Глава 2. Ренессанс

Константин Николаевич вжался в скамью, чувствую боль от того, что внимает рокоту нечестивого голоса. От страха он закрыл глаза, полагая, что через мгновение его утащат в ад, в существование которого он не верил большую часть своей жизни.

Но ничего не произошло. Константин Николаевич медленно открыл глаза и отстранил ладони от лица. Его собеседник стоял напротив и с привычной доброжелательностью смотрел на старика, а потом, видя немой вопрос, пояснил.

- Не волнуйся. Я здесь не за тем, чтобы унести тебя в геену огненную и против твоей воли заставить брассом плавать в магме. Просто я не мог удержаться и немного пошутил. Ты молодец, не умолял и не просил снисхождения, а просто молча принял потенциальную кару… Знаешь, по секрету, даже самые ярые атеисты в последнюю секунду молятся. Неумело и глупо, но с полным рвения сердцем.

Константин Николаевич не до конца оценив чувство юмора Мефистофеля кивнул, желая знать, что, если не душа, может интересовать дьявола. Вряд ли он обратился к кардиологу по поводу повышенного артериального давления.

- Ответ прост. – Будто читая мысли, отозвался Мефистофель. – Придя сюда, как и десятки раз до этого, ты сокрушался, и хотел второго шанса. Помнишь? Ну вот, могу тебя поздравить! Я тот, кто даст тебе эту попытку.

Константин Николаевич даже обладая стойкой антипатией к религии, вспомнил о том, что любое предложенное дьяволом не принесёт ничего хорошего. А потом, он взыщет плату, ценой которой станет его душа… Он поймал себя на мысли, что серьёзно думает об этом и даже пытается вспомнить молитвы, которые часто читала его покойная мать.

- Я помню, как мама в детстве рассказывала мне про первого, а потом, падшего ангела. С самого начала истории человечества, ты развращал его своим тлетворным влиянием, щедро сея грехи и взывая к низменным порокам. Ты отец лжи, затуманивающий умы слабых, заставляя восхвалять твоё имя. Имя, которое праведные люди стараются не произносить, чтобы не навлечь беду. Твоё появление всюду ознаменовывает скорую трагедию.

Мефистофель выслушав тираду, лишь иронически улыбнулся, будто услышал старую шутку и выдохнул облако тёмного дыма, который был будто насыщен вулканическим пеплом, заставив Константина Николаевича зайтись в кашле. Поискав глазами урну, он вздохнул и спалил окурок огненным шаром, на секунду окутавшим его руку, а потом возразил.

- Ты правда во всё это веришь? В то, что я самолично загубил мириады светлых душ? Вздор. Я лишь предлагаю людям выбор и свободу действия, которой они часто бывают лишены. – Он остановился и, обернувшись, жестом указал в противоположную часть парка. – Гляди! Вон там, около старого дуба, который рос, когда тут ещё не было первых ветхих хижин, там стоят парень и девушка. Он обнимает и страстно целует её, привлекая к себе. Она смеётся, стесняется, но хочет этого. Они хотят друг друга. Я чувствую их желание. От парня исходят потоки вожделения. А девушка не против. Ох, проказник, видишь, где его рука? Скажешь, что это моя работа? Что это я напустил на них похоть или приказал своим инкубам и суккубам развратить целомудренную деву и воспитанного отрока? Знаешь, глядя на миллионы таких пар, не важно какого они возраста, пола и вероисповедания, я всё чаще убеждаюсь в том, что люди придумали «любовь» как эвфемизм своей необузданной и животной страсти.

Константин Николаевич не нашёл что ответить, вспомнив, что начал встречаться с женой из-за её красоты и лишь потом, узнав её характер и многое другое, понял, что хочет быть с ней. Но до этого момента его направляла не стрела Амура, а половые гормоны в крови…

Мефистофель, видя, что Константину Николаевичу нечем опровергнуть его слова, продолжил.

- Или вот тот мужчина. Клянусь, его увидишь даже ты – в нём почти две сотни килограмм. – Дьявол прищурился, будто что-то разглядывал, не переставая вещать. - Я не вижу у него эндокринных заболеваний. Он просто обожает еду. Больше других удовольствий. Больше матери.

Рассказывая об этом, Мефистофель расхохотался, будто не раз видел подобное воочию.

- Константин Николаевич, я могу привести ещё сотни примеров. У каждого я найду смертный грех и крамолу, которая запятнала его душу. Но ведь это глупо. Мы оба понимаем, что ваши грехи – это слабости плоти и в них нет ничего постыдного. Желание размножаться, вкусно есть, накапливать что-либо, расстраиваться, злиться, завидовать другим и гордиться собой, заложено в вашей природе. Всё это инстинкты, превзойти которые нет сил и смысла.

Он дал несколько секунд на то, чтобы обдумать его слова и продолжил.

- Я не являюсь людям, направляя их на столь нестерпимый для ортодоксальных святош путь. Повторюсь, я не причастен к выбору, который каждый принимает сам. Я лишь показываю альтернативу, которую можно выбрать.

- И какую же альтернативу ты приготовил для меня? – Поинтересовался Константин Николаевич, вызвав у Мефистофеля одобряющий смешок.

- Приятно, что ты поинтересовался. Я приготовил нечто такое, что ты, будучи умным человеком, с радостью примешь и останешься мне благодарным. И, кстати, говоря про грехи, я не сказал про такое актуальное в наше время прегрешение. Ты тоже подвержен этому. Твоё уныние уже давно не даёт тебе покоя, не позволяя радоваться жизни. Ты ни в чём не видишь позитива, у тебя апатия. Лишь силой воли ты делаешь свою работу, талант к которой не подвержен колебаниям настроения. Но сотни миллионов людей не столь устойчивы и прикрываясь диагнозом «депрессия», надеясь, что чувство ангедонии пройдёт, бесцельно влачат своё существование. Поверь, они искренне рады, если им посчастливилось повстречаться со мной. Я единственное запоминающееся событие в их бессмысленной жизни, десятки лет которой они готовы променять на секунды истинного удовольствия. Но ты другой… Ты, по-настоящему желаешь добра людям, а не себе. Винишь себя, а не окружающих. Хочешь вернуть семью, а не забыть… Сына, жену, родителей…

- Хватит… - Неразборчиво прервал его Константин Николаевич, чувствуя ком в горле и мутно видя очертания Мефистофеля из-за слёз, наполнивших его глаза. – Не проходит и дня, чтобы я не хотел всё исправить…

На секунду Константин Николаевич вспомнил, то, что никогда не покидал его подсознание, словно шрам от пореза, оставшийся в мыслях. Всё началось почти 40 лет назад, когда у его сына обнаружили редчайший порок сердца. Константин Николаевич, к тому времени уже будучи опытным кардиохирургом, в отчаянье понял, что нужная операция не в его компетенции и привлёк все возможные силы, чтобы спасти сына. Всё это время его жена умоляла его рискнуть и попытаться провести сложнейшую операцию самому. Но он категорически отказывался и ждал ответа от одной немецкой клиники, лишь специалисты которой могли провести столь сложное вмешательство. К несчастью, Константин Николаевич опоздал. Он нашёл деньги и получил соглашение докторов из Германии, но состояние сына ухудшилось, он, словно перестал бороться, узнав от кого-то, что «папа не хочет его лечить». Он умер через два дня, когда его везли в аэропорт. Жена не смогла простить мужу его нерешительность и ушла от него. От стресса у неё случился выкидыш. Позже она попала в психиатрическую больницу.

Константин Николаевич сам не работал год, чуть не повторив судьбу жены, заглушая боль алкоголем. Но потом, он вспомнил её слова и, поклялся, что отныне не остановится ни перед чем. Он вернулся в медицину и стал проводить самые рискованные и сложные операции, вскоре став известным, снискав уважение коллег и благодарность пациентов. Его таланты и умения были настолько востребованы, что он семнадцать лет работал без отпуска. Но самое ужасное в этом, было то, что он очень редко навещал своих родителей, живущих в соседнем городе. Конечно, он исправно присылал им деньги, чтобы они ни в чём не нуждались, не понимая, что внимание важнее материального благополучия. Это сейчас он внял их чувствам и жалел, что не нашёл время, чтобы их проведать. Глупец… Мефистофель прав. Константин Николаевич до того заигрался в роли всемогущего Асклепия, что пропустил их последние дни. Мама была в реанимации и ушла через три дня, а отец, не желая сойти с ума от одиночества, повесился…

Константин Николаевич узнал об их смерти от нотариуса, который звонил ему, как единственному наследнику.

- Раз ты так сожалеешь и хочешь всё изменить, прими моё предложение. – Он щелкнул пальцем и в руке материализовался лист пергамента, на котором в заглавие стояло золотая буква «R». – Это особый договор, именуемый renaissance, то есть возрождение. Но не обычное, о котором ты подумал. А прижизненная реинкарнация, с возможностью прожить нынешнюю жизнь заново, а не переродиться где-то в другом теле. Мало кто из людей был удостоен ренессанса…

Константин Николаевич, наконец, успокоился и, сосредоточившись, словно перед сложной операцией, ответил.

- Я ничего не приму от тебя. Я не польщён тем, что ты явился ко мне, я сожалею о своих грехах, но не стану их преумножать, принимая дары от Лукавого. Я сегодня же пойду в церковь и приму причастие. – Проговорил он, впервые увидев тень недовольства на лице Мефистофеля. – Я ухожу. Весь остаток жизни я буду вести праведное существование и не достанусь тебе…

Константин Николаевич встал, опёрся на трость и зашагал, стараясь не думать о происходящем. Сделав пару шагов, он услышал усмешку и в следующую секунду почувствовал сильнейшую боль за грудиной, охватывающую левую половину тела.

Лучезарно улыбаясь, Мефистофель подошёл к Константину Николаевичу и помог ему вернуться к скамейке. Потом он провёл ладонью вдоль его сердца, что уняло боль в сотни раз быстрее нитроглицерина.

- Иронично, не правда ли? У самого лучшего кардиохирурга инфаркт. Точнее уже третий. Два других, как тебе прекрасно известно, были после смерти сына и родителей. Светя другим, сгораю сам? – Спросил он, больше издеваясь и продолжил. – Так вот, ты себя уже почти спалил. Я вижу, что тебе осталось меньше земного года. Гораздо меньше. Ты не успеешь ничего из своего «победоносного похода против Сатаны». Прооперируешь пару людей и упадёшь. И будут оперировать уже тебя. И ничего не смогут сделать, потому что только ты мог бы себя спасти, не загоняя в такое состояние. Поэтому я предлагаю ренессанс ещё раз. Подумай, как следует. Некоторые, чтобы лицезреть мой лик, проводят в молитвах всю жизнь. А к тебе я явился сам.

- Если я соглашусь… Какова будет цена? Лояльность? Моя душа?

- Ну что ты, зачем мне всего одна душа?! Тем более твоя. Ты ведь и правда не сделал ничего ужасного. Беспечность, трусость, заносчивость и глупость не требуют Божьей кары. – Мефистофель ещё раз достал пергамент с договором, протягивая его Константину Николаевичу, не переставая рассказывать о том, что будет после. - Ты сможешь заново встретить свою жену… Не повторять прежних ошибок. Больше быть с родителями. Стать лучшим отцом. Заняться чем хочешь… Это будет целая новая жизнь!

Вслушиваясь в льстивые речи дьявола, Константин Николаевич, страшно волнуясь мельком пробежал по пунктам договора, не в состоянии сосредоточиться и внимательно прочитать его. Так и не вникнув в подробности, чувствуя бешено стучащее сердце и пот, заливающий глаза, он поднял голову, желая сказать, что согласен, и увидел протянутую ручку. Дрожащими руками, приняв её от того, чьи дары влекут проклятья, он почувствовал укол и боль.

- Ей нужна твоя кровь. Подписывать такие документы обычными чернилами слишком легкомысленно.

Константин Николаевич взглянул на ручку – чёрную, словно сделанную из обсидиана, довольно тяжёлую и украшенную загадочными рунами, он увидел шип сбоку, по желобу которого к перу уже текла его кровь. Константин Николаевич поднёс ручку к пустому полю внизу пергамента. Уняв дрожь и подкатившую тошноту, понимая, что пергамент сделан из человеческой кожи, он начал расписываться. Плотно приставив перо, старик украдкой поднял глаза. Его собеседник хорошо скрывал свою радость, но в его безумных глазах уже читалось ликование.

Медленно, будто забыв как это делать, Константин Николаевич начал выводить свою подпись. Он бесконечное число раз делал это, подписывая тысячи документов и протоколов. Но сейчас, руки, будто осознавая всю ответственность того, что они делают, предательски не слушались. Константин Николаевич догадывался о неоднозначности предложения и что он, скорее всего, заплатит цену, которую ещё даже не представляет. Но страх смерти и желание сделать всё лучше, пересилило его. Он резко провёл черту под подписью, протягивая пергамент и ручку хозяину.

Мефистофель бережно принял предметы, вглядываясь в замысловатую закорючку Константина Николаевича. Несколько бесконечно долгих секунд ничего не происходило. В ужасе Константин Николаевич подумал, что сейчас земля разверзнется и он ниспадёт в ад, лишь за то, что осмелился беседовать и пойти на поводу у Люцифера. Но он всё ещё стоял в осеннем парке.

- Когда это произойдёт?! – Взволнованно спросил старик.

- Скоро, ты поймёшь. – Загадочно улыбнувшись, ответил Мефистофель, поглаживая подбородок и вообще, кажется, последние минуты, просто наслаждаясь своей временной физической оболочкой.

- А буду ли я помнить эту жизнь? – Константин Николаевич вдруг резко осознал подвох, лихорадочно вспоминая условия ренессанса.

- Нет. – Захохотал Мефистофель и, похлопав раздосадованного Константина Николаевича по плечу, сказал. – Я позволю тебе иногда вспоминать детали, чтобы ты не повторял тех же ошибок. А ещё, ты будешь видеть сны… Осознавать, что происходящее уже было… Какой же я доброжелательный! А кем меня выставляют?!

Мефистофель разразился приступом смеха, а Константин Николаевич просто сидел и смотрел на его триумф, ничего не возражая, понимая, что уже обманут. Догадываясь, что это была не последняя недомолвка, он почувствовал, что мир вокруг начинает тлеть… Откуда-то подул ветер, но не холодный как прежде, а обжигающе горячий, принеся запах серы. Позади Мефистофеля разверзся небольшой вулкан, изрыгающий лаву, испепеляющую всё вокруг.

- Что это?! – Закричал Константин Николаевич, стараясь перекричать шум. – Ты же говорил, что тебе не нужна моя душа.

- Так и есть. Ты начинаешь новую жизнь, твоя душа остаётся у тебя. А я просто возвращаюсь в свою обитель.

Сказав это, он шагнул в открывшуюся огненную бездну. В последний миг Константин Николаевич узрел истинное лицо своего собеседника, который, уже не скрывая смеха, хохотал, удаляясь в своё царство обречённых. Его глаза, видевшие рождение вселенной и её будущую гибель, блеснули своим раскалённым чёрным цветом, с застывшей в них вечной злобой ко всему живому. Они озарились яркой вспышкой и страшное лицо скрылось в пламени. Константин Николаевич осознал совершенную им ошибку, но ничего не мог поделать, чувствуя как мир вокруг начинает меняться, а он сам исчезать…

Дата добавления: 2015-11-14