10 страница

– Не знаю, – сказал Чейз. – Думаю, они бы могли. Некоторые из этих людей... дело – это все, что у них осталось.

Он перестал хмуриться и заправил прядь волос мне за ухо. Кажется, он не мог не касаться меня дольше, чем несколько секунд. Я не осознавала этого, но придвинулась ближе к нему. Наши колени соприкоснулись, а носки моих ботинок задели его.

– Все произойдет во время праздника, который устраивает Вождь. Мы должны ждать сигнала, – продолжал Чейз. – Мы поймем, когда придет время. Тогда мы и атакуем базу. Пэтч говорит так, как будто у нас неплохие шансы ее захватить.

Я выпрямилась, словно мой позвоночник прошило молниями.

– Кто это мы?

Чейз уставился в пол. Когда он заговорил опять, его голос был тише, старше, хоть это и казалось невозможным.

– Мы ведь всегда говорили о том, чтобы сделать что-то, верно? О том, что неправильно, когда МН продолжает отнимать у нас все. Может быть, так мы сумеем забрать это обратно.

– Чейз, ты меня не слушаешь.

– Я слушаю. – Он вытянул из кипы под собой пригоршню сена и начал скручивать, пока сухие травинки не треснули и порвались. – Знаю, звучит безумно, но я думаю, что должен сражаться.

Я затрясла головой. Я жаждала возмездия, хотела дать сдачи. Но не так. Не в то время, когда у нас нет никаких шансов.

– Не понимаю, – сказала я. – Ты же ненавидишь сражаться.

Ненавидишь убийства.

– Но, может быть, существует причина, по которой я все время к этому возвращаюсь.

Чейз почесал голову.

«Я солдат, – сказал мне Такер однажды. – Если я не там, я ничто». От такого сходства у меня заболел живот.

– Кроме того, Джесс говорит, что драка у нас в крови.

– Джесс... – простонала я. – Джесс здесь всего пять минут. Тебе не кажется странным, что он так полон энтузиазма, хотя еще на прошлой неделе скрывался в убежище?

Чейз нахмурился:

– Знаешь, он служил в армии. В настоящей армии, еще до ФБР.

Этого было недостаточно, чтобы Джесс выглядел героем в моих глазах, но, как всегда, состязание с дядей Чейза ничего мне не даст. Я заметалась, стараясь найти способ убедить Чейза прислушаться к здравому смыслу, но ничего не придумала.

Он дернул плечом, слегка смущенно.

– Когда-то он сражался за что-то очень важное. Совершал хорошие дела.

Я сделала вдох и на мгновение задержала дыхание.

– А еще он совершал кое-что не очень хорошее.

Чейз кивнул.

– Но хорошее перечеркивает плохое. Или нет... – Он сосредоточился на какой-то точке на полу и почесал в затылке. – Ничего не перечеркивает плохое. Но если ты совершишь достаточно хорошего, это сделает плохое... менее плохим. – Он издал недовольный звук. – Джесс заслужил покой в загробном мире – вот все, что я пытаюсь сказать.

В воздухе между нами висела пыль от сена, как будто время остановилось.

– Не знаю, можно ли перечеркнуть плохое, – медленно сказала я. – Но если можно, то, думаю, твоя доска была бы пустой. И если загробный мир существует, то ты тоже заслужил покой в нем.

Чейз посмотрел на меня долгим взглядом.

– Еще нет, – наконец сказал он.

Я опустила глаза на свои руки, которые сжались в кулаки. Чейз взял мои ладони и мягко потянул меня к себе, пока я не оказалась у него на коленях, прижавшись щекой к его шее.

– Ты и правда уходишь, – прошептала я. Он поцеловал мои волосы. Все внутри меня натянулось, как то сено, которое он крутил, пока не порвал.

– Тогда я пойду с тобой, – сказала я. Не похоже, чтобы меня отправили за Такером, да и в любом случае Чейз был для меня намного важнее. Даже если мне придется сбежать отсюда, я буду рядом с ним.

Он молчал.

– Утром, когда я услышала, что они отправляют отряд за нашими ранеными, я думала, ты ушел. Думала, что Три отослали тебя. Эти секунды, пока я все не выяснила, были худшими в моей жизни. – Я села к нему лицом и большими пальцами очертила его подбородок. – Если ты собираешься сражаться, то я тоже буду сражаться. Если захочешь сбежать, то мы сбежим. Но я не позволю тебе уйти без меня.

Я поцеловала его, вложив в этот поцелуй весь свой страх, и гордость, и любовь. А когда я отстранилась, Чейз тяжело дышал и его глаза блестели от эмоций.

– Хорошо, – сказал он. – Хорошо.

И поцеловал меня в ответ.

Поцеловал так, словно все наши поцелуи до этого слились в один, и в то же время этот поцелуй отличался от всего, что я испытывала раньше. Как будто внутри у него столкнулись, заискрили и вспыхнули все чувства. Скоро я уже сидела у Чейза на коленях, с трудом дыша, а он всего себя вкладывал в каждое прикосновение.

Завтрашний день исчез. Исчезло все.

Пальцы Чейза зарылись в мои волосы и спустились по спине, прижимая меня еще ближе. Я подняла лицо, чтобы глотнуть воздуха, и его рот нашел мою шею, поцелуями спустился к ключице, где на цепочке висел медальон со святым Михаилом. Внутри у меня взорвался жар, разлившись по рукам и ногам, оживив каждую клеточку моего тела. Я провела ладонями по его груди, по сильным плечам, по спине и забралась под рубашку, к рваному шраму, опоясывающему бок, и стянула с него рубаху через голову. Мне хотелось чувствовать его кожу, хотелось зайти дальше.

Чейз поднялся, и на секунду я оказалась в воздухе. Мои колени сжали его бедра, одной рукой он поддерживал мою спину. Негромко скрипнули доски – Чейз опустился на колени и постелил на пол свою рубашку. Опираясь на локти, он навис надо мной, остановившись, чтобы проверить мою реакцию.

Я прижала ладонь к его груди, чувствуя, как сильно бьется его сердце. Оно словно было моим, и я знала: если он умрет, мое сердце тоже остановится. Грудь Чейза вздымалась и опадала с каждым вдохом. Кажется, он подумал, что я пытаюсь его оттолкнуть, и отодвинулся от меня. Но я остановила его, сняла свою рубашку, отбросила ее в сторону и посмотрела на него.

Чейз притормозил и лег на бок. Провел пальцем линию от моего горла до пупка, и я подумала, чувствует ли он, как сжимаются мои мышцы от его прикосновения. Я сосредоточилась на том, как двигается его кадык, осознавая, что меня охватывает новое, требовательное желание, которое пересиливало страх и неуверенность. Это желание растворяло нас друг в друге, обнажая единственную правду: есть только я и он, и наше тепло, и доверие. Есть только здесь и сейчас.

– Подожди.

Я достала из кармана два пластиковых квадратика, которые дала мне Ребекка – не забыть сказать ей спасибо, – и сунула их ему в ладонь.

Чейз тряхнул головой, словно пытаясь прояснить мысли.

– Где ты это взяла? Впрочем, неважно. – Он прочистил горло и провел кончиками пальцев по моей шее, по обнаженному плечу и вниз по руке до самого запястья. – Ты уверена?

Я поняла, что он говорит не только о том, что происходит сейчас, но и о моем обещании остаться с ним, и кивнула. Я была ужасно напугана, но Чейз придавал мне сил.

– Да.

Я смотрела, как его дрожащая ладонь нежно легла на изгиб моей талии.

Чейз снова поцеловал меня, решительно, но медленно, так что мое сердце едва не разорвалось. Слова превратились в шепот, потом шепот сменился вздохами и сбившимся дыханием. И, по мере того как перемещался лунный свет, падавший через окно, все мои волнения о том, что принесет завтрашний день, или о том, что я не знаю, что нужно делать, растаяли. Остались только мы.

* * *

Позже мы разомкнули объятия и принялись смущенно разбирать одежду. Мы долго одевались, отряхивали рубашки и медлительно завязывали шнурки, как будто эти действия означали: то большое и важное, что произошло между нами, закончилось.

Было поздно. Луна уже исчезла из окошка под потолком конюшни и стояла высоко в небе. Сквозь доски доносилось тяжелое дыхание лошадей в стойлах под нами. Я смотрела на лестницу, ведущую вниз, и думала о спальнях, о своей койке над Ребеккой и Шоном, которым предстояло попрощаться. Мою грудь пронзила острая боль – я не хотела возвращаться туда.

Завтра Три отправят нас сражаться. Я не знала, чего ожидать, но знала, что мы сыграем свою роль до конца. И будем надеяться, что это будет значить больше, чем эти украденные мгновения.

Чейз сидел рядом со мной на куче соломы, и я не могла сдержать улыбку при виде налипшего на него сена. Чувствуя себя немного неловко, я наклонилась вперед и тряхнула волосами, зная, что, скорее всего, они выглядят как птичье гнездо. Чейз поймал сухую травинку и, когда я села, водрузил ее обратно мне на голову.

– Что ты делаешь? – захихикала я. Когда я вытащила эту травинку, он вставил мне в волосы другую.

– Мне нравится.

Еще одна травинка.

– Вот, – сказал он, будто закончив шедевр. Я решила двинут ему в бок, но его улыбка смягчилась. – Ты самая хорошенькая.

Я сглотнула, почувствовав, как покраснели щеки, а внутри разом проснулись все эмоции: любовь, и страх, и потребность, и даже грусть, потому что хоть это и было началом чего-то нового, но также было окончанием чего-то.

Под нами всхрапнула и ударила копытом одна из лошадей, и я взглянула вниз, заметив выпавшую из кармана записку. Я подняла ее.

– Извини за это, – сказал Чейз. – Здесь не слишком большой выбор бумаги для записок.

Я кивнула, вспомнив коробки со Статутом в северном крыле и женщину за компьютером, которая сказала мне, что они угнали грузовики доставки по дороге из типографии.

– Очень умно, – заметила я, развернув записку и уставившись на слова, которые привели меня сюда: «конюшня» и «сегодня ночью». Не посчитает ли он меня глупой, если я ее сохраню?

Я снова перевернула листок, собираясь его сложить, но остановилась, увидев, что слова, написанные на другой стороне, проступили через напечатанный шрифт, когда бумага намокла.

Я вспомнила о Статуте, который прикрепили к нашей двери во время ареста. Который был на каждой двери в городах, что мы миновали по дороге сюда. Который был повсюду в Ноксвилле и Луисвилле и во всех городах страны.

Я вспомнила о маме и ее журналах – и об изменнических статьях внутри.

Вспомнила слова Девитта о том, что люди спят. Нам нужен способ их разбудить.

– Что, если бы Три не пришлось сражаться с МН в одиночку? – спросила я.

Чейз поднял брови:

– Что ты хочешь сказать?

– Что, если мы сможем заставить людей присоединиться к нам?

«Когда правительство разрушает страну, люди имеют право его сменить или распустить и установить новое правительство», – прозвучали у меня в голове слова Джесса.

– Тогда мы получим революцию, – сказал Чейз.

Я встала, крепко зажав в кулаке записку.

– Идем. Нам надо найти Девитта.

Глава 13

На складе было тихо. Так неестественно тихо, что казалось, будто что-то может наброситься на тебя из каждой тени, которыми наполняли коридор трепещущие огни факелов. Мы без проблем миновали первых двух охранников северного крыла, но дойдя до двери в комнату связи, лицом к лицу столкнулись с Роклином. Он опирался спиной на закрытую дверь, скрестив руки на узкой груди.

– И почему я не удивлен, что вы явились сюда? – спросил он.

– Удивительно, – ответила я. – Я собиралась спросить то же самое.

Я передразнила его позу, потому что устала от подозрительности.

– Похоже, великие умы мыслят одинаково, – сказал Чейз. – Нам надо поговорить с Девиттом.

Я постаралась вежливо улыбнуться, но взглянула на Чейза и заметила в его волосах соломинку. Я запустила пальцы в свои волосы, надеясь, что он повторит за мной, но Чейз только удивленно на меня посмотрел. Зато Роклин не упустил мое движение и сказал:

– Поздновато чистить стойла.

Я вытащила травинку из волос Чейза.

– Девитт. Не мог бы ты сказать ему о том, что мы пришли? Пожалуйста.

– А почему ты думаешь, что он здесь?

Дверь открылась внутрь, и Роклин чуть не упал спиной назад, но в последний момент ухватился за косяк.

– Потому что я здесь. В чем дело?

Из-за спины Роклина показался Девитт. В комнате было темно, только один фонарь стоял на столе рядом с радиоприемниками, и из-за его тусклого желтого света лицо доктора казалось изможденным, а шрамы на щеках глубже.

Больше в комнате никого не было.

– Я... э-э...

Кажется, он нам не обрадовался. До этого момента я не думала о том, что Девитт может и отказаться меня выслушать.

– Извините, что прервали вас, доктор, – сказал Роклин.

– Что вы здесь делаете? – резко спросил Девитт, выходя в коридор. На его шее напряглись мышцы. Мой взгляд упал на фотографию, прислоненную к фонарю. Я видела ее, когда впервые пришла сюда, – профиль смеющейся девушки со светло-каштановыми волосами.

Девитт вернулся в комнату, схватил фотографию и сунул ее в карман. Потом он взял фонарь и, пройдя между нами, пошел в сторону главного холла.

– Подождите, – сказала я, догоняя его. – Нам надо поговорить.

– Я занят, – рявкнул Девитт и сердито глянул поверх моей головы на Чейза. – Мне все равно, кто вы.

В моей груди поселилось тяжелое чувство: должно быть, он услышал по радио что-то, что его так расстроило. Уничтожен еще один пост. Пострадало еще больше наших людей. Но если это так, то в комнату вызвали бы остальных техников.

– У меня есть идея, – торопливо сказала я. – Я знаю, как заставить людей проснуться.

Девитт пошел медленнее. Остановился. Глубоко вдохнул.

– У вас одна минута.

Я развернула бумажку со Статутом, которую сжимала в кулаке.

– Выглядит знакомо? – Девитт только что-то буркнул, и я торопливо продолжила. – Все знают, как выглядит Статут, но что, если вы сможете изменить то, о чем в нем говорится? Если он будет выглядеть по-прежнему, но сообщать что-то другое?

Чувствуя его замешательство, я постаралась подобрать слова.

– Смотрите, если кто-нибудь изменит слова в листовках на другие... своего рода послание... тогда вы сможете обратиться к каждому. Это послание окажется на виду. Его прочитают дети в школах. Оно окажется на дверях половины домов в стране.

– Заменить слова Статута о морали? – спросил Девитт. – На что?

– На рассказ о том, что происходит на самом деле, – сказал Чейз.

– Вы можете спрятать правду на самом видном месте, – продолжила я, думая о предательских статьях в маминых журналах. – Написать об арестах и казнях нарушителей статей, об издевательствах в исправительных школах, о промывании мозгов солдатам и о том, что случилось с убежищем.

Чейз взял меня за руку, переплел свои пальцы с моими и сжал, словно стараясь удержать меня на месте.

Девитт размышлял. Чувствуя, как внутри формируется план, я показала Статут Чейзу.

– Как часто ты смотрел на них – действительно смотрел, – когда был солдатом? – спросила я.

Он выдохнул сквозь зубы.

– Никогда. На самом деле, ни разу. Во время обучения мы читали по учебнику.

– Вот именно. Они написаны для всех остальных. – Я выдернула ладонь из его руки. – Нам не придется нападать на базы в одиночку. Как только люди прочитают написанное, они будут сражаться вместе с нами. Это может начать революцию, как ты и сказал.

Девитт провел костяшками пальцев по щеке.

– Если достаточно незаметно вставить слова в текст, Бюро может даже не заметить, – сказал он. – Пока они поймут, уже полстраны получит эти листовки.

– Они сами доставят наше послание, – подхватила я. – До задуманного Вождем праздника в Шарлотте остается еще две недели. Если мы успеем все сделать до этого времени, наши шансы на захват базы возрастут, верно?

Во мне росло возбуждение, но кроме него, еще что-то темное и ужасное. Если план сработает, ФБР придет в бешенство. Их месть будет страшной.

Несколько секунд Девитт молчал. Свет фонаря ложился на землю неровными кругами, когда доктор двигал запястьем.

Он медленно кивнул.

– И каким образом вы предлагаете вставить послание в Статут? – спросил он.

Впервые с нашего прихода губы Чейза приподнялись в медленной озорной улыбке.

– Так получилось, что мы знакомы с парой ребят, которые могут помочь.

* * *

Час спустя мы с Чейзом сидели за складным столом в столовой. Созванный Девиттом совет продолжал спорить с той минуты, как доктор рассказал о моем плане. Все согласились с тем, что использование Статута было хорошей, хотя и рискованной идеей, но никак не могли решить, что именно вставлять в текст.

– Нужно сосредоточиться на том, что произошло в убежище, – сказала мисс Рита. Ее волосы были убраны под красный шарф. – Вызвать сочувствие, а затем сообщить о пункте сбора и времени атаки на базу Шарлотта.

Пэтч, старик, возглавлявший бойцов, презрительно усмехнулся и постучал костылем по металлическому краю стола.

– А если синие разгадают послание раньше остальных? Наша операция провалится. – Он покачал головой. – Нет, надо писать неопределенно. В общих чертах.

– Неопределенность не пойдет, – возразил Девитт. – Нам надо, чтобы гражданские, прочитавшие это, могли за что-то зацепиться. «Такое случилось с моей кузиной, соседом, с моим отцом. И может случиться со мной».

– Тогда придется называть имена, – сказал Панда, рассеянно водя пальцами по списку имен на руке. – Реальные имена и реальные истории.

Мы с Чейзом переглянулись. Слишком много было этих историй. Слишком много людей мы уже потеряли. Как тут выберешь?

– Это будет список длиной в тысячу миль, – сказала мисс Рита, озвучив мои мысли.

На столе лежала стопка листовок со Статутом и заточенные карандаши, но пока еще никто не записал ни слова. Я взяла листок и сложила его пополам. Потом еще раз. И еще, и еще, просто чтобы занять руки.

– Как насчет твоей подруги с травмой позвоночника? – повернулся ко мне Девитт. Это был первый раз с момента нашего прихода, когда кто-либо из них признал наше присутствие. – Девушка, которую жестоко избили в исправительной школе, а потом специально не лечили, чтобы запугать остальных воспитанниц и вынудить их подчиняться Статуту.

– Боже милосердный, – прошептала мисс Рита.

Я смяла в кулаках под столом плотно сложенную бумажку. Да, это ужасающая история, но эксплуатировать Ребекку – последнее, чего мне хотелось. Кроме того, даже если она скажет «да», Шон ни за что не согласится.

Прежде чем я успела ответить, заговорил Ван Пелт, управляющий огородами, рыжий мужчина, который захватил нас в апельсиновой роще.

– Нам не нужна душещипательная история, – сказал он. – Она должна вдохновлять.

– Тогда вам нужен герой, – сказал Чейз. Все, включая меня, повернулись к нему. Он сел прямее. – Кто-то, кого люди знают и с кого они смогли бы взять пример.

Панда хлопнул Девитта по спине:

– Это ты, док.

Глубоко задумавшись, лидер Три потер подбородок.

– Вряд ли меня можно назвать героем. И к тому же я не уверен, что мою ситуацию можно назвать обычной. Большинство гражданских не прячут беглецов у себя в подвалах, как делали мы.

Он смотрел прямо на меня.

Я сглотнула.

– Точно, – сказала я. – Девушка, которую отправили в исправительную школу, после того как ее мать была арестована за несоответствие. Которая сбежала из тюрьмы в Ноксвилле, присоединилась к сопротивлению и, предположительно, стала снайпером.

– Это имеет смысл, – заметил Девитт.

Чейз побледнел.

– Вы назовете ее имя.

– Да, – слабым голосом сказала я. – Вам придется назвать мое имя. Оно уже и так на слуху: МН крутила его по радио с тех пор, как мы сбежали из исправительной школы.

Когда я предложила план, часть меня уже знала, что до этого дойдет. Но от понимания комок в горле не становился меньше.

– Люди думают, что ты погибла, – возразил Чейз. – Когда Кара умерла, твое имя умерло вместе с ней.

Девитт вздрогнул:

– Ничто так не привлекает внимания людей, как воскресший герой.

Я повернулась к Чейзу, чувствуя, как холодное оцепенение пересиливает страх.

– МН знает, что мы живы, из-за того глупого снимка в больнице. Они уже разыскивают нас. С тем же успехом мы можем швырнуть им в лицо тот факт, что я все еще жива, несмотря на все, что они сделали. И в то же время мы сможем рассказать людям о том, на что в действительности способно ФБР.

– Это хорошо, – сказал Панда. – Посмотрите на нее. Она – девчонка, живущая по соседству. Многие сами такие или знакомы с кем-то вроде нее.

Все посмотрели на меня, как будто я была каким-то подопытным образцом, в то же время размышляя, достаточно ли мучительным было мое прошлое, насколько невинной я была и насколько сильной стала теперь. Мне казалось, что они разговаривают не обо мне и что я не та, кто им нужен.

Я вертела в руках разбросанные по столу листовки со Статутом, пока члены совета говорили обо мне, как будто меня не было рядом. Мои глаза остановились на цифре, которая изменила мою жизнь.

«Статья 5. Полноправными гражданами считаются дети, зачатые мужчиной и женщиной, состоящими в законном браке. Все остальные дети подлежат изъятию из дома и должны быть направлены на реабилитационные процедуры.

а) Не состоящие в браке родители могут быть подвергнуты судебному разбирательству в целях установления законности детей, рожденных вне брака. Доказательства для суда могут включать справки из больниц, свидетельства о рождении, удостоверения личности и так далее.

а) (пересмотренная) Не состоящие в браке родители могут быть подвергнуты судебному разбирательству в целях установления законности всех детей младше 18 лет. Доказательства для суда могут включать справки из больниц, свидетельства о рождении, карточки социального обеспечения и так далее.

б) Родители, уличенные следственным комитетом в нарушении второго раздела Пятой статьи, обязаны понести соответствующее наказание.

в) Родительские права в отношении детей принимает на себя государство. Гражданство может быть даровано по достижении 18 лет после завершения реабилитации».

– Я хочу, чтобы в послании говорилось о том, что случилось с моей мамой, – сказала я, перебив споривших. – Раз уж это моя жизнь и все такое, то, думаю, я имею право решать, что там будет.

Члены совета замолчали и уставились на меня.

– Конечно, – сказала мисс Рита.

Чейз ссутулился. Он явно боролся с желанием что-то сказать. Я видела, как он сжимает челюсти, чтобы не дать словам вырваться.

– Времени недостаточно, – сказал Пэтч. – Две недели – это мало, чтобы распространить послание по всей стране.

– Нам нужно всего лишь зажечь пламя, – сказал Ван Пелт. – Шарлотт – это только начало.

Надеюсь, одной искры хватит.

– Ты сделаешь это для нас? – спросил меня Девитт.

Я положила руку на колено Чеза, почувствовав, как напряглись под ней мышцы, а потом тепло его ладони накрыло мою.

– Нет, – сказала я. – Я сделаю это для мамы.

* * *

Следующие два часа мы провели, обсуждая, какие подробности можно вставить в Статут. Я рассказала Девитту, как арестовали маму, а Чейз заполнил пробелы. Слова стали вязкими и застревали в горле. Как будто я заново переживала худшие события своей жизни.

А потом, когда мы закончили, нас попросили удалиться, чтобы совет мог закончить заседание в частном порядке.

– Спасибо за твою историю, – сказал мне Девитт, как будто я ее отдала и она больше не была моей.

– Вы нас прогоняете? – спросил Чейз. – Сейчас?

Девитт проводил нас до двери столовой.

– Я могу все записать, – сказала я. – Это должна быть я. Мы говорим о моей жизни.

– Ты сделала свое дело, – сказал доктор, давая понять, что последнее слово за ним. – Теперь она принадлежит всем нам. Оставайтесь поблизости. Мы скоро вас позовем.

Я нахмурилась, ощутив какую-то легкость без этого бремени, но и гораздо большую незащищенность.

Мы с Чейзом сидели на качелях на маленькой детской площадке перед столовой и медленно раскачивались вперед-назад. Через некоторое время Уилл принес нам поесть и снова скрылся на кухне. Мы тихо ели, держа тарелки на коленях, и смотрели, как свет от установленных на площадке факелов отбрасывает тени на бетонную стену здания.

– Проект по стиранию, – пробормотала я. Чейз использовал это название раньше, когда рассказывал, что сделали с моей мамой на базе в Лексингтоне. Новый протокол, одобренный Вождем Реформации, направленный на ликвидацию нарушителей статей, чтобы страна могла начать все заново.

– Поверить не могу, что они дали этому название, – сказала я.

Чейз наклонился и поставил тарелку на землю.

– Это же правительство, – сказал он, уставившись на песок между своими ступнями. – У них для всего есть название. Даже для того, чего на самом деле не существует.

Я отставила еду. Перед моим мысленным взором промелькнул образ Такера. Я не знала, добрался ли он уже до убежища, но часть меня была рада, что меня не отправили на встречу с ним. Меня затошнило при мысли о том, чтобы увидеть его сейчас, когда мамина история была так свежа в памяти.

– Надеюсь, это сработает, – сказала я.

Чейз ответил не сразу.

– Если сработает, обратно пути не будет.

Не знаю, что он имел в виду – обратно домой или обратно из Красной зоны. Но это не имело значения: и то, и другое было рискованно. Я прислонилась головой к прохладной цепи качелей.

– Знаю.

– Что будет потом?

Никогда раньше он не спрашивал меня о будущем. Я не знала, что ответить.

Я оттолкнулась пятками и позволила качелям нести меня вперед.

– Помнишь в детстве мы соревновались, кто дальше прыгнет с качелей?

Он улыбнулся:

– Помню.

– Ты всегда давал мне выиграть. – Я толкнулась ногами. – Спорим, теперь я могу прыгнуть дальше?

– Этого я и боюсь. – сказал Чейз.

Я не прыгнула, а позволила качелям медленно остановиться, потом встала с них и опустилась на шуршащий песок возле турников. Чейз подошел и сел рядом. Я придвинулась ближе и прижалась щекой к его груди.

– Иногда я скучаю по тебе, даже когда ты рядом, – сказал он.

Я закрыла глаза.

* * *

Через некоторое время нас разбудили осторожные шаги Уилла по песку площадки. На улице все еще было темно, значит, прошло не так уж много времени. Не знаю, спал ли этот паренек когда-нибудь. Казалось, что он постоянно прячется возле склада. Приближаясь, он с подозрением наблюдал за Чейзом.

– Док хочет тебя видеть, – сказал он. – Он с твоим отцом.

Я потерла глаза и села.

Чейз нахмурился.

– С моим отцом?

– Ага, – сказал Уилл, схватив мою тарелку и рассыпав хлебные крошки. У него были дерганные движения, он всегда оглядывался через плечо, словно подозревал, что к нему кто-то подкрадывается. Добавьте немного грязи – и его с легкостью можно было бы принять за одного из Потерянных мальчиков, напавших на нас в роще.

– О чьем же еще отце мне говорить? – спросил он. – Большой, высокий, с черными волосами. Охотник.

Здесь был только один человек, которого можно было бы принять за отца Чейза.

– Ты про Джесса, – сказала я. – Дядю Чейза.

Рот Уилла дернулся.

– Наверно.

– Почему ты назвал его охотником? – спросил Чейз. Насколько я знала, Джесса не приписывали к какому-либо отряду охотников.

– Я видал его раньше, – сказал Уилл, оглядываясь. – В лесу. Он думает, что я не помню, а я помню.

Возможно, он видел, как Джесс ходил охотиться для убежища. Джесс сказал, что им уже приходилось встречаться с Потерянными мальчиками.

– До того как Девитт привел тебя сюда? – спросил Чейз.

– Девитт никуда меня не приводил. – Уилл схватил тарелку Чейза. – Я хожу, где хочу.

– Извини, ошибся, – сказал Чейз.

Заслышав звук шагов внутри склада, парнишка замолчал и поднял нос, как принюхивающийся зверь.

– Они на кладбище, – быстро проговорил Уилл. – Это...

– Я знаю, где это, – сказала я и слегка сникла, когда Чейз изогнул бровь, глядя на меня. Удивительно, как Девитту удалось уйти так, что мы его не заметили. Наверное, мы проспали этот момент.

Мы не успели больше ничего спросить, потому что Уилл заторопился прочь.

– Какой-то он дерганый, – сказал Чейз.

– По крайней мере он не пытается поймать меня в сеть, – сказала я, нахмурившись. Уилл скрылся в столовой. Возможно, он видел дядю Чейза в лесах. На секунду я представила, как Уилл набрасывает сеть на мужчину вдвое больше себя и не смогла удержаться от ухмылки.

Чейз усмехнулся:

– Видимо, некоторых все-таки можно перевоспитать.

– Что я могу сказать? – вздохнула я. – Я не гожусь в Сестры.

– Определенно.

Я пихнула его локтем в бок.

– Что это значит?

Чейз засмеялся, а потом вдруг перестал и прочистил горло. Кровь прилила к моей коже. Я все еще ощущала, как его пальцы скользят вниз по моей руке, как его теплая ладонь крепко сжимает мое согнутое колено. Ощущала жар его дыхания на своей шее и нашу возню, дрожь, пока мы наконец не нашли друг друга.

Я остро осознала, что мои руки неловко висят по бокам, и я не знаю, куда их девать. Пришлось заняться обкусыванием ногтя на мизинце.

– На кладбище? – спросил Чейз.

– Точно. Да. Идем.

Глава 14

Пока мы шли к полосе деревьев, между нами искрило нервное напряжение. Эта ночь все изменила. Бабочки, которых я обычно ощущала в присутствии Чейза, стали больше раза в три. Когда он смотрел на меня, как будто я единственная девушка во всем мире, мне казалось, что моя кожа светится. А когда он взял меня за руку и большим пальцем провел по моему запястью, я думала только об одном: я не могу его потерять. Не сейчас. Никогда.

Дата добавления: 2015-11-14