая?

Я сконцентрировалась на дыхании: вдох, выдох, вдох, выдох – спокойное и размеренное. Вдох. Выдох. Вдох.

- Ох, - тихо сказала мама в трубку, - она уже легла. Она расстроится, когда узнает, что пропустила твой звонок.

Вдох. Выдох.

Дверь тихонько щелкнула, закрываясь, и мамины шаги удалились. Ее голос стал тише, она вернулась в кухню, все еще разговаривая с Кэсс и ловя каждое ее слово.

Мне не хотелось говорить с сестрой. Каждый, кто уже успел заметить, что со мной что-то происходило, был достаточно занят своими делами, чтобы задаваться вопросами снова. Рина – Джеффом, мама – Кэсс, Коринна – Дейвом и своей работой. Единственной, кто все еще вел себя так, словно чувствовал, что у меня проблемы, была Боу, но вмешиваться и задавать много вопросов было не в ее стиле, а игнорировать ее внимательные и временами сочувственные взгляды я уже наловчилась. С короткими ответами на обычные вопросы проблем не тоже возникало: хорошо, занята, ничего особенного, просто устала.

Но моя сестра была другой. Мы были слишком похожи, поэтому я боялась, что она легко заметит перемены в моем голосе и по одному слову, сказанному мной, поймет, что происходит. Мне нельзя было быть раскрытой, тем более – Кэсс. Она была сильнее, умнее и никогда бы не позволила такому случиться.

Засунув руку под матрас, я вытащила дневник, пролистнула несколько заполненных страниц и открыла чистую. Мама все еще смеялась на кухне, видимо, Кэсс рассказывала что-то смешное, а я начала свой собственный, беззвучный, диалог со старшей сестрой.

«7 января.

Дорогая Кэсс,

Помнишь, когда мы были маленькими, мама всегда говорила нам, чтобы мы писали обещания на Новый год, а потом старались сдерживать их? Например, чистить зубы каждый день, не драться друг с другом или читать по книге каждый месяц. Тогда все казалось возможным, и мы знали, с чего начинать.

В этот Новый год я больше не чувствую ничего подобного. А ты?

Со мной что-то происходит. Я как будто сжимаюсь, и становлюсь все меньше и меньше, и я не в силах остановить это. Слишком много всего идет не так, но мне стыдно признать реальностью даже меньшую часть этого. Это все как прорубь в пруду, ты подходишь к ней, и она кажется небольшой, но вот под твоим весом лед проламывается, прорубь становится больше, и ты падаешь. Я как будто сплю и не могу проснуться…»

Как-то, серым февральским днем, я направилась к Коринне, чтобы выкурить сигарету перед тренировкой, а потом, может, пропустить занятие, но, приехав, увидела, что свет выключен. Беспрепятственно зайдя внутрь, я увидела Коринну, которая спорила по телефону с представителем управляющей компании.

- Я понимаю, - сказала она. Увидев меня, Коринна кивнула в знак приветствия. Без включенного телевизора здесь было непривычно тихо, я даже слышала, как мурлычет их кот откуда-то из другого конца комнаты. Коринна сидела на диване, перед ней были разложены квитанции, в руке она держала калькулятор и, плача, пыталась что-то подсчитать. – Но мы ведь за все заплатили! Я имею в виду, я точно помню, как отдала деньги своему парню, и он пошел платить, так что я не знаю, как…

Она замолчала, прислушиваясь, потом покачала головой и достала из пачки, лежавшей рядом, бумажный носовой платок.

- Да, хорошо. Я поняла. Спасибо.

Коринна положила телефон на столик и закрыла лицо руками. Ее браслеты соскользнули по запястьям со знакомым звоном.

- Боже мой, - простонала она, не отнимая руки от лица.

- Мне жаль, - сказала я. Коринна взглянула на меня и попыталась улыбнуться.

- Ты знаешь, что в Лос-Анджелесе сегодня семьдесят два градуса (*имеются в виду градусы по Фаренгейту, это примерно 22 градуса по Цельсию)? И это посреди зимы? Там, наверное, рай.

- Звучит неплохо. Я буду скучать по тебе, когда вы уедете, - я пыталась поддержать ее, как могла.

- Ты можешь приезжать в гости, - Коринна мечтательно улыбнулась, зажигая сигарету. – Мы пойдем на пляж, встретим кинозвезд и будем загорать в середине февраля!

- Здорово! Считай, я уже там.

Мне действительно хотелось бы быть сейчас где-нибудь… Подальше отсюда.

- Я постоянно об этом думаю, - сказала она мне. – Знаешь, это просто все, чего я хочу.

Я кивнула. Калифорния казалась такой далекой и нереальной, но, возможно, там действительно было лучше?.. Взглянув на часы, я поняла, что уже опаздываю на тренировку.

***

Когда я вошла в зал, все уже собрались и ждали лишь меня одну.

- Кейтлин, - начала Челси Роббинс. – Мы рады, что ты наконец решила присоединиться к нам. Присядь, мы хотели поговорить с тобой.

Я с трудом сглотнула и села на край скамейки. Все, кроме Рины, которая притворялась занятой завязыванием шнурков, смотрели на меня. Все девчонки были в спортивной одежде, шортах и майках, одна я надела длинные штаны и кофту с длинными рукавами. В зале еще не было слишком уж жарко, и я радовалась, что никто не увидит мои ноги или руки обнаженными. На тренировках я справлялась, кажется, неплохо, никто не замечал, что я под кайфом, что тоже не могло не радовать меня. Сигарета – вот все, что было нужно, чтобы пережить еще одну тренировку.

«Восстание болельщиц», вспомнила я, оглядевшись вокруг – сплошь серьезные лица, все взгляды направлены на меня.

- Кейтлин, - начала Челси, как уполномоченная говорить от лица всех и каждой, - нам кажется, что сейчас самое время обсудить все, что происходит с тобой, и твое будущее.

- Мое будущее?

- Да. Как ты видишь себя в команде, - губы Челси были яркими и розовыми, потому что она без конца их облизывала. Не лучшая привычка, капитан. – Думаю, ни для кого не секрет, что ты часто бываешь… Хм, не в настроении, чтобы прийти на тренировку. Я права?

Про залу пронесся тихий гул соглашающихся с ней голосов.

- А если ты приходишь, то опаздываешь, часто присаживаешь на скамейку и отдыхаешь, как будто у тебя совершенно нет сил, - Челси сцепила пальцы, - Ты не обращаешь внимания на замечания, ведешь себя как-то отстраненно… Может быть, у тебя есть какие-то проблемы?

Гул усилился. Элиза Дрейк энергично закивала, ее хвост раскачивался за спиной. Свет в зале был очень ярким, и я чуть прищурилась, глядя на них – недовольные, мрачные, надутые. Проблемы. Вы не знаете и половины.

- Кейтлин, - Челси начала терять терпение. За ее спиной Линдси Уайт, чья модельная карьера пошла под откос из-за того моего давнего падения и ее сломанного носа, закатила глаза. – Мы хотим дать тебе шанс объяснить, исправиться.

Я оглядела их, таких стройных и красивых, сияющих и прекрасных. Рина грустно смотрела на меня, а Элиза Дрейк, оказывается, сбросила те пятнадцать фунтов, и теперь ей ничто не мешало снова занять свое место на верхушке пирамиды.

- Кейтлин! – воскликнула Челси. – Тебе, что, совсем наплевать?!

Мне здесь было не место. Никогда мне здесь не были рады. Теперь, когда в моей жизни появился Роджерсон, чирлидинг казался иностранным языком, на котором я не говорила уже долгое время и теперь с трудом вспоминала. «Тебе наплевать?». Вопрос показался мне странным. Конечно же, мне наплевать. Если бы все было иначе, я бы не носила мешковатые свитера. На моих запястьях не было бы старых синяков, а на спине – свежего. Я бы не притворялась невидимкой. «Тебе наплевать, Кейтлин?».

Все всё еще смотрели на меня.

- Нет, - резко сказала я в лицо Челси, прямо в ее розовые губы, которые она снова облизнула. – Мне не наплевать, - затем я поднялась со скамейки.

Их реакция была почти осязаема, когда я повернулась к болельщицам спиной и пошла прочь из зала, где сделала тысячу пирамид и миллион кувырков.

- Кейтлин! – услышала я голос Рины, - Постой!

Но я просто шла вперед, обхватив себя руками, и дверь захлопнулась за моей спиной.

Я подошла к машине, разблокировала ее и забралась внутрь. Теперь я сидела там, на пустой парковке, и плакала. Это были худшие слезы из всех – знаете, те, что рвут грудь и причиняют невероятную боль. Никто не слышал меня, и это было единственным плюсом. Мне не верилось, что я сломалась из-за того, что меня выгнали из команды, которую я ненавидела, но глубоко в душе я знала, что происходит. Я оплакивала свою старую жизнь. Сейчас я стала девушкой, которая встречалась с парнем, избивавшем ее, которая курила слишком много. Я тонула – и никто не знал об этом, я держала все в себе.

После тренировки я должна была встретиться с Роджерсоном, он обещал приехать к моему дому в шесть часов, так что у меня было время для долгой поездки домой. Когда я проезжала дом Дейва и Коринны, внутри было темно, машин на подъездной дорожке не было. Я представила, как Коринна возвращается домой, в темную комнату, и бродит по кухне в поисках свечки. Наверное, в темноте все кажется не таким плохим. Думаю, я хотела бы оказаться в темноте прямо сейчас, но так уж вышло что темнота теперь поселилась внутри меня. Я миновала один из старых домов Рины, на секунду задержавшись, чтобы взглянуть на крыльцо, принадлежащее ее бывшему отчиму, как частенько делала она сама, затем направилась к дому. Не останавливаясь, я проехала мимо и решила остановиться в Коммонс Парке. Я не была там уже много лет.

В парке установили новые карусели и горку, но песочница, где Кэсс дотянулась до меня совочком, осталась на том же месте. Я вышла и села на ее край, взяла пригоршню песка и пропустила через пальцы, наблюдая, как он осыпается золотой волной. В песочнице валялись какие-то палочки, туфли кукол Барби и сломанные игрушки. Частичка меня тоже валялась где-то здесь. Я коснулась шрама над бровью. В тот момент это была самая сильная боль, что я когда-либо испытывала. Закрыв глаза, я представила маму, несущую меня домой, и папу, державшего меня за руку, пока врачи зашивали порез. И выражение лица Кэсс – как стремительно оно изменилось из победного в испуганный, когда она поняла, что натворила. Другое время, другая боль. Я уже почти не помнила тех впечатлений.

Я долго сидела в парке, снова и снова загребая и рассыпая песок. Я думала обо всем: о чирлидинге, синяках, лице Роджерсона на моей фотографии, веселом голосе мамы во время телефонных разговоров, Коринне в Эпплби и ее мечтах о Калифорнии. Но больше всего я думала о Кэсс и том, как мне хотелось бы, чтобы сейчас сестра была здесь и помогла мне справиться с этой болью.

Я все еще сидела на краю песочницы, когда машина Роджерсона проехала по улице и миновала дом моих родителей, затем остановилась – видимо, он заметил мою машину. Он остановился неподалеку, не выключая фары, и они светили на дорожку парка, как софиты. Как и всегда, я не знала, чего ожидать в этот раз. Поежившись, я встала и плотнее завернулась в кофту. Немного песка осталось в моей руке, и я зачем-то пересыпала его себе в карман, словно единственное связующее звено между мной прошлой и мной настоящей. Затем глубоко вдохнула и ступила в яркий свет.

Глава 11

О том, что я ушла из команды, я не обмолвилась ни словом. Мама была слишком счастлива, получив, наконец, номер Кэсс, и вот уже несколько дней не задавала мне вопросов о тренировках, и не приходила на игры. Так что большую часть внезапно образовавшегося свободного времени, когда она думала, что я занимаюсь разучиванием танцев, я проводила в темных классах Центра искусств. Уходя из дома в обычное время, я брала с собой форму, как будто шла на занятие, а потом возвращалась к ужину, как и раньше. Если же я «выступала на игре», то я звонила Рине и узнавала результат, прежде чем вернуться домой. Все это оказалось на удивление просто. Мама была поглощена не только жизнью Кэсс, но и подготовкой к апрельской вечеринке по случаю Дня дураков, папа был занят проблемами студентов, у которых, по его словам, начался период «мартовского безумия». Кажется, я наконец стала невидимкой, к чему долго стремилась, и теперь слонялась по дому в своих длинных штанах и больших свитерах, изредка отвечая на стандартные вопросы: «Как школа? Кто выиграл сегодня? Не передашь мне картошку?», ответы на которые были так же стандартны и машинальны: «Хорошо. Мы. Да, пожалуйста».

Единственными местом и временем, когда я чувствовала себя спокойно и безопасно, были темные классы Центра искусств по вечерам, когда я проводила целые часы, проявляя сделанные мной фотографии и зачарованно глядя, как изображение возникает прямо на моих глазах. С Рождества я сосредоточилась на портретной съемке, и последние два месяца фотографировала всех своих знакомых, ловя самые разные выражения на их лицах.

За объективом я словно скрывалась от всего мира, стоило мне поднести камеру к глазам – и весь мир исчезал, оставалась лишь я и фокус. Я сфотографировала Коринну, сидящую на залитых светом ступеньках перед домом рядом с Мингусом, ее собакой. На ней была длинная юбка и симпатичный джемпер, волосы она начесала на сторону и одной рукой подпирала подбородок, браслеты блестели на ее запястьях. Несколько прядей падали ей на лицо, и она улыбалась, а Мингус поднял морду к ней, словно глядя на нее с восхищением. Эту фотографию я поставила в рамку и подарила ей, а Коринна повесила ее в гостиной, сказав, что даже не помнит, чтобы так хорошо получалась на фото.

Была у меня и фотография Боу – она сидела на траве на заднем дворике, скрестив ноги, а позади нее виднелась ржавая статуя Будды, и они улыбались прямо в объектив. А вот и мама, ее стул пододвинут к телевизору, и она вся подалась вперед, напряженно вглядываясь в экран, чтобы не пропустить ни мгновения, когда Кэсс появится перед ней. Она была так сконцентрирована на шоу, что даже не заметила, что я снимаю ее. Эту фотографию я положила в шкаф глубоко под свитерами и джинсами: смотреть на нее было почему-то больно.

Роджерсон не особенно любил фотографироваться, но каким-то образом мне удалось заполучить несколько снимков и с ним: здесь он склонился над двигателем своего БМВ, а вот тут стоит посреди кухни Коринны и Дейва с банкой энергетика в руке. Или лежит на кровати совсем рядом со мной, мягко, сонно улыбаясь.

Эти фотографии я могла перекладывать перед собой, вглядываясь в них и задерживая дыхание. Я изучала их так пристально, как если бы они были доказательствами того, что Роджерсон – не монстр, что он – все тот же парень, в которого я влюбилась. Я вклеила снимки в свой дневник, и его улыбки словно уравновешивали все написанное мною.

Я коллекционировала портретные фотографии, держа их в руках, я как будто могла убедить себя, что все в порядке. У меня уже был Дейв, пережевывающий буррито и держащий оставшуюся половину в руке перед собой. Рина, в своих кошачьих очках и в форме болельщицы, показывает мне язык. Папа, сидит на своем стуле и смотрит баскетбол, по его лицу понятно, что сейчас в игре напряженный момент. И Роджерсон, снова и снова, улыбается, не улыбается, хмурится, смеется, щурится. Здесь не было лишь одного выражения лица, известного мне, как ничто другое: темные глаза, злое лицо, побелевшая кожа – все то, что я видела за секунду до того, как закрыть глаза.

Но моей любимой фотографией, как ни странно, была та, которую сделала не я. Мы с Роджерсоном тогда были у Коринны, сидели вдвоем на кухонном столе, а она взяла у меня камеру и попросила нас сказать «Сы-ыр!», поднося ее к глазам. За день до этого Роджерсон был зол на меня и ударил меня по руке, так что на фотографии был запечатлен один из моих безопасных дней, когда Роджерсон как бы пытался примириться со мной. Я сидела на его коленях, откинув голову ему на плечо. Он обнимал меня за талию, и в тот момент, когда Коринна щелкнула затвором, он начал щекотать меня, и мы оба рассмеялись, получившись счастливыми и веселыми на снимке. Это был один из тех замечательных моментов радости, которые невозможно спланировать или разыграть, и если вам удалось поймать их – то это большая удача.

Я провела много времени, глядя на эту фотографию, гадая, что бы я думала об этой девушке, если бы она была мне незнакома. Счастливица, сидящая на коленях своего парня, искренне любящего ее. Ее жизнь, наверное, просто сказочна. Именно так я всегда думала о Кэсс. Теперь я поняла, что это было бы слишком просто – чтобы все кажущееся со стороны оказалось правдой.

Все сделанные мною снимки я повесила на стены, зеркало, даже на окно, так что они окружали меня, и я могла рассматривать разные выражения лиц в любое время, когда пожелаю. Я смотрела на всех этих людей, а они смотрели на меня, застывшие, как если бы их взгляды проходили сквозь меня, не замечая, что происходит.

***

Как правило, Кэсс звонила нам после ужина, когда я уже уходила куда-нибудь с Роджерсоном или была «на тренировке». Иногда она звонила по выходным, когда я проявляла снимки, так что разговор с сестрой и разоблачение мне не угрожало. Но однажды, в воскресенье днем, я была в доме одна, когда зазвонил телефон.

- Кейтлин? – было странно слышать голос, от которого я так долго пряталась, и я поймала себя на том, что едва дышу. – Кейтлин, это я, - сказала сестра. – Кэсс. Неужели ты наконец-то здесь, когда я звоню! Как ты там?

Я с трудом сглотнула и посмотрела в окно. Боу поливала папоротники на заднем дворе.

- Кейтлин? – теперь голос звучал смущенно. – Алло?

Я пробежала пальцами по шее и нащупала под воротником место, по которому вчера ударилась застежка ремня безопасности, когда Роджерсон отвесил мне затрещину. Нажав на синяк, я подумала, что болит уже не так сильно. Даже не видя место удара, я легко могла представить черно-синее пятно, выглядящее куда хуже, чем было на самом деле.

- Алло? – позвала Кэсс. – Кейтлин? Ты там?

Мысленно я видела сестру, улыбающуюся и что-то проверяющую на планшете в студии «Скандалов Ламонта». Подняв руку, я коснулась шрама. «Она могла бы быть тобой, вы так похожи» - сказала Коринна.

- Кейтлин?

Я отвернулась от окна и теперь смотрела на входную дверь, рисуя в воображении, как она открывается, и сестра оказывается на пороге. Внезапно накатила ужасная усталость. Я так устала от всего – от синяков, от фотографий, от медленно тянущегося времени, от собственного исчезновения, от ощущения, что я ухожу под воду, и мир вокруг меня сжимается все сильнее и сильнее, вода давит на меня…

- Пожалуйста, - прошептала она, - поговори со мной.

Я хотела. Но не могла произнести ни слова.

И, когда я повесила трубку, она не стала перезванивать.

***

Остановившись на следующий день перед домом Дейва и Коринны, я увидела распахнутую настежь входную дверь. Голоса внутри были слышны уже с порога.

- Я просто не понимаю, почему ты забрал деньги! – говорила Коринна. – Они были нашим последним шансом!

- Все будет в порядке, - послышался голос Дейва. – Успокойся. Мы раздобудем деньги.

- Как? Ну-ка, расскажи мне.

- Говорю тебе, я знаю того парня из авто-магазина. Он сказал, что нанимает меня, я пойду к нему завтра. Нет здесь никакой проблемы.

Коринна громко вздохнула, и я услышала, как звякнули ее браслеты. Отступив на шаг назад, я осторожно прикрыла входную дверь позади себя. Мингус лежал на полу, лениво виляя хвостом, когда я наклонилась, чтобы почесать его за ухом.

- Нужно заплатить сегодня, Дэвид, - сказала Коринна. – Чек был выписан еще на прошлой неделе!

- Я думал, что мы уже закрыли его.

- Так оно и было бы, если бы ты не забрал все деньги, - раздраженно бросила она в ответ. – Мы ведь уже говорили об этом, и не раз.

- Коринна, я всё сказал! – теперь и Дейв начал выходить из себя. – Они были мне нужны, ясно?

- Точно, тебе была нужна сумма, отложенная на оплату электроэнергии. И еще та, которую я собиралась взять, чтобы завтра отвезти Мингуса к ветеринару.

Коринна прошаркала в гостиную, уселась на диван, скрипнувший под ней, и до меня донесся привычный щелчок зажигалки. На цыпочках я прокралась в кухню, все еще оставаясь незамеченной.

- Дэвид, я до сих пор не бросила эту чертову работу именно из-за денег! Я не могу делать больше, чем уже делаю сейчас, а если ты продолжишь в том же духе, мы никогда не сможем переехать в Калифорнию!

- Черт побери, - вскричал Дейв, - прекрати уже приплетать сюда эту проклятую Калифорнию!

- Знаешь, что? Если бы ты хотя бы изредка старался приносить хоть сколько-нибудь денег домой, мы могли бы накопить достаточно, чтобы…

- Так я и думал, - саркастически расхохотался Дейв. Мингус приподнял голову на звук его голоса. – Во всем всегда виноват лишь я. Я не могу удержаться на работе, я не приношу домой денег, которые так нужны тебе для твоих воздушных замков… Ну хорошо, Коринна, я прошу прощения за то, что я такой. Кажется, твоя мама была права, а?

- Дэвид, нет, - остановила его девушка, теперь ее голос звучал грустно и встревожено. – Я просто говорю, что было бы лучше, если бы ты…

- Судя по всему, - повысил он голос, не давая ей закончить, - с тем, чтобы курить травку, которую приношу я, у тебя проблем не возникает. - Я почувствовала себя неловко: никогда раньше он не кричал на нее. – А теперь ты хочешь, чтобы я работал каким-нибудь кондуктором за шесть баксов в час, чтобы ты могла отвести этого чертового пса к ветеринару?

- Я хочу, чтобы мы не ссорились так часто! – в голосе Коринны послышались слезы.

Я вспомнила тот день на кухне, когда они кружились вокруг стола, как счастливы они были, просто находясь рядом друг с другом. Точно так же я представляла себе Кэсс. Точно такой же я хотела быть и сама.

- Ну уж извини, что я не могу дать тебе все, что ты хочешь, - голос Дейва приближался, и прежде, чем я успела сделать хотя бы одно движение, дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. – О, привет, Кейтлин, - слегка обескуражено поздоровался Дейв.

- Привет, - откликнулась я. Мингус снова завилял хвостом позади меня.

- Я просто… - Коринна вышла вслед за ним, обхватив себя руками. По ее лицу текли слезы, она не смотрела на Дейва. – Кейтлин, - она попыталась улыбнуться, заправив прядь волос за ухо. – сейчас не лучшее время, если честно.

Они оба стояли напротив меня, и я вдруг показалась себе глупой и бесполезной, словно это место внезапно перестало быть знакомым для меня.

- Да, - я неловко кивнула, - конечно. Я, хм… Увидимся позже.

Я вышла из дома и медленно спустилась по ступенькам, Мингус выбежал за мной и провожал меня до машины, остановившись возле почтового ящика и глядя мне вслед, словно что-то держало его возле дома и не давало пойти дальше. Отъезжая от подъездной дорожки, я оглянулась, уже с трудом различая Мингуса в опустившихся сумерках, а он все сидел на дороге и наблюдал, как я оставляю его позади.

***

Иногда, после самых ужасных моментов, на лице Роджерсона появлялось странное выражение, как будто он не мог поверить в то, что только что сделал. Он словно просыпался от тяжелого сна и стоял несколько мгновений возле меня, напряженно глядя на мои плечи, руки, живот, спину или ноги, куда только что ударил меня. Я гадала, думает ли он в эти мгновения о своем отце и тех синяках, что оставляет он. И именно из-за таких мгновений я, даже наизусть зная, как выглядит каждый мой синяк, жалела Роджарсона, чувствовала свою вину в том, что он бывает напуган так же, как и я.

Это было странно – чувствовать себя виноватой.

***

К последней неделе марта приготовления мамы и Боу к вечеринке по случаю Дня дураков были в полном разгаре. С тех пор, как я себя помню, мы всегда весело отмечали этот праздник в компании наших соседей. Все начиналось с посиделок с чипсами и фильмами, а затем переросло в более крупномасштабное веселье, куда были приглашены друзья моих родителей и Боу со Стюартом – по большей части, тоже наши соседи. Этот странный микс из академиков и инструкторов по йоге казался совершенно обычным делом для теплого весеннего вечера, всем было интересно в такой разношерстной компании. Примерно за неделю мама и Боу начинали грандиозную кулинарную подготовку. Наши холодильники были переполнены самыми разными запасами: сырными головами, креветками, овощами, ждавшими своей очереди быть вымытыми, почищенными, нарезанными и приготовленными. Мама готовила еду для тех, кто не отказывался от мяса, а Боу накрывала стол для вегетерианцев, изобиловавший салатами, маринованным тофу и веганским печеньем (вот оно, пожалуй, было слишком сухим: на вкус - будто картон). Угощение было аккуратно украшено розочками из редиски и веточками петрушки, и тщательно расставлено, чтобы не вышло, как пару лет назад, когда один из друзей Стюарта, буддист-вегетерианец, случайно взял бисквит, приготовленный с добавлением молока и яиц, после чего закатил скандал.

Словом, дел у всех было море. Если мама раньше была не полностью отвлечена чем-то, то теперь вечеринка и подготовка к ней захватили все ее внимание, она то и дело сновала по дому с книгой рецептов в одной руке и венчиком для взбивания в другой. Папа же предпочитал скрываться на заднем дворике, устанавливая и переустанавливая гриль для приготовления своего фирменного стейка. Нашей с Кэсс работой было не приближаться к еде и не хватать куски за день до праздника. Впрочем, моя сестра уже успела стать экспертом в том, как утащить лакомый кусочек с тарелки так, чтобы никто не заметил.

На вечеринке мы с Кэсс обычно принимали верхнюю одежду у гостей, помогали маме приносить угощение, чокались бокалом (или парой) шампанского, а потом бежали в комнату сестры, откуда был самый лучший вид на внутренний дворик. Там мы сидели у окна, вдыхали ароматные запахи еды и подпевали игравшей внизу музыке. Со взрослыми нам было не особенно интересно, но в дураках мы на вечеринке Дня дураков тоже не оставались.

В этом году я даже не знала, куда податься на время праздника. Пока что я остановилась на том, что останусь в стороне от всего, лишь изредка показываясь на глаза маме, когда она звала меня, чтобы я помогла прибраться на кухне или попробовала и оценила ее новый соус. Я бесцельно бродила по дому, спрятав руки в рукава и растворяясь в тени. Даже понимая, что скоро, наверное, я насовсем исчезну, я не могла сказать, в какой момент это началось.

***

В четверг, за день до праздника, мы с Роджерсоном отправились в МакДональдс на ланч. День был замечательным, наконец-то стало тепло, и Роджерсон милостиво принял мое предложение выбраться куда-нибудь перекусить. Хороший день.

Выйдя из кафе, Роджерсон направился к машине и поднял капот, что-то подкручивая внутри, а я, опустившись на бордюр, с наслаждением вдыхала весенние запахи ветра, травы и солнца. Я глотнула свой шоколадный коктейль, ветерок взъерошил волосы на моей голове, и Роджерсон улыбнулся, обернувшись на меня.

- Эй, Роджерсон, - позвала я, когда он снова опустил голову и занялся машиной.

- Да?

Я прищурилась от солнечного света, чтобы лучше видеть своего парня.

- Сколько длится вечность?

Пока он раздумывал над ответом, я вспомнила, каким замечательным мне казалось абсолютно все, связанное с ним, как меня удивляла широта его знаний. Тогда он был просто очень умным, милым парнем, которому я нравилась и рядом с которым чувствовала себя особенной. Это словно был старт, от которого мы могли пойти в любом направлении. Но теперь, глядя на свое отражение в хромированном бампере, я видела себя и то, к чему я пришла: похудевшую девушку в мешковатой кофте с длинными рукавами, в джинсах и солнечных очках. Её пальцы пахнут дымом, а синяки на ее коже – как карта того, что с ней произошло, каждая миля ее путешествия.

- Вечность, - отозвался, наконец, Роджерсон, поднимая голову и глядя на меня, и мое сердце замерло: я так его любила! – длится миллиарды лет. Правильно?

- Правильно, - отозвалась я. Он кивнул и осторожно закрыл капот. Я прикрыла глаза, ощущая ветерок на своей коже и ловя запахи весны и приближающегося лета.

- Это очень долго, - произнес он, и я открыла глаза, вдруг вспомнив, как он стоял в дверях на вечеринке и наблюдал за мной и Майком. Это было несколько месяцев назад, но, кажется, с тех пор прошли миллиарды лет. Вечность.

Наверное, вечности будет достаточно, чтобы сказать, что хорошо знаешь кого-то.

- Да, - откликнулась я, глядя на идеально голубое высокое небо над нами и почему-то чувствуя щемящую тоску в сердце. – Это очень долго.

***

В пятницу мама зашла в мою комнату и села на кровать, положив рядом с собой фирменный пакет из Belk. Затем она глубоко вдохнула. Я лежала на кровати, все еще отходя от эйфории, созданной сигаретами, которые мы с Роджерсоном курили по дороге из школы.

Дата добавления: 2015-11-14