Глава 3. Сделка

В июле 1981-го года, пять месяцев спустя после несчастного случая, мне только-только исполнилось 13 лет. Чтобы как-то меня взбодрить, родители моих партнёров по команде скинулись и оплатили мне 3-недельную поездку в хоккейную школу Энди Мюррея, которая располагалась в Брэндоне (пр. Манитоба). Перед отъездом мне строго-настрого запретили играть в контактный хоккей и не поленились сообщить об этом моим будущим наставникам.
Сейчас Энди Мюррей работает главным тренером в "Сент-Луисе" (он был уволен по ходу сезона 2009-10, прим. АО), но тогда вся Манитоба знала его как тренера "Брэндон Трэвеллерс" из юниорской лиги класса А. В 1981-м году он привёл университетскую команду "Брэндон Бобкэтс" к чемпионскому званию и первому месту в списке сильнейших университетских команд Канады. Я давно хотел, чтобы Мюррей посмотрел на мою игру. Тогда мне казалось, что если я смогу привлечь его внимание, передо мной откроется дорога в НХЛ. Понимаю, что это звучит довольно глупо, и подумать так мог только необразованный деревенский 13-летний пацан, но в итоге я оказался прав.

Я работал в поте лица – всегда первый выходил на лёд, всегда был первым на подходе к очередному упражнению. Я безукоризненно выполнял всё, что от меня требовали тренеры. Я катался, бросал и пасовал так, будто от этого зависела судьба матча на звание чемпиона.
Один из тренеров, которого нанял Энди, работал скаутом в "Виннипег Уорриорс2 - юниорской команде из WHL. Его звали Грэхем Джеймс. Думаю, вы о нём слышали. Он хотел знать про меня всё, и я удовлетворил его любопытство. Мы начали непосредственно с моей хоккейной карьеры – я тогда играл на правом фланге в "Расселл Рэмс". Он поинтересовался, какая у меня была статистика до травмы и как у меня шли дела в плане восстановления. На второй неделе он уже стал спрашивать о моих родителях. Чем они занимались? Где я живу?

Я был достаточно открытым ребёнком, да и к тому же привык, что в Расселле все обо мне заботились. Поэтому я не видел ничего особенного в том, чтобы рассказать взрослому человеку о своей жизни. На третьей неделе мне уже было абсолютно комфортно в его обществе, а им самим я даже немного восхищался. По большей части, это было вызвано тем, что мне льстило его внимание. Он говорил, что у меня вне всяких сомнений есть талант для того, чтобы в будущем играть в НХЛ, и что он обязательно задрафтует меня, пусть даже я ещё до конца восстановился после травмы. Он спросил, как отнесутся мои родители к тому, что я уеду из дома, и я сказал ему чистую правду – им будет абсолютно всё равно.

Я приехал домой и рассказал обо всём, что мне обещал Джеймс. Все были очень рады, но немного волновались насчёт моей руки. Я чётко решил для себя, что осенью буду играть. Доктор Робертсон сказал, что мне было полезно поиграть в гольф, чтобы разработать суставы, и я всё лето не вылазил с полей для гольфа. Мой дедушка дал мне пару своих старых клюшек, а семья Пелц – божьи люди, которые оберегали меня на протяжении долгих лет – заплатили мой членский взнос в местном гольф-клубе. Лэн Пелц работал учителем, а его жена, Эде, иногда общалась с моей мамой. У них был свой мотель в Расселле. Хорошие они люди. Они, как все остальные жители Расселла, круглый год присматривали за мной и моим братом Тэдом. Однако в отличие от тех, кто, глядя на нас, лишь качал головой, причмокивал и жаловался на то, что нас никто толком не воспитывает, Лэн и Эде помогали ещё и делом. И при этом они ни разу не упрекнули наших родителей.

Они покупали нам одежду, когда наша окончательно превращалась в тряпьё. Если мы были голодны, они нас кормили. Кстати, каждый месяц к врачу в Виннипег меня возила именно миссис Пелц. Кроме того, она учила нас тому, как следует вести себя за столом. Лен частенько покупал мне хоккейную экипировку и вместе со своей женой всегда следил, чтобы мы делали домашние задание. Мы с Тэдом любили Лена и Эде. Я до сих думаю о них, как о своих вторых родителях.

Осенью тренер Фаулер вновь включил меня в заявку. Проблема была лишь в том, что мне не разрешали играть. Меня давали покататься и повозиться с шайбой на тренировках, но ни о каком контакте и речи идти не могло. Я смотрел за играми со скамейки и болел за своих партнёров, но внутри я тихо умирал.

Кстати, самый кайф был в том, что пусть даже я всегда был лучшим бомбардиром в команде и частенько признавался лучшим игроком встречи, наша команда и без меня играла весьма прилично. У нас был потрясающий тренерский штаб и много классных игроков. Такое ощущение, что мы все сплотились и понимали, что для победы стараться должны все без исключения. Это прекрасно иллюстрирует характер каждого игрока в этой команде. Они ведь могли просто опустить руки и найти себе оправдание – а оно у них было отличным – но вместо этого они собрались и добились результата.

Прошёл год после того несчастного случая. В финальном матче на звание чемпиона Манитобы в классе Б в Расселл приехала команда из Роблина – это небольшой городок на севере, минутах в 40 от нас. Я позвонил доктору Робертсону, умоляя его разрешить мне играть. Я знал, что локтевой нерв ещё не сросся окончательно, ведь я по-прежнему не чувствовал свой указательный и средний палец. То есть, я мог их согнуть и повертеть их в разные стороны, но они были мертвы. Чтобы похвастаться перед друзьями, я держал их над открытым огнём. Так срастётся ли нерв окончательно? Или он уже достиг своего предела и дальше расти уже не будет? Доктор Робертсон сказал, что он посовещается с коллегами и перезвонит мне.

В ночь перед игрой я не мог сомкнуть глаз. Друзья мне рассказывали, что они не могли уснуть в сочельник, гадая, подарит ли им Санта Клаус то, о чём они его просили, или нет? Теперь мне стало понятно, что они имели ввиду.

Утром перед матчем зазвонил телефон, и я стремглав бросился к нему по линолеуму босиком. Я знал, что это был доктор Робертсон, потому что больше нам никто никогда не звонил. «Теорен, - начал он. – Я знаю, что у тебя был тяжёлый год, и тебе было тяжело мотаться в Виннипег каждый месяц». После этого он откашлялся. «Думаю, твоя рука уже восстановилась и тебе можно играть». Более счастливым человеком я был лишь однажды в своей жизни – в конце третьего периода шестой игры в серии с «Монреалем» в 1989-м году, но об этом чуть позже.

Как я уже рассказывал, у меня было два младших брата – Тэдди и Трэвис. Они также серьёзно относились к хоккею, как и я. Во время этого разговора с доктором Робертсоном Тэдди стоял рядом со мной и следил за реакцией на моём лице. И как только я выпалил «да!», он стал прыгать по комнате и кричать: «Он снова может играть! Ему разрешили играть! Теорен снова будет играть в хоккей!».

Перед этой игрой в раздевалке у меня появился ритуал, который остался со мной до конца карьеры – сначала я надевал левый щиток на голень, потом правый, потом левый конёк, затем правый конёк. Я всегда надевал всё слева направо и был первым игроком в команде, который выходил на лёд после вратаря. После всего этого я опускался на одно колено, загребал рукой немного ледовой стружки и крестился. Всё это для того, чтобы не получить травму.

Каждый встал на свою позицию, и арбитр произвёл вбрасывание. Я завладел шайбой сразу после вбрасывания, а через восемь секунд послал её в сетку. Этот гол определил мою дальнейшую судьбу. Среди зрителей был Томми Томпсон. Сейчас он работает помощником генерального менеджера и директора по работе с игроками в «Миннесоте» (он уволен после окончания сезона 2009-10, прим. АО), а тогда он был генеральным менеджером «Виннипег Уорриорс». Грэхем Джеймс считался его приятелем.

Грэхем начал мне названивать: «Как дела? Чем занимаешься? Мы тут летом в штаты собираемся рвануть, на бейсбол сходить. Спроси у своих родителей, как они относятся к тому, чтобы ты поехал с нами?». Мечта стала былью – команда WHL не просто хотела видеть меня в своём составе, но я им ещё и нравился.

Мои родители положительно отреагировали на то, что я поеду на каникулы в США со скаутом. Их реакция была из серии «где надо поставить подпись?» Грэхем заехал за мной в Расселл, и мы поехали в Северную Дакоту. По дороге мы заехали ещё за парой молодых игроков в Виннипег. Он забронировал нам номер в мотеле «Супер 8» - там был бассейн и джакузи. В такой роскоши я ещё никогда не жил.

У нас в комнате было две двухместные кровати. Джеймс сказал этим двум ребятам, чтобы они спали на той, что располагалась слева от двери, а нам с ним достанется та, что была справа у окна. Я проснулся часа в два ночи – кто-то гладил рукой мою задницу. «Что ещё за нахрен?» - подумал я. Я лежал лицом к стене и далеко от Грэхема и замер в недоумении. Он спал что ли? Наверное, да. Я вспотел и стал думать, как бы мне так отодвинуться от него, при этом не рабудив его. Я боялся, что он рассердится. Сейчас мне даже больно думать, насколько я был невинен.

Больше этой ночью ничего не произошло. Утром на этот счёт никто ничего не сказал. Но следующей ночью я закутался в верхнюю простыню, словно мумия. Таким образом, если бы ему вдруг опять что-то приснилось, и он бы случайно потянулся ко мне, то никак бы не смог дотронуться до моего тела.

В Расселл я вернулся усталым и встревоженным. Джеймс предпринял ещё несколько попыток, но трюк с простынёй сработал – он так ни докуда и не добрался. Проблема заключалась в том, что после второй или третьей его попытки я уже не мог уснуть. Я лежал с открытыми глазами и смотрел на лучи уличных фонарей, которые проникали в номер через щель между шторами и подоконником, в то время как в моих ушах стучала тишина.
К началу следующего лета я убедил себя в том, что всё это было одним большим недоразумением. Джеймс звонил мне в течение целого года, продолжая обещать, что "Уорриорс" выберут меня на драфте, но уточнил, что мне было бы желательно поиграть один сезон в юниорской команде категории I в Виннипеге, которая называлась "Сейнт-Джеймс Майнор Миджет Кэнэдиенс". В то же время я смогу тренироваться с "Уорриорс". Он не хотел, чтобы я боролся на вбрасываниях против игроков, которые были тяжелее меня на килограмм на 40 и выше на голову. Мои габариты тогда были 157см и 52кг.Через год, когда я был в девятом классе, "Уорриорс" выбрали меня во втором раунде. Грэхем тогда был уже главным тренером. Это была своеобразная сделка. Если бы я мог отказаться от неё сегодня, я бы, не раздумывая, так и поступил. Потому что в обмен на неё я отдал свою душу.

Глава 4. Всё очень плохо

По дороге из Расселла в Виннипег я сидел сзади. Отец вёл машину, а впереди с ним сидела мама. Они прямо-таки светились. У моего отца был красивый голос, и он подпевал радио, а мама мурлыкала себе под нос. Я их такими почти и не видел никогда – они были счастливы. Их сын чего-то добился. Отец мигом перестал быть пропоицей, а мама безнадёжной сумасшедшей. Они стали Уолли и Донной Флёри, которые вырастили победителя.

У меня же внутри кипели противоречивые чувства. С одной стороны, мне было п**дец как страшно, потому что я знал, что Грэхему от меня нужно. С другой стороны, я наконец-то сделал своих родителей счастливыми. Мне предстояло сделать выбор. Я решил уберечь своих родителей и никому не открыл свой секрет.

В 14 лет мне казалось, что я сам смогу с этим справиться. Помню, я стоял на парковке, смотрел своим родителям вслед и думал: «Бл*, ну и что я натворил?». Я твёрдо решил.... заворачиваться в простыню каждую ночь. Я не собирался сдаваться.

Меня поселили у женщины по имени миссис Беннетт, но Грэхем настоял на том, чтобы я спал у него дома минимум два раза в неделю. Телесный контакт, конечно, был неприятен, но больше всего меня добивала психологическая манипуляция. Я с ужасом ждал тех дней, когда мне надо было идти к Грэхему.

Не успев толком открыть глаза, я начинал придумывать отговорки, чтобы к нему не идти, но они никогда не работали. Я мог сказать: «У меня умер папа». А мне в ответ: «И что дальше? Встал и пошёл ко мне, а если не придёшь, лишу зарплаты». Ведь у меня же, твою мать, в кармане ни гроша! Попросить денег у родителей я не мог, они сами были на мели. Я полностью зависел от Грэхема. А ему только это и было нужно.

Он так ко мне привязался, что его палкой нельзя было отогнать. Часто он начинал плакаться о том, какой он несчастный: «Ты меня совсем не любишь. Ты так ко мне относишься, будто бы я ничего для тебя не сделал». Да пошёл он… Я с ним долго боролся. Я продолжал заворачиваться в простыню, чтобы он не смог ко мне подобраться. Я вообще перестал спать. Вообще. Я всегда был на страже. Я парень отчаянный – меня просто так не сломить.
Он ждал до глубокой ночи, а потом вползал в темноте на четвереньках ко мне в комнату. Он приклеил скотчем жалюзи к окну, чтобы в комнату совсем не проникал свет. Каждый раз было одно и то же – он начинал массировать мне ступни, а я не шевелился, прикидываясь спящим. Тогда он пытался залезть подальше, но простыня так плотно облегала моё тело, что он при всём желании не мог ко мне прикоснуться. Все эти кошки-мышки отбирали много сил. На следующий день я приходил в школу и засыпал на уроках.

Грэхем убедил меня в том, что если бы не его старания, то ни о какой НХЛ для меня не могло идти и речи. У меня же весь смысл жизни сводился к тому, чтобы туда попасть (в оригинале Тео называет НХЛ “The Show”, прим. АО). Больше я ничего не умел. Моя ценность для общества заключалась только в том, что я умел играть в хоккей. А зачем вообще жить, если ты ничего не стоишь?

Он мне все уши прожужжал в том году. Говорил, что я должен его слушаться и делать то, что он говорит, потому что только от него зависело, попаду я в НХЛ или нет. К тому же, кроме него меня ведь даже и драфтовать никто не хотел. Я так толком и не вырос. Я ел и ел, но прибавил в весе максимум килограмм восемь. Игроков с моим ростом в WHL и вовсе никогда не было.

Через год, весной 1983-го, вечером, когда стало известно о том, что «Виннипег» продал команду в Муз Джо, и теперь мы будем играть там – он всё-таки добился своего. Я уже просто устал. Он стал контролировать каждый мой шаг. В 2005-м году я прочитал заметку в «Нью-Йорк Таймс», где рассказывалось о том, как военные врачи в Гуантанамо (Куба) советовали следователям повышать уровень стресса допрашиваемых заключённых и использовать их страхи, чтобы получить нужную информацию. Боже, как мне это было знакомо.

За первый год после переезда он домогался меня минимум два раза, но я ему не дался. Но однажды я взял и оставил простыню поверх одеяла. Как же всё-таки наивны дети. Каждый раз, когда я приходил к нему ночевать, я надеялся, что он не будет ко мне приставать. И ведь весь вечер он вёл себя абсолютно нормально. Мы смотрели кино и ели попкорн. Разговаривали о хоккее и тактике. Он никак не выдавал своих намерений. Не косился на меня, не трогал, ничего такого.

Первые разы были не столь уж и страшными, потому что я был в астрале. Открою глаза, а он уже нависает надо мной и вытирает себя. Я понимал, что что-то произошло, но никак не мог понять, что же именно. Человеческий мозг – удивительная штука. Даже годы спустя, когда я рассказывал об этом своего психологу, я вырубался – уходил в астрал. Ей в прямом смысле слова приходилось меня расталкивать, чтобы вернуть на землю. Но сделать это мне удавалось далеко не всегда. Каждый раз у него был один и тот же алгоритм действий – сначала он дрочил мне на ступни, потом делал минет и уходил.
Мне хотелось кому-нибудь об этом рассказать, но кому? Кто поверит мне, а не ему? И что будет, если я и впрямь кому-то расскажу? Я прокручивал в голове все возможные варианты, но при любом раскладе было не обойтись без плачевных последствий. Коснутся ли они его или меня? Я не мог ответить на этот вопрос.

Я же всё-таки не дурак был, я знал, к чему это приведёт. Меня бы на всю жизнь заклеймили как пацана, которого совратил его тренер. Я стал бы «жертвой». Как вы думаете, какая бы реакция была бы в мире юниорского хоккея? Думаете, они бы сказали: «Блин, слушайте, давайте впряжёмся за Теорена и поможем ему, ведь он сказал правду»? Ничего подобного. Это всё обставили бы так, что Джеймс был извращенцем, а Флёри «позволил» ему совратить себя.

Или меня бы вообще самого выставили извратом, у которого был «роман» с тренером. Вы что, серьёзно думаете, что меня бы после этого позвали бы в тренировочный лагерь сборной Канады в Пиестани, который открывал дорогу в НХЛ? Окститесь.

Рассказал бы ли я об этом, зная, что правда поставит крест на моей хоккейной карьере, если бы я мог вернуться в прошлое? А то, бл*дь! Но в таком возрасте, да ещё с таким прошлым, когда все мысли были только о том, чтобы попасть в НХЛ... Я никому ничего не сказал и здорово за это поплатился. И страдал от этого не только я сам, но и все близкие мне люди.
Всё это так трахнуло по моей сексуальной ориентации, что п**дец. Я ведь даже стал думать, что я голубой. Ох**ть, правда? Нет, теперь-то я знаю, как устроен мужской организм. Пенису ведь всё равно, кто его трогает – пусть даже и слон. Его тронули – он встал. Когда я об этом узнал, то мне полегчало и жить стало как-то проще. Я до сих пор чувствую себя некомфортно, когда мне делают минет, а в девушках больше всего ценю красивые ступни. Помню, я встречался с одной симпатичной девчонкой, но у неё были просто ужасные ступни. И мне пришлось с ней растаться, потому что, твою мать, я не мог этого вынести.
Грэхем всегда меня накручивал. Он даже применял специальную лексику и методы, чтобы заставить меня смириться с происходящим. Он знал, что я боялся его до смерти и не понимал, почему он так со мной поступает. Очень часто после того, как он меня совращал, он говорил мне: «Поехали, выпьем по молочному коктейлю».

Мы сидели в его машине, и он часами объяснял мне, почему он это делает, и что это вовсе не секс. Я для него был всего лишь донором спермы, поскольку своими силами он не мог произвести её в достаточном количестве. Он говорил, что во время эякуляции я стимулировал его гланды, что положительно сказывалось на его детородной функции. И вот такой лапши на уши он мне навешал до фига и больше. «Это чисто медицинский вопрос, - говорил он мне. – Ни о каком сексе здесь и речи нет». Я был в замешательстве. Не то, чтобы я ему верил, но мне иногда казалось, что он сам в это верил.

Видели когда-нибудь картину Эдварда Мунка «Крик»? Это про меня. Все эти разговоры с Грэхемом я пропускал мимо ушей. Бл*дь! Что это за чушь? Тупость какая-то. Зачем он всё это мне рассказывает? К чему это всё? Это была пытка. Самая настоящая пытка. Я был связан по рукам и ногам. Пусть даже и не в буквальном смысле, но суть-то одна и та же. Он был моим тренером. Он помогал мне. Он столько знал о хоккее. Он управлял моей е**чей жизнью.
Хотя на самом деле он был для меня настоящей обузой. Мне было тяжело сконцентрироваться на хоккее из-за проблем с этим уродом. Я позволял ему утолить свои желания, чтобы он уже поскорее кончил и дал мне, наконец, поспать. Мне ведь на следующий день надо было как-то работать. Несколько раз он пытался зайти ещё дальше, но я сказал «нет».

Он был какой-то ненасытный. Вы только вдумайтесь – он ведь только со мной этим занимался. У него не было никакой совести. Именно из-за этого постоянного насилия я и впоследствии и стал е**нутым, буйным и спятившим алкашом. Он разрушил до основания мою систему идеалов. Я уже даже не доверял тому, о чём думал и чувствовал. Мои родители не привили мне чёткого понимания того, что есть хорошо и что есть плохо, но благодаря своим тренерам в Расселле и семье Пелцев я научился в этом разбираться. Грэхем же лишил меня этого навыка.

Самый влиятельный взрослый человек в моей жизни на тот момент внушал мне, что на самом деле чёрное было белым. Я перестал верить самому себе и в свои собственные суждения. А если разобраться, то больше у человека ничего и нет. И если у вас это отняли, как это вернуть?

Всё это я пишу лишь с одной целью. Я хочу, чтобы все дети, кого когда-либо совратили и совращают сейчас, не держали это в себе. Вы должны обо всём рассказать, потому что такое происходит каждый день.

В течение двух лет Грэхем забирался на меня по два раза в неделю. Каждый день моей жизни был сущим кошмаром. Кошмары про конец Света, которые снились мне в начальной школе, теперь казались детским лепетом. Я был постоянно встревожен. Что мне делать? Как мне, бл*дь, выпутаться из этой ситуации? А вдруг кто-нибудь узнает? Отправлюсь ли я теперь в ад?

И вот в 16 лет я впервые попробовал алкоголь. Только сделал глоток и – щёлк! – как лекарство. «Обалде-е-е-е-е-е-е-енно!» - подумалось мне тогда.

Я не докатился до алкоголизма, нет. Я стал алкоголиком с первым глотком, как некоторые люди становятся наркоманами, едва попробовав дурь. У меня в жизни было столько проблем, и тут это всё вдруг куда-то испарилось. Теперь я мог получать удовольствие от жизни. С тех пор алкоголь для меня стал жизненно необходим - как воздух и хоккей.

Глава 5. Поездка в Диснейленд

Бэрри Трэпп вынудил Грэхема Джеймса покинуть "Муз Джо Уорриорс". Весной 1985-го года исполнительный совет клуба предложил Бэрри пост генерального менеджера, взбесив тем самым Грэхема. Последний написал письмо руководству, в котором заметил, что не хочет плясать под чью-либо дудку. Он не хотел выпускать вожжи из рук – ведь на тот момент у него был полный контроль над всем. На банкете в честь окончания сезона Грэхем был организатором, оратором, главным балагуром, а также вручал все награды. Но Бэрри был ещё тот жук. Он гнул свою линию во что бы то ни стало.

Наша команда заняла 13 место из 14 при статистике побед и поражений 21-50-1. Бэрри сказал Грэхему, что ему бы хотелось встретиться на выходных в мае и обсудить дальнейшие перспективы команды и её игроков, а также составить план подготовки тренировочного лагеря. Грэхем ответил на это отказом. Он сказал, что поедет смотреть бейсбол в Миннеаполис. Бэрри предложил составить ему компанию. Грэхем сказал, что это не вариант, потому как он едет вместе со своими друзьями из Виннипега.

Тогда Бэрри решил сам связаться с некоторыми игроками. Когда же он позвонил одному 16-летнему новичку, его родители ответили, что их сын уехал в Миннеаполис с Грэхемом. Вот тут-то у Бэрри и закрались подозрения.

Прежде чем перебраться к нам, Бэрри был генеральным менеджером в "Реджайне Пэтс", где до него дошли кое-какие слухи. Несколько бывших игроков "Уорриорс" перешёптывались между собой, что, мол, "Джеймс – п*дрила". Это подкинуло Бэрри пищу для размышлений. Но одно дело быть геем, а совсем другое – педофилом.....

Бэрри отправился к руководству клуба и сказал, что Грэхем ему наврал, и это ему совсем не понравилось. Он сказал, что у него есть предложение от клуба НХЛ на пост скаута, и что если ему не разрешат выгнать Грэхема, он с радостью его примет. Руководство предоставило ему полную свободу действий.

Бэрри решил, что команду он будет тренировать сам, а Грэхема назначит помощником. Он знал, что при таком раскладе Грэхем однозначно уволится. Однако прежде чем принять какое-либо решение, Бэрри нужно было провести народное собрание, потому что спонсором команды выступал непосредственно город Муз Джо. И тут поднялся такой шум... Люди были просто в ярости. Как вы можете с ним так поступить? Грэхем Джеймс же просто милейшей души человек. Вы только посмотрите, как любезен со всеми. Грэхем водил вокруг пальца фактически всех. Но Бэрри ему так и не удалось провести. Бэрри знал, что тут что-то не так, но ничего не мог доказать. В Муз Джо ему толком никто не верил. Более того, когда "Свифт Каррент Бронкос" наняли Грэхема, к Бэрри даже никто за рекомендацией не обратился. Грэхем всё-таки уволился. Когда он позвонил мне и сообщил об этом, я в буквальном смысле стал скакать по комнате и размахивать руками – я был безумно счастлив. У меня будто гора с плеч свалилась. Он же отчаянно старался увести меня за собой в юниорскую команду класса А в Виннипег.

Он не давал мне ни секунды покоя, постоянно повторяя одно и то же: "Ты должен поехать со мной. Без меня тебе никто больше не даст столько игрового времени в Муз Джо". А я тогда думал: "Да пошёл ты на х*й, козёл. Как-нибудь без тебя справлюсь. Я хороший хоккеист. У меня всё будет хорошо". Грэхем дошёл до того, что даже написал письмо Трэппу, что я якобы ухожу из команды. Я подписал это письмо, но Трэпп позвонил мне и сказал: "Знаешь что? Если ты не приедешь в Муз Джо, я не дам тебе согласия на трансфер. Так что будешь звездой в школьной команде своего Расселла".

Ну, и знаете, кто первым прибыл в тренировочный лагерь "Муз Джо"? Я.

А вот Шелдону Кеннеди повезло меньше, и он отправился вслед за Грэхемом в Виннипег. Работая над этой книгой, я переговорил с Шелдоном, и он разрешил мне затронуть эту тему. Мне было очень важно защитить его право на личную жизнь, как он поступил в отношении меня в своей книге.

Мы познакомились с Шелдоном, когда ему было семь лет, а мне восемь. Я дружил с его старшим братом Троем – все звали его Ти-Кей. Летом 1980-го года мне исполнилось 12 лет. Моя семья с трудом сводила концы с концами, а у Кеннеди дела шли ничуть не лучше. Но у Ти-Кея была клёвая игрушка – Кубик Рубика. Она тогда была в новинку. Он подарил мне его, и я его сразу же собрал. Шелдон говорит, что тогда это произвело на него глубокое впечатление.

Шелдон и Ти-Кей были талантливыми игроками. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь катался так же хорошо, как Шелдон. В детстве мы тысячу раз играли друг против друга. Они жили на ферме в местечке под названием Элкхорн – это миль 60 к югу от Расселла. Отец у них был буяном и ушёл из семьи, когда Шелдону был совсем маленький. Мама Шелдона, Ширли, пыталась найти кого-нибудь на роль отца для своих сыновей. Грэхем был тут как тут.

Шелдон приглянулся ему в том же самом тренировочном лагере, где Энди Мюррей и Томми Томпсон приметили меня, то есть летом 1981-го, спустя год после моей травмы. Грэхем укреплял взаимоотношения со мной и Шелдоном, путём изолирования нас от наших семьей и остальных игроков. Он очень тонко понимал человеческую натуру и вообще был далеко не дурак. Он вовсе не из тех извращенцев, которые садятся на край вашего спального мешка ночью и надрачивают.

В случае с Шелдоном, например, он завоевал доверие всех его близких, включая его маму и брата. Он намекнул им, что Шелдон может впутаться в серьёзные неприятности и заявил, что он пьёт, как лошадь. Себя же он выставил чуть ли не его спасителем. На самом же деле, Шелдон начал пить только тогда, когда до него добрался Грэхем.

Как бы то ни было, в первый раз Грэхем совратил Шелдона, когда тому было всего 14. Как-то он приехал на один турнир в Виннипег. Я там выступал за "Сейнт-Джеймс Уорриорс", а Шелдон – за свой "Элкхорн". Шелдон приехал к Грэхему в гости, и этот жирный упырь взял и изнасиловал его. Сейчас мне его безумно жаль, но тогда я сам был по уши в дерьме, так что чужие проблемы меня мало волновали. Я пытался выжить. Я вообще не знал, что за х**ня творится вокруг, да и понять этого всё равно не мог. Я ничем не мог помочь Шелдону, а он не мог помочь мне. Тогда всё было слишком непросто.Первый раз в своей жизни я напился именно в гостях у Шелдона. Мне было 16 лет, и я жил у него дома во время турнира четырёх команд. Шелдон тогда уже как год был в тисках Грэхема, а я два. Из-за этого Шелдон начал бухать по-чёрному. Я же ещё не успел к этому пристратиться, потому что мой отец пил за троих.

И вот вечером в субботу, когда я как раз впервые попробовал пива и превратился в алкоголика, я выжрал за кустом целый ящик "О’Кифа" (канадский сорт пива, прим. АО), после чего попытался пройти на цыпочках по углям и отрубился. Шелдон и его приятель взяли меня на руки, закинули в грузовик и погнали домой. Шелдон говорит, что он до сих пор отчётливо помнит, как я бился о металлические стенки грузовика, издавая характерные глухие звуки. Следующим утром мы все боялись того, что об этом узнает Грэхем. Мы никогда не разговаривали с Шелдоном на эту тему, но я уверен, что мы оба знали секреты друг друга.

В общем, как я и говорил, Грэхем старался как мог, чтобы я покинул "Муз Джо" и отправился с ним в Виннипег. Он ползал на коленях и плакал навзрыд, но убедившись в тщетности своих попыток, решил подкупить нас и повёз в Диснейленд. Это было форменное безумие. Сумасшедший дом на колёсах, а не поездка. Какой-то бред просто. Я испытывал чувство стыда, вины и ненависти к самому себе.

Я ненавидел себя. Шелдон тоже себя ненавидел. Он вообще весьма скромный парень, но такой забавный, что п*здец. Он говорит, что ему не хотелось, чтобы люди вокруг узнали правду, а потому он сменил одну крайность на другую, стараясь показать как ему здорово и весело. Он перебарщивал, а потому люди нас сторонились. Впрочем, лично мне было весело с ним во время этой поездки. Я даже чувствовал себя в определенной степени нормальным человеком.

Не успели мы сесть в машину и поехать, как мы с Шелдоном стали прикалываться. Он как-нибудь под**нёт Грэхема, а я начну ржать, что заводило Шелдона ещё больше. Вскоре мы уже вдвоём крыли Грэхема последними словами и гоготали, как идиоты. Сначала Грэхем делал вид, что ему смешно, а потом не на шутку разозлился.

Всё это было очень странно. По ночам Грэхем ползал по комнате и приставал к нам, а днём мы лезли из кожи вон, чтобы отомстить ему. В каждом отеле, в котором мы останавливались по дороге, он всегда заказывал номер с двумя кроватями и бегал к каждому из нас поочереди. Вы только вдумайтесь, насколько это омерзительно. В абсолютно тёмной комнате всё тихо и спокойно, и тут он вдруг как схватит тебя! Самым страшным был процесс ожидания. Мне хотелось, чтобы всё это уже поскорее закончилось, и я мог спокойно уснуть. Когда на следующий день приходила очередь Шелдона, я был уже так вымотан Грэхемом, что вырубался, как покойник. Шелдон же говорит, что когда был мой черёд, как он ни старался, он не мог сомкнуть глаз и лежал, отдавая себе полный отчёт о том, что происходит вокруг. Бедняга.

С каждым днём Шелдон становился всё грубее, и мне казалось это безумно смешным. Это чудовище издевалось надо мной как хотело, а Шелдон ставил его на место. Он то и дело гонял его за бухлом. "Сгоняй-ка мне за пивком, жиртрест! Шевели задницей, х*й моржовый!". Грэхем ворчал, чтобы он заткнулся и проявил к нему уважение, а Шелдон смотрел на меня, и мы заливались маниакальным смехом.

Когда мы приехали в Сан-Франциско, Грэхем, наконец, сходил и купил ему маленький ящик пива из шести бутылок. Шелдон выдул его где-то за полчаса. Всё это время Грэхем строил из себя жертву, а Шелдон был настоящим злодеем, который только и делал, что издевался над ним. То есть, он реально считал, что подлинный мерзавец в данной ситуации – это 15-летний пацан, который гонял его за пивом, чтобы он смог как-то пережить сексуальные домогательства с его стороны.

Представьте, что вы пришли на вечеринку со своей девушкой и в разговоре с приятелем стали вспоминать поход, в который вы ходили ещё до встречи с ней, а она взяла и взбесилась. Вот тут примерно та же самая ситуация. Грэхем использовал свою злобу, чтобы контролировать нас. Он был очень сердитым человеком. Мы же издевались над ним, потому что ненавидели его, а его это так бесило, что когда мы всё-таки добрались до Диснейленда, он с нами почти не разговаривал, чему мы были только рады. Мы разместились в отеле, и он сказал нам, чтобы мы можем отправиться в Сказочный Мир сами по себе. Ура!

Мы сели на аттракцион "Сумасшедшее чаепитие" и крикнули: "Ну-ка давай разгоним её по максимуму!". Мы раскрутили колёсико нашей чайной кружки с такой силой, что чуть не улетели. Мы пердели и без умолку ржали. Я сошёл на землю и тут же рухнул лицом вниз, а Шелдон затем рухнул на меня сверху. Тут мы снова завелись, и все окружающие смеялись вместе с нами. Мы отрывались по полной, было весело.

Назад в Манитобу машину вели мы с Шелдоном. Прав не было ни у него, ни у меня. После того, как Шелдон опубликовал свою книгу, в одной газете появилась заметка о том, что пока я спал на заднем сиденье, его самого домогались на переднем. Это правда. Шелдон рассказывал, что пока он был за рулём, Грэхем залезал к нему в штаны и приступал к своему делу, но я ничего такого не помню. Я спал. Спал так, что п*здец. Как я уже говорил, в компании с Грэхемом спать надо было каждую свободную минуту, потому что ночью ты ни х*я не поспишь.

Всё закончилось, когда он высадил меня у родительского дома. Всё, отмучился. Мы продолжали поддерживать связь. Я ездил к нему поиграть в гольф в Свифт Каррент, но даже близко его к себе не подпускал. Он пытался уговорить меня переночевать у него, но я всегда говорил что-нибудь вроде: "Не, я не могу. Мне надо срочняком гнать обратно в Муз Джо".
У меня тогда появилась девушка. Её звали Шэннон Гриффин. Она была одной из самых красивых старшеклассниц в Муз Джо. Она была типичной девушкой из маленького городка – милая и наивная чирлидер. Местные парни ненавидели нас, хоккеистов, потому что нам доставались все девушки. Я ходил в школу Пикок Коллегиэйт, а она – в Ваниер. Нам было по 16 лет. Она была первой девушкой, с которой я переспал. Это случилось на заднем сиденье моей папиной машины, когда я повёз её в гости к себе в Расселл. У меня как камень с души упал, потому что благодаря Грэхему я уже стал задумываться насчёт того, а не гей ли я, хотя при этом не испытывал абсолютно никакого влечения к мужчинам.

Ситуация была крайне непростая. Она меня постоянно спрашивала: "Почему ты постоянно ходишь в гости к своему тренеру? Что ты там забыл?". А я всё искал себе оправдания. Она даже не подозревала о том, что происходит на самом деле, а я никогда ей не говорил. У меня в голове была полнейшая каша, а сам я был вечно злым.

Шэннон постоянно ссорилась со своим отцом, а я её успокаивал. Я смеялся над её шутками и заботился о её чувствах. У нас был бы идеальный школьный роман, если бы она не забеременела. А чего было ещё ожидать? Мы же не предохранялись. Мы были молоды, глупы и похотливы.

Я по-прежнему считал себя католиком, а она была католичкой. Конечно, можно было бы сделать аборт, но мы оба считали, что это равно тому, что убить нашего младенца. Её родители были готовы воспитывать его, но этого нам тоже не хотелось, поэтому единственный вариант, который оставался у двух подростков, которые были не готовы к ребёнку, это отдать его на усыновление. Мы решили, что самым правильным решением будет отдать его семье, которая давно хотела и ждала ребёнка. Поскольку мы ещё не приняли окончательного решения, мы посчитали, что если мы купим какие-нибудь детские вещи, скажем, люлюку или одежду, то уже никуда не отдадим ребёнка. Поэтому мы не покупали никаких детских вещей. Вообще никаких.

Вечером перед тем, как Джош появился на свет, я не находил себе места. Я переключился на режим выживания. "Муз Джо Уорриорс" наконец-то смогли одержать победу после длительной серии неудач, и я поступил характерным для хоккеиста образом – пошёл и нажрался в говно. Спал я, понятное дело, дома, и Шэннон пришлось будить меня следующим утром из больницы.

Мне было не по себе, но я хотел, чтобы всё было как надо, так что во время каждых схваток я брал её за руку и подпрыгивал вместе с ней, разделяя её боль. После этого я плюхался обратно на стул и засыпал до следующего раза. Джош родился 18-го ноября 1987-го года в 19-45.

Как только я взял его на руки, у меня не было никаких сомнений, что мы оставим его себе и будем его воспитывать. А это означало, что нам надо было укрепить наши взаимоотношения.

Бабушке Шэннон был 91 год. Она вызвала такси, отправилась в магазин и купила там всё, о чём можно было только мечтать. Она была небогатой женщиной, однако у неё был постоянный доход, и она приехала к нам в больницу. После неё в палату зашёл водитель такси и принёс кучу сумок с мочалками, полотенцами, тапочками, парой маек и рубашек – всё, что нужно для начала.

Мне было 18 лет, и я всё ещё жил в приёмной семье. "Уорриорс" платили мне пару сотен в месяц, но семью было не прокормить. Шэннон и Джош стали жить у её родителей. Когда Джошу исполнился год, мы стали жить вместе. Я сделал ей предложение, но за месяц до свадьбы всё отменил. Она была очень верной и заботилась обо мне. Вещи были всегда постираны, ужин на столе и всё в таком духе. Но вот с её родителями у меня были проблемы, да и вёл я себя, как холостяк. Стоило мне выйти из дома – держите меня семеро, понеслась душа в рай! Я даже и не думал о семейной жизни.

Я пил всё больше и больше. Мне нравился ром с колой, но после виски у меня вырастали крылья. Я знал, что мне следует держаться от него подальше после одного случая, который произошёл во время моего последнего сезона в "Муз Джо". Мы пришли на встречу с болельщиками, и я стал глушить "Краун Роял" (марка виски, прим. АО). Я выбрал себе самого большого парня в толпе, и решил набить ему морду.

Я подошёл к нему и выпалил: "Слушай, старик, это твоя девушка что ли?". Он ответил: "Ну да". А я ему: "Помню, видел, как она отсасывала одному из наших после игры". Он сказал мне, чтобы я отвалил, а я продолжал: "Хотя, нет, знаешь, ты прав. Вряд ли это была она. Слишком уж она жирная и страшная". Это был уж перебор. Он вмазал мне, и я сказал ему: "Пойдём, выйдем".

Ситуация у меня была простая – либо я попадаю куда надо первыми ударами, либо меня убьют. Мы вывались из парадной двери и стали описывать круги вокруг друг друга, поигрывая кулаками, как в старые добрые времена. Благодаря количеству выпитого я еле на ногах стоял. Каждый из нас провёл по несколько ударов – он два раза неплохо засадил мне по голове, а я врезал ему по носу. В итоге мы повалились на землю, и нас разняли мои одноклубники.

Если я был пьяным, то я не ощущал последствия драки вплоть до следующего дня. Однако после нескольких подобных случаев, я однажды проснулся с фингалом, распухшим раза в три носом и парой сломанных рёбер. Я посмотрел на себя в зеркало и сказал: "Так, всё. Пора завязывать с виски, пока я себя окончательно не угробил". В том сезоне многие игроки "Муз Джо" только и делали, что бухали в свободное время.

Помню, я часто курил гашиш, потому что его всегда было легко достать. Мы забивали его в сигареты, клали на раскалённый нож, курили через бульбулятор... чего только не делали. Мне даже покупать его никогда не нужно было – он всегда у кого-нибудь был. Вот как наши тренеры могли находиться в неведении о том, что происходит с командой? Они же, бл*дь, видели нас каждый божий день!

В январе 1997-го года, уже после того, как Шелдон рассказал о том, как его домогались, в журнале "Маклейнc" появилась заметка о том, что у руководства "Муз Джо" были подозрения касательно Грэхема, когда тот возглавлял команду. Там приводилась цитата коммисара WHL Дева Длея, где он говорит, что официальной жалобы руководству лиги ни от кого так и не поступило, а потому никакого расследования и не последовало. Как интересно.

Если руководство лиги и впрямь знало о подозрениях касательно "Муз Джо", то меня просто поражает, что из-за отсутствия официальной жалобы, они просто вдруг взяли и закрыли на это глаза.

В Муз Джо были идеальные условия для юниорского хоккея. Такими они остались и до сих пор. Замечательный город, прекрасные люди. Но я до конца своих дней буду мучиться вопросом: "Был ли в курсе всего происходящего наш тренер Стэн Шумяк? Или его помощник Кэм Фтома?". Он говорит, что он был в шоке, когда узнал об этом. А как насчёт начальника отдела маркетинга, Билла Хэрриса? Он что-нибудь подозревал? Не знаю. Я знаю лишь то, что я был наивным 16-летним парнем, который был вдали от дома, и ни один из этих взрослых мужиков не подошёл ко мне и не спросил: "Парень, у тебя всё в порядке? Ты ничего не хочешь мне рассказать?".

Я знаю, что сейчас "Муз Джо Уорриорс" очень стыдно. Вы зайдите на официальный сайт команды. На фотографии нашей команды 1984-го года в первом ряду сидят девять человек. А подписано лишь восемь имён.

Глава 6. Пиестани.

В 1986-м году, когда я стал доступен для драфта новичков НХЛ, меня не выбрала ни одна команда, а потому я лез из кожи вон, чтобы попасть в состав молодёжной сборной Канады на чемпионат мира 1987-го года, который проходил в Чехословакии в городе Пиестани. Скауты большинства команд видели меня в деле, но списали со счётов из-за габаритов. Но я знал, что если смогу проявить себя на МЧМ, то они будут вынуждены пересмотреть мою кандидатуру.

Меня пригласили на пятидневный тренировочный лагерь в Орлеан – это совсем недалеко от Оттавы. У меня появился шанс обратить на себя внимание. Я всегда успешно использовал такие возможности. Чем больше ответственность, тем лучше я играл.

Во время тренировочного лагеря я был просто великолепен. Я летал по площадке, будто у меня за спиной был пропеллер. Когда я получал передачу, у меня всё было словно в замедленном движении. Каждый бросок достигал цели. Ворота мне казались не хоккейными, а футбольными. Я был предельно собран. Бывает так, что у тебя получается буквально всё. Это чувство знакомо каждому топовому спортсмену. Что бы ты ни предпринял – всё выходит идеально.

Я попал в состав. Для меня это был первый большой турнир в карьере. Я был рад, что в команду прошёл и мой приятель из "Уорриорс" Майк Кин. В "Муз Джо" сейчас два "уволенных" номера – его 25-й и мой 9-й. Более неуступчивого человека, чем Кинер я в жизни не встречал. Если бы я собирал армию на войну, он был бы первым в моём списке. У него не было никакого таланта – абсолютно никакого. Но он должен был быть первым во всём. Неважно в чём. Он даже в очереди в "Макдональдс" должен был быть первым, понимаете, о чём я?

Он был действительно забавным парнем, сам рыжий и ирландец. Знали бы вы, как он жёстко играет! У него были вполне скромные габариты – ростом чуть меньше 180см, вес около 80кг... Но он признавался самым жёстким игроком WHL два сезона подряд.... Кинер был интересным человеком, это уж точно. Когда я был с ним на льду, я чувствовал себя метра на три выше. Никто не связывался с Кинером, а, значит, никто не связывался и со мной. Он же просто убивал людей. За три года, что я провёл с ним в "Муз Джо", он на моих глазах человек 20 вырубил. Серьёзно вам говорю – одним ударом сажал их на жопу.

Отец Майка и он сам жили хоккеем так же, как я со своими братьями. Его отец был охранником в тюрьме и тренером для своих сыновей. Майк был самым младшим, поэтому ему приходилось тяжелее всего, но Билл никогда не делал ему поблажек. Кинер выиграл три Кубка Стэнли и при этом никогда не был задрафтован. Он стал капитаном "Монреаля", хотя его родной язык был английский, а по происхождению он был ирландцем. Вы только вдумайтесь в это! Мы встречаемся с ним время от времени, но я не могу сказать, чтобы прям так уж часто. Ему 41 год, и он всё ещё играет в хоккей за "Манитобу Муз".

Наша сборная базировалась в городе Нитра. Это была настоящая дыра. Но я из той категории людей, которые во всём стараются видеть положительные моменты. На протяжении всего турнира все жаловались на дерьмовую обстановку и поганое питание. А я относился к этому, как к приключению.

Нет, я согласен с тем, что еда там была абсолютно отвратной. Икру я не ел, а это автоматом сокращало мой выбор наполовину. Нет, ну какой 18-летний канадец будет глотать рыбьи яйца? Они, видимо, думали, что делают нам большое одолжение, подавая это к столу. Мы были настолько голодны, что раз за разом пробовали съесть приготовленное, но в итоге каждый раз отплёвывались. Мы ели картошку фри по три раза за день, потому что нам вовсе не хотелось питаться тем жирным мясом, которым они пичкали сосиски. Такое ощущение, что их делали из немецких овчарок. В итоге Федерация Хоккея Канады выслала нам замороженные обеды, но местные повара умудрились даже их испохабить. У них всё получилось слишком мягким и кашеобразным.

В каждом номере было по две комнаты и две одноместные кровати. Мы с Кинером перетащили наши кровати в номер к Ивону Корриво и Грэгу Хогуду, и общались с ними ночи напролёт. Мы вчетвером как-то сразу сдружились, будто нас кто-то суперклеем намазал. Ивон произвёл на меня впечатлением тем, что он уже тогда был в составе "Вашингтона". Он делился своим опытом. "Тебе не надо таскать повсюду свой баул или просить заточить коньки. Живёшь в потрясающих отелях, великолепно питаешься, да и девушки у тебя высшего сорта". Вот это жизнь! Он был хорошим парнем. И здоровым, к тому же. Он был накачан, и у него росла густая борода. У меня тогда, по-моему, даже на яйцах волос ещё не было.

Грэг Хогуд тоже был необычным игроком. Он был не намного выше меня – где-то 175см, но играл в защите. Жёсткий тип. В итоге он играл в финале Кубка Стэнли в 1988-м году за "Бостон" против "Эдмонтона".

Капитаном нашей команды был Стив Кьяссон. Ещё один защитник. Он играл жёстко и был не без таланта. "Детройт" задрафтовал его ещё в 1985-м году, и он отыграл за них уже полсезона. Мы потом вместе играли за "Калгари" с 94-го до 97-го года. Мы сдружились с ним, потому что и он, и я любили вечеринки. Из-за Стива я начал курить. Помню, мы тренировались в Швейцарии в городке Энгельбург, и у нас был выходной. Энгельбург – это небольшой лыжный курорт у подножья горы Титлис. Место просто невероятное! Короче, у него была при себе пачка красного "Мальборо", и я ему сказал: "Дай-ка мне попробовать". Он дал мне сигарету, и это была любовь с первой затяжки. С тех пор я курил без перерыва.
На воротах у нас был Джимми Уэйт – молчаливый француз. Он играл за "Шикутими Сагэнэ". Мы понятия не имели, что он из себя представляет. И вот в первый же день он вышел на лёд, и ему никто не мог забить. На протяжении всего турнира он тащил всё подряд и буквально стоял на голове. Он был будто бы с другой планеты. Через год мы отправились в Москву, где он играл ещё лучше, и творил ещё больше чудес. Я тогда думал: "Блин, этот парень далеко пойдёт!". Но всё вышло совсем иначе.

На драфте его выбрало "Чикаго", но пробиться в основу, конкурируя с Эдом Белфором и Домиником Гашеком, было практически нереально. Насколько мне известно, он до сих пор играет в Германии за "Ингольштадт". Он просто обожает хоккей. (В сезоне 2009-10 Уэйт провёл всего лишь несколько матчей за "Нюрнберг", прим. АО).

В шести первых матчах на МЧМ-87 я набрал пять очков (2+3), так что дела, на мой взгляд, у меня шли хорошо. Да и вся команда в целом играла неплохо – мы выиграли четыре встречи при одном поражении и одной ничье, гарантировав тем самым себе место в призёрах. В последнем матче мы встречались с русскими. В случае поражения мы ехали домой с бронзой. Если же мы их обыгрывали, то железно получали серебро, а если бы мы победили с разницей в пять или более шайб, то заняли бы первое место.

Русские же провели отвратительный турнир – у них не осталось шансов на медали, так что вся команда, включая главного тренера, была в ярости. Ни один игрок в этой команде не был доволен своей игрой. Русские журналисты, в свою очередь, беспощадно критиковали наставника команды, Владимира Васильева. Судя по их игре, серебро было у нас в кармане.
В первом периоде я отметился двумя шайбами. Первый гол я забил после того, как кто-то вбросил шайбу в угол зоны соперника, и она отскочила к Кинеру. Он бросил по воротам, а я был первым на добивании и отправил ей в верхний угол – 1:0. Второй же гол случился лишь потому, что европейцы всегда откатываются назад и пытаются начать атаку заново, если предыдущая попытка заходит в тупик.

И вот русский защитник начинает "раскат" из-за своих ворот и оставляет шайбу под своего партнёра, фактически выкладывая её мне на блюдечке. Я увидел бесхозную шайбу, разогнался, подобрал её, сделал финт и забил. Третий гол мы забили почти точно так же, только её автором стал Дэйв Лада. Четвёртую забросил Стив Немет. Он вошёл в зону, щёлкнул и попал под перекладину.

Сама игра была, мягко говоря, грубой – удалений была просто тьма. Даже победа над нами ничего не давала русским. В независимости от результата им ничего не светило, а потому они кидались на нас с поднятыми локтями и били исподтишка. Нет, мы, конечно, тоже были далеко не ангелами. Федерация Хоккея Канады собрала под знамёна сборной бойцов и подстрекателей. На нас кинутся с ножом – мы ответим алебардой.

Мне было очень обидно за Эверетта Санипасса, которого в 1986-м году в первом раунде выбрал "Чикаго". Он был единственным индейцем в нашей команде. Он был из племени Микмак из резервации Биг Коув (пр. Нью-Брансуик). Он был настолько необразованным, что даже я на его фоне выглядел эрудитом. Как бы то ни было, телеканал СВС запланировал с ним интервью во время перерыва, но в итоге они сделали выбор в мою пользу, поскольку я забросил две шайбы. Я считаю, что это было самое ужасное интервью за всю историю хоккея.

Я впервые выступал по общенациональному телеканалу, и был так взбудоражен игрой, будто бы вынюхал горку кокаина. Я разговаривал со скоростью 300 м/ч. Помню, я пришёл домой и увидел это интервью по телевизору, обхватил голову руками и сказал: "Боже мой!". На экране был какой-то туповатый деревенский парень, который пытался передать привет всем своим знакомым. Впрочем, мне понравилось, и в этом в каком-то смысле просматривалось моё будущее. У меня никогда не было проблем с журналистами. Они всегда любили со мной разговаривать, потому что я давал яркие комментарии и всегда был абсолютно искреннен.

На льду же во втором периоде было всё больше и больше стычек после свистка. И вот на 34-й минуте Санипасс и какой-то здоровый русский стали бить друг друга, не снимая перчаток. Всё началось с того, что я подъехал к Павлу Костичкину, против которого Санипасс только что применил силовой приём. Он поднялся на ноги и – бах! – сбил меня с ног одним ударом. Всё это произошло на глазах арбитра по имени Ханс Рённинг, который стоял и думал о том, что ему съесть на ужин.

В 17 лет уровень тестостерона в крови очень и очень высок. Игроки нашей команды на МЧМ-87 родились в конце 60-х и начале 70-х. А что тогда происходило в мире? Правильно, холодная война. Чем же нас пичкали наши учителя, родители, правительство и пресса на завтрак, обед и ужин? Русские ваши враги. А что втолковывали русским студентам про нас у них на родине? То же самое. Мол, злой Запад хочет захватить весь мир. Когда мы встретились в Пиестани, Северная Америка и Советский Союз уже взяли курс на мировую, но от долгих лет напряжённой обстановки и взаимоподозрений просто так было не избавиться.

Что касается хоккея, то дома мы дрались почти в каждом матче. Дрались все без исключений. Для нас это была одна большая забава. Благодаря этому народ и приходил на хоккей. Нас учили реагировать, а не думать. Тренеры нам это упорно вдалбливали.

В Федарации Хоккея Канады прекрасно знали о сложившейся ситуации. Мы уже устроили две драки в товарищеском матче против сборной Швейцарии накануне чемпионата мира, а Новый Год мы потолкались в центральной зоне с американцами во время раскатки. Кьяссона тогда дискфалифицировали, несмотря на то, что он не принимал в этом участия. Думаете, кто-нибудь из федерации подошёл к нам и сказал: "Слушайте, ребята, у вас тут крайне непростая ситуация. Мы всерьёз обеспокоены. Вас могут дисквалифицировать, если вы опять устроите драку"? Нет.

Что было дальше? 10-й номер их команды, Валерий Зелепукин, гонялся за мной весь матч, потому что я его постоянно подначивал. "Слышь, ты, Наташа! Эй, коммуняка конченный!". Он не говорил по-английски, но смысл всё равно понимал. И вот когда началась драка, он сразу устремился ко мне. Мы схватились, завертелись, пару раз вмазали друг другу, а потом упали на лёд, продолжая махаться. Краем глаза я видел, что Кьяссон в это время сдерживал ещё одного русского, который был готов броситься на меня.

Зелепукин стиснул меня в медвежьих объятиях. Мне удалось вырваться, я поднял голову вверх и увидел, что скамейки запасных опустели, и все летят на нас. Я тогда подумал: "Ого! Ну, понеслась!". Как мне сказали, главным инициатором всего этого был Евгений Давыдов, впоследствии выступавший за "Виннипег". До Зелепукина потом добрался Кинер, и на этом песенка первого была спета. Он потом ещё двух русских уложил, одним из которых был Владимир Малахов. Грэг Хогуд гонялся за кем-то, размахивая перед собой своим шлемом. А Санипасс, эта машина для убийства, бил всех, кто попадался ему под руку.

Судьи бегали от одной потасовки к другой, пытаясь всех разнять, но их попытки были тщетны. Проблема была в том, что главного арбитра, Рённинга, назначили на матч по политическим причинам. Он был норвежец, в ИИХФ решили, что это будет залогом его безпристрастности. Судья – это тот же полицейский. Если полицейский разрешает всем проезжать на красный свет, то все так и будут делать, верно? А эти судьи были скорее не полицейскими, а охранниками в магазине. Они не просто ушли со льда, а убежали. Я это видел своими собственными глазами.

Драка шла минут 45. Организаторы даже свет выключили, но ничего этим не добились. На арене было всё ещё темно, когда мы, наконец, устали, собрали свою аммуницию и пошли в раздевалки, ожидая, когда нас вызовут на следующий период. И вот мы сидим, восстанавливаем силы, как в раздевалку входит Деннис Макдональд, который тогда возглавлял Федерацию Хоккея Канады, и говорит нам, что нас сняли с турнира, что это чёрное пятно на лице хоккея и нам должно быть стыдно.

Я понимаю, что он, как представитель федерации, другого и сказать не мог, но мы всё равно были в шоке от этих слов. Да в WHL такое сплошь и рядом! Это норма! А русские уже дрались команда-на-команду в рамках МЧМ – с чехами в 1978-м и с американцами в 1985-м. Ведущий телеканала СВС Дон Уиттман обвинил нас в том, что мы первыми высыпали на лёд, хотя, на самом деле, первыми через бортик прыгнули русские.

Некоторые люди потом обвиняли Стива Немета и Пьера Тарджона в трусости, потому что они не участвовали в драке, и я понимаю этих людей, но знаете, что я вам скажу? Некоторые люди просто устроены по-другому. Вот и всё. Тардж был одним из самых техничных игроков за всю историю НХЛ. Он не был забиякой или драчуном. Он был нормальным парнем, который здорово играл в хоккей. Таким был и Немет. Всё произошло очень быстро. Казалось бы, ещё секунду назад мы дрались, и вот мы уже сидим в автобусе и думаем: "Твою мать, что это было?!". Понятное дело, мы все были разочарованы тем, что всё так закончилось.

Думаю, ситуация была настолько из ряда вон выходящей, что к ней все отнеслись негативно. Но мне запомнился один положительный момент. Я приехал домой, и мне по почте пришла медаль от Харольда Балларда (бывший владелец "Торонто", прим. АО). Он специально изготовил их для нас, потому считал, что мы поступили правильно.

Брайан Уильямс (тогда он работал на СВС, а сейчас на TSN) постоянно наезжал на нас, называя этот случай омерзительным и позорным. Этот парень, наверное, клюшку в жизни не держал. А на лёд он выходил только зимой, когда шёл от подъезда до машины. Дон Черри выступал в нашу поддержку, потому что он сам играл в хоккей и разбирается в нём. Я не считаю, правда, что это даёт ему право критиковать всех и вся, как он это порой делает, поскольку сам он в хоккее толком ничего не добился, но он понимает, что происходит в пылу борьбы. Иногда ситуация выходит из-под контроля. Это хоккей.

Дата добавления: 2015-11-14